Текст книги "Четыре королевы"

Автор книги: Нэнси Голдстоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Горе его растравлялось не только воспоминаниями о поражении в пустыне, но и мыслями о прерванных трудах в Святой Земле. Он упорно твердил, что «его паломничество не завершено, а лишь отложено на время». Очевидно, он обдумал катастрофу и пришел к выводу, что причиной неудачи стала греховность – его личная и всего королевства. Спустя шесть месяцев после возвращения он издал ряд законов, явно направленных на повышение нравственности населения. Генеральный ордонанс от 1254 года, изданный королем в декабре, запрещал всем служащим короны, включая «бейлифов, шерифов, провостов [100]100
  Высокое лицо в церковной иерархии.


[Закрыть], мэров и всех прочих», принимать подарки стоимостью дороже десяти су для себя либо для членов семьи, пренебрегать обязанностями, отбирать или изымать деньги у граждан, находящихся под их юрисдикцией, препятствовать совершению правосудия, брать штрафы иначе как на открытом судебном заседании, пристраивать родственников на должности, а также давать взятки вышестоящим начальникам. Целью этих мер, очевидно, было избавление народа от продажных чиновников и поощрение честности в отношениях представителей правительства с простыми гражданами. «Своими распоряжениями король заметно улучшил состояние дел в королевстве», – одобрительно замечает Жуанвиль.

В состав ордонанса входили также законы, регулирующие личное поведение. Запрещалось богохульствовать (ругаться), играть в азартные игры и слишком часто посещать таверны. Чтобы объяснить, насколько это серьезно, Людовик вскоре после своего возвращения приказал жечь губы одному из парижских лавочников, уличенному в богохульстве. Когда придворные ужаснулись, Людовик сказал: «Я охотно дал бы заклеймить себя каленым железом, если бы это обеспечило полное исчезновение ругани в моих владениях». Проституция и изготовление игральных костей также запрещались. Евреев к этому времени уже изгнали, а их собственность конфисковали в силу эдикта, изданного, когда Людовик был еще в Святой Земле; однако кое-кто, видимо, еще остался, поскольку по возвращении король возобновил нападки на них. [101]101
  Ненависть к евреям была обязательным компонентом образа истинного христианина и оправдывалась тем, что евреи распяли Христа. Возражение, что современные им евреи никого не распинали, не имело никакого веса, поскольку мешало прикрывать благовидным предлогом примитивную ксенофобию. Нормально существовать евреи могли только на Юге, где издавна сохранялась веротерпимость. Когда Юг был захвачен «благородными франками», притеснения и ущемление в правах начались и там. Не имея возможности приобрести землю, евреи занимались преимущественно торговлей, ремеслами и ростовщичеством – тем более, что и у мусульман, и у христиан (до определенного времени) отдача денег в рост категорически не поощрялись религиозными догматами. Прагматичные правители, периодически обирая своих евреев, давали им передышки – зная, что те обязательно снова поднимутся на ноги и наживут добро, которое можно будет потом отнять. Кроме того, в тех местах, откуда евреев изгоняли, сразу нарушалась торговля и снабжение ремесленными товарами. Но такой святой человек, как Людовик IX, конечно, не мог руководствоваться в своей деятельности столь прозаичными соображениями. (Прим. перев.).


[Закрыть]

Маргарита изо всех сил старалась умерить его пыл, но ей это удавалось лишь отчасти. Она пыталась уговорить его одеваться в соответствии со статусом, но он отвечал, что станет лучше одеваться лишь в том случае, если она согласится шить платья из более дешевых материй – это условие ей не слишком понравилось.

