Текст книги "Четыре королевы"

Автор книги: Нэнси Голдстоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Санча и ее муж прибыли в Аахен 11 мая, коронация состоялась 27 мая. Архиепископ Кёльнский самолично руководил церемонией. Ричард не преминул захватить с собой немалую сумму денег, которую принялся щедро раздавать населению, и поглазеть на пышное зрелище сошлась огромная толпа народа. Граф не упустил из виду ни одной, даже мелкой, детали; еще раньше он преподнес архиепископу «красивейшую митру, украшенную драгоценными камнями, с золотыми застежками; и когда архиепископ надел ее на голову, то воскликнул: „Граф Ричард обогатил меня и мою церковь красивым даром… Он дал мне митру, а я ему дам корону“».

Празднества длились два дня. Помня, что Альфонс X все еще оспаривает результаты выборов, Ричард постарался блеснуть роскошью, чтобы подчеркнуть законность своей власти. На коронационном пиру мясо, рыбу, вино и другие деликатесы подавали в таком изобилии, а наряды его самого, Санчи и свиты были столь великолепны, что граждане Аахена и приглашенные знатные особы Германии, непривычные к таким развлечениям, были просто потрясены.

Простоватость местной публики была на руку графу Корнуэллу. Генрих и Элеонора предложили присутствовать, но Ричард отговорил их; он опасался, как бы их появление не отвлекло внимание от нового короля, которое в данных обстоятельствах, по его мнению, должно было направляться исключительно на него самого.

Одним из первых официальных актов его в качестве короля была отправка домой большого письма. Адресуясь к племяннику, принц Эдуарду, мэру и гражданам Лондона, Ричард утверждал, что «присутствовали [на коронации] три тысячи рыцарей, тридцать герцогов и графов, два архиепископа и десять епископов», и уж конечно, подписался новым титулом, «Dei gratia Rex Romanorum»(«Божьей милостью король римлян»). На второй день он с не меньшим великолепием посвятил в рыцари своего сына Генриха, которого с тех пор называли Генрихом Альмейном (т. е. «немецким»). Затем Ричард решил поехать вверх по Рейну в Кёльн – формально для того, чтобы предупредить выступление архиепископа Трирского, который, как и восточная Германия, все еще отказывался признать его избрание.

Перед отправлением в эту поездку Санча тоже написала короткое письмо, где подтверждала, что коронация прошла успешно. Как ни странно, письмо было адресовано не ее сестре Элеоноре. Возможно, письма Ричарда было достаточно в качестве официального уведомления английской короне о здоровье и благополучии новых короля и королевы римлян, и жена не хотела начинать с превышения полномочий супруга. А может, новая королева просто захотела написать тому человеку в Англии, от которого могла ожидать искреннего сочувствия. Письмо Санчи предназначалось священнику из ее поместий, приору Уоллингфорда.

Следующие пятнадцать месяцев Ричард и Санча провели в поездках по землям вокруг Майнца. Все обставлялось большими церемониями, и Ричард был в своей стихии. Ему нравилось принимать оммаж от подданных, и в письмах домой он хвалился, что все наиболее значительные дворяне этой области преклоняли перед ним колени. Король и королева римлян провели зиму в самой южной из доступных им областей Германии, а весной возвратились в Аахен, где Ричард снова сыграл роль справедливого и щедрого монарха, построив новое здание ратуши, получившее, разумеется, в его честь название «Курия короля Ричарда».

Для Санчи эта поездка не принесла ничего, кроме одиночества и усталости. Ричард был очень занят делами управления, к которым она не была причастна. Почти все, кто сопровождал их из Англии, чтобы увидеть коронацию, в том числе и сын Ричарда, Генрих Альмейн, к октябрю отправились домой, и она осталась без друзей. Она цеплялась за девятилетнего Эдмунда и просилась домой.

