Текст книги "НА ЧУЖБИНЕ 1923-1934 гг. ЗАПИСКИ И СТАТЬИ"

Автор книги: Нестор Махно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

К 10-ой ГОДОВЩИНЕ РЕВОЛЮЦ. ПОВСТАНЧЕСТВА НА УКРАИНЕ – МАХНОВЩИНЫ

Как известно, черная измена большевистских вождей идеям октябрьской революции привела всю большевистскую партию и ее «пролетарскую, революционную» власть в стране к позорному миру с иностранными царями – с Вильгельмом II-м Немецким и Карлом Австрийским, а затем к еще более позорной вооруженной борьбе внутри страны, сперва с анархизмом, потом с левым народничеством и социализмом вообще. Правда, в июне месяце 1918 года, когда я, пользуясь своим положением по документам (я был главным руководителем Комитета Защиты революции в известном районе на Украине) забрел в Кремль, где по настоянию Председателя Всероссийского Центр. Исполн. Комитета Совета Свердлова был сведен с Лениным, (на чем и останавливаюсь подробно во второй книге своих записок) и информировал его, Ленина, о неравной тяжелой борьбе революционных сил на Украине против нашествия немецко-австрийских контрреволюционных армий и таких же отрядов Украинской Центральной Рады, а также о неудачах этой борьбы и тяжелом отступлении революционных сил из Украины. Тогда Ленин, разговорившись со мною и заметив, очевидно, во мне мой крестьянско-анархический фанатизм в отношении Революции и наших анархических идей в ней, заверял меня, что, де, советская власть начала борьбу в центрах революции не с самим анархизмом, а с поселившимся в его рядах бандитизмом. – «С такими анархистами, – говорил мне Ленин, – об организованности и революционных действиях которых вы мне повествуете сейчас, у меня лично и нашей большевистской партии найдется всегда общий язык для восстановления единого революционного фронта... Другое дело социал-предатели -они враги подлинного освобождения пролетариата и беднейшего крестьянства и мое отношение к ним непримиримо. Я им враг...

Большей неискренности и лицемерия, какие в данном случае проявил Ленин, особенно в отношении анархизма, трудно найти у кого-либо другого из политических дел мастеров. Большевистская власть организовала уже в это время свои походы против анархизма со строго продуманным замыслом дискредитации анархистского движения в стране, где большевизм Ленина поставил крест над всякой свободой революционных организаций и где только анархизм был и оставался опасным для большевизма; ибо только анархизм, если бы только он научился организованно, со строжайшей последовательностью в действиях входить в широкие рабочие и крестьянские массы и политически и стратегически направлять их к победам, может поднять на восстание в стране все здоровое, беззаветно преданное Революции, чтобы на этом пути бороться и утверждать практически в жизнь идеи свободы, равенства и вольного труда.

Да и в отношении социалистов у Ленина звучал иногда улично-залихватский тон...

Поход большевистской власти против анархизма и социализма оказал тогда большую услугу внешним контрреволюционным вооруженным силам вступить безболезненно на революционную территорию Украины и сравнительно быстро и легко вытеснить из нее революционно-боевые силы широких трудовых масс под руководством анархистов, левых социалистов-революционеров и самих же большевиков, поскольку эти последние имели под своим идейным влиянием вооруженные силы украинских тружеников в этот трагический для Революции период.

Благодаря этой черной измене большевистских вождей революции, контрреволюция сравнительно быстро парализовала все революционные связи на Украине села с селом, города с городом и занялась безбоязненно своей гнусной кровавой расправой над широкими революционно-настроенными трудовыми массами украинского села и города и революция на Украине предстала совершенно неожиданно перед эшафотом своих палачей и в первой стадии своего развития была казнена...