В нескольких случаях, когда моральный кодекс Людовика требовал особо суровых наказаний, королева просила о помиловании. Таков был случай с одной женщиной дворянского сословия, которую должны были повесить в ее родном городе за то, что она подстроила смерть своего мужа. Женщина искренне раскаялась, и Маргарита просила лишь, чтобы ее предали смерти в другом судебном округе, чтобы избавить родных от боли и унижения при виде ее публичной казни; Людовик отказал. Но когда Людовик явился к ней с предложением, чтобы оба они оставили мирские дела и удалились каждый в свою обитель ради обретения сугубо духовной жизни, Маргарита проявила твердокаменное упорство. Не затем она вытаскивала мужа, из пустыни, чтобы он сделался на родине монахом-доминиканцем. На предложение она ответила коротко, что, будучи королем и королевой Франции, они смогут намного больше сделать во имя воли божьей, чем запершись в кельях.

По сути, опыт, приобретенный в Египте, изменил и саму Маргариту. Она попала в экстремальные условия и сумела выжить; это придало ей сил, уверенности в себе и своих способностях. Пребывание королевы французской в Святой Земле повлияло на ее положение и дома, и за рубежом; она добилась международного признания за свою стойкость. Маргариту признали умной, практичной и справедливой, и после возвращения домой ее часто просили стать посредницей в различных спорах. Муж, лишившийся поддержки матери, часто обращался к ней за советом. Именно Маргарита уговорила Людовика пригласить Генриха и Элеонору на Рождество. Мать обеих сестер, Беатрис Савойская, тоже должна была присутствовать; стареющая женщина присоединилась к Маргарите, Людовику и детям вскоре после того, как они высадились в Провансе, и по просьбе дочери согласилась сопроводить царственную семью в Париж, а потом и остаться на праздники. Маргарита хотела, чтобы ее супруг сблизился с ее родными, так как это привело бы к изоляции Карла Анжуйского. А это означало установление мира с Англией.

Людовик также хотел мира. Его главной целью было возвращение в Святую Землю. Этого нельзя было добиться, пока его королевство вело войну с другой европейской страной. У Генриха и Элеоноры были свои резоны хотеть более прочного взаимопонимания с французской короной. Они приняли приглашение Людовика и отправились из Гаскони в Париж.

Рождественская встреча 1254 года стала вершиной царствования Генриха и Элеоноры. Они приобрели в Париже огромную популярность. «Толпы… собирались, спеша и толкаясь, в стремлении увидеть короля Англии в Париже, и французы прославляли его до небес, благодаря щедрости его подарков, гостеприимству, обильной милостыне, а также изысканности его свиты; сказывалось также и то, что король Франции взял в жены одну сестру, а он, король Англии, другую», – писал Матвей Парижский.

Встретившись лицом к лицу впервые за всю долгую историю их вражды, Генрих и Людовик, оба под влиянием жен и их очаровательных родичей, обнаружили, что у них есть много общего. Оба были чрезвычайно религиозны, оба имели склонность к архитектуре. Генрих, ликующий от недавней победы, показал себя с наилучшей стороны. С ним не случалось припадков злобы или беспричинного гнева; он чувствовал себя так уверенно, что проявлял великодушие к Людовику, предлагал ему самое почетное место за столом и поздравлял с окончанием постройки изысканной часовни Сен-Шапель. Людовика, в свою очередь, приятно поразила набожность Генриха. «Король [Людовик] спросил меня однажды, мыл ли я ноги беднякам на Страстной неделе, – писал Жуанвиль. – Я ответил, что этого не делал, поскольку считал это занятие недостойным. Он ответил, что я не должен чураться таких действий, зная, что Господь поступал так. „Полагаю, – сказал он, – вы не захотите следовать примеру короля Англии, который омывает ноги прокаженным и целует их“».

Рождественские праздники того года стали не только блестящим общественным событием, но и удивительным триумфом дипломатии. Проблемы Гаскони, Пуату и Нормандии были подробно обсуждены и в принципе разрешены. Генрих согласился навсегда отказаться от претензий на Нормандию и Пуату в обмен на приличную денежную компенсацию; Людовик же обещал признать и уважать господство Англии в Гаскони, попросив Генриха лишь совершить символический жест – принести ему оммаж за это герцогство. Эта договоренность была очень выгодна Англии, так как Генрих, не имея никаких надежд вернуть Нормандию, должен был получить огромную сумму денег: когда договор был окончательно оформлен в 1259 году, она составила 134 000 ливров. Французские бароны ворчали, что Людовик слишком благородно поступил с Англией, но король их не слушал.

