Текст книги "Четыре королевы"

Автор книги: Нэнси Голдстоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Генрих и Элеонора страшно обрадовались приезду провансальской родни. Элеонора не виделась с матерью и сестрой уже семь лет. Наверное, королю и королеве очень пришлось по душе появление столь сочувственных слушателей после тревог и позора предыдущих месяцев. Генриха они утешили так, что он тут же пожаловал Филиппу еще один бенефиций.

Решили, что свадебные торжества должны быть особенно пышными – отчасти чтобы утешить Ричарда, но в основном для того, чтобы отвлечь английский народ от недавнего военного фиаско их короля. Генрих, у которого устройство праздников было любимейшим занятием, заметно приободрился от такой перспективы и в сентябре отплыл домой с Симоном и остатком своей армии, чтобы лично проследить за приготовлениями. Он высадился в Портсмуте и немедленно распорядился, «чтобы город к его приезду украсили драпировками и занавесами, гирляндами и осветили свечами; чтобы горожане вышли встречать его в праздничных нарядах и все колокола радостно трезвонили».Элеонора, Санча и Беатрис Савойская оставались в Бордо, пока им не была приготовлена столь же великолепная встреча в Дувре 14 ноября.

Их встречало множество вельмож, в том числе и Ричард. Если он полагал увидеть ту робкую девочку тринадцати лет, которую встретил на своем пути в Святую Землю, то его ждал немалый сюрприз. Миновало более трех лет с того дня, как его представили Санче в Тарасконе, а три года – это очень большой срок, когда идет речь о подростках. Теперь ей почти исполнилось семнадцать – она была сейчас старше, чем обе ее сестры, когда тех выдавали замуж. Но у нее сохранились те же тихие, сдержанные повадки, она была чуть-чуть боязлива, немножко замкнута. Месяцы, проведенные в Бордо с матерью и сестрой, должно быть, доставили ей большое удовольствие, но теперь она очутилась в новой, холодной стране, где ей предстояло стать высокопоставленной дамой. Она знала, что должна будет влиять на человека королевской крови, предназначенного ей в мужья, чтобы он оставался верен интересам ее семьи, но ей не хватало уверенности в себе.

Беатрис Савойская знала об этих недостатках дочери и постаралась замаскировать их; в результате на последующих торжествах блистала мать, а не дочь-невеста. Она была «женщиной с изящными манерами, благоразумной и учтивой», вела себя очень дипломатично и выказывала большую щедрость (оплачиваемую Генрихом). Через неделю в Вестминстере состоялась свадьба, где «мирская роскошь, тщета и слава во всех видах проявились в различных забавах, пестроте одежд, количестве блюд и длительности пиров».Собрание знати было впечатляющим – Матвей Парижский насчитывал до трех тысяч гостей – а присутствие представителей Савойи придавало ему международный размах и блеск. Томас Савойский, граф Фландрский, был, разумеется, приглашен и подарил Санче, Беатрис и Элеоноре штуку богатой алой ткани [64]64
  Этой алой тканью, видимо, было тонкое дорогое сукно фландрского производства, которым эта страна славилась много веков. (Прим. перев.).


[Закрыть], из которой по указанию Генриха изготовили платья.

Ричард, со своей стороны, отблагодарил короля, устроив на Рождество чудесный праздник, пригласив на него Генриха и Элеонору; Беатрис Савойская и Санча (которую на английский лад звали Синтией) были там в качестве почетных гостей. Матвей Парижский сообщает, что невеста была «миловидна» и что Генрих старался, как мог, снискать ее расположение. «Миловидная» – это достаточно сдержанный эпитет по отношению к женщине, прославленной другими хронистами как несравненная красавица. То ли реально их оценка была завышена, то ли Матвей Парижский не желал воздать Санче должное, поскольку не одобрял этот брак Ричарда. «Весь народ Англии взволновался и начал опасаться, что дела в королевстве будут вершиться по воле королевы и ее сестры… которая стала как бы второй королевой», – комментировал хронист.

Ко времени этого рождественского праздника Беатрис Савойская уже разобралась в механизме английской политической системы не хуже местных баронов. Она поняла, в чьих руках находится власть и где заключена потенциальная опасность. Соответственно, она сосредоточила внимание на своем новом зяте. Ричарду дали понять, что благодаря привлекательной юной невесте он вошел в одну из самых блестящих и культурных семей мира. Ричарду такой взгляд на вещи пришелся по душе.