Это были тяжелые, полные кровавых ужасов дни. Вожди большевизма по договору с немецкими и австро-венгерскими царями оттягивали из Украины свои из русских тружеников скомплектованные вооруженные силы, а украинские труженики, плохо вооруженные и наспех скомплектованные в боевые отряды, принуждены были отступить вслед за своими русскими братьями, расплачиваясь своими жизнями за измену вождей с одной стороны перед наседавшими сзади хорошо вооруженными и дисциплинированными врагами революции – в лице немецко-австро-венгерских экспедиционных армий, а с другой – перед большевистской властью, не желавшей пропуска их вооруженными на территорию России и с боями разоружавшей их. Вот в эти, казалось, ничего уже хорошего не предвещавшие дни, – крестьяне-революционеры Гуляй-Польской группы анархистов-коммунистов, многочисленными мелкими группами и отрядами оставили свой район и отступали также в направлении России, где – как всем почему-то казалось, – революция идет своим руслом и в нем, в этом русле, эти революционные группы и отряды обретут свои силы и снова станут лицом к лицу с врагами, чтоб преодолеть их физическую и духовную силу, во имя нового свободного общества... К сожалению, у большевистских вождей уже в этот период Революции замечался перелом в сторону охаивания всего здорового и революционно-выдержанного в трудовых массах в угоду своих партийных привилегий в стране и за ними скрывавшейся явной контрреволюции. На подходах к г. Таганрогу большевистская власть уже устраивала засады на независимые революционные боевые группы и отряды и предательски их разоружала. Это обстоятельство побудило силы гордого революционного Гуляй-Польского района распылиться на еще более мелкие группы и частью возвратиться нелегальными путями в свой район, частью же, и тоже нелегально, пробраться в Таганрог с целью собраться в нем и обсудить, что дальше делать...

В г. Таганроге группа съехавшихся товарищей сразу же поручила мне и Веретельнику организовать конференцию. Таковая состоялась. Решения ее были кратки, но положительными в том смысле, что дальше Таганрога ни один член группы не двинется. Все, за исключением меня, Веретельника и еще троих товарищей, возвращаются на фронт и постепенно с особой осторожностью во имя намеченного конференцией дела пробираются в свой район для нелегальной работы среди крестьянства. Мы же пятеро человек получили от конференции назначение побывать в течение полутора – двух месяцев в Москве, Петрограде и Кронштадте, ознакомиться с ходом революционных дел в этих центрах Революции и к первым числам июля месяца возвратиться на Украину, в местности, где группа решила снова возродить идею организации вольных батальонов защиты Революции со строго взвешенным замыслом не только бороться, но и побеждать.

На похождениях по России в течение этих двух месяцев я подробно остановлюсь во второй книге своих записок – «Под ударами контрреволюции». Здесь же скажу, что из нас пяти я один лишь возвратился вовремя на Украину, на которой безответственно царил политический и экономический произвол немецко-австро-венгерского контрреволюционного юнкерства и его ставленника – пресловутого гетмана «всея Украины» – Павла Скоропадского. На Украине я теперь уже мало встретил своих старых друзей, преданных крестьян революционеров. Многие из них попали в лапы контрреволюции и одни были убиты, другие посажены в тюрьму и ожидали той же участи. Но, живя эти дни глубокой верой в то, что намеченное дело на Таганрогской конференции нужно начинать, я всем своим существом отдался тому, чтобы непосредственно связаться с крестьянами, выбрать из их среды людей, готовых на самопожертвование.

На этом пути в поисках новых и стойких революционных бойцов я встретил ряд преданнейших проповедуемым мною идеям крестьян и крестьянок. Через них я скоро разыскал своих старых друзей, спасшихся от арестов и расстрелов немецко-австрийских и гайдамацких палачей и революционно, не смотря ни на какие невзгоды, уцелевших, т. е. не примирившихся с гетманским строем, думавших и готовившихся к серьезной борьбе с ним. И мы, не ожидая, когда съедутся рассеявшиеся после отступления где-то по России остальные наши товарищи в район, не взирая на все те тяжелые затруднения для нашего пребывания в селах, которые переплетались с частыми арестами и расстрелами из наших активных рядов, взялись за живое дело и как-то скоро – в сравнении со всеми затруднениями – мы поставили снова на ноги дело нашей организации по подготовке революционного восстания широких трудовых крестьянских масс против Гетмана, его феодально-помещичьего строя и их защиты в лице немецко-австро-венгерских царских армий. Тогда мы говорили массам: «Крестьяне, рабочие и вы, трудовая интеллигенция! За возрождение и развитие Революции, как наиболее верного средства борьбы с капиталом и властью государства; за создание и закрепление в вашей жизни свободного общества тружеников, как нашей ближайшей цели, вы должны организоваться, создать из своих рядов грозные революционно-боевые партизанского рода вольные батальоны и восстать, пойти штурмом против Гетмана и немецкого и австро-венгерского царей, приславших на наши земли свои дикие контрреволюционные армии, и победить этих палачей Революции и Свободы!.. »