Ричард также хотел возвратиться, но по другим причинам. Политический климат в Англии за недолгое время их с Санчей отсутствия сильно ухудшился. Фаворитизм Генриха по отношению к сводным братьям Лузиньянам и постоянное вымогание денег на финансирование сицилийского дела вызвали возмущение среди баронов. На одной из сессий парламента в Оксфорде бароны явились вооруженные, с отрядами солдат; при этом присутствовал, в частности, Генрих Альмейн. Всех, включая короля, заставили поклясться, что будут соблюдать «Хартию вольностей», к которой бароны добавили несколько новых пунктов. Генрих и его сын Эдуард дали клятву, но сводные братья короля отказались – и в результате были изгнаны из королевства разгневанными баронами. Генрих Альмейн попытался торговаться, заявив, что не может дать клятву, не посоветовавшись сперва с отцом, но бароны на это не поддались. «Ему было сказано прилюдно и прямо, что даже если его отец не станет заодно с баронами, то он [Ричард] не сохранит в своем владении ни единой борозды земли в Англии», —писал Матвей Парижский.

Одного лишь намека на возможность потери всей собственности в Англии было достаточно, чтобы король римлян в спешке покинул Германию. Вместе с Санчей, Эдмундом и небольшим эскортом рыцарей он высадился в Дувре в январе 1259 года. Их встретили Генрих, Элеонора и дядя Бонифаций. Поначалу Ричард шумел насчет того, что он-де иностранный государь и потому не обязан давать новую клятву, но очень скоро передумал. Когда 23 января ему пришлось столкнуться с баронами, которые с самым угрожающим видом явились во множестве в Кентербери, где он остановился, он дал клятвенное обещание соблюдать Оксфордские условия.

Ричард и Санча пробыли в Англии полтора года, пока напряженность между королем Генрихом и его баронами не уменьшилась – в немалой степени благодаря усилиям его брата. К июню 1260 года Ричард решил, что его собственности больше ничего не угрожает, и можно ненадолго оставить Англию. На этот раз его соблазнила перспектива сделаться императором. Папа пообещал оказать Ричарду такую честь, невзирая на энергичные возражения Альфонса X, если он явится в Рим, чтобы там быть коронованным. Санча самоотверженно решилась на новую поездку по Германии, после которой ей предстояло короноваться императрицей.

Но коронация не состоялась; король и королева римлян так никогда и не увидели Рима. Германия встретила Ричарда отнюдь не так дружелюбно, как в первый раз. За время отсутствия Ричарда претензии Альфонса на титул короля набрали силу. Их окружали враги; то, что планировалось как триумфальное шествие по королевству, превратилось в путь наугад: им приходилось под охраной своих рыцарей украдкой продвигаться вперед, избегая больших городов. К сентябрю Ричард и Санча добрались только до Вормса. Там король римлян окончательно отчаялся и поспешно повернул обратно. Уже к 24 октября они с Санчей оказались в Англии. «Это очень походило на бегство», – заметил медиевист Н. Денхольм-Янг.

Этот второй, суровый поход в Германию сильно подорвал здоровье Санчи. Жить в постоянном ожидании засады, в чужой стране, полагаться на незнакомых слуг, которым она не могла доверять – всего этого было слишком много для ее робкой души. Царствование не принесло ей ничего, кроме несчастий. Она еще сумела добраться до семейного замка в Беркхемстеде, примерно на полпути между Оксфордом и Лондоном, но там свалилась окончательно. Симптомы болезни Санчи нам неизвестны, но к декабрю она так ослабла, что не могла никуда поехать. Она осталась, а Ричард без нее отправился в Виндзор праздновать Рождество с Генрихом и Элеонорой.

Санча прожила в Беркхемстеде весну и лето 1261 года, слабея с каждым днем. Ричард, не относившийся к тем мужчинам, которые способны сидеть рядом с больной женщиной, погрузился в дела, которые требовали постоянных поездок туда и обратно между Лондоном и Оксфордом. В его услугах сильно нуждались, так как английские бароны снова дошли до грани вооруженного мятежа. Сводные братья Генриха из рода Лузиньянов вернулись в Англию, приведя с собой иноземных рыцарей для поддержки короля. Хуже того, Генрих обратился к папе с просьбой разрешить его от клятвы, которую у него вынудили на сессии парламента в Оксфорде. Принц Эдуард, наследник престола, присоединился к Симону де Монфору и недовольным баронам, выступив против отца-короля. Ричард сделал все, что мог, для поддержки брата и, применив свои большие дипломатические способности, сумел примирить принца Эдуарда с отцом.

