Текст книги "НА ЧУЖБИНЕ 1923-1934 гг. ЗАПИСКИ И СТАТЬИ"

Автор книги: Нестор Махно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

НАД СВЕЖЕЙ МОГИЛОЙ Т.Н. РОГДАЕВА (Из доклада, сделанного мною товарищам 21 января 1934 г.)

Товарищи, прежде чем поделиться с вами воспоминаниями о товарище Николае Рогдаеве, я позволю себе уклониться на одну минутку в сторону и скажу несколько слов о тяжелых наших потерях вообще за последние 12-15 лет.

Хотя об этом тяжело вспоминать, почти нет сил удержаться от душащих чувств скорби, чисто товарищеской сердечной боли и слез за смерть целого ряда серьезных и, по степени своей преданности нашему движению, славных и искренних товарищей. Ведь нелегко говорить об этом, а тем более чувствовать – переживать то, что видишь, и быть беспомощным, чтобы предотвратить его.

Для всех вас известно, что прошла всего лишь одна неделя, как мы похоронили старого, для всех нас дорогого и незабвенного товарища -Марию Иссидоровну Гольдсмит, она же Мария Корн и она же Изидин – по псевдонимам в нашей революционной прессе. Стоя у могилы этого товарища, недолго тому назад, большинство из нас, – я в этом убежден, чувствовало себя какими-то сиротами без нее; ибо это большинство отдавало себе ясно отчет в том, кого оно в лице этого товарища потеряло и хоронит. Правда, это чувство было еще и потому, что мы, если не все, то опять таки большинство не только уважали Марию Иссидоровну, как одного из первых среди нас товарищей и друзей по идее, которая вместе с Кропоткиным, Элизе Реклю, Черкезовым и другими пионерами анархического революционного учения, намечала его вехи и на протяжении 35-ти с лишним лет развивала и проповедовала его.

Но – повторяю – за последние 12-15 лет мы получили целый ряд подобных страшных физических и моральных ударов. За это время над рядами Российского анархического движения, словно какой-то рок, витает и вырывает из них лучшие практические и теоретические силы. Это мы чувствуем и переживаем с такой очевидностью и с такой болью, как не пережил и не переживает никто из наших товарищей других стран.

В самые отчаянные дни борьбы нашего движения и Русской Революции за свое существование мы потеряли П.А. Кропоткина и одного из выдающихся популяризаторов идеи профессиональных союзов и славного полемиста с врагами анархизма – т. Гогели. А подошел 1925 год мы потеряли т. Черкезова, в 1926 году мы потеряли Карелина, в 1931 году мы потеряли т. Раевского, в 1932 году мы потеряли в большевистской ссылке т. Николае Рогдаева, а в начале этого рокового своими катастрофическими политическими и социальными предзнаменованиями года мы потеряли Марию Иссидоровну Гольдсмит -Корн – Изидин.

Все эти имена росли на почве Российского революционного бунтарства, выросли в гигантов-анархистов, теоретиков и практиков, и играли не последние роли в международном анархизме. Обо всех их, беря каждого в отдельности, можно много сказать хорошего и поучительного, не только для нашего молодого поколения, но и для тех из нас, кто мнит себя чересчур старыми и испытанными стражами нашего движения, при этом, не краснея и не стыдясь, совершенно безответственно и вопреки учению этого движения, заявляют: «мы личности не признаем, мы против личности, против ее начал...»

И если мы, русские анархисты, могли в свое время относительно мириться со смертью Кропоткина, Черкезова и Карелина, как со смертью почти естественной – их старческий возраст естественно парализовал их физические силы, и этим самым отымал их от нас и нашего движения, сознательно предупреждая и нас и их самих о приближении их смерти, – то мы не можем примириться со смертью других вышеперечисленных наших товарищей: и особенно мы все (или почти все), здесь присутствующие, не можем примириться с преждевременной, для нас совершенно неожиданной, и я сказал бы неразумной смертью, товарища и друга – Марии Иссидоровны Гольдсмит – Корн -Изидин. Но мертвых не осуждают. Да и на мою долю выпало говорить в сегодняшний вечер об этом нашем товарище. Я коснусь в данном случае имени Марии Иссидоровны лишь постольку, поскольку этого от меня требует вообще характер сегодняшнего нашего собрания. Мы собрались ведь для того, чтобы почтить память т.т. Николая Рогдаева и М.Гольдсмит – Корн – Изидин, и я думаю, что памяти Марии Иссидоровны будет посвящен особый доклад кем-то другим из товарищей сделанный. Лично же мне поручено говорить о т. Рогдаеве, и я считаю приятным для себя долгом сделать вам, товарищи, этот доклад, об этом неутомимом и славном революционно-анархическом борце подпольной России.

