Текст книги "Сладостное заточение (ЛП)"
Автор книги: Нева Олтедж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
Я открываю ее письмо и, нахмурив брови, просматриваю первый абзац. Цифры кажутся совершенно неправильными – двузначные значения, когда остатки должны исчисляться миллионами. И тут меня осеняет. Она опустила нули, как это часто делаю я, когда пишу ей. Умница.
Следующие несколько предложений – о вечеринке по случаю помолвки ее подруги, которую она посетила за неделю до этого. Сомневаюсь, что в них есть что-то полезное для меня. Но я все равно читаю их, каждое слово.
Завершается письмо, как обычно, ее вопросами. Иногда они касаются моей жизни за решеткой, но чаще всего – обо мне. Как о человеке. Поначалу я игнорировал их или отмахивался короткими, расплывчатыми ответами. Однако в последнее время я стал рассказывать больше деталей.
В основном я рассказывал ей о мелочах, по которым скучаю больше всего. (Металлические приборы и обычная столовая посуда. Свобода принимать душ, когда мне вздумается. Обычная уличная одежда.) Мое мнение о Всевышнем. (Я не верю в высшую, всемогущую силу, которая чудесным образом влияет на нашу жизнь.)
Но однажды она спросила меня об Элмо. Ты его помнишь? Можешь рассказать, какой он был? У меня ушло несколько часов на то, чтобы подготовить ответ. Не потому, что я с трудом вспоминал факты и анекдоты. Это не так. А потому, что смерть Элмо до сих пор остается кровоточащей раной. Тогда – как и сейчас – я все еще виню себя за то, что не добрался до него раньше. За то, что не спас его. Я сказал ей об этом перед тем, как рассказать все, что знал и помнил о ее брате. Все, потому что она тоже заслуживала знать его.
Это было единственное тяжелое послание, которое я ей отправил. Остальные были пустым звуком. Было странно и как-то глупо делиться с кем-то такими вещами. Особенно с моей младшей сводной сестрой. Временами я все еще чувствую себя так..
Тебе следует сосредоточиться на более важных вещах, а не жаловаться на то, что тебе не хватает настоящих вилок.
Я сжимаю переносицу, надеясь, что это заставит болтливого мудака в моей голове уйти. Этот ублюдок продолжает наслаждаться своим постоянным местом жительства, как и раньше, с момента своего появления.
Здесь уютно. Теперь хватай ручку и скажи девушке, чтобы держала ухо востро. Нам нужно узнать больше, есть ли в меню курица.
– Используй другую раковину, – раздается шепот девушки позади меня. – Ты же не хочешь тоже подцепить эту заразу.
Я закатываю глаза. Одна и та же история, каждый раз. Я уже давно перестала объяснять про свое витилиго, поэтому просто выхожу из туалета, не утруждая себя ответами этим сучкам. Боже, как они меня достали. Когда Ханна рядом, мне легче справляться со всеобщим хамством. Хотя мы не особенно близки, она никогда не относится ко мне как к изгою. Но на прошлой неделе она сломала лодыжку и какое-то время не сможет вернуться в школу. Семья перевезла ее в какое-то модное лечебное учреждение, специализирующееся на спортивных и танцевальных травмах, где она сможет восстановиться.
Когда я иду по коридору к главной двери, я держу голову опущенной, мой взгляд направлен не более чем на несколько шагов перед собой. Как и всегда, я избегаю встречаться взглядом с каждым, кто проходит мимо. Однако на этот раз меня что-то беспокоит. Словно зуд на шее. Что-то глубоко под поверхностью, что я не могу просто вычеркнуть.
Этот момент ничем не отличается от других – я терплю презрение одноклассников, они просто игнорируют меня или откровенно пялятся, словно я ненормальная. Все как обычно. И, как маленькая испуганная мышка, я не оглядываюсь на них. Как обычно.
Мои ноги подкашиваются. Зуд на затылке кажется чем-то большим, чем простое раздражение. Я останавливаюсь посреди коридора и смотрю на кончики своих ботинок, пока мои мысли возвращаются к последнему письму Массимо и к одному предложению в частности. Вероятно, это было не более, чем хвала, всего несколько слов, но они громко звучат в моей голове
Ты опасная, девочка. Отличная работа.
Я, конечно, никогда не считала себя чем-то даже отдаленно опасной. Такой человек излучает решимость и мужество. Качества, которыми, как мне кажется, я не обладаю. Но, может, и обладаю. В конце концов, я пробиралась в укромные места и шпионила за самыми опасными людьми в этом городе. И я отправляла закодированные сообщения своему сводному брату. В тюрьму.
