Текст книги "НА ЧУЖБИНЕ 1923-1934 гг. ЗАПИСКИ И СТАТЬИ"

Автор книги: Нестор Махно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Н. МАХНО ПО ПОВОДУ «РАЗЪЯСНЕНИЯ» ВОЛИНА

Париж, 1929.

ВВЕДЕНИЕ

Своей, сознательно введенной в свое «разъяснение», ложью, Волин отвел себя в сторону от существа дела. Своими многочисленными вопросами, при том вопросами сознательного преступного замысла, отставляющего в сторону невыясненную сущность дела, вытекающего из его показаний; по Кубанину – следователю Ревтрибунала 14-ой Совет. Красной армии, Волин старается, как можно больше запутать самое дело, щедро разбрасываясь недопустимой ложью по совершенно второстепенным вопросам, и этим самым вынуждает меня на ответ.

В 1928-м году в сентябре месяце я выпустил ответ на книгу большевика М.Кубанина «Махновщина» брошюру – «Махновщина и ее вчерашние союзники-большевики». – В этой своей брошюре на стр. 41-й я привел пункт (по Кубанину) из показаний Волина следователю Ревтрибунала 14-й советской Красной Армии, которые, по моему, не верны и явно попахивающие душком провокации.

Пункт этих показаний дословно, по книге Кубанина, следующий: «По поводу злоупотреблений, чинимых контрразведкой армии Махно – говорит в своем показании следователю Ревтрибунала 14-й советской армии председатель Реввоенсовета армии Махно Волин – я ничего не знаю; но ко мне приходили целые вереницы людей с жалобами, что заставляло меня постоянно вмешиваться в дела контрразведки и обращаться к Махно и в контрразведку. Но боевая обстановка и задачи культпросветительной работы мешали мне глубже вникнуть в злоупотребления, по словам жалобщиков, контрразведки. Все же беспрерывные жалобы принудили меня предложить реввоенсовету создать комиссию по выяснению дел, возникающих между населением и контрразведкой. Из-за контрразведки у меня были конфликты с Махно и тем же Зиньковским. Для меня контрразведка была ужасом, и я делал все зависящее, чтобы прекратить чинимое ею».

Волин, прочитавши эту мою брошюру и натолкнувшись в ней на вышеприведенный пункт (по Кубанину) его показаний, не аргументируя, стал на дыбы против меня. Невежественная в революционном смысле, случайная публика, но всегда верная его, Волина, утонченной замаскированной лжи, поддержала его в этом бесновании своим, для нее ничего не стоящим беснованием. Это все, слившись вместе, оказало, очевидно, свое влияние и на людей, обыкновенно, хотя и чуждых того, что бы поддерживать слепо, без определенных данных то или другое возмутительное дело в нашей среде, но не умеющих совладать со своими соглашательскими чувствами там, где ими нужно и должно уметь владеть, и поэтому не могущих различить умело замаскированной перед ними фальши и своим сожалением поддерживающих ее.

Все это вместе взятое, повторяю, поставило Волина в лицемерную позу невинно оскорбленного, невинно страждущего за пороки других. И он взялся за перо, чтобы разъяснить очевидно всем – и друзьям и врагам – все, что только хотите, но только не самое существенное, о чем говорит Кубанин, что я по долгу ответственного руководителя революционно-освободительного движения украинских трудовых масс -не имел права обойти молчанием и отметил его в нужном месте брошюры, дав необходимое ему свое резюме, которое для «многогранного» Волина не весьма лестно.

В самом деле, в своем «разъяснении» Волин прибег к обычной своей замаскированности и мечется вокруг вопросов второстепенных, бесстыдно извращает их и о них кричит; по пунктам из показаний, которые Кубанин извлекает из его, Волина, «дела», как показание Волина, он не воспроизводит в своем «разъяснении» и не заявляет Кубанину в лицо, что это ложь, что «дела» у него никакого не было, не требует Кубанина к ответу и т. д. Волин лишь вскользь удивляется в своем «разъяснении» на стр. 9-й, что это дело было и есть. Но Кубанина он избегает в этом главном пункте. И это не спроста. Волин боится вызвать Кубанина к ответу, ибо это поставит Кубанина в роль заинтересованного активно действующего лица, имеющего возможность вторично взглянуть в «дело» Волина и чего доброго еще с кем-либо посторонним, заслуживающего доверия и от нас, анархистов, и показать анархическому миру: есть или нет «дело» Волина, имеются или нет такие подлые показания в нем о контрразведке армии Махновцев и т. д.