Кто такой т. Рогдаев?

Товарищ Николай Рогдаев выходец из интеллигентской семьи из Вяземской губернии. С молодых лет увлекся народовольческими идеями и был преследуем сатрапами царско-помещицкой России. В 1900-х годах он очутился заграницей, где познакомился с П.А. Кропоткиным, Э.Реклю, Марией Корн, тогда еще молодой, не активной анархисткой. Встречи его с этими товарищами, а также то, что он был уже тогда знаком с двумя иностранными языками, помогли ему разобраться в идее анархизма шире, чем он был с ней знаком по российскому бунтарству бакунинского толка 70-80 гг., и Рогдаев из западной Европы переезжает в Галицию. Здесь в городах Станиславове и Львове, он завязывает связи с революционной анархистской молодежью, создает маленькую в 7-10 человек группу анархистов-коммунистов, при помощи этой группы добывает себе документ и нелегально возвращается в конце 1902 года в Россию.

По дороге на север к своим знакомым краям он задерживается у одного из своих знакомых по Парижу и Женеве учителя из г. Брянска, Орловской губернии. Вместе с этим своим знакомым они создали в Брянске тоже группу анархо-коммунистов, и тут Рогдаев задержался довольно долго – Брянск его приковал к пропагандистской работе среди рабочих и средней интеллигенции. Но поскольку группа росла и развивала свою деятельность в области пропаганды посредством прокламаций и кружковой, постольку и полиция не спала. Полиции удалось арестовать один кружок и раскрыть приезжего пропагандиста. И Рогдаев бежит из Брянска в г. Нежин, Черниговской губернии. В г. Нежине Рогдаев встречает несколько человек ему знакомых по Брянску, тоже бежавших от полицейского преследования, но имевших родственные связи в г. Нежине. По просьбе этих своих друзей Рогдаев остается с ними в Нежине, и они создают нежинскую группу анархо-коммунистов.

Из этой нежинской группы вышло ряд хороших рабочих пропагандистов – прямых учеников «учителя» Рогдаева (в Брянске и Нежине т. Рогдаев был известен как учитель). Отсюда же из этих двух городов Нежина и Брянска был занесен анархизм на брянские заводы города Екатеринослава.

Летом 1903 года Николай Рогдаев, по поручению товарищей, перебрался снова заграницу с целью установления постоянной связи и регулярного получения анархической литературы и оружия. По возвращении из России заграницу Рогдаев встречается в Львове с членами первой своей группы и узнает, что она разрослась и создала в целом ряде городов Галиции маленькие боевые анархо-коммунистические группы и имеет прочную связь с австрийской группой анархо-коммунистов г. Вены. У т. Рогдаева рождается мысль объединить все эти группы в одну организацию. Но после первой же конференции убеждается, что «славянский дух не совместим с немецким», и он отказался от своего предложения. Но посетил Вену и венских товарищей, кое-что перенял у них для себя, кое-что передал им из своего. И отсюда направляется в Женеву, Париж, Брюссель и Лондон. Здесь он снова встречается со старыми анархистами, насобирал всякой литературы, но слишком мало анархической, и все направил через галичан в Россию. Оружие же он провез сам в город Нежин. Однако на сей раз Рогдаев не задержался в городе Нежине. Он устремляет свой взор в город Екатеринослав, где по данным нежинских и брянских товарищей была большая нужда в хорошем анархисте-пропагандисте... и неутомимый революционный боец Николай Рогдаев быстро переезжает в город Екатеринослав. В этом городе среди рабочих Брянского завода Рогдаев быстро завоевывает должную для революционно-анархического пропагандиста репутацию, и он организовывает в лице Рублевского, Яна, Олика, бросившегося впоследствии из парохода в Днепр при обстреле и погибшего в пучине днепровских бунтующих волн, и ряда других самоотверженных анархических борцов первую екатеринославскую группу анархистов-коммунистов. А через два-три месяца наш Николай создает группу в поселке Амур (близ Екатеринослава) исключительно из интеллигентов, которую после возглавлял старший Озерский – Моисей Озерский. Эта группа занялась исключительно терроризмом и была школой террористов. На этом поприще Николай Рогдаев проявил себя особенно стойким и примерным вдохновителем группы. Однако, как приезжий, он скоро принужден был покинуть город Екатеринослав и его предместье. В начале 1904 года т. Н.Рогдаев с подавленным чувством революционной боли был препровожден лично Моисеем Озерским к австрийской границе и оставил пределы России.