И широкие трудовые массы прислушивались к нашему голосу. Из далеких сел и деревень, от Гуляй-Поля они присылали к нам своих делегатов, стараясь разыскать группу анархистов и взять – кого она из своих членов может откомандировать им, чтоб они могли его секретно перевезти в свой район для собеседований и содействуя им в делах подготовки масс к восстанию.

И мы переезжали тогда в одиночку, иногда группой в 3-5 человек и вели на нужные темы в строго законспирированных местах беседы с крестьянами в этих селах и районах. А через месяц-два этой тяжелой, но упорной наше пропагандистской и организационной работы по обширнейшим районам среди крестьян – наша Гуляй-Польская крестьянская группа анархистов-коммунистов увидела, что за ней идут широкие массы тружеников, среди которых было много вооруженных и готовых во всякое время, на какое угодно самопожертвование во имя идеи восстания против германского и немецко-австрийского юнкерства, политического и экономического произвола.

Помню, как делегаты от этих, нами уже сорганизованных крестьянских революционных сил около недели ездили по району из деревни в деревню, чтобы настичь меня, ненавистного буржуазии и немецко-австрийскому командованию. Я так же, как и они, передвигался со своими двумя-тремя товарищами из деревни в деревню с целью агитационно-организационной. Помню, как они, эти делегаты, настигнув нас в одной из деревень, просили меня от имени пославших их ко мне на совещание не откладывать нашего общего вооруженного выступления против врагов революции до удобного момента, начинать его теперь же. Делегаты тогда мне говорили: «...Вы, Нестор Иванович, возвращайтесь в Гуляй-Поле и подымите Гуляй-Польцев. Если Гуляй-Поле восстанет, за ним последуют все другие волости и районы. Вы с группой своих товарищей агитаторов своей упрямой работой еще до гетманщины и немцев и австрийцев подняли Гуляй-Поле перед трудящимися других волостей и других районов на необыкновенную высоту революционной стойкости и преданности делу трудящихся. Общий ваш зов к другим волостям из рядов восставшего Гуляй-Поля сделает больше для дела восстания, к которому мы все готовимся, чем все эти недели, что вы разъезжаете по деревням с большим риском для жизни и ведете и подготовляете это дело непосредственно с помощью устной агитации...»

Я лично этим доверием и уважением ко мне и нашей группе широких масс и их делегаций не увлекался. Я был чужд поддельного революционного духа, и я старался, чтобы им не заражались ни мои друзья, ни широкие массы, среди которых мы работали, с которыми нашли общий язык, объединивший нас на пути дела возрождения, расширения и углубления казненной палачами Революции, чтобы через нее обрести право, средства и твердость убеждений, для построения нового свободного общества тружеников.

Моя поездка по России, через ее революционные центры и мои наблюдения за всем и вся, с чем встречался, кое-чему меня научили. Поэтому я и все мои друзья по группе, кто взялся за дело организации крестьянского восстания против врагов Революции, были слишком осторожны, т. е. мы не могли ни перед каким уважением таять настолько, чтобы забывать, кто мы и какая перед нами стоит задача в связи с этим нашим самосознанием. На все настаивания перед нами, как инициативным и руководящим ядром восстания, я все время отвечал крестьянам: – «А все ли ваши силы достаточно прочно связались с нашей группой? Усвоили ли они и хорошо ли усвоили себе то, что начало восстания наших сил практически должно выразиться повсеместным, т. е. в одно и то же время, хотя в известном ряде волостей?