Волин все это взвесил, по-моему, самым серьезным образом и поэтому держится далеко в стороне от этого важного вопроса, столь существенного для него же самого в первую очередь. Вместо открытого, ясного ответа Кубанину по этому вопросу, он предпочел погрузиться в тину самим придуманной лжи и, не стыдясь ни друзей, ни врагов, барахтается в ней.

Волин с конца августа месяца 1919г. занял в армии повстанцев махновцев пост председателя Военно-Революционного Совета. Мог ли он не знать, что товарищ Л.Голик, начальник армейской контрразведки? В то время, по посту своей службы в царской армии, начальник контрразведки равнялся высшему военному командиру, и на всех серьезных совещаниях этих командиров и президиума Реввоенсовета его присутствие было обязательным, и он всегда присутствовал.

Каким же это образом могло случиться, что председатель Реввоенсовета армии не знал, кто является начальником армейской контрразведки? Нет, тут что-то неладное творится с Волиным. Отрицая это, Волин должен, по-моему, отказаться, что он был председателем Реввоенсовета армии и что вообще он когда-либо нес на себе ответственный пост в движении Махновщины.

Но от этого он отказаться не может, а поэтому «незнание» его того, что т. Голик был начальником армейской контрразведки, что он, – т. Голик, – был послан мною вместе с Волиным в район Кривого Рога с определенной ответственной задачей и что т. Голик, по моему официальному предписанию подобрал несколько человек из лучших контрразведчиков по желанию самого же Волина, сопровождать его в пути и всюду по району на митингах, – незнание всего этого Волиным теперь, – есть гнуснейшая ложь с его стороны. И Волин, и я, и тем более сам нач. контрразведки т. Голик отдавали себе вполне ясно отчет, в том, куда Волин и сам нач. контрразведки посылаются, и соответственно с этим нами подготовлялся кадр людей для сопровождения их...

Не менее гнусной ложью являются виляния Волина в том, как он приводил и для чего именно приводил большевистского лидера в Екатеринославе, – некоего Орлова ко мне, просит о выдаче мандата за моей подписью, на предмет извлечения денег и ценностей в известном особняке сбежавших в стан Деникина хозяев и т. д. В это время при мне было оба моих адъютанта, выслать которых из комнаты при всем моем желании Орлова и Волина я не мог. Они этот случай хорошо знают. Так что беспокоиться о том, что я, очевидно, смешал с Волиным кого-то другого, мне не приходится.

На странице 6-й своих «разъяснений» Волин возмущается тем, что я в своей брошюре выразился «сдался в плен 14-й армии». Я не понимаю этого выражения в том смысле, что Волин со злым намерением сдался. Я об этом сужу по докладу возвратившегося из Кривого Рога нач. контрразведки т. Голика. Последний со своими людьми предложил Волину уехать из этого села, куда вступили красные части. Волин же заявил ему: «мне не зачем от них бежать, у меня есть мандат за подписью Батьки Махно, меня никто не тронет»... Из этого явствует, что Волин дал арестовать себя по глупости. Так понимал я это, так понимал это т. Голик и другие контрразведчики, делая мне доклады об этом, и так понимал весь мой штаб. Вот в каком смысле нужно понимать слова «сдался».