Беатрис также уделила большое внимание Симону де Монфору и его жене Элеоноре. Поддержка Симона имела решающее значение для сохранения политической позиции Генриха и Элеоноры, которая была подорвана потерей Пуату. Именно Беатрис заговорила с Генрихом о том, что нужно проявить великодушие ради блага сестры. Генрих, которому очень понравились новые родственники, был счастлив на это Рождество, как никогда. Он обеспечил Симону и Элеоноре новое пожалование в пятьсот марок и простил тысячу фунтов долга. Он пообещал сестре восполнить потерю суммы, которая причиталась ей еще при первом браке, так и не выплаченной Маршалами. Месяцем позже он дополнительно наградил графа Лестерского укрепленным замком Кенилворт. Все это означало полную капитуляцию Генриха, своего рода извинение за то, что было прежде; за это ему достался благодарный и верный Симон де Монфор, и это было достигнуто всецело благодаря мягким подсказкам тещи короля Англии.

Ей пришлось уехать раньше, чем предполагалось, потому что пришли тревожные новости: ее супруг, Раймонд-Беренгер V, серьезно заболел. Уезжая через неделю из Дувра, Беатрис Савойская оставила на английском берегу куда более крепкую и сплоченную королевскую семью, чем можно было ожидать так скоро после столь катастрофических потерь на международной арене. Опытность и осмотрительность матери особенно пошли на пользу ее дочери Элеоноре. Графы Корнуэлльский и Лестерский, прежде такие своевольные, теперь были прочно привязаны к королю.

Услуги, оказанные графиней Прованской, были огромны и не остались незамеченными. Перед ее отъездом, по настоянию Элеоноры, Генрих ссудил теще четыре тысячи марок под залог пяти провансальских замков, одним из которых был Тараскон.

Беатрис

Глава IX. Спорное наследство

Графиня Прованская вернулась из Англии в начале 1244 года и нашла супруга тяжело больным; время шло, но лучше ему не становилось. После целого года страданий всем, в том числе и самому графу, стало ясно, что он умирает. Раймонду-Беренгеру V нужно было привести в порядок дела и обдумать проблему наследования.

Вопрос был не так прост, как могло бы показаться, и графу пришлось основательно поломать голову. Прованс не был богатым графством [65]65
  Спорное утверждение. Денег у тогдашних феодалов всегда не хватало, потому что товарно-денежные отношения только начали развиваться. Но за счет натурального хозяйства, всяческих повинностей и оброков с населения все основные нужды феодальных семейств – провизия, простые ткани, утварь, хозяйственный инвентарь – удовлетворялись и так. Войско феодалов оставлялось из людей, обязанных являться со своими лошадьми, оружием, доспехами, слугами и провизией, и деньги приходилось расходовать лишь на наем дополнительных отрядов (что в тот период еще случалось редко) и оплату перевозки через море в Святую Землю. Деньги требовались также для больших строительных работ, закупки дорогого оружия и тканей, породистых коней, предметов роскоши (в том числе книг), пряностей, подарков для многочисленных гостей по праздникам и т. п. (Прим. перев.).


[Закрыть]– вечная война против Тулузы, равно как и расточительный образ жизни самого Раймонда-Беренгера, привели к тому, что расходы графа всегда превышали доход, порой во много раз; однако стратегическое значение его владений было велико, и в этот период еще больше, чем когда-либо.

Недавняя неоспоримая победа Людовика IX над Генрихом III, Гуго де Ламаршем и, самое главное, над Раймондом VII Тулузским заметно придвинула границы французских владений к провансальским землям. Раймонд-Беренгер осознавал, что Франции будет теперь совсем не трудно поглотить и его домен. Разумеется, Прованс считался фьефом Империи, на Фридриха II вполне можно было положиться в случае посягательств французов на имперскую территорию, вплоть до вооруженного вмешательства, но графу Раймонду-Беренгеру этот вариант не казался привлекательным. Граф Прованский был благочестив (особенно в ожидании смерти), а император все еще пребывал под отлучением. Кроме того, если бы его войска вошли в страну, выдворить их оттуда было бы затруднительно. Менять одного неподходящего сюзерена на другого было бессмысленно. Да и английские интересы следовало учесть. У Раймонда-Беренгера было теперь в Англии два могущественных зятя, которые, без сомнения, были заинтересованы в поддержке независимости Прованса от французов. В частности, Ричард Корнуэлльский имел достаточный вес на международном уровне, чтобы стать достойным наследником графства после Раймонда-Беренгера, раз уж у него не было собственного королевства. Было необходимо также вспомнить об арагонской родне Раймонда-Беренгера: по давней традиции титул графа Прованского доставался одному из принцев Арагона [66]66
  Между Провансом и Пиренейским полуостровом, особенно Каталонией, издавна существовали тесные связи – политические, культурные и экономические. Экспансия графов Барселонских (владетелей Каталонии) привела сначала к захвату Арагона, что принесло им королевскую корону, затем коснулась земель за Пиренеями. В течение длительного времени титул графа Прованского предназначался младшим сыновьям королевского дома Арагона. (Прим. перев.).