С этого времени т. Рогдаева нет в России. О его заграничном местопребывании знали лишь некоторые товарищи из города Нежина да Моисей Озерский из г. Екатеринослава. Так длилось больше года. Но вот наступила осень 1905 года. Вскрылось полное поражение царско-помещицкой авантюры на Дальнем Востоке в борьбе с авантюристической Японией. Внутри России вспыхивают бунты революционных тружеников. В больших городах строятся и упорно защищаются баррикады. Т. Николай Рогдаев быстро несется из-за границы в Россию. Но теперь Рогдаев уже не останавливается в местностях ранее им созданных анархо-коммунистических групп. Он посещает их лишь мимоходом, как бы с предупреждением, что он жив и не сегодня-завтра они его увидят в авангарде своих боевых колонн путях анархической практики: но в данный час он стремится в Москву. Он глубоко и беззаветно верит в то, что Москва должна явиться тем центром, откуда должен исходить импульс анархической практики и морального вдохновения для всех анархических групп на путях социальной Революции – так как в это время российской действительности только мы, анархо-коммунисты, выдвигали лозунги Социальной Революции, и только мы защищали их до издыхания...

В Москву т. Рогдаев прибыл, когда в отчаянной борьбе Революции местами перевес брала уже реакция. К этому еще он, по полученным связям в гор. Нежине, в Москве никого не нашел и принужден был искать связи на улицах, на подходах и баррикадах, в народной толпе. И он, как истый анархист-революционер, к тому же обладавший даром ораторского слова и нужной страстью борца для таких моментов, быстро находит себе нужную связь в толпе революционного народа и через все пробирается к баррикадам у Красных ворот, где и узнает точно о районах, в каких были сооружены и героически защищались баррикады анархистов и революционных тружеников, шедших за ними. На эти баррикады т. Рогдаев перебрался спустя два-три дня и под псевдонимом (если не ошибаюсь) «Непримиримый», приступил со свойственным ему революционным энтузиазмом к деятельности на баррикадах и в этих районах. Но на Московских баррикадах т. Рогдаев не успел выявить своих революционно-анархических сил полностью. Через неделю революционные силы Москвы были разбиты. В городе и окрестностях его воцарилась снова черная реакция царско-помещицкого строя. Над Москвой прокатились повальные обыски, аресты и расстрелы. Буржуазия изуверски мстила революции и носителям ее идей. И т. Рогдаев с особым трудом пробирается из Москвы в деревню и бежит на далекий революционный юг – в город Екатеринослав. То было время, когда юг еще не сдавался – по городам и крупным селам революционные труженики еще отчаянно сопротивлялись атакам реакции. Здесь Николай Рогдаев с двумя-тремя товарищами такими же, как и он, энтузиастами, закладывает основание, из ранее созданных групп, екатеринославской организации анархистов-коммунистов. По его же инициативе и при непосредственном его участии эта организация совершает экспроприацию почтового поезда по Екатеринославской ж. дороге и открывает на суммы, взятые при экспроприации, нелегальную типографию у самой резиденции царя – близ г. Ялты, в Ливадии.

Выпуск своей, отвечающей моменту, литературы, в особенности листовок с призывом помочь организации, сравнительно скоро завоевал должные симпатии среди рабочих, крестьян и революционно настроенной интеллигенции. Товарищ Рогдаев умело подобрал и подготовил внутри этой организации кадр хороших пропагандистов и организаторов, что и содействовало тому, что екатеринославская организация выпустила из своего нутра ряд хороших работников анархизма, некоторые из них долгие годы вдохновляли и направляли всю работу екатеринославской организации анархистов-коммунистов и сохранились до сих пор, несмотря на все козни большевицкой диктатуры, которая, то и дело, гоняет их из одной ссылки в другую.