К этому времени Санчу уже совсем не интересовали политические события. В октябре ее болезнь достигла критической стадии, и Ричард вернулся в Беркхемстед навестить ее в последний раз. 5 ноября его известили, что она умирает. В отличие от брата Генриха, который в подобных обстоятельствах ни за что не оставил бы Элеонору, Ричард на следующее утро решил съездить в Лондон ради какого-то рутинного дела по управлению Германией.

Так Санча осталась одна, если не считать одиннадцатилетнего Эдмунда и служанок, и в их кругу умерла 9 ноября 1261 года. А Ричард столь спешил расстаться с нею, что велел душеприказчикам жены начать раздачу ее собственности в первый день ноября, еще до того, как она умерла.

Не побеспокоился ее муж и поприсутствовать на похоронах в церкви Хэйлза, праздничное освящение которой доставило Санче такое удовольствие десятью годами раньше. Она была похоронена 15 ноября в присутствии дядюшек Пьера и Бонифация. Были там и другие духовные лица; обряд, вероятно, провел приор Уоллингфорда. Элеонора не имела возможности побывать на похоронах сестры. К этому времени политические беды заставили короля и королеву Англии запереться в Лондоне. Но Элеонора велела спеть мессу памяти Санчи в Лондонском Тауэре и заказала номинальную службу в ее честь в Вестминстере.

Обстоятельства смерти Санчи отражают суть ее жизни. Королева только по названию, она имела политическое влияние лишь за счет родственных связей с одной из самых могущественных семей Европы. Муж, который без нее не достиг бы своей самой заветной мечты, видел только ее недостатки. Она не умела заставить себя уважать, как Маргарита, не была честолюбива, как Элеонора, или хотя бы решительна, как младшая сестра Беатрис. Она была простодушна, благочестива, заботлива, как мать; но этого было недостаточно, и она это знала. Она пыталась оправдать надежды мужа и пожертвовала собой.

Ей было всего лишь тридцать три, когда она умерла. Развалины аббатства Хэйлз, где она погребена, пережили века. На его стенах до сих пор можно различить выцветшие очертания герба Прованса.

Беатрис

Глава XVIII. Соперничество королев

Беатрис Прованская, разумеется, понимала, что мать и старшие сестры замышляют отнять у нее провансальское наследство. После возвращения из Святой Земли Маргарита не скрывала своей враждебности. Элеонора и Генрих продолжали нажимать на Карла, чтобы он вернул те замки, которые Беатрис Савойская когда-то пообещала им как залог за одолженную сумму, а Элеонора и Маргарита, как отлично видела Беатрис, еще надеялись выудить у нее каждая по десять тысяч ливров, обещанных им после смерти отца.

Однако, по мнению Беатрис, хуже матери не было никого. Беатрис Савойская не только создала самую настоящую базу для мятежников Прованса в своем замке Форкалькьер, где привечала всех недовольных баронов графства, но и приступила к дипломатическим демаршам с целью повлиять на Людовика, чтобы он вмешался и как-нибудь приструнил брата. Для этого мать королевы французской увязалась за возвратившимися из Египта крестоносцами и теперь удобно устроилась, явно не торопясь никуда, в одном из принадлежащих королю замков в Неле (Nesle), совсем рядом с Парижем. Помимо прекрасного вида на Сену, эти апартаменты обеспечивали Беатрис Савойской неограниченный доступ ко двору короля, и она пользовалась каждым посещением, чтобы напомнить Людовику о своем деле или пошептаться с Маргаритой.