Так семейство сестер из Прованса полностью изменило систему отношений между двумя важнейшими государствами западной Европы. В течение следующих пятидесяти лет все возникающие разногласия рассматривались в контексте осознанного факта, что интересы Англии и Франции взаимно связаны.

Генрих и Элеонора возвратились в Англию в январе 1255 года, уверенные в дружеском расположении короля и королевы Франции. На Генриха сильно подействовал впервые приобретенный подлинно международный опыт, а Элеонора убедилась, что их престиж заметно возрос. Они с Генрихом наконец сравнялись с Людовиком и ее сестрой Маргаритой. И это положение не умалилось после возвращения домой; чтобы еще сильнее скрепить новый союз, Людовик прислал им в подарок слона – «единственного слона, виденного в Англии, да и во всех странах по эту сторону Альп».Маргарита преподнесла им умывальную лохань в форме павлина, сплошь инкрустированную драгоценными камнями и жемчугом. «Так богато был изукрашен сей предмет и с таким неведомым прежде и чудесным мастерством был он изготовлен, что вызывал восхищение у всех, кто видел его», – восторгался Матвей Парижский.

Вооружившись таким образом, Элеонора и Генрих почувствовали себя достаточно уверенно, чтобы ознакомить английскую знать с новым замыслом, возникшим за несколько месяцев до того при поддержке савойских дядюшек королевы. Эдуард вступил в права наследства, и теперь стало ясно, что для второго сына, Эдмунда, осталось совсем немного. Этот дисбаланс следовало исправить. Генрих, по настоянию Элеоноры, принял от имени Эдмунда предложенную папой корону Сицилии, которую совсем недавно Ричард Корнуэлл отклонил как вещь столь же недостижимую, как луна на небе.

Это была азартная игра огромных размеров, бросок костей, мотивированный равно интересами любимого младшего сына и обыкновенным тщеславием. В конечном счете она стоила им 135 541 марок, уважения окружающих и королевства.

Санча

Глава XVII. Королева римлян

Когда Санча узнала, что ее мать и сестры с мужьями должны собраться в Париже на Рождество, она тоже захотела поехать. Она была очень близка с матерью, которую не видела с 1248 года, когда Беатрис Савойская специально приехала в Лондон, чтобы уверить Генриха и Элеонору, что она вовсе не сдала Карлу Анжуйскому замки, оплаченные Генрихом, но боролась за сохранение их для Англии. Генриха ее визит успокоил, и он восстановил добрые отношения с тещей. Наведаться к матери в Прованс у графини Корнуэлльской шансов не было, и потому она настаивала на поездке. Если уж все семейство собирается встретить Рождество 1254 года в Париже, заметила Санча в разговоре с мужем, им тоже следует поехать.

Ричард не стал спорить. Он понимал, что сбор провансальского семейства – не столько светское развлечение, сколько дипломатическое и политическое событие, и под прикрытием праздничных подарков и пиров, можно будет обсудить очень важные вопросы. Но когда Элеонора уехала к Генриху в Гасконь, она передала регентскую власть над королевством в руки своего деверя, и он не мог пренебречь этой ответственностью. Потому было решено, что Санча поедет сама, без мужа. Желая, чтобы ее воспринимали всерьез как его представительницу, и «чтобы ее обзаведение не считали худшим, чем у сестры-королевы», граф Корнуэлл снабдил супругу такой великолепной и богатой свитой, что ее могли принять за путешествующую императрицу.

Санча хорошо послужила Ричарду в этой поездке. Ее одежда, украшения и антураж стали ценным вкладом в общую картину, служившую для повышения престижа англичан, и Генрих с Элеонорой были благодарны за это. Санча твердо держала сторону матери, а это означало, что она находится в одном лагере с Маргаритой и Элеонорой против младшей сестры, Беатрис. Ее скромность и благочестие послужили наилучшей рекомендацией в глазах Людовика, который также весьма уважал Ричарда, а матери и сестрам, посвященным в различные политические замыслы, это позволило свободно беседовать с нею.