[Закрыть].

Такое важное решение нельзя было принять, не посоветовавшись с графиней, главным советником Ромео де Вильнёвом и, самое важное, с савойскими братьями графини. Савойя соседствовала с Провансом, и, естественно, хотела бы сказать свое слово при определении преемника Раймонда-Беренгера. В противном случае братья Беатрис могли и не посчитаться с волей графа после его смерти и поддержать другого кандидата в наследники. Люди вроде Томаса и Пьера Савойских при желании могли сильно испортить жизнь предполагаемому наследнику.

Наконец настал момент, когда граф больше не мог оттягивать решение. Согласно Матвею Парижскому, Раймонд-Беренгер объявил свою последнюю волю и завещание, призвав младшую дочь Беатрис к своему ложу и обратившись к ней с такими словами: «Милая дочь, я люблю тебя сильнее, чем всех твоих сестер, и осознаю, что по воле божьей все мои дочери, кроме одной тебя, высоко вознеслись благодаря браку, на удивление всему христианскому миру. Посему тебе, ради будущего твоего брака, отдаю и завещаю своею волею всю мою землю, вкупе с деньгами, замками и всеми прочими владениями; ибо твои сестры не нуждаются в том, чтобы наследство разделили и какие-то части его отдали им». Исполнив последний долг, граф испустил дух.

Итак, по серьезном размышлении граф отдал весь Прованс – от гор на северо-востоке до порта Марсель на юге, включая земли, имущество, вассальную зависимость дворянства и органы управления – не сильному взрослому мужчине, а тринадцатилетней девочке [67]67
  По завещанию графа Прованского весь его домен, т. е. графства Прованс и Форкалькьер, отходил к четвертой дочери, Беатрис. Это решение было продиктовано желанием избежать раздела владений между несколькими наследниками. В случае, если Беатрис умрет бездетной, оговаривалась передача домена Хайме I, королю Арагона, двоюродному брату Раймонда-Беренгера. Двум старшим дочерям, королевам Франции и Англии, он уделил по сто марок серебра, а графине Корнуэльской, третьей дочери, – пять тысяч. Он также предназначил две тысячи марок надела благотворительности, определил содержание для будущей вдовы, распорядился выплатить его долги и исправить допущенные им несправедливости. На обеспечение этих завещательных действий он отдал доходы от города Ниццы и двух личных поместий. Душеприказчиками он избрал архиепископа Экс-ан-Прованса, епископов Риеза и Фрежюса, а также Ромео де Вильнёва, которому подарил баронство Ванс. (Прим. перев.).


[Закрыть].

* * *

Матвей Парижский дал живописную картинку последних минут Раймонда-Беренгера, но его предсмертные распоряжения были куда сложнее и тоньше, чем думалось хронисту. Хотя его дочери Беатрис и в самом деле досталось огромное наследство, управление Провансом ложилось в основном на плечи ее матери, которой было обеспечено пожизненное право пользоваться всеми плодами графства. Кроме того, было заранее решено, что Ромео де Вильнёв будет назначен главным советником юной наследницы – а значит, у руля оказывался опытный, уравновешенный человек. Таким образом, последняя воля и завещание графа были хорошо продуманным обеспечением прежнего государственного курса и отражали убеждение Раймонда-Беренгера V, полностью разделяемое его шуринами из Савойи, что для защиты провансальских интересов от международного вмешательства лучше всего подходила его жена.

Беатрис Савойская, очевидно, считала, что они с младшей дочерью способны справиться с деликатной дипломатической задачей сохранения провансальской независимости, культурной и политической. В свою очередь, молодая Беатрис уже выказывала многие из сильных сторон характеров ее старших сестер. Она была не только красива, но и решительна, и хорошо образована. Родители, уже давно поняв, что ей быть наследницей, постарались подготовить ее как следует.

Прованс был средоточием торговли: из портов Средиземноморья доставляли шелка, пряности, рыбу, вино и фрукты; с севера – древесину, металлы и кожу. Пошлины за провоз взимались в Эксе и Тарасконе, и этот источник дохода позволял графине содержать двор и оплачивать меры по защите своего достояния. Средства поступали также от провансальских грузоотправителей, которые наживались на перевозках крестоносцев и паломников в Святую Землю. Но главное – Раймонд-Беренгер оставил вдове и дочери прибыльную монополию Прованса на соль. Именно из соли, а не из вина проистекали основные доходы графства.