Волин дает другую окраску своему аресту. Но у меня больше оснований верить т. Голику, чем Волину, особенно теперь, когда он, став на авантюристический путь отмахивания от всего и вся, на каждом шагу, по каждому вопросу, лжет. В самом деле. Я утверждаю, что в г. Екатеринославе Волину и т. Голику приготовлялось все к их отъезду в район Кривого Рога... Здесь им были заготовлены соответствующие официальные документы – удостоверения, о которых в недалеком будущем наши товарищи, очутившись на Украине, при благоприятных условиях смогут узнать по исходящим штабным книгам, ибо они по ним прошли. Здесь же, в Екатеринославе им была выдана надлежащая сумма денег и прочее (о деньгах Волин мог не знать, так как они выдавались на пищу, и их получал руководитель отряда). Откомандировка Волина и н-ка контрразведки приготовлялась в г. Екатеринославе в конце ноября – начале декабря 1919 года, накануне оставления нами города Екатеринослава...

А в 12-15 верстах от г. Екатеринослава – в селах Александровка-Сурско-Литовское, Волин и т. Голик во главе со своим маленьким отрядиком распрощались со мной. Я выезжал в поле к развернутым боевым фронтом частям лично руководить операциями на задержании наступавших деникинцев, а они должны были двинуться в свой путь по направлению Кривого Рога. Со времени, как мы попрощались, больше я Волина не видел нигде, – ни в штабе, ни в реввоенсовете, ни в обозе последнего. Через два дня после этого штаб и реввоенсовет расположились в одной из немецких колоний близ села Башмачки. Здесь, когда я возвратился из фронта, мне было доложено, что Волин и т. Голик, отлучились от передвижения штаба с дороги, при его переезде из Сурско-Литивского в район Башмачки, и направились, куда были откомандированы, т. е. в район Кривого Рога.

Волин же (с какой целью, – это только ему и его друзьям очевидно известно), став определенно на гнусно-иезуитский путь политиканства и, бессовестно извиваясь на нем, лжет себе, лжет своим друзьям и вообще читателям его «разъяснений», что он, дескать, имел мандат-удостоверение от 29-го декабря и это – де – спасло его от предъявленного ему следователем Вербовым опасного обвинения...

К чему это авантюристически-преступное двоедушничанье перед одними и пускание пыли в глаза другим? – Неужели Волин перестал понимать, что в нашем мире не все преступно, что поэтому все своевременно будет замечено в этом его преступном двоедушничании и выведено наружу, – даже не нами, а нашими врагами, при том в таком свете, что всем этим занимается-де не какой-то Волин лично, а целая плеяда представителей анархизма. Ибо враги-то наши не знают того, что этими гнусностями живет один лишь Волин, да, быть, может, кое-кто из близких его; анархистам же, живущим судьбами своего движения, все это двоедушничанье Волина там, где он должен быть прямым и честным, хотя бы с самим собой, ненавистно. Или, быть может, Волин рассчитывает, что все то, что он «разъясняет» в своем «разъяснении», есть пища только для эмигрантской ему лишь известной и понятной среды, которую-де легче всего вооружить ложью и натравить против меня. Но и в этом случае ему следовало бы быть осторожным в отношении тех фактов и связанных с ними истин, которые, если и не обязывают ни в чем и не перед чем самого Волина и тех, кто закулисно кричит за его честь, и топчут других, – то обязывают других, в ком есть честь, чтобы эти другие ни перед чем не остановились, чтобы разъяснить их, эти истины.

Волин в своем «разъяснении» на странице 5-й, желая утвердить свою ложь в том, будто он получил удостоверение от меня и, следовательно, когда расстался со мной и армией, повторяет: мандат-удостоверение было датировано 29 декабря 1919г. (читатель увидит ниже, почему я так отчетливо помню эти подробности и почему они имеют такое значение)... – и пошел размалевывать чепуху о ней, о которой я уже сказал, чего она стоит, и повторяться не буду. Приведу лишь неопровержимые данные в доказательство его лживости о дате 29 декабря. Если бы Волину можно было поверить, что удостоверение его было датировано не ранее, а только 29-го декабря и что он это показал следователю Вербову, то следователь этого дела, которое ему предъявлялось, не прекратил бы, а довел бы его до конца и Волин был бы предан суду.

Мне могут сказать – почему?

