Текст книги "НА ЧУЖБИНЕ 1923-1934 гг. ЗАПИСКИ И СТАТЬИ"

Автор книги: Нестор Махно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Рогдаев. Это именно и дало козырь в руки грязным людям, старавшимся вырвать первенство пионерства Н.Рогдаева в подпольном российском анархизме, и они пустили против него подлые слухи, из-за которых ряд старых работников анархизма создали товарищеский суд над Рогдаевым в лице т.т. Оргеани, М.Корн и других, и суд навел все справки об этом подло вымышленном деле и категорически опроверг его.

Вот поэтому именно, что Волин был в Махновском движении (хотя Волина в нашем движении в это время уже не было) он, Рогдаев, -«Дядя Ваня» – на сей раз отказался приехать по моему повторному зову в движение Махновщины. И я, конечно, замолчал. У меня в это время не было ни сил, ни времени переубеждать его в том, что Волина давно в движении нет...

Однако я знал, что «Дядя Ваня» не переставал интересоваться судьбой руководимого мною движения. Об этом говорили мне его многочисленные письма, главным образом, следующее его заявление Ленину:

– Как известно, в 1920 году Владимир Ульянов-Ленин, будучи хорошим личным другом «Дяди Вани» еще из эмиграции вызвал его к себе в Москву, в Кремль, и предложил ему, как знающему европейские языки, видный пост при штабе главнокомандующего на Западном фронте. Одновременно просил его, «Дядю Ваню» посетить штаб Махно и уговорить самого Махно подчиниться «советской» власти.

Тогда «Дядя Ваня» ответил Ленину: «С вашего, Владимир, согласия ведомо:

советская власть под водительством руководимой вами партии разгромила все анархические организации; и это мне, старому революционеру-анархисту, не дает права принять предлагаемый вами пост...

– Что же касается уговаривания Махно, то это совсем невозможно. Вы все сделали для того, чтобы Махно выступил против чинимого советской властью произвола над тем трудовым населением, которое создало революционное повстанчество и признало Махно своим вождем». На эту тему Ленин много говорил с «Дядей Ваней», но ни к чему не договорился – «Дядя Ваня» возвратился снова в Самару. Однако скоро почувствовал, что откровенная его беседа с Лениным была излишней – В.Ч.К. взяла его после этой беседы с Лениным в такие щупальца, что он не только не мог выступить где-либо на митингах, но не мог свободно передвигаться с места на место. После этого все как-то предупредительно связывалось с надсмотром и разрешением В.Ч.К., и этим самым и именно с этого времени жизнь сводится к прислушиванию и к присматриванию к тому, что готовит для него В.Ч.К. Отсюда начинается, так можно выразиться, новая революционная анархическая ориентация Рогдаева. Он задумывается над тем, чтобы перейти в подполье и служить более активно, как всегда ранее служил нашему движению. Для этого он начал, было, подбирать стойких товарищей среди молодых энергичных наших друзей. Но много препон становилось ему на этом пути. В это время уже целый ряд старых работников российского анархизма и анархо-синдикализма, одни из коих, будучи истерзаны голодом, другие просто по своим лоялистским наклонностям пошли на службу в различные учреждения советской власти. Большевицкие сановники, знавшие хорошо Рогдаева, то и дело ставили ему всех служивших у них наших товарищей в пример, упрекая его в скрытой враждебности к сов. власти и на этом основании берут его под еще большую полицейскую бдительность В.Ч.К. Под влиянием этих и им подобных произвольно сложившихся условий жизни т. Рогдаева, окружавшие его наши младшие товарищи, естественно, заколебались над переходом в подполье, и он на пути к подполью остался одиноким.

Так наш славный Николай, терзаясь душевно, изнемогая физически, метался в этих проклятых щупальцах В.Ч.К. из стороны в сторону, решительно голодая несколько месяцев подряд. И в результате принимает пост в просветительном отделе Комиссариата Просвещения, вскорости переводится на пост генерального секретаря отдела по Восстановлению при Кавказском Исполнительном Комитете Советов в г. Тифлисе. Здесь он создает для этого отдела атлас и алфавит Востоковедения и выдвигается в первые ряды научных работников в этой области; одновременно налаживает связи с анархистами заграницей, в частности с нашей группой в Париже, пишет статьи, поддерживает материально журнал «Дело Труда». Высшие большевицкие сановники по просвещению замечают в лице т. Н.Рогдаева выдающуюся силу и переводят его из Кавказа в Москву.