При содействии Ромео де Вильнёва Раймонд-Беренгер V создал одну из самых эффективных систем управления в Европе, которая позволяла контролировать возрастающие товаропотоки. Провансальская система стала образцом для соседних регионов, и мать, и дочь знали, как она работает. За исключением портового города Марселя, достаточно богатого, чтобы лелеять мечты о независимости, в этих краях не бывало тех социальных возмущений, которые десятилетиями терзали Францию [68]68
  Это явная подгонка фактов под авторское видение. Историческая реальность была намного сложнее и не так красива – как об этом свидетельствуют данные, извлеченные из подлинных документов. См. Приложение «Два графа». (Прим. перев.).


[Закрыть]. Граф Прованский всегда сотрудничал с церковью, и его правление поддерживалось такими влиятельными местными прелатами, как архиепископ Арльский, который занимался не только духовными, но и сугубо политическими делами. Беатрис Савойская умела пользоваться этими связями. В годы правления ее супруга она, как и ее дочери, немало поездила по графству и была лично знакома с подвластными сеньорами, на которых можно было положиться, если понадобится защита. Кроме того, у Ромео по всему Провансу имелись агенты, преданные графскому семейству. Жена была готова взвалить на свои плечи бремя власти, унаследованное от супруга.

Что касается дочери, то Беатрис-младшую поддерживала свойственная тринадцатилетним самовлюбленность. Всю жизнь ей ставили в пример старших сестер, королев Франции и Англии, как образец успешности, и она немного завидовала им. А теперь она, единственная наследница отца, обретала собственную весомость. Хотя, без сомнения, ей рассказали о том, какие опасности таятся в ее новом положении, она не поверила этому; наоборот, она ожидала от жизни одних удовольствий. Увы, следует признать, что Беатрис, любимицу отца, успели основательно избаловать. Она привыкла, чтобы ее ласкали, хвалили, ей нравилось привлекать к себе внимание.

В этом отношении завещание отца вполне ее удовлетворяло. Стоило людям услышать о наследстве, как Беатрис было обеспечено внимание не только в Провансе, но и далеко за его пределами.

Смерть Раймонда-Беренгера V горько оплакивали в Англии и Франции. Согласно Матвею Парижскому, Генрих, находившийся в Уэльсе, где он пытался подавить очередное восстание местного населения, открыто проявил свою скорбь, приказал звонить в колокола и раздать милостыню после поминальной службы, «в то же время строго-настрого запретив сообщать об этом королеве, своей жене, дабы горе не убило ее».Маргарита, Элеонора и Санча искренне оплакали отца, но жалобы и плач быстро сменились возгласами досады и недоверия, когда стали известны условия завещания Раймонда-Беренгера.

Беатрис просто не моглаполучить все! Маргарита доказывала, что ей все еще не выплатили приданое в десять тысяч марок, обеспеченное замками – в частности, Тарасконом. А Элеонора напомнила Генриху, что он недавно ссудил ее матери четыре тысячи марок под залог замков, включая, разумеется, Тараскон; так мало-помалу забрезжило понимание, в чем заключалась хваленая финансовая стратегия Ромео де Вильнёва: он просто обещал всем в залог одни и те же замки!

Однако времени на пререкания почти не оставалось, поскольку вести о наследстве Беатрис вызвали вполне ожидаемую реакцию среди наличных женихов. Как бы ни старались трубадуры, воспевая красавиц [69]69
  Превращение трубадуров в некое подобие рекламного агентства для незамужних девиц следует целиком оставить на совести автора (см. также примеч. 3). О существовании подобной тематики не говорится ни в одной истории литературы, не упоминается в дошедших от средневековья жизнеописаниях трубадуров. Куртуазная наука, основными создателями и пропагандистами которой как раз и были трубадуры, воспевала исключительно замужнихдам. Среди тогдашних жанров были канцоны – песни о любовном чувстве (опять-таки, к замужнимдамам), сирвенты – сатирические отклики на злободневные события и т. п., но среди сотен дошедших до нас песен трубадуров (с XI по XIII вв.) нет ни одной, посвященной девицам на выданье, и не могло быть: во-первых, красота как приманка для брака была отнюдь не основным фактором, важнее считалось происхождение, приданое и вероятность рождения детей; во-вторых, воспевание посторонними мужчинами незамужних девушек считалось вредным для их стыдливости и непристойным, а потому могло скорее навредить их брачным планам. (Прим. перев.).