И именно отсюда, из Екатеринослава, т. Николай Рогдаев под псевдонимом «Дяди Вани» становится известным для всей России, в особенности знаменитого по своей самоотверженной отваге отбоя смертников из-под конвоя, только что получивших в суде смертные приговоры и по дороге из суда в тюрьму, в камеры смертников, получивших свободу...

Но таких смелых и дерзких, по отваге и частых по своему идейному замыслу актов, за Екатеринославской организацией под идейным и организационным водительством «Дяди Вани» числится немало, и непримиримый «Дядя Ваня» в них играл первенствующую роль.

Ему же, Рогдаеву – «Дяде Ване» принадлежит инициатива и организация раскола эсеровской организации в г. Севастополе в начале 1907 г., когда 50 человек, виднейших работников севастопольской организации партии социалистов-революционеров, во главе с т. Митрофаном, приняли идеи анархического коммунизма и оформили свою организацию под девизом «Свобода внутри нас». Правда, «Дядя Ваня» этим своим делом меньше всего кичился, тем более что официальным виновником этого эсеровского раскола был лидер интернациональной группы анархистов-коммунистов тов. Сергей Борисов; но т. Борисов и шагу не сделал в этом направлении без «Дяди Вани»: даже больше этого, во всех переговорах и диспутах с эсеровской группой Митрофана главную роль играл «Дядя Ваня». При его же непосредственном участии т. С.Борисов сделал в своей квартире ловушку для виднейших чиновников севастопольских жандармов и охранного отделения с их начальниками во главе, следствие которой явилось то, что они почти все были взорваны специально приготовленной бомбой-македонкой.

В области диспутов с противниками идей анархизма «Дядя Ваня» также не оставлял никогда наших пропагандистов в обиде. Всегда, где только не вызывали их наши враги на этот диспут, товарищи призывали «Дядю Ваню» к себе на помощь. И противные стороны всегда несли поражения, следствием которых их ряды очень часто редели, а наши пополнялись, ибо рабочие и революционно настроенная интеллигенция их покидали и переходили к нам.

В 1907 году «дядя Ваня» представлял российский анархизм на международном конгрессе анархистов в г. Амстердаме (Голландия).

На Амстердамском конгрессе «Дядя Ваня» также занимал достойное место первого среди равных представителей Российского анархо-коммунистического движения.

Присутствовавшие на этом конгрессе представители анархистских движений других стран говорят и теперь, что Николай Рогдаев – «Дядя Ваня» – своей серьезно продуманной, полной глубины анархической мысли и революционного пафоса речью окрылил конгрессистов: один из самых спокойных из них – Эрико Малатеста с особым энтузиазмом восторгался этой речью, а т. Луджи Фабри и сейчас вспоминает этот момент с особым чувством восхищения. Но нужно ли ссылаться на все это при воспоминании о славном революционно-анархическом борце – Николае Рогдаеве – «Дяде Ване» или просто о «дядьке», как его называли на юге России – в украинской крестьянской и рабочей анархической среде, – пусть лучше наши молодые товарищи прочтут конспект этой его речи на Амстердамском конгрессе в журнале «Буревестник» за 1907 год, и в особенности – «Приложение русских анархистов-коммунистов к амстердамскому конгрессу», распространенное в России особой брошюрой, выдержавшей несколько изданий и послужившей в свое время большим подспорьем для роста и деятельности наших групп. По этим документам товарищи сами могут составить свое мнение о том, кто был т. Рогдаев для нашего движения и какую роль он сыграл в былое время для его развития...

В начале 1908 года Николай Рогдаев снова появился в России. Это было время, когда Екатеринославская организация, пережив целый ряд счастливых своих удач на путях террора против царских сатрапов, а также отбоя смертников из-под конвоя и тюрем, в частности, знаменитого отбоя из севастопольской тюрьмы (посредством взрыва ее ограды) т.т. Тата и Шуры Мудрова 21 июня 1907 года, готовилась к организации побегов нашим товарищам из Екатеринославской и Симферопольской тюрем, и Рогдаев – «дядя Ваня» целиком погрузился в дело организации этих побегов. Правда, из этих двух побегов удачным был симферопольский побег. В Екатеринославе он не удался, и наши лучшие товарищи вместе с некоторыми социалистами-революционерами пострелялись на крыше заднего тюремного строения, и многих перестреляли тюремная администрация и солдаты по распоряжению губернатора. Но это случилось по причинам, исходящим из тюрьмы.

За это деяние губернатора организация, при участии «Дяди Вани», организовала убийство его и ряда других высших чинов городской и губернской администрации.