И я все еще слишком запугана, чтобы чтобы смотреть в глаза кучке подростков. Почему? Потому что я не хочу видеть их презрение, их убежденность в том, что я ниже их?
Может быть, поэтому у меня чешется затылок, и это ощущение усиливается с каждой секундой, пока я продолжаю смотреть в пол. Каждый атом в моем теле гудит в знак протеста, восставая против этого удрученного взгляда.
Медленно поднимаю голову. Взгляд снова фокусируется прямо передо мной, и я делаю первый шаг. А затем еще один. Уверенные ноги несут меня вперед, пока я не выхожу из школы с высоко поднятой головой. И это так чертовски приятно.
Подъезжая к воротам кампуса, я замечаю отсутствие блестящего белого внедорожника, который обычно отвозит меня домой. Вместо этого у обочины припаркована блестящая черная спортивная машина. С Капо Сальво Канали, опирающимся на капот.
– Мистер Канали? – спрашиваю я, когда дозваниваюсь до него. – Что-то случилось?
– Сальво. Пожалуйста. Я отправил Пеппе обратно, сказал ему, что подброшу тебя до дома. – Гораздо тише он добавляет: —Нам нужно поговорить.
– Эм… ладно, – бормочу я, падая на пассажирское сиденье. Что, черт возьми, ему вообще нужно со мной обсуждать? Мы никогда раньше не разговаривали.
Сальво садится за руль и заводит машину. Не говоря ни слова, он въезжает в поток машин и продолжает движение, и с каждой милей тишина заставляет меня чувствовать себя все более и более на грани. Мы уже почти добрались до моего дома, когда я больше не могу этого выносить.
– О чем ты хотел поговорить?
– О твоем здравомыслии, – говорит он сквозь зубы. – Шпионишь за отцом для Массимо?
Я напрягаюсь.
_ Понятия не имею, о чем ты говоришь.
– Он мне рассказал. Я не могу поверить, что из всех людей он выбрал тебя, выполнять для него поручения.
Мои руки сжимают лямки рюкзака. Я уверена, если я посмотрю на них, мои костяшки пальцев побелели. Мысль, что Сальво – один из шпионов Массимо, отодвигается на второй план, когда до меня доходят остальные его слова. И то, как он их произнес.
– Почему не я? – спрашиваю я.
– Почему? – его взгляд метнулся ко мне, а затем снова к дороге. – Потому что тебе едва исполнилось шестнадцать! Я имею в виду, я знаю, какой Массимо, но это… Черт! Вот манипулятивный ублюдок.
– Манипулятивный ублюдок? – приподнимаю я бровь. – Я думала, вы двое друзья.
– Мы – друзья. Просто… Я не могу поверить, что он использует ребенка для своих коварных планов.
– Я не ребенок. И, полагаю, ты не очень хорошо его знаешь. Иначе, ты бы знал, что он сделает все, что в его силах, чтобы достичь своих целей. Кроме того, это вряд ли можно назвать “использованием”, если другая сторона полностью осведомлена о ситуации и приняла условия. А я осознаю и принимаю. Так что это просто взаимовыгодное соглашение.
Сальво проводит рукой по волосам, качая головой, словно не может принять мой ответ. Он паркуется на нашей подъездной дорожке и выключает двигатель, хмурое выражение омрачает его лицо.
– Боже мой. Я думал, ты милая, кроткая девочка, которая интересуется только пошивом своих маленьких платьев.
Да. Как и все остальные. За исключением манипулятивного ублюдка, который, который оказался моим сводным братом. Он не считает меня неспособной. Или неадекватной. Я стискиваю зубы и смотрю Сальво прямо в глаза.
– Это ещё раз доказывает, что ты тоже меня не знаешь.
Выражение лица Сальво меняется от шока до недоверия. Пользуясь его ошеломленным состоянием, я распахиваю дверцу машины и выхожу.
– Пожалуйста, не лезь в мои дела, Сальво, – шепчу я, захлопывая дверь.
Как только я оказываюсь в своей комнате, я хватаю блокнот и вырываю лист бумаги. Обычно я наполняю свои письма множеством подробностей – о Cosa Nostra, о школе, о своем шитье, и каждый раз исписываю по меньшей мере пару страниц. Однако сейчас я нацарапала всего одно предложение. Без приветствия. Никакой подписи. Только один животрепещущий вопрос.