[Закрыть], реальное количество молодых, красивых и богатых наследниц, имеющихся на выданье в эту эпоху, было весьма ограничено. Немудрено, что столь яркий выход Беатрис на эту сцену вызвал настоящий ажиотаж. Вокруг матери и дочки сразу же образовалась толпа потенциальных супругов. Возраст роли не играл, предложения поступали одновременно от отцов и сыновей.

Во главе списка значился давний претендент – Раймонд VII Тулузский. Правда, он уже женился на дочери Гуго де Ламарша, но, как и его предыдущее сватовство к Санче, этот брак не был реализован. Сказалось также и то, что быть зятем графа де Ламарш стало уже не столь заманчиво теперь, когда этот феодал был сломлен и побежден.

Добыть жену вроде Беатрис, которая принесла бы мужу не только свою юность и надежду на рождение сыновей, но еще и целый Прованс в придачу, значило бы, что господь услышал молитвы графа Тулузского. Чтобы достичь цели, ему следовало добиться аннулирования недавнего брака и позволения Церкви жениться на Беатрис. Формально говоря, ему нужно было аннулировать даже два предыдущих брака – но теперь по меньшей мере появился новый папа, Иннокентий IV, и к нему можно было обратиться. Дело было слишком деликатное и спешное, чтобы доверяться посредникам; на этот раз Раймонд Тулузский обратился к понтифику лично.

Ехать далеко ему не пришлось. Иннокентий IV находился в Лионе, где проходил экуменический собор, одной из задач которого было низложение Фридриха II. Папа заявил, что ему пришлось с большим риском убегать от имперских войск, намеревавшихся взять его в плен в Риме, мчаться верхом под покровом ночи (в то время как кардиналы, знавшие, что вся эта история выдумана, чтобы добиться сочувствия, следовали за ним не спеша, не видя причин торопиться).

Лион был достаточно далеко от императора, чтобы Иннокентий чувствовал себя спокойно, низлагая его; но Фридрих уже оспаривал право папы вмешиваться в мирскую политику. В открытом обращении к другим королям Европы Фридрих писал:

«Папа Иннокентий IV, собрав так называемый Вселенский собор, осмелился объявить о нашем низложении, не вызвав нас предварительно на указанный собор и даже не доказав, что мы виновны в каком-либо обмане или бесчестном деянии; произнося же оный приговор, причинил он великую пагубу всем государям. Ибо каких только бед не придется отныне страшиться вам, короли всех королевств, от лица сего князя над священниками, если вздумалось ему низложить нас, кого силы небесные почтили императорским венцом, кого торжественно избрало собрание князей, при одобрении всей Церкви?»

Довод был убедительным, и Иннокентий знал, что его решение не пользуется поддержкой других монархов, в том числе и Людовика IX. Но битва между папством и Империей уже началась, и Иннокентий, чувствуя, что может выиграть, не желал поворачивать вспять.

В таких обстоятельствах шансы, что папа позволит Раймонду VII Тулузскому, известному своими симпатиями к императору, а вдобавок многолетнему защитнику еретиков, аннулировать существующий брак, равно как и предыдущие, ради женитьбы на Беатрис и получения Прованса, были довольно шаткими. Иннокентий позволил Раймонду VII подкупить себя – новый папа любил жить на широкую ногу – и выдал ему разрешение на развод, но официальное разрешение вновь жениться так и не последовало. Раймонд, однако, не оставил надежд и даже написал Бланке Кастильской, прося ее воспользоваться влиянием на Иннокентия для решения этого вопроса.

Так или иначе, мужа Беатрис следовало найти, и чем скорее, тем лучше; о том, чтобы ей остаться незамужней, и речи быть не могло – если учесть, что выбор сюзерена для Прованса завис в воздухе. Ричард Корнуэлльский выдвинул кандидатуру своего сына Генриха, десяти лет от роду; видимо, так граф надеялся добыть обещанные Санче по завещанию отца пять тысяч марок. Но отнюдь не все были согласны спокойно наблюдать за романтическим развитием событий. Кое-кто из претендентов стал проявлять признаки нетерпения и применять нестандартные методы возбуждения любви в юной даме. Например, король Арагона направил в Экс войско, чтобы обеспечить руку Беатрис для своего сына. Аналогично Фридрих отрядил имперский флот к берегам Прованса, чтобы склонить ее к браку с одним из своих отпрысков.