В начале лета «Дядя Ваня» провел целый ряд диспутов с социал-демократами и социалистами-революционерами под Екатеринославом и в Александровске, под с. Вознесенка. Эти диспуты проводились в поле, на зеленых полянках и по ночам. Каждая из спорящих сторон приводила своих членов и друзей, поэтому часто на них собиралось народу по несколько сот человек, что усиливало работу для наших боевиков, так как в таких случаях посты охранения местности диспутов занимали исключительно наши товарищи, им верили все и социал-демократы и социалисты-революционеры.

В результате этих серьезных и затяжных диспутов, социал-демократы, правда, пострадали мало, но социалисты-революционеры и под Екатеринославом и в особенности в Александровске – под Вознесенкой были разгромлены совершенно. Лучшие члены, даже комитетов эсеровских организаций, такие как Борисов, Яценко, Чайка перешли в наши ряды.

После этого в селах, на заводах по городам имя «Дяди Вани» передавалось из уст в уста, как великого и непримиримого борца за правду. Массы рабочих и крестьян, связавшись с анархистами, то и дело, что просили их устроить им еще и еще собрания, где бы говорил «Дядя Ваня». Но за «Дядей Ваней» полиция рыскала по следам, и он принужден был быстро менять свое местопребывание, глубоко веря и надеясь, что в местах, где он потрудился, достаточно остается в волевом отношении сильных и преданных делу анархизма товарищей. А наступила осень, «Дядя Ваня» переехал в город Хотич, Бессарабской губернии, и затем через Австрию – в Женеву-Париж, где у него также затягивались диспуты по несколько месяцев с пресловутым «вождем» мирового пролетариата – Владимиром Лениным.

В 1909 году «Дядя Ваня» опять в России принимает непосредственно активнейшее участие по созданию Южной федерации Анархистов и в подготовке, для оформления этой федерации, анархического съезда и т. д.

В это самое время члены Гуляй-Польской, Амурской и Хотинской анархо-коммунистических групп совершают экспроприацию Хотинской почты под Хотиным в 89 000 рублей, и часть из этой суммы передают на открытие третьей типографии (ибо за это время вторая типография нашей организации была уже раскрыта полицией), а другую организация определяет на оружие, на издание специального сборника по истории анархического движения в России и, вообще, на литературу. Это дело организация поручает т. Рогдаеву – «Дяде Ване», и немедленно возвращает его заграницу.

«Дядя Ваня» все это поручение выполнил со свойственной ему чистотой и аккуратностью. Он переправил в наши группы два или три транспорта оружия, разного калибра, и патронов, и неисчислимые транспорты литературы. Одновременно занимался организацией дела издания «Альманаха» по истории нашего движения в России и издал его тоже со свойственной ему честностью и аккуратностью к преданности нашему движению.

С этого именно времени наш славный «Дядя Ваня» не возвращался в Россию, кажется, ни разу до самой Революции 1917 года. Но, оставаясь заграницей, «Дядя Ваня» держал тесную связь с российским анархо-коммунистическим практическим движением и заметно оказывал на него свое влияние. Это сказывалось в целом ряде анархических дел на бывшем юге России (теперешней Украины) и особо выпукло подтвердилось, когда Гуляй-Польская группа почти вся попала в тюрьму и он, «Дядя Ваня» писал неуловимому в то время бесстрашному и славному нашему террористу – герою Александре Семенюте: «Гуляй-польцев во что бы то ни стало нужно отбить...», и когда А.Семенюта связался со мной и выяснил, как наибезболезненней для нас, узников, произвести нападение на тюрьму и отбить нас, тогда, мне помнится, многие наши боевики для выполнения этого дела прибыли из-за границы по сигналу именно «Дяди Вани».

Так в неустанной борьбе «Дядя Ваня» вел свою жизнь и заграницей, издали от бунтарского юга России, за это его враги наши не любили, иногда и в наших рядах, в особенности, из кочевников, перекочевавших в наши ряды из рядов политических партий, пытались вырвать у Рогдаева – «дяди Вани» – пальму первенства под черным знаменем анархизма подпольной России, но это им не удавалось, несмотря даже на то, что они одно время создали за кулисами грязный по подлости вымысел против него, на основании которого начали, было, подозревать его, как Азефа, в делах провокации, но Рогдаев – «Дядя Ваня» был всю жизнь неподкупной личностью и стойко и гордо шел своими кристальными путями бунтаря анархиста.