Беатрис Прованской в 1254 году исполнилось двадцать два, она была матерью двух девочек, Бланки и Беатрис, и совсем маленького сына Карла. Она твердо намеревалась родить еще детей и была очень заинтересована в том, чтобы ее потомство сохранило власть над Провансом. То, что ее родня продолжает противиться ее положению законной наследницы, подтвержденному самим отцом, приводило ее в бешенство. Там, где кто-то вроде Санчи непременно прогнулся бы под давлением, Беатрис только поднимала выше голову и ждала случая осуществить свою месть.

На счастье Беатрис, она нашла в Карле единомышленника. Карла тоже раздражали ограничения, наложенные на него старшим братом, он завидовал Людовику, имевшему репутацию мудрого, святого человека и прочное международное положение. Карл полагал, что он ничуть не хуже брата во всех отношениях, а может, и немножко лучше. « Сей Карл был умен, осмотрителен в решениях, отважен на поле боя и суров, многие боялись его и все уважали, – писал итальянский хронист Джованни Виллани. – настойчив в исполнении всякого великого начинания, тверд в невзгодах… мало говорил и много делал, редко улыбался, был целомудрен как монах, истинный католик, судил жестко… но проявлял алчность, приобретая земли, власть и деньги, из какого бы источника они ни происходили».

Но, с другой стороны, отношение старшего брата Людовика к Карлу было отмечено нежностью; на этот фундамент, заложенный в детстве, граф Прованский вполне мог положиться. Сколько бы Карл ни проталкивал собственные интересы, Людовик никогда не покусился бы на его имущество – хотя как минимум один раз старшему брату пришлось напомнить младшему, что «во Франции есть только один король». Так или иначе, Карл знал, что если он подберет правильный рычаг, Людовик поддастся нажиму, и он получит все, чего хочет.

Карл строил весьма честолюбивые планы для себя и Беатрис. В 1252 году ему трудно было отказаться от Сицилии, предложенной папой, но тогда еще не настало время: даже если бы Карл сумел уговорить Людовика, у графа Прованского просто не было денег, необходимых для удачного завоевательного похода. От этой относительной бедности Карлу необходимо было избавиться. Имея деньги, он мог откупиться от тещи и приступить к консолидации власти в Провансе – это была предпосылка для дальнейших, более обширных замыслов. Ибо Карл, хотя и отказался нехотя, по настоянию Людовика, от приглашения папы на Сицилию, никогда не забывал о возможности стать правителем этого богатого королевства или использовать Сицилию как трамплин для прыжка на уровень выше – к овладению империей, что поставило бы его выше брата. Эта идея всегда крылась в глубине его замыслов, все остальные дела он улаживал с оглядкой на них. Нужно было только распознать случай, когда таковой появится, и не упустить его.

Случай появился в 1253 году, когда во Фландрии, прежнем плацдарме Томаса Савойского, внезапно вспыхнула гражданская война. Жанна Фландрская, супруга Томаса, умерла в 1244 году, и графство перешло к ее сестре Маргарет. Эта Маргарет дважды была замужем и имела детей от обоих браков. Однако она больше любила детей от второго брака и попыталась оставить без наследства сыновей от первого мужа. Вполне естественно, что сыновья первого мужа сильно расстроились и, воспользовавшись оказией, когда Людовик ушел в крестовый поход, попытались захватить и Фландрию, и соседнюю область Эно [104]104
  Эно (франц. Hainault) – в Средние века самостоятельное графство на территории современной Бельгии (Фландрии), где правила династия Авенов. Благодаря своему географическому положению и развитым ремеслам графство было процветающим, богатым и составляло важный элемент европейской политики. В конце XIII века Эно объединилось с другим графством, получив общее название Голландия, и с тех пор как самостоятельная единица не существовало. В германских языках произношение этого названия – Геннегау. Но в контексте данной книги мы принимаем французский вариант. (Прим. перев.).


[Закрыть].

Нужда Маргарет в военной помощи чудесно совпала с нуждой Карла Анжуйского в деньгах. Весьма рыцарственно он предложил даме защитить ее власть во Фландрии – но с условием, что Эно достанется ему. Не имея иного выбора, Маргарет согласилась. Тогда Карл собрал войско и занял Эно. Убедившись, что добыча крепко держится на крючке, он обложил новых подданных тяжелыми поборами для поддержки своих военных операций.