Потому, именно, что и для меня и моего штаба и для штаба 14-й Красной армии доподлинно известно, что встреча повстанческих вооруженных сил с 45 дивизией красной армии произошла под городом Александровским 20-21 декабря 1919 года, даже по его «разъяснениям», во время этой встречи повстанческих войск с красной армией не было: он был в районе Кривого Рога. Это принуждает меня спросить всех крикунов и людей исподтишка клевещущих, будто я оговариваю Волина, – нужно ли еще далее раскрывать грязную наготу Волина в этом вопросе?

Я подчеркиваю, что после встречи повстанческих войск с частями красной армии (она происходила под руководством моего помощника – старшего Каретника, замещавшего в это время больного командира 2-го Азовского корпуса – тов. Вдовиченко...), когда повстанцы и красноармейцы расположились на отдых в самом городе и вокруг него по селам и хуторам – именно 24-го декабря 1919 года я и весь главный штаб нашей армии въехали в город Александровск.

Через два дня по моему прибытию в город, штаб повстанческих войск получил на мое имя приказ Реввоенсовета 14 красной армии -собрать все повстанческие войска в один кулак и двинуться с ними на польский фронт.

Приказ этот поставил все повстанческие силы на ноги. Последние дни 27-28 декабря, перед 1-м январем, к нам переходили некоторые красные части, в частности, и батальон красных китайцев, а красные бронепоезда передали нам до тысячи трехдюймовых снарядов и наш штаб, желая избежать назревавших кровопролитий с красной армией, в то время, когда я был уже подкошен тифом, к 1-му января сам выехал и снял все повстанческие части из города Александровска в направлении Гуляй-Поля.

Спрашивается – как же все-таки могло случиться то, что у Волина, расставшегося с повстанческой армией почти что месяц тому назад, очутился мандат-удостоверение, датированный от 29-го декабря 1919 г.? И почему, если бы это было верно, следователь Вербов, благодаря этой дате на мандате-удостоверении, направил «дело» Волина на прекращение, когда эта дата (29 декабря) должна была быть катастрофической для Волина: ибо она указала бы на то, что Волин да был в г. Александровске во время обсуждения штабом и реввоенсоветом повстанческих войск, приказа красного военного командования и ответа на этот приказ? – А Волина ведь (по его же разъяснениям видно, -см. стр. 10-ю его «разъяснений») за то только лишь и обвиняли арестовавшие его большевистские власти, что он-де «отговорил Махно... идти на польский фронт, когда советская власть потребовала этого от него в серьезный момент».

В чем тут дело? Неужели в этом сказывается простое заблуждение Волина и его утверждения лживы, а не сознательные грязные плутни? Неужели же это еще ничего не говорит о том, какого политического плута Волин из себя представляет в этом его несчастненьком «разъяснении», в котором что ни строка, то ложь, при том ложь, наделенная такими самоуверенными утверждениями и такой гордой позой, что только держись, а то с ног сшибут за отстаивание лжи перед истиной? Что это? Идейная пища среды, с которой Волин обсуждал и подготовлял все это свое выступление с грязно-пошлым по своей лживости и подлым по своей сознательности «разъяснением»? Или это акт личного политического достоинства самого Волина?..

Уж как кто хочет понимать все это, я его понимаю за сознательную подлость и протестую перед всем революционным миром лишь как против таковой. Протестую я против всего этого открыто по следующим мотивам. Во-первых, Волин сознательно подменивает сущность дела второстепенными вопросами, стараясь, таким образом, запутать самое дело. Во-вторых, объяснение второстепенных вопросов он строит на недопустимых, лживых выдумках, которые, мои, не подлежащие никакому оспариванию данные в корне уничтожают. И, в-третьих, я знаю, что наши враги – большевики располагают убийственными данными против этих выдумок Волина. А т.е., большевики имеют у себя и «дело» Волина, и его мандат-удостоверение за моей подписью и точные данные о дате на нем, точные данные о днях и месяцах, когда Волин был ими арестован. Наконец, когда повстанческая армия махновцев и части красных армий встретились в декабре м. 1919 г. Под городом Александровском и т. д. Большевики, имея все эти данные в своих руках и прочтя это иезуитское «разъяснение» Волина, легко заметят в нем всю ложь и наглость Волина, которые он с таким лицемерием развивает вместо истинных фактов, рассчитывая очевидно, на наивность одних и глупость других из своих благожелателей. И большевики используют и эту ложь и наглость вместе с ничтожеством самого Волина, против русских и украинских анархистов, там, где анархисты выступают и говорят им – большевикам – открыто об их сознательных преступлениях против революции, против революционных организаций тружеников села и города и преследуемых ими идей...