Ты думаешь, я кроткая?
Ответ Массимо приходит через три дня. Одно предложение, под стать моему собственному.
Ты можешь быть кем угодно, Захара, но, боюсь, «кроткая» к ним не относится.
Легкая улыбка не сходила с моего лица с тех пор, как я прочитала его слова.
Глава 6
Год спустя
(Захара, 17 лет)
Дверь в кабинет отца открывается беззвучно. Тем не менее, я бросаю еще один взгляд в коридор, чтобы убедиться, что поблизости нет служанок, затем захожу внутрь.
– Зара? Тебе что-то нужно?
Я вздрагиваю, разинув рот, глядя на отца, сидящего за своим огромным столом. Он закрывает папку в руках, на его лице явное удивление – я ворвалась в его пространство без приглашения. Ну, я не ожидала, что он будет здесь. Я привыкла регулярно пробираться в кабинет отца, чтобы поискать то, о чем просил меня Массимо. Разумеется, когда папы нет дома. А сегодня четверг. Его здесь быть не должно!
Каждый четверг мой отец уходит рано утром, чтобы навестить Массимо в тюрьме. Он проводит часы в исправительном учреждении и не возвращается домой до позднего вечера. Его день распланирован по часам, и мне даже в голову не пришло проверить его, прежде чем спуститься сюда.
– Эм… – Я бросаю быстрый взгляд на внушительные напольные часы в углу. Час дня. Папа никогда не возвращается раньше трех. – У меня закончилась бумага для набросков, поэтому я подумала, что могу одолжить немного в твоем принтере.
– Конечно. – Он достает несколько листов из подноса и предлагает их мне. – Ты накрасилась, милая?
Моя рука взлетает к лицу. За последние несколько недель я пробовала разные марки тональных основ, безуспешно пытаясь найти ту, которая не раздражает мою кожу. Последняя имеет маркировку «гипоаллергенная» и «для чувствительной кожи» , и пока что она немного лучше других. Сыпи нет, но кожа все еще чешется.
– Да. – говорю я как ни в чем не бывало и беру бумагу: – Ты сегодня рано.
– Да. Массимо все еще в больничной палате и не может принимать посетителей.
Чистые листы выскальзывают из моих пальцев, падая на пол. В больничной палате? Мой пульс резко подскакивает. Я пытаюсь сделать успокаивающий вдох, но ощущение такое, будто кто-то обхватил руками мою шею и крепко сжимает.
– С ним… с ним все в порядке? – Каким-то образом мне удается выговорить эти слова.
– О, конечно. – Папа пожимает плечами и смотрит на распечатку, которую он вытащил. – Просто ножевое ранение в бок. Такое случается.
Такое случается? Его небрежный тон громко сообщает, что это более или менее регулярное явление. Папа совсем не кажется обеспокоенным. Я приседаю, чтобы поднять упавшие листы, замечая, что мои руки дрожат, когда я поднимаю бумагу.
– Так… это не в первый раз? – спрашиваю я, пытаясь сохранить самообладание.
– Это государственная тюрьма строго режима, Зара. Там постоянно происходят стычки между заключенными, а Массимо – известная личность. – Папа пренебрежительно машет рукой. – С ним все будет в порядке.
Гнев бурлит в моем животе, когда я смотрю на своего отца. Как он может быть таким невозмутимым? Массимо, возможно, не его плоть и кровь, но он живой, дышащий человек. Не говоря уже о том, что он – единственная причина всех успехов, которые пережил и продолжает переживать мой отец. Например, бесчисленные деловые связи. Деньги. Беспрекословная преданность капо и солдат Cosa Nostra. А также уважение и обожание остальных членов Семьи. Каждый раз, когда кто-то из них кланялся и целовал папину руку в знак признания безопасности и процветания, которые он им принес, на самом деле они должны были благодарить и восхвалять Массимо. Без Массимо мой отец не продержался бы и года на посту дона. Он был бы освобожден от своих обязанностей, снят с должности, а может быть, даже отправлен на пенсию. Нунцио Веронезе – ничто без моего сводного брата. И он это знает.
Может быть, именно поэтому папа так ненавидит Массимо.
– Спасибо за бумагу, – говорю я с натянутой улыбкой и выхожу из кабинета отца, не глядя на него.
Вернувшись в свою комнату, я направляюсь прямо к своей сумочке и достаю телефон. Я никогда раньше не звонила в тюрьму, поэтому мне требуется несколько минут, чтобы поискать нужный мне номер. Мои пальцы дрожат, когда я нажимаю кнопку вызова, а затем слушаю гудки на линии в течение почти минуты, прежде чем связь отключается.
