Текст книги "НА ЧУЖБИНЕ 1923-1934 гг. ЗАПИСКИ И СТАТЬИ"

Автор книги: Нестор Махно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

ОТВЕТ НА ЗАПРОСЫ АМЕРИКАНСКИХ ТОВАРИЩЕЙ (По поводу одной клеветы «порядочных» людей)

Совершенно верно, что в день 10-й годовщины Октября посетил доклад большевиков. Но прямой ложью являются появившиеся в вашей среде сведения, что я в этот день был приглашен большевистским посольством в Париже на его банкет.

Доклад на тему о 10-й годовщине Октября организован был союзом семеновеховцев или так называемым Союзом возвращения на родину и большевиками 6-го ноября 1927 года в интернациональном зале одного из массонских обществ в Париже на улице Каде № 16. Он был организован исключительно для «своих», по выражению большевиков, людей.

Тема доклада о Великом Октябре через 10 лет революции, в борьбе которой и за которую я не один раз истекал кровью, в которой и за которую я потерял лучшие свои силы и остался на всю жизнь инвалидом, не могла не привлечь к себе моего внимания. Тем более, что я остаюсь тем же, кем был 10 лет назад, не теряющим веры и надежды на то, что великие идеи Октября в русско-украинской действительности еще и еще раз напомнят о себе своим внутренним и внешним палачам, и войдут реально в жизнь новых борцов для новых битв и побед. И я, пригласив с собою одного из своих болгарских друзей, пошел с ним на этот доклад большевиков с полным, между прочим, сознанием того, что если меня лично большевики пропустят на него, то среди «порядочных» людей, не гнушающихся бороться против меня провокаторскими методами, начнутся разного рода кривотолки. Я отдавал себе отчет в том, что «порядочных» людей, которые относились всегда и относятся теперь к делам Великой Русской Революции по авантюристически и авантюристическими целями, большевистские доклады никогда не интересовали, и не мог интересовать их доклад об Октябре, но они на нем будут, и они, эти «порядочные» люди, должны были, по-моему, заняться делом клеветы на меня за мое посещение этого доклада.

Но я все-таки пошел на него. Пошел я на него потому, что он меня интересовал, во-первых, как революционера, стоявшего на боевых постах революции в рядах миллионного украинского крестьянства, которое бок о бок с большевиками боролось против внутренней и внешней контрреволюции и, в результате побед, было подло ими обмануто и организованно разбито. Во-вторых, я знал, что на этом докладе будут говорить об Октябре не сменовеховцы и не спецы из буржуазных лагерей, которым свойственно всегда идеологически пресмыкаться и перед самими большевиками и перед какою угодно лживостью и уродством теперешнего их строя, а будут говорить на нем люди, которые долгие годы известны мне по их революционной деятельности в прошлом в рядах той партии, которая силою политического коварства и власти своей партийной интеллигенции приостановила революционный процесс Октября во имя своего политического господства, чтобы по-своему и в своих партийных интересах управлять и повелевать великими классами труда – классом крестьян и классом рабочих.

Вот почему я считал и считаю своей обязанностью знать, что пишут или говорят на докладах ответственные представители этой партии. Поэтому же я хотел знать, что они говорят через 10 лет революции о революции, в которой я сам принимал непосредственное участие.

Буржуазные газеты: рижская «Сегодня», варшавская «За Свободу» и другие истолковывали это мое посещение доклада большевиков, как приглашение меня на него самим большевистским посольством в Париже. А чикагский «Рассвет» пошел еще дальше: он сообщил своим читателям, что я, по непроверенным, дескать, им еще сведениям, перешел на сторону большевиков.

Заявляю, что все эти и им подобные сообщения есть ложь наемников буржуазии и провокаторов, скрывающихся под тем или другим партийным или групповым флагом.

Я, правда, и как человек политический и как революционер, ориентирующийся в своей скромной эмигрантской деятельности на повторную в России революцию и роль в ней организованного анархического движения, не могу, подобно многим эмигрантам, поддерживать всякого рода действия авантюристов против большевизма. Я знаю пределы, где начинаются и где кончаются цели большевизма и его врагов справа. Но это еще не говорит ничего за то, что я перешел на сторону большевизма. Это говорит лишь о том, что анархо-махновщина в устах и действиях непосредственных и преданнейших своих представителей не нуждалась никогда, не нуждается теперь и впредь не будет нуждаться ни в какой гнусности и лжи на своем пути борьбы с большевизмом.