Если всеми это хорошо понятно и усвоено – то всем нам не мешает лишний раз подумать и о том, с чего же, наиболее плодотворного, мы должны начинать нашу открытую вооруженную борьбу. Подумать над этим лишний раз тем более важно, необходимо, ибо технически мы далеко не равны с врагами. Наши первые удары по вооруженным силам врагов наших должны принести нам и винтовок и орудий, и к тем и другим лишний – десяток-два патронов и снарядов. Такая удача при первой нашей атаке врага даст двоякое удовлетворение и нам и широким трудовым массам. И мы и широкие массы сразу же станем более решительны, как в идейно-политическом, так и в организационно-боевом отношениях. После первого нашего успеха в дни общего нашего выступления все наши партизанские отряды обрушатся на врага со всех сторон. Этим самым мы поставим в неожиданное замешательство и гетманское правительство и немецко-австрийские военные штабы, по крайней мере, в нашем Приазовско-Днепровском и Донецком Крае. В лето выяснится характер событий, и мы все силы свои напрягаем тогда на то, чтобы отдать себя полностью служению этим событиям...»

Так подходили мы, крестьяне-анархисты к трудовым широким массам и в столь трудный момент для революции и идей нашего движения в ней в те на 10 лет оставшиеся позади мрачные политические времена. Спрашивается – почему мы проявляли такую чрезмерную осторожность в своем влиянии на широкие массы, когда последние чуть не первые подавали свой голос за восстание против угнетателей? – Почему мы, будучи по духу бунтарями, просто не воспользовались случаем и не пошли во главе масс, увлекаясь одной лишь стихией той подлинно революционной бури, которая назревала в украинской деревне и которую во всей ее положительности и красоте, неподдающихся политическим уродствам, может творить только анархическая деревня?.. Кажется странным, а между тем это диктовалось многими условиями момента, условиями, которых многие, о как многие в наших рядах особенно, никогда не признавали. Это был момент для революционно действовавшего авангарда по подготовке вооруженного восстания крестьян, чрезвычайно тяжелый своими требованиями. Этим авангардом была наша Гуляй-Польская крестьянская группа анархистов-коммунистов. Перед ней развертывавшиеся события ставили вопрос: возьмет ли она в свои руки полностью руководство широкими трудовыми массами в надвигавшихся бурных событиях, или же она уступит все ею подготовленные массы к открытой вооруженной борьбе какой-либо из политических других партий, имеющей свою программу и надеющейся на прямую поддержку со стороны большевистского «революционного» правительства со стороны Москвы.

Вопрос этот делал трудным положение нашей группы еще и тем в этот период нашей деятельности, что она часто прислушивалась к абстрактным положениям анархизма, согласно которым анархист отрицает организацию дисциплинированных сил революции и часто оказывается в моменты революции одиноким маньяком, словно самой жизнью отвергнутым от своей плодотворной творческой роли среди широких трудовых масс. При всей нашей революционной страсти использовать все средства для победы над контрреволюцией, какими располагали массы и какими нас наделил революционный опыт, мы все же были анархистами, и хотя сознавали, что дезорганизационные начала в жизни нашего движения принесли анархизму непоправимый вред, что анархизму уже трудно выровнять свои силы настолько, чтобы успеть поравняться своими силами с зарывавшимися на пути революции большевизмом и левым народничеством; что дезорганизаторский навык, все анархисты так хорошо усвоили, как ни одного из положений в области положительной деятельности анархизма и что, следовательно, покуда анархисты будут дорожить этим своим навыком, наше движение массами полностью не будет понято и целиком поддерживаемо из-за боязни не делать ничего, что связано со смертью вслепую. Но повторяю, мы анархистами были, и мы жили анархическими чаяниями. Готовясь сами, подготовляя широкие трудовые массы к открытому восстанию против тех, кто казнил революцию, кем со всех сторон были окружены, как пленники беспомощные, мы теперь были уже свободными от самого главного, – от того, чтобы думать, что на нас со стороны наши же идейные товарищи набросятся, скажут: это не по анархически растворяться среди масс и руководить их боевым авангардом. От этой пустой, часто для анархизма вредной болтовни мы были в это время уже свободны и думали мы лишь об одном – о борьбе и победе!