Дерьмо. Дыхание покидает мои легкие короткими рывками, когда я набираю повторно номер. С каждым режущим в ухе гудком становится все труднее вдыхать достаточно кислорода. Наконец, после шестого гудка, отвечает довольно скучающий мужской голос.
– Я хотела бы получить информацию об одном из ваших заключенных, – выдавливаю я. – Массимо Спада. Его отвезли в госпиталь…
– Имя? – протягивает он.
– Эм… Захара Веронезе. Я его сводная сестра.
Звук, который, я уверена, представляют собой удары двух указательных пальцев по клавиатуре, тянется целую вечность.
– Он жив.
Грубый голос на линии сменяется тишиной.
Я смотрю на свой телефон. Он жив. И это все? Я не ожидаю, что тюремный администратор будет суперобщительным, но я надеялась, что он даст мне хотя бы больше информаций, чем двухсловный ответ, черт возьми.
Дотянувшись до ящика тумбочки, я хватаю блокнот, в котором пишу письма Массимо, и вырываю лист из середины. Наверное, мне следует сообщить ему, что Батиста Леоне навещал отца абсурдное количество раз за последние несколько недель, но мой дурацкий "отчет" – последнее, о чем я сейчас думаю.
Написав письмо и держа его в руке, я хватаю ближайшую стопку эскизов для моих новых дизайнов и буквально лечу вниз по лестнице на поиски Пеппе.
Я не могу дождаться ответного письма Массимо. Это может занять несколько дней. Мне нужно знать, что происходит. Сейчас же! Поговорить с Сальво – мой единственный вариант; может, он что-то знает. Но у меня нет его номера, и я никак не могу попросить его у папы, не вызвав подозрений. Я также не могу просто прийти к Сальво домой, чтобы просто поболтать.
К счастью, у меня есть идея.
Мать Сальво похвалила мое платье на одном из ужинов, которые я посетила с папой. На следующий день она позвонила и спросила, не хотела бы я сшить для нее платье на заказ. Я отказалась. А сейчас, похоже передумала. Иначе зачем мне сейчас ехать к ней домой?
И, может быть, только может быть, Сальво вернется домой.
Я нахожу Пеппе на кухне, поглощающим закуски.
– Мне нужно, чтобы ты отвез меня к Канали, – выдавливаю я из себя.
***
– Да, это было бы идеально, – говорит Розетта Канали, любуясь эскизом платья без рукавов со встроенным корсетом и большим бантом сзади. – А можно сделать из королевского синего атласа?
– Голубой атлас был бы великолепен. – Я киваю и спрыгиваю с шезлонга, практически выхватывая газету из ее рук. – Ладно. Мерки я с вас сняла, так что я начну работать над этим платьем на выходных.
– Замечательно. Я так взволнована, дорогая. Тебе стоит всерьез подумать о карьере дизайнера.
Ага, как же. Мой отец был бы рад, если бы его дочь работала швеей для женщин ниже ее социального положения.
– Я подумаю. Эм… Сальво здесь? Я бы хотела поздороваться.
– Конечно. Он в кабинете. Пойдем я… О, вот он. – Она машет рукой в сторону двойных дверей, соединяющих салон с библиотекой. – Сальво, дорогой, Зара передумала и согласилась сшить мне платье. Она даже проделала весь этот путь сюда, чтобы я могла взглянуть на ее эскизы.
– Правда? – говорит Сальво из дверного проема. Его лицо застыло в жестких, укоризненных чертах. Я не думаю, что он купился на мою историю
– Я здесь только для того, чтобы сшить платье. – Он опирается на косяк, частично блокируя выход.
– Уже уходишь?
– Да, – говорю я, а затем одними губами произношу: – Нам нужно поговорить.
Его взгляд темнеет ещё больше, если это возможно. За последние месяцы мы сталкивались друг с другом на разных мероприятиях. Несмотря на все мои усилия избегать его, каждый раз он находил способ незаметно подойти ко мне и прочитать мне лекцию о том, как глупо с моей стороны ввязываться в такую опасную игру. Это чертовски раздражает. Мне гораздо больше нравился Сальво до того, как он узнал, что я делаю для Массимо, – когда он был в полном неведении о моем существовании.
– Хорошо, – кивает Сальво. – Я провожу тебя до машины.
Я быстро прощаюсь с миссис Канали и следую за Сальво в фойе.