Правда, мне могут сказать товарищи, что протест мой несколько слабоват, благодаря тому, что под ним нет подписей «влиятельных» лиц. Но подписи ничьи здесь и не нужны. В самом деле, нельзя же вербовать людей для подписи с сентиментально-соглашательскими чувствами и, тем более, нельзя собирать подписи людей, сомнительных или с действительно – тусклой революционной совестью, которым ничего не стоило бы сегодня подписаться, а завтра делать закулисные выпады против того, что подписали...

Поступки, против которых я протестую, так ясны и понятны для каждого, желающего искренно и честно вникнуть в их позорную сущность, что звать кого бы то ни было к поддержке моего протеста против этих поступков, да еще самому, значит не отдавать себе отчета в глубине оснований этого протеста и не верить, что ложь Волина скоро ли, поздно ли будет вскрыта до конца документами, сомневаться в которых никому не придется. И тогда для всех станет ясно, почему он так нагл в своем ложном утверждении, что документ – удостоверение, выданное ему штабом повстанческой армии и подписанное мною, датированы 29 декабря 1919 г.

Далее. В том же своем позорно-лживом «разъяснении» Волин говорит, что я давно нападаю на него.

«Отвечая Кубанину, Махно, к сожалению, пользуется этим случаем для того, – говорит Волин, – чтобы, между прочим, свести некоторые личные счеты со мной... »

Здесь Волин вновь лжет. В своем ответе Кубанину я и не упомянул бы его имени, если бы в книге Кубанина не было ссылок на Волинское «дело» и «показания»... Но то обстоятельство, что в книге Кубанина авторитету Волинского мнения о контрразведке армии повстанцев махновцев уделено известное внимание, заставило меня остановить на нем и свое и товарищей внимание, что я и сделал в своем ответе Кубанину.

А ниже Волин подчеркивает: «отчуждение между Махно и мною возникло, в значительной степени, благодаря личным чертам характера и умонастроения Махно: недоброжелательному отношению его к интеллигенции и т. д.»...

И здесь Волин, не стыдясь, как подобает людям его типа, лжет. Все годы моей революционной деятельности я ценил и ценю подлинных интеллигентов, особенно в наших анархических рядах. И ненавижу я лишь негодяев из них. А таковых различать я могу. Долгий опыт моей революционной деятельности в самой гуще трудовых масс, куда интеллигенты часто заглядывают, но не всегда и не все из них остаются до конца преданы этим массам в их борьбе, научил меня их понимать и различать...

И не из-за личной неприязни я отвернулся от Волина. Никогда я не делал никаких попыток, чтоб сводить с ним какие-то личные счеты. От известного времени, после встречи с ним здесь за границей, я его просто не считаю товарищем, а это – я думаю – революционера обязывает не иметь никаких счетов с тем, кого не считаешь товарищем... Волин все это отлично знает, и я удивляюсь, как он мог делать в своем разъяснении заметки, утверждающего смысла о существовании каких-то личных счетов у меня с ним. Стоило ему прочесть лишний раз мое письмо к нему от 7-го августа 1926 года и честно, хотя бы с самим собой, поразмыслить, о чем он должен был бы, по-моему, поразмыслить раньше, чем писать ложь о моих попытках свести с ним личные счеты. Это письмо ему подсказало бы, как раз обратное. Но он этого не сделал и потому залез и в этом вопросе в пучину лжи.