«Дело труда», № 35, апрель 1928 г.

1-ое МАЯ – СИМВОЛ НОВОЙ ЭРЫ В ЖИЗНИ И БОРЬБЕ ТРУДЯЩИХСЯ

День первого мая в социалистическом мире принято считать праздником труда. Это неверное определение, 1-ое мая настолько всосалось в жизнь трудящихся, что они во многих странах действительно этот день празднуют. А между тем день первого мая для трудящихся далеко не праздничный день. Да, трудящиеся не должны оставаться в этот день у фабричных станков и на поле. В этот день все трудящиеся во всех странах, в каждом селе и городе должны собираться, должны устраивать свои массовые встречи, но не для празднества, понимаемого социалистами государственниками и, в частности, большевиками из них, а для учета своих сил, для определения возможностей к открытому вооруженному выступлению против подлого, рабством прогнившего строя, основанного на насилии и лжи. В этот исторически уже установившийся день всем трудящимся легче собираться и на этих собраниях легче и удобнее всего проявить свою коллективную волю и коллективный разум в области определения прямых своих задач на сегодня и на завтра.

Сорок с лишним лет назад американские труженики города Чикаго и окрестностей собрались первого мая. Они на этих собраниях слушали много речей разных социалистов, но больше всего прислушивались они к анархистам. Более этого, они воодушевлялись идеями анархизма и искренно становились на сторону анархистов. 40 с лишним лет тому назад американские труженики пытались организованно выразить свой протест против подлого строя власть и капитал имущих. На этом пути американских тружеников анархисты Спис, Нарсонс и другие в своих речах формулировали положения этого их протеста. Тогда протест наших братьев – американских тружеников был спровоцирован наемниками буржуазии и закончился уличной бойней безоружных тружеников, арестом и впоследствии казнью анархистов Списа, Нарсонса и других.

Труженики Чикаго и окрестностей собирались не для празднества в день 1-го мая. Они собирались для общей работы своим коллективным умом над терзавшими их вопросами их жизни и борьбы.

И по сие время всюду, где труженики освободились или пытаются освободиться от опеки либеральной буржуазии путающейся с нею социал-демократии (безразлично, меньшевистского или большевистского направления) и относятся к первому мая, как ко дню своих непосредственных деловых встреч и прямых забот о своем освобождении, они во всех своих настроениях выражают свою солидарность и уважение к памяти чикагских мучеников и остро чувствуют, что для них в день 1-го мая нет и не может быть праздника. И это понятно. 1 мая, вопреки утверждениям вождей социализма, что он есть праздник труда, не является для сознательных тружеников праздником.

1-ое мая – символ новой эры в жизни и борьбе трудящихся, эры, в которой трудящимся с каждым годом предстоят новые, более трудные и решительные битвы с буржуазией за отнятые у них свободу и независимость, за их общественные идеалы.

«Дело труда», № 36, май, 1928 г.

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ПАРТИИ ВКП И ЕЕ Ц.К.

Как Ц.К. известно, в конце мая и начале июня с. г. в одесской большевистской прессе и в «Вечерней Москве» начались печататься воспоминания бывшего секретаря Бела-Куна – некоего Леглера. Выдержки из этих воспоминаний, уснащенных толстым слоем лжи, подхвачены и русской белой эмигрантской прессой. Редакция милюковской газеты «Последние Новости» поместила их под заглавием «Махно и Бела-Кунъ». На лживость Леглера я не могу не обратить своего внимания, как не допускаю мысли, чтобы эта его лживость, извращая исторические факты соглашения махновцев с большевиками, являлась безразличным делом и для Ц.К.В.К.П. и для всей ВКП. Ибо ею, этой ложью, большевистская пресса отравляет тружеников, так или иначе ее читающих.

А почему?