Так обстояли дела, когда Людовик вернулся домой из крестового похода. Граждане Эно, возненавидевшие нового графа, немедленно воззвали к королю, моля спасти их от бремени его младшего брата. В 1255 году Людовик установил мир, отдав Фландрию сыновьям Маргарет от второго брака, а Эно – сыновьям от первого брака. Это решение устроило всех, кроме Карла, который заявил, что Эно принадлежит ему. Он не имел никаких реальных прав на это графство и просто вымогал деньги – но уловка сработала. Людовик, желая избежать открытой ссоры с братом, позволил Карлу изъять у Маргарет ни больше ни меньше как 160 000 турских ливров, из них 40 000 должны были быть выплачены сразу. Для сравнения напомним, что Карлу за уход из Эно дали больше, чем Генриху III за отказ от Нормандии, Анжу и Пуату, вместе взятых. Таким образом граф Прованский разрешил свои финансовые проблемы.

Старший брат пригодился также для согласования спора между Карлом и его тещей по болезненному вопросу: кто и чем, собственно, владеет в Провансе. К 1257 году Беатрис Савойская, которая противилась власти зятя почти с первого дня после его женитьбы на ее младшей дочери в 1246 году, кажется, пересмотрела свои позиции. Она дожила уже до пятидесяти лет; возможно, ее утомила длительная борьба, и теперь ей хотелось красиво уйти со сцены.

Так или иначе, она потребовала и получила внушительную сумму в качестве компенсации за добровольное отречение. В обмен на ежегодное пособие в шесть тысяч турских ливров, плюс пять тысяч тех же ливров возмещения за личные расходы и пережитые невзгоды, Беатрис Савойская согласилась передать все свои владения в Провансе Карлу и переехать на постоянное жительство за пределы графства. Она пообещала даже воздержаться от дурного обращения с его агентами, если когда-либо в будущем столкнется с ними, и заставила Карла поклясться не притеснять и не наказывать никого из ее прежних сторонников. Для того, чтобы достичь этого соглашения, Людовику пришлось гарантировать теще выплату ее годового дохода из средств королевской казны, так как Беатрис Савойская напрочь отказалась полагаться на Карла в этом вопросе.

Что касается замков Генриха и Элеоноры, похоже, что короне Англии все это тоже надоело; они без особых пререканий согласились признать право собственности за Карлом при условии возврата четырех тысяч марок. Четыре тысячи марок были пустяком для человека, который только что положил в карман 160 000 ливров, потому Карл уплатил быстро. В январе 1257 года в присутствии Людовика Карл и Беатрис Савойская поклялись, пункт за пунктом, соблюдать договор. На это ушло десять лет – но Карл Анжуйский и Беатрис Прованская наконец-то взяли в свои руки наследие Беатрис Савойской.

Соглашение, подписанное матерью, ущемляло интересы Маргариты в Провансе, но королева Франции не сломилась. Наоборот, она удвоила усилия, чтобы реализовать свои претензии на графство. Уже на следующий год она воспользовалась обручением ее второго сына Филиппа с дочерью короля Арагона, чтобы вновь поднять вопрос о несправедливости отцовского завещания перед кузеном, королем Хайме I Арагонским. После нескольких бесед тот милостиво согласился передать свои права на Прованс новоявленной свекрови своей дочери. Соглашение заключалось непосредственно от имени Маргариты, хотя Людовик, несомненно, был о нем осведомлен. Это означало, что если Беатрис умрет бездетной, Прованс законным образом перейдет к Маргарите. Не бог весть что, но для начала сошло; так или иначе, взаимопонимание с королем Арагона указывает, что вопрос, по мнению Маргариты, еще отнюдь не был закрыт.

У Беатрис к этому времени было шестеро детей, в том числе два сына, Филипп и Робер, помимо малютки Карла, в качестве дополнительного обеспечения рода. И все же они с Карлом хорошо понимали, что сбрасывать со счетов намерения Маргариты не стоит. Королева Франции была могущественной противницей.