Беатрис Савойская сделала все, что могла, чтобы справиться с этим нашествием. Она созвала всех горожан Экса, где укрывалась в то время вместе с дочерью (в тамошнем замке) и объяснила им ситуацию: два разных вражеских войска приближались к городу. Горожане согласились защищать замок против любых захватчиков [70]70
  Город Экс-ан-Прованс издавна принадлежал графам, Раймонд-Беренгер V сделал его своей столицей. Таким образом, его вдова и дочь не «укрывались» в замке, а просто жили в своей основной резиденции. Между графом и жителями города давно существовала договоренность о взаимной помощи в случае беды. (Так делалось во всех больших городах, в том числе в Тулузе.) Поэтому призыв графини имел целью только оповестить парод, а не уговорить помочь, как следует из текста. Характерный пример недопонимания автором сути средневековых отношений при точной верности фактам. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Графиня также взяла с них клятву изо всех сил поддерживать последнюю волю графа – в частности, не допускать, чтобы юная Беатрис вышла замуж без согласия матери. Затем она велела Ромео подготовить провансальские порты на случай нападения флота Фридриха, и ее верный советник так хорошо все устроил, что имперский флот, появившись у берегов, не смог высадиться и был вынужден убраться не солоно хлебавши.

Но графиня знала, что не сможет долго продержаться в одиночку. Пошли слухи о приближении войска короля Арагонского. Император также не сдавался. Раздосадованный неудавшейся попыткой захватить Беатрис с моря, Фридрих надумал теперь нанести личный визит Иннокентию IV в Лионе во главе немаленькой армии, чтобы решить в пользу империи и вопрос о низложении, и проблему наследования в Провансе. Он попытался подкупить Томаса Савойского, чтобы тот отступился от сестры и племянницы и позволил имперским войскам беспрепятственно пересечь Альпы, а затем захватить папу врасплох и без защиты. Но Томас не изменил семейной солидарности и предупредил сестру. Беатрис Савойская не хотела выдавать дочь за сына человека, отлученного от церкви. Она спешно отправила послание папе, сообщив ему о надвигающейся опасности и прося официальной защиты. Папская защита означала, что церковь берет Беатрис Прованскую под свою опеку, и Иннокентий IV, в качестве заместителя отца, будет решать (с одобрения ее матери), за кого она выйдет замуж. Заручившись таким ценным аргументом, папа обратился за помощью против Фридриха II к единственному королевству, способному соперничать с Империей – к Франции.

Маргарита проявила любовь к отцу, позаботившись, чтобы его похоронили «в весьма достойной и красивой гробнице, которую велела воздвигнуть его дочь, королева Франции, что я видел собственными глазами», – свидетельствует хронист Салимбене; однако она же сильнее всех сестер возмутилась, когда узнала о подробностях завещания Раймонда-Беренгера. Тот факт, что она принесла своей новой семье приданое в десять тысяч марок, включая такую важную крепость, как Тараскон, был для нее источником гордости; она знала, что свекровь смотрит на нее свысока, как на провинциалку, и это имущество придавало ей самоуважение [71]71
  Очередной анахронизм автора: восприятие южных (и других) регионов Франции как периферийных, а значит, и провинциальных, возникло лишь после того, как короли добились концентрации власти в своих руках – то есть не ранее середины XVI столетия. Неприязнь Бланки к невестке проистекала из других, скорее всего, сугубо личных причин, как вполне убедительно показано выше в книге. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Кроме того, на выполнение этих обязательств они с супругом и его родными давно рассчитывали. А вот права Элеоноры и Санчи казались ей сомнительными. Все знали, что Генрих взял Элеонору в жены без всякого приданого, а приданое Санчи вообще выплатил сам. Туманные обещания на будущее не имели такого законного веса, как реальный долг – а ее заявка относилась именно к этой формальной категории. Что же касалось обеспечения залога за ссуду, полученную ее матерью у Генриха, Маргарита могла сослаться на приоритет – ей это обещали первой, и Элеонора об этом всегда знала. Королева Англии пыталась узурпировать собственность, зная, что она давно предназначена королеве Франции. Маргарита была старшая, самая взрослая, самая разумная, и положение ее – благодаря тому, что именно Элеонора подбила Генриха на безнадежную военную авантюру – было самым престижным. Она была достойна тех десяти тысяч марок и намеревалась добыть их.

Уверенность, с которой Маргарита доказывала необходимость вмешаться – а она упорно приставала с этим и к супругу, и к свекрови – отражала повышение ее статуса во французском венценосном семействе: годом раньше Маргарита обрела ту роль, о которой мечтала с того момента, когда стала королевой. После десяти лет супружества, 25 февраля 1243 года, она наконец-то родила сына, нареченного Людовиком. Более того, она подкрепила это достижение, родив 1 мая 1245 года второго сына, Филиппа.