Ц.К.В.К.П. ведь известно, что переговоры между нами, махновцами, и большевиками о заключении военно-революционного соглашения о совместной борьбе против генерала Врангеля начались со стороны большевиков предсовнаркомом Украины Хр. Раковским из Харькова, а со стороны моего штаба из Беловодска (Старобельского уезда Харьковск. Губерн.).

Ц.К.В.К.П. хорошо известно и то, что переговоры эти между нами начались по телеграфу и что, когда Хр. Раковский вызвал меня лично к аппарату, чтобы вести с ним переговоры непосредственно, а я вследствие тяжелого ранения к аппарату не подошел и уполномочил замещать меня у него своих помощников – Семена Каретника, Виктора Белаша и Виктора Попова, то Хр. Раковский в свою очередь уполномочил Манцева замещать его, Раковского, у аппарата.

Переговоры начались 28-го сентября 1920 года в 4 часа дня и, как известно, привели они обе договаривавшиеся стороны к тому, что и в Харькове и в штабе революционно-повстанческой армии Украины (Махновцев) были выделены отдельные люди, которые и занимались уже специально этим делом.

Условия нашего соглашения, как известно, были выработаны и те пункты из него, которые были связаны с моментом действия, были подписаны 13-го октября 1920 года, – со стороны партии большевиков и ее Украинского «советского» правительства Командармом Фрунзе, Я.Яковлевым, Гусевым и Бела-Куном, а со стороны повстанческого движения и его руководящих органов – Куриленко и Поповым.

А между тем, прошло около 8-ми лет, как это соглашение между нами было достигнуто и, к месту отметим, красными спецами-военруками преступно спровоцировано и разорвано, – Ц.К.В.К.П., который претендует на выразителя исторической правды о Великой Русской Революции и всех носителях ее, – многочисленных революционных групп и организаций, – этот Ц.К. позволяет себе проводить свои взоры молча мимо обнародования (см. газ. «Вечернюю Москву» от 2-го июня с. г.) о военно-политическом соглашении махновцев с большевиками лживых документов, состряпанных пресловутым секретарем Бела-Куна – Леглером. Это ясно говорит, что Ц.К. разделяет точку зрения Белакуновского секретаря Леглера и компрометации уже не только меня и славных крестьян – партизан-махновцев (которых большевистской партии выгодно чернить по чисто иезуитски политическим соображениям своей власти в стране), но и того, хотя и незначительного, но положительного прошлого своей партии в Русской Революции, которое, как известно, позволило такому низовому революционно-освободительному движению, как махновщина, идти с партией большевиков единым фронтом в борьбе трудящихся против врагов социальной революции и вызывающих ее к жизни многогранных и всесторонних революционных идеалов. Да и не следует ли из молчания Ц.К.В.К.П. перед ложью Леглера, что он согласен с ними и в том выставлении самого Бела-Куна прямым бандитом в поведении его при встрече и разговорах со мною.

Я же знаю Бела-Куна более порядочным именно в держании себя при встрече и разговорах со мной.

Итак, что в воспоминаниях пресловутого секретаря более преступного и ложного, которое Ц.К.В.К.П., по-моему, должен презреть, как я его презираю, и изъять его, как авантюристическую подлость, из употребления в борьбе своей партии против Махно и махновщины?

Ложно в этих документах секретаря, главным образом, то утверждение, что, как будто бы, я, находясь со своим штабом в с. Ульяновке Павлоградского уезда, вызвал к себе из Павлограда Бела-Куна, что бы сговориться с ним о заключении договора против генерала Врангеля. Преступно ложно само описание приезда к нам Бела-Куна, допущения его ко мне, встречи, тем наших разговоров и т. д., и т. п. Ведь Ц.К. большевиков известно, а если нет, то должно быть известно, что Бела-Кун с рядом ответственных лиц большевистской партии приезжал ко мне в Ульяновку в 20-х числах октября, когда соглашения между нами, за исключением одного 4 пункта, были уже подписаны обеими сторонами, и при моем штабе находились представители украинского сов-правительства и соответствующих других партийных большевистских органов во главе с тов. Васильевым.