В Москве Рогдаев встречается с нашими старыми выдающимися и с теоретической и с практической стороны носителями идеи революционного анархизма, находит с ними общий язык и занимается чтением рефератов, докладов по анархизму в Западной Европе, об анархистах – Малатесте, Ф.Домеле Нювенгейсе и других, дела и писания которых заслуживают нашего особого внимания... И принимает активное участие в проработке анархических положений нашего российского движения. Но скоро замечает, что при условиях Г.П.У. далеко такой ответственной работы не продвинешь, Рогдаев обращается к нам в «Группу русских анархистов в Париже». Просит позаботиться о типографии, о средствах, чтобы приступить к изданию «Альманаха» по истории анархического движения в России до и во время Революции. Обещает все материалы для «Альманаха» заготовлять там, в России, с тамошними нашими друзьями, при этом, глубоко надеясь и веря, что такой «Альманах» явится большим и серьезнейшим подспорьем для идейного воспитания к практической деятельности нашего молодого анархического поколения.

Увы, это не сбылось! Аршинов в это время был занят разработкой «теоретических» основ (если можно так выразиться) нового направления в анархизме, и, видимо, не мог уделить нужного внимания этому великому делу т. Николая Рогдаева и окружавших его наших друзей, или же просто не интересовался им. Я же лично в это время уже вышел из группы и подходящих людей для такого дела в стороне от группы не находил. А осаждать американских друзей в связи с этим вопросом не мог, так как большинство из них в это время еще крепко держалось за Аршинова, меньшинство же было слабо. К этому же у меня лично наметился с большинством моих американских друзей к этому времени, частью по моей вине, частью же по вине их самих разрыв. К «Пробужденческой» же группировке я не мог обращаться с вопросами касательно «Альманаха», потому что некоторые товарищи этой группировки в своем выступлении против отрицательного отношения наших московских товарищей к поведению газеты «Рассвет», не позаботились разъяснить им, что «Рассвет» не есть орган анархистов, а орган русской трудовой колониальной общественности, и поспешили назвать их агентами сов. власти и даже чуть не Г.П.У. В то время, когда эта же самая сов. власть с этим же своим Г.П.У. терзали и продолжают терзать душу и тело этих товарищей.

Правда, это мало имеет отношения к нашим воспоминаниям о т. Николае Рогдаеве. Но обо всем этом вспомянуть теперь тем более уместно, ибо благодаря именно таким причинам совершались наши ошибки за ошибками, и мы губили великое общее дело здесь на эмиграции, а Г.П.У. постепенно, но верно убивало жизнь великого пионера Российского революционного анархизма – славного бунтаря анархиста-коммуниста – Николая Рогдаева. И теперь этого бунтаря нет ни возле нас, ни вдали от нас. Он умер в лишении свободы и нормальной пищи и лежит на далеких закаспийских степях... Но пусть все это послужит и для нас, и для нашего молодого поколения уроком в будущем.

А ты, дорогой друг, товарищ и брат наш, спи хотя и тяжелым и беспросыпным сном, но спи спокойно. Твое дело – наше дело. Оно не умрет никогда. Обновленным, светлым, здоровым для жизни и последующей борьбы трудового человечества, она «отзовется на поколениях живых»...

Вечная память тебе, друг!

Позор и проклятье тем, кто на тебя подло клеветал и кто тебя с мелочной, трусливой расчетливостью, медленно, но систематически, терзая твою душу и сердце, так долго терзал и убил.

Франция, 1933 г.

От редакционной коллегии:

Эта статья т. Махно была найдена в бумагах покойного. Приславшая ее Г.Кузьменко сообщает, что она не была переслана своевременно в «Пробуждение», так как у автора не было денег на пересылку. Потом же он опасно заболел и очутился в госпитале.

«Пробуждение», № 52-53, ноябрь-декабрь 1934 г.

III. МАХНОВЩИНА И ЕЕ ВЧЕРАШНИЕ СОЮЗНИКИ – БОЛЬШЕВИКИ

(Ответ на книгу М.Кубанина «Махновщина»)

Издание «Библиотеки Махновцев». Париж 1928

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

На пути большевистского литературного творчества появилась книга М.Кубанина под заглавием «Махновщина». Книга эта прошла через отдел «испарта» (история партии) и под редакцией старого партийного работника-большевика М.Н. Покровского.