Появление на свет этих двух мальчиков, долгожданных продолжателей рода ее мужа, совершенно переменило положение Маргариты в семье. Ушла в прошлое бессловесная жертва издевательств Белой Королевы. Она стала теперь сильной, взрослой, способной защитить интересы свои и детей. Годы, проведенные в общении, пусть даже навязанном ей, с Бланкой Кастильской, не прошли впустую: Маргарита понаблюдала за королевой-матерью, усвоила ее методы и теперь столь же чутко улавливала приливы и отливы власти, столь же искусно разбиралась в тонкостях политики, как свекровь. Впрочем, кто знает – возможно, Бланка, любя сына, сознательно преследовала цель исподволь подготовить невестку, независимо от материнской ревности, на смену себе, как помощницу сыну, когда она сама состарится?

В кои-то веки интересы жены и матери Людовика совпали. Бланке Кастильской также были нужны те замки в Провансе. Между французским двором и папой была быстро достигнута договоренность о встрече. В декабре 1245 года Людовик, Маргарита, Бланка и младший, неженатый брат Людовика, Карл Анжуйский провели секретное совещание с Иннокентием в монастыре Клюни [72]72
  Клюни (Clunyили Clugny) – городок (5000 жителей) в восточной части Центральной Франции, на территории бывшей Бургундии. Город вырос вокруг бенедиктинского монастыря, основанного в 910 году герцогом Гильомом I Аквитанским, который отдал во владение монахам свои лесные охотничьи угодья в этих краях. Монастырь стал самым большим и богатым в Европе. Бенедиктинский орден являлся краеугольным камнем стабилизации европейского общества. Настоятели монастыря, сменявшие друг друга, были компетентными государственными деятелями международного масштаба. Пик его влияния приходится на периоде X до начала XII века. Библиотека Клюни была одной из самых значительных во Франции и в Европе в Средние века. В 1562 году аббатство было разграблено гугенотами, большая часть ценных рукописных книг погибла или исчезла. Революция нанесла аббатству еще более страшный удар: в 1790 году толпа ворвалась на территорию, разграбила все, что еще оставалось, и подожгла сами здания. В результате от первоначальных построек до наших дней не дошло почти ничего. (Прим. перев.).


[Закрыть], северо-западнее Лиона. Там же присутствовали в качестве представителей Беатрис Савойской ее братья – Бонифаций и Филипп. Бонифаций Савойский оказался на этих переговорах в особенно щекотливом положении: будучи архиепископом Кентерберийским, он вообщс-то должен был блюсти английские интересы. Узнай Генрих и Элеонора, где он и чем занимается, они могли бы надавить на него или подкупить, чтобы он не соглашался с французскими предложениями. Однако похоже, что король и королева Англии ни о чем не подозревали.

Возражений никто не выдвигал, и потому соглашение было достигнуто меньше чем за неделю. В обмен на брак Беатрис со своим самым младшим братом Карлом Людовик пообещал признать низложение Иннокентием Фридриха и обеспечить папу достаточными силами, чтобы противостоять мести императора, если тот решится исполнить угрозу и напасть на Лион. Савояры одобрили сделку при условии, что все остальные распоряжения Раймонда-Беренгера будут соблюдены. Прованс не должен был перейти к Франции прямо через Карла. Если у Беатрис и Карла родятся дети, графство перейдет к одному из них. Если детей не будет, графство перейдет к Санче. Если и Санча умрет бездетной, Прованс достанется королю Арагона. Более того, наследство не будут делить на части, даже ради выплаты больших долгов. Тараскон и другие замки останутся в руках Беатрис. Претензии Маргариты, как и остальных сестер, были отклонены.

Таким образом, интересы Маргариты пострадали, и она очень обиделась, но в сложившихся условиях ничего лучшего она добиться не могла. По меньшей мере Прованс удалось связать с семьей ее супруга посредством Карла, а это означало, что претензиям Элеоноры не суждено осуществиться. Ее все еще уязвляло то, что самую младшую сестру не заставили отдать Тараскон или 10 000 марок – но чему-чему, а терпению Маргарита хорошо обучилась за годы «стажировки» у Белой Королевы.