Бела-Кун же приехал ко мне с особого характера поручениями от центральных органов большевистской партии и ее государственной власти. И одно из этих поручений выразилось во вручении мне Бела-Куном лично пакета-подарка с более стами фотографических карточек и портретов от Исполкома III-го интернационала, на котором была подчеркнута надпись: «борцу за Рабоче-Крестъянскую Революцию тов. Батько Махно».

Пакет с подарком и этой надписью Бела-Кун вручил мне не распечатанным и с особой почтительностью.

Другое поручение выразилось в том совершенно искреннем и благородном, по-моему, старании Бела-Куна выяснить непосредственно у меня лично о состоянии моего здоровья, о том, удачно ли сделана присланным Раковским из Харькова хирургом мне операция, не нужно ли снова прислать для консультации хорошего профессионала и т. д.

Был разговор между мною и Бела-Куном и о более серьезных делах, касательно Красной Руси и Венгрии. Но этот разговор при настоящем положении самого Бела-Куна и вообще революционных дел более широкого масштаба, я, как анархист-революционер, считаю для себя неуместным выяснять, считая, что на это будет свое особое время...

И, наконец, четвертое поручение выразилось в особом старании Бела-Куна добиться от меня, как от полководца революционных партизан, мнения о действиях командования сводного корпуса красной армии (если не ошибаюсь, то корпуса под общим командованием Гайя), который перед этим за несколько месяцев, будучи отрезан на противопольском фронте внезапным и решительным польским контрнаступлением, не нашел, как известно, выхода из окружения его частями польских армий и перешел границу Пруссии, где и сложил, по требованию прусских властей, свое оружие. На этот вопрос Бела-Кун как-то особенно добивался от меня моего мнения и на ломанном в его выражениях русском языке и при помощи переводчика – на немецком.

Конкретно, Бела-Кун ставил мне тогда так свой вопрос: – Что, если бы Вы, батько Махно, со своим командным составом были на месте командиров этого корпуса, – сложили бы вы свое оружие по требованию контрреволюционных прусских властей?

Я ему ответил на это – нет! Имея хорошо вооруженный, да еще сводный (конно-пехотный) корпус или, скажем, одну дивизию, я, как командир-революционер над этой единицей, сознающий, что и я и составляющие ее бойцы ведем борьбу против контрреволюционного мира, – я этого не сделал бы. Тем более, что я, очевидно, знал бы, как, должно быть, знало и командование сводного корпуса, что, кроме сил моей единицы, есть еще силы красной армии, которые от временного поражения могут быстро оправиться и снова перейти на своих боевых участках в наступление против сил неприятеля.

– А что бы Вы делали на территории Пруссии? – заинтересованно Бела-Кун спрашивал меня.

Я ему сказал, что на прусской территории я и часу не задержался бы, а расчленил бы вверенную мне единицу на особые ударные группы и пошел бы глубокими тылами польской армии, уничтожая все пути и средства их снабжения и вооружения.

По этому вопросу мы много говорили, и на нем наш разговор с Бела-Куном был закончен.

После, Бела-Кун говорил с моими помощниками и так близкими мне в повстанчестве товарищами. Говорил он с ними о многих делах, касался и подписанного соглашения и выдвигавшегося нами, как раз в это время, добавления к этому соглашению, которое после выразилось, в 4-м пункте и подлежало, после предварительного совещания Украинских большевистских властей с Москвой, обсуждению и подписанию с нами. Но и с моими помощниками, как и со мной, Бела-Кун держал себя совсем не по-бандитски, как это его выставляет его бывший секретарь Леглер в своих воспоминаниях, печатаемых в газ. «Вечерняя Москва» и одесских газетах, т. е. ни бандитами, ни сволочью Бела-Кун никого из нас, будучи между нами, не называл.

Да и мог ли позволить себе Бела-Кун вести себя так со мною, да еще в присутствии моих революционных помощников?! Лучше всего на это могут ответить сами же большевики, начиная от Антонова-Овсеенко, Льва Каменева, Межлаука, Ворошилова, Дышлового, Бела-Куна, и кончая менее заметными большевистскими величинами, встречавшимися со мною на боевом посту революции.