Построена же эта книга на основании документов большевистской охранки (бывш. ЧЕКА – теперь ГПУ), письменных показаний, попавшихся в лапы этой охранки махновцев и анархистов, с одной стороны; с другой стороны, – якобы, добровольно раскаявшихся и перешедших на сторону большевиков.

Правда, автор этой книги не ограничивается одними документами против Махновщины, почерпнутыми из охранки. Будучи объективным, в глубоком большевистском смысле этого слова, он пользуется в своем охаивании Махновщины и меня лично еще и заметками из предыдущих большевистских изданий, направленных против Махновщины, а также статейками и заметками анархистов и анархиствующих из стана «набатовцев». Пользуется он также выдержками из странного для меня дневника жены Махно. Не обходит мимо и лжи против Махновщины перебежавшего к большевикам известного палача украинской революционной деревни деникинско-врангелевского генерала Слащева... И лишь изредка автор вставляет то в одном, то в другом месте своей книги им самим по заказу партии вымышленные документы, отмечая их, как документы, поступившие к большевистским соответствующим органам из моего штаба через агентуру и документы от представителей Махновщины.

Книга издана в Ленинграде в издательстве «Прибой», издана она без указания даты и содержит в себе 227 страниц.

Фактически эта книга является специфически большевистским документом, строго сочетающимся с большевистским изучением Октябрьской Революции и своей партии, изучением, которое в силу чисто субъективных особенностей большевизма-ленинизма должно в самом основании своем закреплять себя Марксовскими методами лгать на тех и то, кто и что не приемлет в их, большевистских партийных целях и связанных с ними действия, канона на пути борьбы за свободу и независимость своей жизни, за воплощение и практику своих идеалов.

С этой стороны книга Кубанина является «документом» политического плутишки, отстреливающегося от того, чего сам не знает и не старается познать, но что по требованию века, времени, осознанных широкими трудовыми массами, жестоко преследует все политические плутни его партии.

Но параллельно с этой стороной этого «документика» в книге есть стороны, которые помимо воли автора и редактора – М.Н. Покровского, вскрывает перед читателями ряд положений для нас весьма ценный. Так, например, автор этой книги М.Кубанин говорит нам, что на Махновщину лжет известный по известному времени бывший глава «советского» правительства и душа большевизма-ленинизма на Украине Хр. Раковский в своей брошюре «борьба за освобождение деревни».

Или другое признание. «Махновщина являлась движением прогрессивно-революционным... Оно состояло из бедняцко-середняцкого класса и рабочих... Стало же «контрреволюционным и кулацким», дескать, только тогда, когда начало бороться против советской власти, против их, большевиков, и т. д. Такое признание самих большевиков, независимо от ложных выводов их по нем, дает возможность серьезному читателю сделать совершенно безошибочные свои выводы о большевистской лжи и подлости по отношению к подлинно трудовому и революционно-освободительному движению украинских тружеников – движения Махновщины...

Итак, не будем мы прибегать к большевистским методам и лгать на них, большевиков. Останемся теми, кем мы были всегда на своем революционном посту в обращении с делами явных и скрытых иезуитов и уличных торгашей, прикрывающихся то теми, то другими общественными идеалами; и разберемся в документах, составляющих книгу М.Кубанина «Махновщина». Разбор этой книги непосредственно мной, целиком и все годы действия Махновщины отдавшим себя делу этого движения, много жертвовавшим всегда и всюду собою, и людьми во имя торжества идеи этого движения, – разбор этой книги и должные на нее замечания, по-моему, очень важны. Без последних, я считаю, что не только большевики, но вообще люди, искушенные изучением истории Октябрьской Революции вообще и истории движения Махновщины, в частности, по записям их врагов или по записям ренегатов, которые, как известно, всегда за счет лжи приспосабливаются к тому, во имя чего они становятся ренегатами, – эти люди будут путаться в чужой лжи и подлости и выходить в результате своих трудов только с ними перед трудящимися классами, желающими или пожелавшими узнать действительные факты о Великой Русско-Украинской революции, об основных социально-революционных движениях и их роли в ней.