Заграницей, в годы мировой войны, «Дядя Ваня» остался непоколебимым антимилитаристом, при всем его личном уважении к Кропоткину, Граву и другим теоретикам анархизма, он не пошел с ними в вопросах войны, он шел своими путями непосредственного анархиста-коммуниста пропагандиста и практика. Это диктовало ему то, что он еще с большей энергией бичевал войну и ее защитников. С этой целью и во имя поддержания духа в рядах, устоявших наших товарищей, на анархических антимилитаристических позициях он создал орган «Набат», и всю свою энергию и силы отдавал этому органу.

Но зато, когда вспыхнула Российская Революция 1917 года и когда одни «русские революционеры» поспешили воспользоваться услугами немецкого генерального штаба, а другие, будучи менее заметными своею ненавистью к войне, на правах русских граждан, «обывателей и патриотов» могли беспрепятственно возвращаться и возвращались из стран Антанты в революционную Россию, «Дяде Ване» в это время пути выезда из Швейцарии были отрезаны. Политиканы-патриоты все сделали для того, чтобы этого бунтаря-анархиста как можно дольше задержать за пределами Российской Революции. Таким образом, тот, кто был прямым и непосредственным пионером на путях создания и укрепления анархо-коммунистического движения в России, кто не щадил ни себя, ни за ним шедших сил на посту этого движения, долгие месяцы оставался, словно в мешке, отрезанным от этого движения, как раз в тот момент, когда оно легализировалось и выходило на широкие и свободные просторы своего массового социально-революционного оформления, и он не мог его непосредственно поддерживать и вдохновлять своим мощным природным ораторским словом и организаторским делом.

Для того, чтобы Рогдаев – «Дядя Ваня» мог выбраться из провокаторского окружения патриотов-врагов и Российской революции и нашего движения в ней, понадобилось вмешательство Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Лишь протест этого в тогдашнее время революционного органа Российских тружеников помог «Дяде Ване» выбраться из этого подлого окружения и приехать в Россию.

Но приезд его в Россию был несколько запоздалым: у дел нашего движения стояли уже люди в большинстве своем новые, подпольный дух российского анархизма знавшие мало, лишь по тем временам, когда они работали в нем, да и не все на путях нашего движения, до своей эмиграции.

И «Дядя Ваня» им не мешал. Наоборот, со свойственным ему энтузиазмом и тем неподдельным революционным пафосом, каким он всегда и всюду жизнерадостно горел, он отдался пропаганде идей анархического коммунизма, никогда не брезгал черной работой, от которой «барчуки» в анархизме всегда бегали, считая, что они призваны только сидеть в федерациях и конференциях или в редакциях их журналов и только заниматься маранием бумаги.

В Петрограде – теперешнем Ленинграде – вряд ли остались заводы и фабрики, где бы «Дядя Ваня» не выступал по приезде из заграницы, со словом пропаганды идей анархизма. А, переехав в Москву весной 1918 года, он от имени Московской Федерации Анархистов то и дело что занимался этой пропагандой, и тут он снова по несколько раз сталкивался в диспутах с главковерхами большевиков – Лениным, Троцким и другими, и блестяще их разбивал, переводя аудиторию на свою сторону, на за большевиками-главковерхами в это время была уже мощная полицейская сила – ВЧКа, и в результате, право оставалось за ними, и они постыдно рвали и топтали тело революции...

В эту же весну «Бюро анархистов Донецкого Бассейна» афишировало в своем органе «Анархист» и отдельной афишей по всем городам и большим селам, что в ближайшее время в Екатеринослав прибывают анархисты – Юда Гросман-Рощин и «Дядя Ваня» с целью пропаганды идей анархо-коммунизма, и сделают турне по всей Екатеринославщине. И нужно было наблюдать, как заволновались в наших краях социалисты государственники, знавшие «Дядю Ваню» по его диспутам в былые времена с ними, и то, с какой радостью и нетерпением ожидали его крестьяне, рабочие и шедшая с ними трудовая интеллигенция, не говоря уже о том, какой подъем эта афиша сделала во всех наших группах и какую они готовили ему, «Дяде Ване», радостную встречу.