Я же лично, – вопреки всякого рода проходимцам, вроде бывшего деникинско-врангельского, теперь большевистского генерала Слащова и французского коммуниста-большевика Барбюса, клевещущих на меня, обзывая меня агентом Антанты; или хорошо присосавшимся к большевистской власти писателям Вересаева, А.Толстого и Пильняка, позорно выводящим меня в своих побасенках, написанных под тон и в унисон диктаторов, антисемитом-погромщиком, – вопреки всей наглости этих и им подобных проходимцев, которой все мои враги пользуются в своей клевете на меня и на связанное с моим именем движение украинских тружеников, – я считаю себя вправе перед прошлым, настоящим и будущим трудящихся СССР и мира, чтобы сказать Всесоюзной большевистской партии и ее Ц.К., – почему партия поощряет в своих рядах авантюристам измышлять всякую, какая только взбредет им в голову ложь, против идейных противников партии, – в данном случае, против меня и связанного с моим именем движения? Почему партия большевиков, добившись, за счет общих усилий всех революционных групп и организаций господствующего политического положения в стране, так обанкротилась идейно и так опошлела тактически по отношению своих противников, что не находит иных средств для борьбы с ними, кроме лжи? Почему партией допускаются искажения таких исторических фактов и связанных с ними неопровержимых истин, которых история наших будущих поколений не пройдет молча, но которые партия или от имени партии этой истории преподносятся искаженными, ложными?

Разве Всесоюзная партия коммунистов-большевиков и ее районные, областные и центральные руководящие органы, обанкротившись на своих властнических государственных постах, пришли уже окончательно к тому, чтобы для настоящего и будущего партии революционная честь больше не нужна, а потому, дескать, давай в ее ряды всякую нечисть, поощряй этой нечисти всякую подлость, какую только она может измышлять против противников партии, лишь бы нечисть эта подчинялась общим партийным директивам партии и ее центральных органов?

Если это так, тогда совсем другое дело. Тогда нужно только, не лицемеря открыто сознаться в этом.

Тогда и широкие массы беспартийных тружеников поймут и самое партию и цели ее иезуитски предательских вывихов по отношению их прямого дела освобождения.

Правда, для властнической партии не выгодно, чтобы широкие массы тружеников поняли ее полностью, да еще за иезуитским ее отношением к их делу. За этим ведь скрываются для широких трудовых масс в СССР пути ликвидации политического безумия партии. Но это необходимо, крайне важно – и большевистская партия в целом должна это понять – для трудящихся СССР и для трудящихся мира, которые должны предостеречь себя и свое новое поколение от большевистской партийной школы лжи, с которой партия за 10 лет своего царствования в стране над правом и жизнями трудящихся не только что не смогла расстаться, порвать связи, но еще более сроднилась и продолжает родниться, как с чем-то будто бы исторически сросшимся с самой идеей большевизма.

Если бы не было видно, кто руководит партией, можно было бы подумать, что враги большевизма ее умышленно толкают на путь лжи в ее борьбе против вчерашних друзей. Но когда знаешь и видишь, что воспитатели в школе лжи и остервеневшие за ее практикой воспитанники – все партийцы формации старой большевистской гвардии – ведь нельзя же назвать Яковлева, Лебедя, Кубанина, Леглера и других известных мне большевистских писак, клевещущих на Махновщину, большевиками выдвиженческой шеренги, – если все это знаешь и видишь, то становится прямо таки странным, каким образом все это сообщество смогло овладеть революционной психологией трудовых масс и, достигнув полного политического господства над ними, надеется еще быть вождем и вдохновителем Мировой Революции, когда Революция в своей стране опозорена и задушена. Это то, что всегда, еще будучи революционная махновщина другом с большевистской партией на пути борьбы с деникинской, врангелевской и других формаций контрреволюций – лучших представителей махновщины возмущало, против чего я со своими друзьями-повстанцами протестовали, а партия коммунистов-большевиков закусывала свои губы, зарывалась и вызывала нас на отчаянную вооруженную борьбу с нею.

И это же возмущает меня теперь; против всего этого и раскрытого самой партией за 10 лет ее неограниченного, политически дикого царствования, ложного по отношению махновщины и в частности меня самого, как главного вдохновителя и руководителя ее, я протестую теперь!..

Франция. Июль 1928 г.

«Дело труда», № 37-38, июнь-июль 1928 г.