I. ВЗЯТИЕ ЕКАТЕРИНОСЛАВА И БАСНИ БОЛЬШЕВИКОВ О ИХ РОЛИ И РОЛИ ИХ ВООРУЖЕННЫХ «СИЛ» ПРИ ЭТОМ

Коснувшись боев повстанческих махновских отрядов с войсками Украинской Директории в декабре 1918 г., автор книги «Махновщина» мало что вносит в этот сложный вопрос своего. Он говорит о нем, главным образом, на основании выписок из книги своего однопартийца некоего Лебедя: «Итоги и уроки трех лет анархо-махновщины» и из социалистической газеты «Наш Голос» (по Кубанину, газета эта была петлюровской ориентации).

Прежде чем начать охаивать повстанцев-махновцев, гр. Кубанин приводит из книги Лебедя ряд положений, гласящих: «екатеринославский губревком, состоявший из большевиков и имевший свои вооруженные силы, численность которых равнялась 1500 человек... Но что все эти силы под командой Колоса находились на линии станций Просяная-Чаплино-Синельниково, где держали фронт против наступления белых...».

Если бы книга Кубанина «Махновщина» не являлась, как я уже отметил в предисловии, документом изучения Октябрьской революции и истории партии В.К.П.(б), можно было бы обойти молчанием сугубую неверность и залихватский тон большевиков о «их» подпольном Губревкоме и о его вооруженных силах под командой Колоса. Но раз дело касается изучения истории, то требуется правда, а потому я заявляю следующее:

В этот период подпольный губревком состоял из рабочих большевиков и левых эсеров. Имел и я от своего штаба в нем своего информатора в лице тов. Алексея Марченко.

Командир большевистского отряда Колос имел в своем распоряжении в это время отряд в 250-300 человек, с которым, до моего прибытия под Екатеринослав и выработки мною плана наступления через Днепровский мост против войск Директории, находился вне всякой линии боевого фронта, если, конечно, не считать того, что Колос силами этого отряда стягивал в г. Синельниково всю крупную и мелкую буржуазию и объявлял ей контрибуционного характера приказы о сборе с нея денег для партии.

На линии же Просяная-Чаплино-Синельниково в это время фронта против белых не было, а был он на линии Чаплино-Тришино-Очеретяная и его занимали отряды повстанцев-махновцев под командой т. Петра Петренко.

Недели за две до этого Колос появился, было, на этом боевом участке махновцев, но оказался совершенно лишним, так как махновцы и без него с успехом теснили на этом участке своего обширного фронта банды белых.

Не менее же грубым искажением истины и смешением и перемещением фактов и ролей махновцев и большевиков при занятии г. Екатеринослава является и другое утверждение Кубанина на стр. 41-й, где он подчеркивает: «Махно со своими силами подчинялся штабу отряда» (по-видимому, Колоса) и екатеринославскому губревкому... Товарищ Колос выделил Махно и часть своих сил под командой Тесленко на помощь Екатеринославу, оставив основные силы на фронте».

В своих полных записках о движении махновщины я этого коснусь особо. Сейчас же отмечу по поводу этого места большевистской поддержки то, что от дня 27-го дек. 1918 года, когда началось наступление наших объединенных сил – махновских, включая сюда и анархистские, большевистских и левоэсеровских на г. Екатеринослав, у большевиков на всей Екатеринославщине и далее по направлению Крыма, Одессы, Киева и Полтавы никаких вооруженных сил не было. С этого же дня и отряд Колоса, и левоэсеровский отряд, и весь губревком подчинялись в оперативном отношении мне и моему объединенному штабу.

Бой длился четыре дня и четыре ночи. И лишь по окончанию боя или, по крайней мере, под его конец – губернский комитет партии большевиков рискнул, было, произвольным образом, что называется, «нахрапом», обойдя мой штаб, наше объединение, и назначил из своих членов коменданта города, комиссара почты и телеграфа, комиссара путей сообщения, нач. милиции и другого рода начальство. Все эти большевистские партийные избранники не то накупили, не то конфисковали себе министерские портфели и под мышками с ними пришли в мой штаб, помещавшийся на втором этаже Екатеринославского вокзала.