Что же касается заключительных Волинских вопросов, то я могу лишь сказать, что большинство их них глупые вопросы. Волину отлично должно быть известно, что, если бы он проявил себя в рядах революционного повстанчества таким, каким он проявил себя здесь на эмиграции, то он ни одного лишнего дня не задержался бы в этом движении. Он был бы выброшен из него, потому что крестьянско-анархический авангард в повстанчестве лукаво-лживых людей не только что ненавидел, но и преследовал их. Особенно преследовал бы этот авангард Волина, который им был освобожден из-под ареста в августе м. 1919 г. и добровольно остался в повстанческом движении, помогая ему кое в чем, кстати, отметить, около 4-х месяцев, а не погода, как это он, Волин, сознательно ложно подчеркнул на 1-й же странице своего «разъяснения».

Касательно же вопроса: «Зачем было пользоваться всей той работой, которую я, – выкрикивает Волин, – ценой больших усилий и жертв, проделал, в бытность мою уже в Берлине, чтобы вырвать его (т. е. меня) из Данцигской мышеловки? – я должен сказать многое. Во-первых, мне вопрос этот кое-что говорит о жертвенности Волина совсем не в его пользу, как бы он этой жертвенностью не прикрывался. Во-вторых, он помогает мне точно установить и здесь, в этой жертвенности, которою он козыряет, плутни Волина.

Итак, в чем заключались усилия и жертвы Волина, во время устройства мне побега товарищами, проживавшими в Данциге, из данцигской городской больницы, а, спустя 40 дней и из самого Данцига?

Усилия и «жертвы» Волина заключались, во-первых, в переписке и пересылке денег, которые ему направлялись организациями и Александром Беркманом, и, во-вторых, в обещаниях, которые он обыкновенно не выполнял...

Побег был устроен без ведома Волина. Когда тов. из Данцига написали Волину, что я уже на воле, необходимо ускорить обещанный документ для меня, то Волин ответил им, что они форсировали побег мой, нужно было бы обождать еще. А для чего? Никто из нас не мог понять его безответственной болтовни.

Когда же товарищи ему, Волину, написали, что положение мое на нанятых нелегальных квартирах таково, что медлить с вызовом меня из Данцига нельзя, меня могут схватить и препроводить в какую-нибудь крепость, откуда вырваться не представляется никакой возможности, и вы, – заметили товарищи Волину, – постарайтесь больше делать, чем обещать, в направлении того, чтобы помочь Нестору выбраться из Данцига... На это Волин сразу же прислал им письмо, что он отказывается от этого дела. Товарищи с этим письмом прибежали ко мне сердитые и взволнованные. Это заставило меня написать Волину ответ на его письмо.

Я ему писал: «Дорогой дедушка, вы пишете, что вы отказываетесь от ведения порученного вам организацией дела помощи мне выбраться из Данцига. Я просить вас не буду. Мне очень надоело слышать от вас обещания и невыполнение. Уходите к черту от дела. Но пришлите мне 75 долл., которые тов. Карнук прислал на ваш адрес для меня из Северной Америки от 24 ноября 1924 года. Эти деньги здесь нужны и т. д. (мое письмо к Волину из Данцига от марта 1925г.).

Волин прислать эту сумму денег не мог. Он ее истратил на себя. И это принудило его смягчить свой тон перед молодыми товарищами, переписывавшимися с ним по делу моего побега и вызова меня из Данцига, и продолжать переписываться с нами в том же безответственном духе обещаний прислать паспорт мне и т. д.

Так я просидел на нелегальных квартирах больше месяца. За это время Волин прислал одного тов. из Гамбургских индивидуалистов, чтобы вывезти меня из Данцига морем. А вслед за ним Фельдман и Волин прислали нам еще одного нелегального человека, тоже помочь мне выбраться. Этого последнего я с товарищами решил отослать обратно. Но он заявил, что мы обязаны его вывезти вместе с собой, так как он нелегальный и обратно пробираться не может, кроме как нелегальным путем. Помню, какой обузой был этот человек для всех нас и как мы сердились и смеялись в то же время над Волинским «содействием».

Но и гамбургский товарищ ничем не помог нам. Он как будто имел какую-то связь в Данциге. Но по этой связи его как-то странно надули. Он заплатил хозяину катера, на котором предполагалось вывезти меня морем из Данцига в Штетин (Германия), наперед 300 марок золотых. Но хозяин этого катера на другой день не явился на свидание и лишь передал через жену свою, что он все деньги за ночь пропил и от стыда не может явиться нам на глаза...