Но приезд этих двух титанов-анархистов (по тому времени) не сбылся и не сбылся потому, что в это время по всей Украине двигались уже железные полчища немецко-австрийских армий и были уже на подходах к Екатеринославу. А крестьяне и рабочие все еще надеялись и ждали, то и дело осаждая пишущего эти строки и на съездах и на многочисленных митингах своими запросами «Когда же приедет "Дядько"»?

В начале 1919 года, когда я стоял уже во главе Революционного повстанческого движения (махновцев) «Дядя Ваня» переехал из Москвы в Самару и работал в Самарской федерации анархистов-коммунистов.

Руководимое мною движение разрасталось и очищало великую территорию от деникинских контрреволюционных погромщицких орд. Все лучшие силы нашей Гуляй-Польской группы анархистов-коммунистов были брошены в повстанчество на фронт. Приезжих анархистов было мало и большинство из них выходцы из семьи еврейского народа, плохо ориентировавшиеся в крестьянской обстановке, Аршинов был занят возле меня в качестве моего личного секретаря и много уделял времени на создание повстанческой газеты «Путь к свободе».

Прибывшая группа анархистов-коммунистов в 35 человек из Ивано-Вознесенска тоже мало насчитывала в своих рядах пропагандистов. Чувствовал, что еще месяц-два, и мы окажемся беспомощными идейно обслуживать освобожденные районы. Здесь «Дядя Ваня» был необходим и я, посоветовавшись с Аршиновым, затем, со штабом и советом повстанчества, снабдил гонца надлежащими документами, нужными средствами и отправил его в Самару за «Дядей Ваней». Но большевики гонца на полпути к Самаре арестовали, и прошло несколько дней, пока я настоял на его освобождении. Также несколько дней взяла подготовка другого гонца. Но пока этот другой гонец добрался до Самары и пока «Дядя Ваня» со своей подругой собрались к отъезду в наши края, Ленин и Троцкий объявили меня и повстанчество вне закона и двинули своих рабов против нас и революции. И «Дядя Ваня» и гонец остались в Самаре и сразу же выпустили пламенную прокламацию-протест и разъяснения трудящимся той черной измены большевиков, с которой они подошли к своим рабам-красноармейцам и бросили их против нас...

После этого я один почти остался со славными повстанцами-крестьянами и рабочими. В это время Аршинов испарился из повстанчества, но я не переставал думать – и болеть из-за того, что возле меня не было «Дяди Вани».

Но вот наступили счастливые месяцы и для меня. Я со своими повстанцами жестоко громлю на Украине деникинские корпуса, очищаю 11 уездных и 2 губернских города от деникинских войск и власти. Ко мне снова начался слет наших товарищей: но теперь я был уже менее наивен в отношении их. Мой взор устремляется в Самару, к «Дяде Ване». И я при первом же удобном для меня моменте, снова посылаю за ним гонца. И что же я получаю от моего любимого «Дяди Вани»? Он мне пишет через моего человека: «Я получил сведения (быть может, и не верные), что у вас Михайлович (читай Волин Н.М.) играет большую и главенствующую роль. Личных отношений у меня с ним не было, но то, что он проделал, было ножом в спину и никогда не забывается...» (Примечание. Это было время, когда Михайлович, он же Волин «работал у В.Л. Бурцева», а сам Бурцев пожинал плоды начальника Всероссийского департамента полиции гр. Лопухина, открывшего ему Азефа как провокатора, работавшего и для партии социалистов-революционеров и для Всероссийской царской полиции). Это было время, когда Российская эмиграционная революционная среда смотрела на В.Л. Бурцева как на «незаменимого» спеца по раскрытию провокаторов и возводила его до небес. От этого триумфального славослования В.Л. Бурцева не отставала и наша анархическая эмигрантская среда, и она, наша среда, почему-то видела в лице Бурцева прорицателя и часто нужно и не нужно с большими и малыми своими делами обращалась к нему, и просила его расследовать эти дела и сказать о них свое «прорицательское» мнение. Отсюда именно грязные люди возвели подлую клевету на т. Николая Рогдаева, пустив шепотком, не за кулисами молву о нем, как о провокаторе. А случилось это так: на путях российской анархической эмигрантской деятельности – деятельности в направлении России свершился провал: один из активных работников был схвачен полицией. Наша среда сразу же бросилась к В.Л. Бурцеву за его мнением. Но Бурцев высказал только свое предположение, что, дескать, эта провокация видимо исходит от видного анархического деятеля и что самым виднейшим анархическим деятелем является