Вот эти избранники пусть скажут для истории правду о том, что я им говорил, когда, узнавши, что они – изданное от партии губернское начальство, гнал их чуть не в шеи, не только из штаба, но вообще с вокзального этажа. Сам я об этом подробно буду говорить в своем месте. Сейчас же ограничусь тем, что входит в задачу моего ответа на книгу.

В это время большевики особенно определенно показали мне себя в том, что они хотят во что бы то ни стало сделаться политическими хозяевами в жизни трудящихся всей Екатеринославщины, но, не имея своих сил, чтобы водрузиться на этом пути, они стремились достичь этого за счет повстанцев-махновцев. Они, не смотря на то, что я не допустил к власти их, партийное начальство, которое они выделили из своего состава для всей губернии и как таковую дарили трудящимся, не спрашивая у них об их желании, – примут ли они ее для себя и будут ли ей подчиняться, – они прислали ко мне свою делегацию во главе с неким Гришей, сообщить мне, что они «получили депешу из Москвы от В.И. Ленина, который вас, батько Махно, припоминает по вашей информации его об отступлении красногвардейских и анархистских отрядов из Украины под натиском немецких армий. Он утверждает вас главнокомандующим всеми советскими войсками на Екатеринославщине... Что на основании этой депеши тов. Ленина и был, дескать, в спешном порядке объявлен, подхваченный, как вам известно, меньшевистской газетой «Наш голос», список членов, составленного нами Губернского Военно-революционного Комитета с главнокомандующим всеми советскими вооруженными силами на Екатеринославщине Нестором Махно...».

Анархисты, левые социалисты-революционеры, да и сами большевики помнят, что я говорил тогда об этом назначении меня главнокомандующим. Я им говорил: здесь советских войск нет. Здесь главными силами являются революционные повстанцы-махновцы, цели которых всем известны и понятны. Они борются против какой бы то ни было государственной политической власти и за свободу и независимость трудящихся в деле Революции и в ее анархических тенденциях – экспроприировать во всенародное пользование все орудия производства и средства потребления и не допускать над этими прямыми завоеваниями тружеников опеки государства. И для меня, – говорил я, – совершенно не понятно, как т. Ленин мог додуматься до того, чтобы назначать меня главнокомандующим, да еще над теми силами, которые не существуют в таком размере, чтобы для них нужен был главнокомандующий.

Тогда же я предложил анархистам, большевикам и левым соц. революционерам, вместо назначенного большевистским парткомом для трудящихся губернии начальства, организовать вместе с екатеринославским профессиональным союзом рабочих и повстанцами Временный Революционный Комитет на партийных началах – по пять представителей от каждой из политических и профессиональных организаций, Комитет, в задачу которого должны войти: организация населения города и самоохрана последнего и созыв губернского съезда крестьян и рабочих, который и наметит себе для охраны своих завоеваний и связанного с ними нового социально-политического строительства, нужные конструктивные положения.

– Нам, революционерам, – говорил я тогда товарищам, слушавшим меня, – нужно стараться только связаться организационно и полностью. С трудящимися и внести на их сходы, собрания и съезды максимум своего идейного влияния исключительно в интересах расширения и углубления социального характера Революции.

Большевики, выслушав меня, немного поломались, но с ними мало кто из нас считался в этом вопросе, и они, чтобы не остаться за бортом инициативных групп в развертывающихся событиях, занялись, как и все остальные, организацией предложенного мною временного революционного комитета на паритетных началах.

Совершенно неверно и примечание гр. Кубанина к сообщениям меньшевистской газеты «Наш Голос» о действиях махновцев и большевиков в Екатеринославе, которое он подчеркивает: был организован губернский военно-революционный комитет, куда членом и военным комиссаром вошел Махно.

Читателю уже известно, что в подпольный губревком я лично не входил, а имел в нем своего политического информатора. В революционный же временный комитет, организованный по моему предложению на паритетных началах, я не только что не вошел членом, я даже не присутствовал на его первом заседании. За 4 дня и ночи беспрерывного боя на улицах города, во время которого я в большинстве случаев находился на передней линии огня, не сменяясь и не зная ни сна, ни отдыха, я выбился из сил настолько, что никакие просьбы большевиков, левых эсеров, анархистов и повстанцев не помогли им затянуть меня на заседание этого комитета. Я почувствовал серьезный упадок физических сил и свалился на несколько часов в постель.