Договорившись, французы действовали быстро. Карл Анжуйский и Филипп Савойский с отрядом в пять сотен рыцарей выступили в поход, и Людовик обещал сразу же последовать за ними с пополнением, если потребуется. По дороге из Лиона в Экс Карл и Филипп столкнулись с Раймондом VII, который также направлялся в Прованс с войском, чтобы поухаживать за Беатрис. Но Карл и Филипп оказались подвижнее, и у них было больше людей. Граф Тулузский снова пал жертвой чужих интересов.

Официально одобренный будущий жених и его новоиспеченный дядюшка со своими воинами прибыли в Экс как раз вовремя: король Арагона уже разбил лагерь и осаждал замок, где укрылись Беатрис Савойская и ее дочь. Произошла короткая стычка, и король Арагона с достоинством удалился.

С точки зрения невесты, проблема решилась в высшей степени удовлетворительно: ведь ее, в лучших традициях рыцарства, спас девятнадцатилетний отпрыск французской короны! Салимбене назвал его «восхитительным юношей», к тому же юный Карл был ладно скроен и недурен собою (великоватый нос не в счет). Беатрис пришла в восторг от надменных манер и властности Карла. «По части царственного величия он превосходил любого другого сеньора», – заметил хронист Виллани. Карл явно привык все делать по-своему, но ведь и Беатрис тоже.

К сожалению, у всех остальных жителей Прованса выбор папы восхищения не вызвал. Люди понимали, что это – первый шаг к установлению господства французов. В главном городе графства поднялись столь серьезные волнения, что не могло быть и речи о великолепных свадебных торжествах в Париже или Сансе, на что, очевидно, надеялся Карл. Церемония прошла в Эксе 31 января 1246 года.

Неблаговидный характер события постарались прикрыть блестящим составом гостей. Людовик, Маргарита, Бланка, Бонифаций и Филипп, – все съехались, чтобы присутствовать на бракосочетании, а Томас Савойский специально для этого проделал далекий путь из Фландрии; его присутствие придало еще больший блеск празднествам (хронисты не преминули указать, что невесту вел к алтарю ее «прославленный» дядя). И все-таки чувствовалась поспешность приготовлений, отсутствие размаха. Во время приема гостей повсюду стояла вооруженная стража, и Карл Анжуйский жаловался матери на недостаток роскоши. Он напомнил, что свадьба Людовика была намного великолепнее (хотя он мог судить лишь по рассказам старших, поскольку ему тогда было всего семь лет, и его оставили дома, в Париже). Карл явно ревновал к старшему брату и часто считал, что с ним обращаются несправедливо. «Я – сын короля и королевы, а он [Людовик] – нет», – часто повторял он, имея в виду, что их дед Филипп Август еще не умер, когда родился Людовик, а потому формально Людовик являлся сыном наследного принца, а не короля. Разумеется, эти детские претензии были смехотворны; если уж уточнять, то Карл, родившийся после смерти отца, мог считаться лишь сыном мертвогокороля, но Карла эти подробности не устраивали.

Маргариту раздражало сопоставление между свадьбой Карла и Беатрис и ее собственной, а также разглагольствования о старшинстве над Людовиком. Карл ей никогда не нравился; она считала, что он удовлетворяет свое честолюбие за счет ее супруга. Со своей сестрой Беатрис она была едва знакома: та лишь вышла из младенческого возраста, когда Маргарита уехала, чтобы выйти замуж за Людовика. Когда стало ясно, что новобрачные не желают уступить Маргарите и отдать имущество, обещанное Раймондом-Беренгером, ее отношение к этой парочке резко ухудшилось. После свадьбы она стала сближаться с Элеонорой и Санчей; вернувшись в Париж, она дала понять всем придворным, что отдает предпочтение своей английской родне перед родственниками мужа.

Генрих и Элеонора, которых оповестили о свадьбе Беатрис постфактум, были потрясены. Разве мать Элеоноры, Беатрис Савойская, не давала слово, что сохранит эти замки для Англии? Разве король Англии не выдал ей четыре тысячи марок всего лишь год назад именно с целью укрепления этих самых замков? Разве Генрих и Элеонора не заплатили за обновление крепостей, которые теперь собирались занять французы? «Однако никто не высказал королю сочувствия и соболезнований по поводу этой потери и позора», – заметил Матвей Парижский. Его бароны никогда не одобряли выдачу ссуды матери королевы, так же как и безудержного гостеприимства, оказанного Генрихом во время ее визита. Они не доверяли Беатрис Савойской – как и прочим родичам королевы, и хронист презрительно упомянул, что графиня якобы сказала: « Я сожалею, что отдала своих дочерей (которых, применив существующее в Провансе простонародное выражение, она называла своими мальчиками) за этого короля и его брата».