Но борьба и победа, по-нашему, требуют от революционного анархизма, сознательно находящего свое должное место и активную роль в современных революциях, громадных организационного характера напряжений и в области оформления его партийных радов и в области выявления его прямых положительных задач, особенно в первый и второй дни революции, к которым широкие трудовые массы подходят обыкновенно ощупью и как бы с неполной уверенностью в то, что они в них найдут простор для полного выражения своих подлинных требований. Таким образом, сознавая, что ряды анархизма раздроблены, движение находится чуть не в полулегальном положении, по городам в особенности, где власть большевистской партии все делала для того, чтобы или сделать из него «большевистско-анархическое движение» и подчинить своим интересам, или же совсем загнать в подполье, не допустить до того, чтобы оно оформило свои ряды и заняло организационно надлежащие ему боевые позиции в авангарде большевистской властью уже удушаемой Революции. Мы – крестьяне-анархисты действовали в деревне и в этой области, чтобы возвысить голос нашего анархического движения из деревни и этим самым привлечь в деревню все лучшее и здоровое из городов; так как в это время на Украине деревня подымалась первой против гетманского строя и ревностно охранявших его немецко-австрийский контрреволюционных армий.

В этом духе, под черными анархическими знаменами нашей группою воспитывалось трудовое крестьянство. Ни на шаг не отступая от анархических положений, группа намечала идейно-политическую и военно-революционную программу повстанческого движения, определившегося сразу под именем «повстанческих войск Батьки Махно».

Влияние группы и в частности мое личное было так велико и плодотворно в широких крестьянских восставших под знаменем анархизма массах, что сбить их с этого пути не могли никакие силы враждебных анархизму политических и социалистических партий. Массы не прислушивались к их голосу, не останавливались перед речами их ораторов. Слово Гуляй-Польской крестьянской группы анархистов-коммунистов и слово Махно о свободе и независимости трудящихся от власти капитала и его слуги – государства, о том, что государство, как организация буржуазно-капиталистического общества, вредна, должна быть заменена организацией свободной общественности трудящихся и т. д. и т. д., воспринимались массами за основы их жизни и борьбы.

Во имя этих основ нового общества тружеников крестьянские массы доселе порабощенной деревни создали могучую военно-революционную силу и, передав эту силу под непосредственное руководство организованному группой штабу движения, всегда тесно держались этой силы, т. е. никогда не порывали с нею своей духовной и хозяйственной связи – всегда пополняли ее свежими силами в самые трудные моменты для себя и этой передовой силы, снабжали ее продовольствием.

Таким образом, Гуляй-Польский район скоро превратился в особого рода страну, чуждую государственнических тенденций в своем внутреннем самоуправлении; страну, население которой со всех сторон атаковывали немецко-австрийские полчища, которые до этого времени не знали никаких границ в своем произволе над населением, и разоружало их и их вооружением тут же снабжало свои отряды.

Немецко-австрийские войска скоро начали покидать этот район. Гетманские власти были частью перевешаны, частью разбежались. Гордый революционный район был замечен большевистским правительством из Москвы. Наряду с этим были замечены анархисты за революционным делом. Имя Махно все центральные большевистские газеты не снимали со своих первых страниц. С каждым днем большевики писали что-либо новое об успехах революционной борьбы повстанчества под руководством анархиста Махно...

Но движение революционного повстанчества шло своими анархическими путями. Оно, растрепав хорошо войска немцев и австрийцев, разогнав гетманцев в целом ряде уездов и губерний Украины, своевременно заметило народившуюся и спешно организовавшуюся деникинщину и оно под руководством преданнейших сынов революции -крестьян-анархистов направило все свои силы, всю их энергию против деникинщины, а в скором времени и против Украинской Директории, наиболее известной (после своей реорганизации) под именем «атамании», пресловутой «петлюровщины».

Против деникинщины и Украинской Директории движение махновщины заняло, – как и против немецко-австрийских армий – обширнейший фронт и также героически производило на нем революционно-боевые операции в интересах Революции и выдвигаемых ею начал нового свободного общества тружеников.

Так в действительности было организовано крестьянами-анархистами и начало свои исторические действия революционно-повстанческое движение украинских трудовых масс – движение махновщины.

Из этого обзора, правда, далеко не полного, но глубоко верного, я думаю, станет понятным для всех, прочитавших его, что все небылицы врагов и даже некоторых друзей Махновщины о том, что это низовое массовое движение тружеников своей идеологии почти что не имело, что идейно-политическая пища, как и вообще политическо-стратегическое подсказывание то в том, то в другом политическом деле приносились ему извне – глубоко не верны.