На второе заседание Комитета большевики меня упросили зайти и хотя своим присутствием оказать влияние на повстанцев и анархистов, которые своим поведением против них, большевиков, предрешили их провал в проведении на председательский пост Комитета своего представителя, и они, дескать, боятся, что при создавшемся, благодаря отрицательному отношению к ним повстанцев и анархистов, положении, они могут провалиться и в выборах товарищей председателя или главного секретаря Комитета.

Чувствуя себя менее уставшим, теперь, я пошел в Комитет и выяснил, насколько беспокойство и плач большевиков за свое положение в Революционном Комитете соответствуют истине. Я выяснил, во-первых, то, что в выборах председателя Комитета анархисты не принимали участия, но советами рабочим и повстанцам-крестьянам поддерживались, вместо мальчишки без всякой самостоятельной инициативы т. большевика, пожилого и серьезного товарища из левых соц.-революционеров. Главный же секретарский пост собрание Комитета поручило анархистам, а большевикам без всяких прений предложило одно место тов. председателя.

Далее в своих беседах с большевиками я убедился, что они были недовольны не только анархистами и повстанцами, но и мною за то, что я не сделал нужного в большевистском смысле давления на повстанцев и прислушивавшихся ко мне анархистов, чтобы последние поддерживали во всем их, большевиков, предложения в Комитете. Но так как я был, прежде всего, и в своем роде революционным полководцем, а не политиком-марионеткой, по обыкновению стремящейся лично устраиваться поудобнее и из-за этого угождать всем и вся, то я не спустился перед недовольством большевиков на колени. И это освободило меня от излишних с ними разговоров на комитетские темы.

Неверными являются и другие заимствованные Кубаниным сведения из книги Лебедя, которые Кубанин поддерживает в своей книге целиком и которые гласят:

«Разговоры о конструировании власти выливались в острые и гаденькие формы торговли... Коммунисты-большевики готовы были отказаться (читай, от власти – Н.М.) и взывали к революционной совести соц.-революционеров и Махно».

Из выше освещенного мною в том, кто организовал Временный Рев. Комитет на паритетных началах, как большевики провалились со своим кандидатом на пост председателя и главного секретаря этого комитета, как просили меня помочь им советом не быть выведенными из президиума Рев. Комитета, – вполне достаточно понятно, что о конструировании понимаемой большевиками власти никакой речи не было и что, кто именно торговался из-за партийного положения в комитете, как не сами большевики.

В высшей степени является наглым извращением у Кубанина та заметка скрывающегося под буквами С-в большевика, которую Кубанин подчеркивает: «За ночь Махно несколько лиц расстрелял за грабежи, однако, это были случайные жертвы. Своих "сынков" Махно не трогал» (стр. 145). Тогда как, на самом деле, я за грабежи, как и за насилие, вообще расстреливал всех. Конечно, среди расстрелянных в Екатеринославе за грабежи оказались, к стыду большевиков, все почти лица из вновь и наспех большевиками сколоченного Кайдацкого большевистского отряда, которых сами же большевики и арестовывали и окрещивали их махновцами. Лишь в штабе в моем присутствии выяснилось, что все эти лица не знали даже, на каких улицах махновцы занимают позиции, кто их командиры, как называются роты и т. д. Но за то эти лица хорошо знали места формирования Кайдацкого большевистского отряда, где он стоит, командира его и когда они записались в этот отряд и получили свое оружие.

Помню я и помнят эти самые большевики, как скверно они себя чувствовали, когда убеждались, что грабители эти, главным образом, были их знаменосцы, только должны они были быть убитыми не на том посту и не за то дело, во имя которого большевики их без разбора, наспех стягивали и поручали нести их знамя вперед к победе над врагом. (В моих записках мир труда увидит когда-либо подробности о занятии махновцами, большевиками и левыми эсерами Екатеринослава и он узнает правду об этом в деталях.)

Неверными являются и самого гр. Кубанина выводы по данным его однопартийцев – Лебедя и С-в и утверждения, что петлюровский полковник Самокиш воспользовался случаем торговли анархистов из-за власти и выгнал разложившиеся махновские силы из Екатеринослава.