Теперь, когда Беатрис Савойская больше им не препятствовала, было бы логично возвратиться в Прованс и укрепить свою власть, что Карл с Беатрис и сделали. Они проводили большую часть времени в Экс-ан-Провансе, который Карл сделал административной столицей графства, и в крепости Тараскон. Главным занятием графа и графини стало активное подавление восстания, которое готовилось графиней-матерью с тех пор, как они возвратились из Святой Земли в 1251 году. Подход Карла заключался в том, что он распускал традиционные местные городские советы, увольнял чиновников и замещал их своими людьми. В нескольких случаях советы он оставил – но постановил, что их членов будут выбирать его бальи, а не население городов, как было заведено в прошлом.

Чтобы быть уверенным, что новые писцы и судьи останутся верными ему, Карл старался назначать на эти посты посторонних лиц, особенно духовных, из северной и западной Франции. Обычно такая политика приводила к беспорядку в делах, но Карл и Беатрис воспользовались плодами великолепной системы управления, которую унаследовали от графа Раймонда-Беренгера V. Пошлины и налоги собирались с удивительной эффективностью; система пережила даже потерю своего первоначального создателя Ромео де Вильнёва, когда Карл прогнал также и его.

После капитуляции Беатрис Савойской режим Карла становился с каждым годом все авторитарнее. Графа Прованского отличала жесткость, быстрота и резкость суждений. Миновали вольготные веселые дни, когда трубадуры наводняли двор Раймонда-Беренгера V – «в жонглерах, менестрелях или шутах он [Карл] никогда не находил удовольствия», – сообщает Виллани. Граф воспринимал любое сомнение в своем авторитете как акт измены и поступал соответственно. Он изгнал двух видных баронов за то, что те поддерживали мятежников, и конфисковал их имущество. Вечную проблему представляла коммуна Марселя, привыкшая к независимости. На протяжении 1250-х годов этот город неохотно признал сюзеренитет Карла и часто ссорился с его ставленниками. Чтобы избавиться от проблемы раз и навсегда, граф Прованский в 1263 году арестовал, отдал под суд и казнил двенадцать ведущих граждан этого важнейшего порта.

Упор на централизацию был выгоден графу в военном, политическом и денежном отношении. Он мог теперь выжать все, что можно, из солевой монополии Прованса, и поощрять такие отрасли ремесла, которые в будущем могли оказаться наиболее полезными – например, кораблестроение. С 1252 по 1256 год специально отобранная графом Прованским бригада законоведов, счетоводов и чиновников, возглавляемая казначеем Карла, объездила его домен вплоть до самых глухих уголков с целью вычислить все мыслимые источники дохода, или права собственности, или вассальные обязательства, которые когда бы то ни было причитались каким бы то ни было графам за всю долгую историю провинции. В результате он получил дополнительные налоги, пошлины и военную помощь.

Так постепенно Прованс приобретал ту унифицированную политико-экономическую систему, которая отвечала нуждам и желаниям его требовательного повелителя. В итоге Карл заслужил одобрение за то, что обеспечил Прованс таким уровнем защиты и безопасности, какого не помнили со времен Карла Великого. Частично это получилось благодаря политике Карла, но граф также в немалой степени воспользовался изменением общего политического климата в регионе. Раймонд-Беренгер V на протяжении всех лет своего правления вынужден был считаться с враждебными намерениями могущественного соседа, Раймонда VII Тулузского. Однако к тому моменту, когда Карл принял власть, этот враг уже умер. Соседом графа Анжуйского в Тулузе был теперь его брат Альфонс.

Что касается Беатрис, то новая, почтительная атмосфера в Провансе вполне подходила ей по характеру. Подданные обращались с нею как с высокородной госпожой, особенно усердствовали льстецы-функционеры, окружавшие Карла и всегда роившиеся в замке. За исключением самого старшего сына Карла, который рос хромоногим, все дети ее были здоровы, и плодовитость ее никто не ставил под сомнение: с 1250 по 1261 год она рожала каждые два года. Супруг, который понимал, что законность его положения в графстве зависит от благосклонности жены, старался поддерживать с нею хорошие отношения, брал ее с собой, когда куда-нибудь ехал, и одаривал дорогими нарядами и драгоценностями. К Рождеству 1259 года Беатрис успела привыкнуть к поклонению и была о себе не менее высокого мнения, чем Карл – о себе. Это не прошло незамеченным ее сестрой Маргаритой.