Для прямых руководителей движения так же, как и для широких трудовых крестьянских масс, поддерживавших его, хорошо известно, что движение махновщины было организовано Гуляй-Польской группой анархистов-коммунистов и носило оно в себе анархические силы от начала и до конца, при том силы, не испорченные ни словесным революционным профессионализмом, ни городской хаотичностью и безответственной отсебятиной. Все организаторы и вдохновители движения – как-то: братья Каретники, Алексей Марченко, братья Семенюты, Лютый, Зуйченко, братья Домашенко, Коростелев, Троян, Данилов, Тыхенко, Мощенко, А.Чубенко, братья Махно и многие другие – все они были анархистами. Многие из них самостоятельно работали среди крестьян от 1906-7 г.г. и из них многие являются прямыми пионерами движения махновщины... Этими и многими уже в движении выросшими своими внутренними силами движение махновщины питалось и в идейно-политическом и в военно-стратегическом отношениях. Всякая помощь со стороны от родственных ему анархических организаций была лишь желательной, но ее, к сожалению, в прямом и организационном смысле никогда не было. В течение 8-9 месяцев после открытого вооруженного действия против врагов революции и анархизма, движение махновщины не видело в своих рядах почти что ни одного из прежних со стороны своих друзей. По истечение 8-9 месяцев в ряды движения приехал ряд товарищей в индивидуальном порядке, – некоторых движение освободило из цепких вражеских лап на своих путях действия, – Ивано-Вознесенская группа анархо-коммунистов во главе с т.т. Макуева и А.Чернякова, прибыла в организованном порядке. Эти товарищи оказали ему нужную, посильную помощь, но, к сожалению, временно. И, в общем, все годы неравной, тяжелой и исторически и морально ответственной борьбы, движение махновщины питалось своими внутренними идейно-политическими и тем более военно-стратегическими силами. И это, по моему глубокому убеждению, и является главной причиной того, что движение махновщины от начала и до конца, долгие годы было стойким борцом на революционном посту, – долгие годы, не смотря на вечное окружение врагами и беспрерывные бои с ними, не шло никогда и ни на какие соблазны других, анархизму и социальной революции чуждых социально-политических группировок.

Оставаясь верным своим анархическим идеям в требованиях от государства и его властей не мешать труженикам села и города самоорганизоваться и стать прямыми выразителями своей подлинной революционной воли на путях революции, в преодолении устоев старого и построении и защите нового свободного общества, движение махновщины естественно не могло надеяться на помощь на этом пути в этих его требованиях со стороны государственных социально-политических группировок. Оно вправе было ожидать себе прямой организованной помощи от родственных ему анархических организаций из городов. Но такой, к сожалению, не было. Дезорганизаторский навык у большинства анархистов в это время был так силен, что он заслонил перед ними то, что делается в деревнях. Они не смогли ни заметить, ни почувствовать современного анархического настроения революционной деревни и поспешить ей на помощь организацией городских тружеников и прямым воздействием на ход ненормально складывавшихся революционных событий по городам. Не видя этой помощи от тех, от кого она должна была бы быть и именно в духе организационного прямого воздействия на ход событий там, где события эти уродуются укоренившимися властелинами под всевозможными предлогами, -движение махновщины естественно не могло восхищаться прочностью положения родственных ему организаций по городам.

Именно отсюда рождалась в движении махновщины вера в правильность позиции своих внутренних сил в делах революции. И движение цепко держалось этих своих внутренних сил и того, что им было признано за цель и написано на своих черных знаменах, в начале своей организации, что всколыхнуло, подняло широкие массы тружеников и увлекло их на борьбу против всякого сорта угнетателей и, наконец, от чего движение махновщины все годы своей борьбы не отступало, за что мужественно боролось часто с неравными, во много раз превосходящими силами врагов своих и революции и анархических идей в ней.

На этом тяжелом и ответственном революционном посту движение махновщины совершило одну тяжелую ошибку: в союзе с большевизмом против общего врага – врангелевщины и антанты. В период этого морально и практически для революции ценного союза, движение махновщины ошиблось в большевистском революционизме – и вовремя не оградило себя от измены. Большевики со своими спецами предательски обошли его и хотя с трудом, но на время разбили.

«Дело труда», № 44-45, январь-февраль 1929 г.