– Есть новости от Массимо? – спрашиваю я, как только мы оказываемся вне зоны слышимости.
– Последние пару месяцев – нет. А что?
– Потому что он в больнице! – шепчу я. – Я узнала об этом сегодня утром, когда пробралась в кабинет отца, чтобы что-то поискать. Только у меня не было возможности, потому что папа был там. Видимо, Массимо сейчас не может принимать посетителей, поэтому мой отец даже не пошел к нему сегодня.
Сальво останавливается возле входной двери и хватает меня за плечо.
– Ты с ума сошла? – шепчет он в ответ. – Может Нунцио является твоим отцом, но он также и дон. Что, если кто-то поймает тебя за тем, как ты роешься в его файлах, и передаст эту информацию остальной части гребаной Семьи?
– Никто меня не поймает.
– Ты не можешь этого знать. – Он наклоняет голову набок, изучая мое лицо. – Ты выглядишь по-другому.
Я хмурю брови, сбитая с толку внезапной сменой темы.
– Я нанесла тональный крем.
– Ммм… – Он протягивает руку и убирает прядь волос с моего лица. – Ты выглядишь очень красиво.
На мгновение я слишком ошеломлена, чтобы ответить. Мужчины никогда не делали мне комплиментов. В чем подвох? Это какая-то уловка? Чем бы это ни было. У меня нулевая умственная способность анализировать поведение Сальво в данный момент.
– Если что-нибудь услышишь, дай мне знать. У твоей матери есть мой номер. – Я обхожу его и направляюсь к машине.
– Что он тебе обещал? – кричит мне вслед Сальво. – В обмен на твою… помощь? Деньги? Выгодную партию для твоего брака?
Я даже не потрудилась почтить его ответом. Мужчины. Они все думают, что мир вращается вокруг членов. Боже упаси женщину, если она делает что-то, что заставляет ее чувствовать себя хорошо. Признанной. Достойной. Ни один мужчина в моем окружении не заставляет меня чувствовать себя так.
Кроме одного.
А сейчас я даже не знаю, в порядке ли он!
– Рад видеть тебя на ногах, Спада. Несколько дней под флуоресцентными лампами больничной палаты действительно улучшили цвет твоего лица.
– Отвали, Кирилл. – Я киваю болгарину. Боль кричит в бедре, швы натягивают плоть, когда я опускаюсь, чтобы сесть рядом с ним во дворе.
– Вижу, Оуэн хорошо тебя отделал. – Он смеется, сверкая золотым верхним премоляром. – Он все еще в госпитале?
– Да. Тяжелое сотрясение мозга. Но жить будет.
– Какого хрена ты полез в драку с этим психом?
– Он хотел сесть рядом со мной в столовой. Этот придурок знает, что я люблю есть в одиночестве. – Я сжимаю переносицу. Глаза все еще щиплет от чертового перцового баллончика, которым нас облили надзиратели. – Так что, завтра сваливаешь?
Счастливчик выбирается отсюда.
– Ага. Четыре года и восемь месяцев в этой клетке. Честно говоря, я чувствую некоторую тревогу.
– Ты справишься. Просто смотри, чтобы у тебя внезапно не развилась амнезия, когда ты выйдешь, и ты не забудешь условия, на которых мы договорились. – Я пронзаю его взглядом.
Команда Кирила владеет автомойкой с несколькими точками по всему штату, и они используют их для отмывания денег для Каморры. Мои собственные каналы отмывания были слишком растянуты в прошлом году, поэтому я договорился с болгарами, пообещав им пятнадцать процентов.
– Я человек слова, Спада. – Он встает и протягивает мне руку. – С нетерпением жду возможности поработать с Коза Ностра.
Пока мы пожимаем руки, Кирилл наклоняется ко мне.
– На следующей неделе прибудет новый заключенный, и маленькая птичка сказала мне, что Триада немного обеспокоена тем, как его примут, – говорит он, понизив голос. – Господин Ван был бы чрезвычайно признателен, если бы кто-то мог взять мальчика под свое крыло.
Я поднимаю бровь.
– Его сын?
– Внук. Парня арестовали за то, что он убил парня, который был должен им денег.
– Передайте господину Вану, пусть не беспокоится о благополучии своего мальчика. А долг мы погасим позже.
Я смотрю, как Кирилл уходит, затем лезу в карман и достаю конверт, который пришел сегодня утром. В письмах моей сводной сестры обычно несколько страниц. Но в этом всего один лист, и в нем всего несколько строк текста.