После этого товарищи попробовали еще один путь переезда моего из Данцига в Германию непосредственными силами. Он тоже оказался неудачным. Это все вызывало у нас ненависть к обещаниям Волина прислать паспорт, и я решил не обращаться и ничего не писать в Берлин к Волину, и идти с одним товарищем, который все время также жаждал выбраться из Данцига в центры Европы, через польскую территорию в Германию. И мы в один вечер ушли, захватив с собою и нелегального человека, присланного из Берлина...

Так я добрался до Берлина. И только в Берлине уже т. Фельдман сообщил Волину, чтоб он пришел встретиться со мной...

Таковы в действительности «усилия» и «жертвы» Волина на пути содействия мне выбраться из «Данцигской мышеловки».

Можно ли ими похваляться? Я говорю – нет. Есть люди, которые имеют основания говорить о своем содействии мне на этом пути, но только не Волин. Для Волина в этом не было ничего искреннего и преданного. Он действовал здесь, желая не отставать от других, но всегда с особой бухгалтерской предосторожностью ограждал себя именно от усилий и жертв!

Вопрос о моем побеге из Данцига в свое время будет освещен полностью. Но уже из этого краткого освещения его видно, какая мелочная, расчетливо-торгашеская душонка у Волина!..

Он ставит мне и перед читателями своего лживого «разъяснения» вопрос о своих «великих» усилиях и жертве, затраченных им когда-то в интересах моей свободы.

Какой стыд! Какой позор! – Революционный работник, принявший поручение организации вести со мной переписку и своевременно оказывать мне нужную помощь в организации побега, нет! К мысли о побеге я и Александр Беркман пришли без Волина в нашей переписке, и Волин был привлечен к этому после... Волин был посредником между мной и организацией. И до того, пока я с Беркманом пришел к окончательным выводам, что только побег даст возможность мне выбраться из Данцига в то или иное из западных государств, Волин имел от моего имени дела с одним товарищем адвокатом, хлопотавшим мне визы... И вот, сделавши на копейку (притом все, что он делал, он делал за счет организационных средств то «русской группы за границей», то получаемых А.Беркманом... и выдаваемых ему), а кричит о цене «великих усилий и жертв».

Что это? Не хамство ли запутавшегося во лжи человека. Впрочем, на такого рода «разъяснения» он только и мог проявить свою «политическую мудрость» перед теми, кто его воодушевлял своими обещаниями целиком поддержать в выступлении против меня с протестом. И раз этот несчастненький человечек был воодушевлен своими друзьями, он естественно нашел в себе максимум антиреволюционности и иезуитского хамства лгать своим друзьям, лгать всем, кто вообще сможет прочесть его «разъяснение», лгать о том, что он не знал, что т. Голик был нач. армейской контрразведки, не знал, его, Волина, сопровождали контрразведчики в Кривой Рог, лгать, что его мандат-удостоверение было ему выдано 29-го декабря 1919 года, а не месяц раньше, лгать, что повстанческая армия встретилась с красной армией под город. Александровском около 15-го января 1920 (в то время, как она встретилась в 20 числах декабря 1919 года), и что, наконец, у него не было никакого следственного «дела» на Украине при его аресте властями 14-ой красной армией и т. д. – Раз он перед всем этим не останавливается и лжет, то чего же ему не трепануться также безответственно и цинично и о своих «великих» «усилиях и жертве» в деле содействия мне выбраться из «Данцигской мышеловки». Тем более, что невежественной публики не оберешься, вся она кричит, что Махно оговорил Волина и пр.

Но что бы ни кричали и как бы ни кричал и сам Волин и «почетная публичка», носясь с этим его «разъяснением» и пуская пыль в глаза другим о положительности и правдивости фактов о нем, – я заявляю, что «разъяснение» Волина есть разъяснение грязно-пошлое по своей лживости и подлое по своей сознательности... Правда, по ним только и можно правильно понять Волина...