На Рождество 1259 года в Париже еще раз собрался весь цвет провансальской партии. Генрих и Элеонора пересекли Ла-Манш, чтобы подписать официальный мирный договор с Людовиком. Этот договор, начало которому было положено на семейном съезде за пять лет до того, явился историческим событием. Впервые Генрих III публично отказался от претензий Англии на земли, завоеванные его гораздо более способным дедом Генрихом II, в обмен на денежную компенсацию. Он сохранил за собой Гасконь – но только как фьеф короны Франции. Потому среди прочих церемоний планировалось и принесение Генрихом оммажа Людовику. Обряд заключался в том, что вассал должен был опуститься на одно колено перед сюзереном, в данном случае королем Франции, и вложить свои сложенные как для молитвы руки в его ладони. Выглядело это зрелищно, и многие пришли поприсутствовать. Король и королева Англии все еще были популярны в Париже. Еще свежа была память о щедрости Генриха во время предыдущего визита, и горожане валом валили на улицы, чтобы поглазеть и покричать что-нибудь приветственное.

Ричард к этому времени уже вернулся в Англию из первого турне по Германии, но на праздники не поехал. Генрих не мог теперь назначить брата, ставшего самостоятельным правителем другой страны, на пост регента, но дипломатические способности короля римлян были нужны в Англии, чтобы держать в узде баронов, пока сюзерен отсутствовал.

Но Санча, возможно, снова поехала одна, чтобы побыть с матерью и сестрами – в последний раз.

Таким образом, у Маргариты появилась возможность прилюдно начать новое наступление против сестры Беатрис, продолжить свою личную войну за Прованс. На официальном банкете после церемонии она усадила графиню Прованскую за нижним столом, сославшись на то, что по протоколу Беатрис должна была сидеть не на высоком помосте, а отдельно от всей семьи, поскольку только она из всех сестер не являлась королевой.

Этот акт публичного унижения весьма напоминал обхождение Бланки Кастильской с Изабеллой Ангулемской много лет назад в Пуату, когда Белая Королева заставила бывшую королеву Англии дожидаться аудиенции. Маргарита присутствовала при этом и отметила, как хорошо сработал прием. Этим способом Бланка спровоцировала Изабеллу и ее мужа, Гуго де Ламарша, поднять мятеж, который, в свою очередь, обеспечил французской армии предлог для вторжения и захвата Пуату. Не прошло и двух лет, как Изабелла из видной фигуры, относительно могущественной провинциальной дамы с большими претензиями превратилась в опальную монахиню. И теперь, почти двадцать лет спустя, Маргарита наблюдала, как Генрих III, сын Изабеллы, отказывается от всех прав на графство, где Изабелла господствовала до того, как Бланка своим пренебрежением к ее привилегиям вынудила ее поступить необдуманно. Возможно, именно эти воспоминания подсказали новой королеве Франции такую уловку.

Уловка почти сработала. Беатрис действительно сильно разъярилась, поддавшись на провокацию. «И в основном по причине пренебрежения и презрения, которые незадолго до того выказали ей три старших сестры, все королевы, заставив сидеть на одну ступень ниже, чем они, эту обиду в большом огорчении она изложила Карлу, супругу своему», —писал Виллани. Гордость графини Прованской была уязвлена. Она хотела, подобно Изабелле, поквитаться. Она хотела увидеть, как будут унижены ее сестры.

Но Карл Анжуйский не был Гуго де Ламаршем. Он лишь рассмеялся. Зачем восставать против доверчивого старшего брата, которым можно манипулировать, не прибегая к волнениям и расходам на сбор армии? «Успокойся, – сказал он жене, – ибо скоро я сделаю тебя более великой королевой, чем они».