Ты в порядке? Папа сказал мне, что ты ранен и что тебя отправили в больницу. Что случилось? Я позвонила в тюрьму, чтобы узнать, как у тебя дела, но они просто сказали, что ты жив, и повесили трубку.
Захара
Ярость взрывается во мне, когда я читаю последнее предложение. Я не могу позволить, чтобы кто-то в Коза Ностре заподозрил, что я каким-либо образом связан с Семьей. Нунцио и мой адвокат – мои единственные посетители. И хотя я плачу кучу денег, чтобы моя почта оставалась нетронутой, и я могу общаться с Нунцио без записи, у меня нет никого знакомого в главном офисе. Так что, если моя сводная сестра, с которой я, по-видимому, не общался больше десятилетия, вдруг позвонит в тюрьму, это может стать чертовски серьезным красным сигналом.
Более чем вероятно, что внутри тюрьмы есть кто-то, кто следит за мной. Если кто-то хотя бы заподозрит, что Нунцио – моя марионетка, что он на самом деле не способен выполнять свою работу, он потеряет уважение и преданность Семьи и будет немедленно отстранен. Мои планы бескровного захвата полетят к чертям собачим.
Еще один приступ боли пронзает мой бок, когда я встаю со скамейки и направляюсь через двор.
Молча я беру ручку из руки парня с тыквенной головой, затем прижимаю письмо моей сводной сестры к стене и строчу прямо под ее письмом.
Не смей больше никогда звонить в тюрьму.
Я уже на полпути через двор, направляясь к одному из охранников, который "работает" на меня, чтобы попросить его отправить записку Захаре, как вдруг меня пронзает неожиданное чувство вины. Остановившись на месте, я поднимаю письмо и просматриваю свое сообщение.
“Что?” Вмешивается придурок в моей голове. “ Это же очевидно. Ребенок облажался! Ей нужно знать, насколько серьезно она облажалась, чтобы она не делала этого снова. Только не говори мне что ты стал нюней?”
Да пошел ты! Я резко отвечаю своему вездесущему придурку.
Так будет лучше.
Я знаю. Так почему же, черт возьми, ответ, который я написал, не дают мне покоя?
После отклонения апелляции на приговор, тогдашний двадцатилетний я смирился с тем, что меня надолго запрут в этой клетке. Для мужчины в расцвете сил это практически равносильно смерти. За эти годы, что я гнил, реальность снова и снова била меня по лицу, каждый раз, когда мое ходатайство об условно-досрочном освобождении отклонялось. Мужчины в таких ситуациях справляются по-разному. Некоторые просто принимают это день за днем, существуя, а не живя, тоскуя по тому времени, когда они получат свою свободу. А другие просто выписываются, как мой первый сокамерник, который отсидел тридцать лет за двойное убийство. Он повесился на простыне всего через шесть месяцев.
Моя сосредоточенность на сохранении контроля над бизнесом и росте богатства и влияния Семьи поддерживала меня в здравом уме. Все, что я делал за последние полтора десятилетия, было сделано с этой единственной целью. Я угрожал. Калечил. Убил – своими руками или по приказу – по крайней мере дюжину человек. Некоторые из них стояли на пути к моей конечной цели, и их нужно было стереть с лица земли. Другие были просто залогом, чтобы добиться благосклонности и получить долговые расписки от других влиятельных игроков, чтобы обеспечить меня ресурсами и поддержкой, которые понадобятся мне, когда я в конце концов выйду на свободу и верну то, что принадлежит мне. Я выжил, наплевав на людей и их чувства. Каждый человек – это либо препятствие, которое нужно преодолеть, либо преимущество, которое можно использовать.
Захара оказалась очень ценным активом, которым я еще не закончил пользоваться. Не более того. Как только я окончательно освобожусь, я выдам ее замуж за того, кто предложит мне преимущества в бизнесе или укрепит стратегический союз. То же самое я сделаю и с ее сестрой. Обе они – всего лишь пешки.
Но когда я смотрю на свой быстро нацарапанный ответ на ее письмо, чувство вины снова и снова бьет меня в грудь. Она все еще ребенок.
Я комкаю лист бумаги и засовываю его в задний карман брюк. Бросив взгляд налево, я замечаю парня, который все еще строчит в блокноте в углу двора. Мои длинные шаги сокращают расстояние между нами, и вот я уже снова выхватываю блокнот и ручку из его рук, чтобы написать новый ответ.
Захара,
Пожалуйста, больше не звони в тюрьму.
М.