Ибо, если бы повстанцы-махновцы действительно за полдневную свою стоянку в городе разложились без боя (что может делаться по моему только в Кубанинской голове – Н.М.), то, что же делали, спрашивается, тогда большевики со своими вооруженными силами, которые «не разложились» и качество и количество которых Кубанин часто подчеркивает, – что они делали для того, чтобы не отдать полковнику Самокишу города, так дорого стоившего всем нам при отнятии его у войск Украинской Директории, якшавшихся с белыми формированиями?

Нас, с нашими объединенными силами, выгнало из Екатеринослава то обстоятельство, что, когда большевистский губпартком узнал, что его представители потеряли не только председательский пост для себя в Револ. Комитете, но и всякие надежды, что он через них сможет провести от имени этого Комитета в жизнь трудящихся свои полицейско-диктаторские партийные директивы, он пошел на скрытую измену и Рев. Комитету и мне со штабом, без которых войска Директории не допустили бы самих большевиков даже до подножия моста, через который бесстрашные безымянные революционеры махновцы пошли в наступление на Ектеринослав, и в мгновение ока одни под руководством Калашникова заняли вокзал, подойдя к нему поездом из-под моста, а другие вместе со мной – сторожевой автоброневик врага, сверху моста, и столкнулись лицом к лицу с врагом.

Естественно, что в согласии с действиями губпарткома действовали и его вооруженные силы – в лице отряда Колоса. Этот самый большевик Колос, который вместе с отрядом, во время самых ожесточенных четырехсуточных беспрерывных боев повстанцев махновцев на улицах города, большую часть времени провел на резервной службе. После того, как противник был выгнан из города, был мною выслан на линию жел. дороги Екатеринослав-Верховцево за город, для наблюдения за передвижениями разбитого противника. Сам Колос находился на бронеплощадке при этом отряде. До окончательного сконцентрирования Революционного Комитета, тов. Колос о всяком моменте передвижения противника, удалявшегося от города, доносил аккуратно и во время мне. Но как только Комитет сконструировался и стало известно всем, что большевики не заняли в нем главных мест, – этот самый Колос, исправный, знающий свой пост и обязанности на нем, Колос, начал заметно опаздывать с донесениями или, даже, совсем пропускать их обязательный час. И, в конце концов, подпустил свежий полк «галіцкіх стрільців» под командой полк. Самокиша (со стороны Верховцева) настолько близко под Екатеринослав, что ему не нашлось уже времени лично доносить об этом мне в штаб, он начал отступать вместе со своим отрядом.

Правда, я узнал об этом от самого Колоса, на тогда, когда Колос с отрядом были уже возле Брянского завода (ныне имени Петровского).

Я видел, что в подобного рода действиях большевиков скрывается что-то преступное, но неуловимое в ненормальной обстановке. И, тем не менее, я предпринял все меры к тому, чтобы дать должный отпор наступавшим «галіцкім стрільцам» под командой Самокиша. Но хваленый большевистский отряд в 80-90 человек, прибывший под командой Лантуха из г. Новомосковска, отряд, который, я не понимаю почему, Кубанин величает 1-м Новомосковским советским полком, перед тем, как должен был, до прихода из противоположного от вокзала конца города махновцев, занять, вместе с хорошей пулеметной командой, проходные улицы, идущие от Брянского завода и не допустить подхода по ним противника, пришел в панику от пробного своего пулеметного огня и, не стараясь ее побороть, побежал к ведущему через Днепр мосту, стреляя в воздух, а затем– бросая винтовки в воду. Эта паника большевистских «вооруженных сил» была устроена на глазах жителей, вокруг вокзала и когда махновцы находились в другом конце города и расстрелять паникеров и их руководителей не могли.

Хорошо памятна эта паника и самому Колосу и его отряду, ибо он, слыша ее, быстро откатился, без всякого сообщения мне, от Брянского завода, на вход под Днепровский мост.

Когда же я увидел, что я остался лишь со связью от частей, и с несколькими санитарами, а пули и снаряды противника ложились уже вокруг вокзала, – я дал распоряжение командирам повстанцев-махновцев: не выходить навстречу противнику, а спешить завладеть Днепровским мостом, – одна минута промедления, мост будет занят противником!..

Вот это и есть подлинная картина, правда, без деталей, той действительности и тех обстоятельств, которые позволили полковнику Самокишу и другим командирам войск Украинской Директории свободно подойти под Екатеринослав и без всякого мало-мальски своевременного с нашей объединенной стороны сопротивления – занять у нас этот город.