Одним из таких замыслов было желание Генриха и Элеоноры добыть Сицилию для Эдмунда. Элеонора не преминула воспользоваться днями Рождества, чтобы ознакомить мать и Маргариту со своей мечтой обеспечить младшему сыну собственное королевство. Генрих не мог принять предложение папы без молчаливого согласия Людовика, Маргариты и Беатрис Савойской. Войскам Эдмунда Английского необходимо было позволение короля на переход по Франции и отплытие из Прованса на Сицилию. Было также очень маловероятно, чтобы гамбит, разыгрываемый от имени Эдмунда (десяти лет от роду), имел какие-то шансы на успех без установления прочного мира между двумя королевствами.

Элеонора помнила, что после формального отказа Ричарда от королевской власти над Сицилией в 1252 году пана предложил корону Карлу Анжуйскому – и только настойчивое стремление Людовика воевать в Святой Земле помешало его брату принять эту честь. Однако теперь Людовик вернулся, и Элеонора хотела быть уверенной в том, что король Франции не переменит своего мнения, и Сицилия отойдет к ее сыну, а не к Карлу.

Она нашла готовых союзниц в Маргарите и Беатрис Савойской – у обеих были свои причины ненавидеть Карла.

Очевидно, имелось невысказанное соглашение двух старших сестер и матери: работать вместе для достижения мира между Англией и Францией и поддерживать свои интересы в Провансе, а заключались они в отнятии у младшей сестры тех частей наследия, которые каждая считала по праву своими. Сохранилась переписка между Маргаритой и Элеонорой, свидетельствующая, что они добивались заключения договора совместными усилиями.

Санча снова оказалась в затруднительном положении. Поддержка со стороны Ричарда Корнуэлльского была очень важна для сицилийского предприятия. Бароны все еще воспринимали его как своего лидера, и Генрих хотел, чтобы брат высказался в пользу королевских перспектив для Эдмунда на заседании парламента. Но Ричард все еще сердился из-за того, что Генрих и Элеонора отняли у него Гасконь и отдали Эдуарду. Ричарду могло показаться издевательством то, что теперь для Эдмунда могли приобрести Сицилию.

Ричард и впрямь счел эту затею возмутительной. Его негодование было неприкрытым и обрело ощутимую форму – во всяком случае, на какое-то время: он отказался ссужать брата деньгами. То, что этот отказ был следствием гнева, вызванного «сицилийским делом», как это называли в Англии, подтверждается решением Ричарда, принятым в тот же период, отказать в кредите также и самому папе. На заседании парламента в 1255 году «граф не желал слушать уговоры ни короля, ни папы, прежде всего потому, что король, опутанный тайными кознями своих заальпийских советников [т. е. савойских дядьев Элеоноры], предпринял поход в Апулию [Сицилию], не спросив совета или согласия у него (графа) или его баронов».

У Ричарда, конечно же, были причины противиться уговору старшего брата с папой. Ситуация на Сицилии в 1255 году была, если такое вообще возможно, еще более неуправляемой, чем годом раньше, когда граф Корнуэлл напрочь отказался завоевывать это королевство. Конрад, сын Фридриха II, законный наследник, правил Империей всего два года и умер от лихорадки в двадцать шесть лет. Он успел отличиться лишь отравлением пятнадцатилетнего сводного брата, сына Фридриха II и Изабеллы Английской (сестры Генриха III), следующего по порядку наследования. В итоге некому стало оспаривать права Манфреда, внебрачного сына императора.

Папа уже проверил способности Манфреда, послав шестидесятитысячную армию (которую Генрих, а качестве одного из пунктов сделки, пообещал оплатить), чтобы отобрать Сицилию у этого недостойного самозванца. Но Манфред удержал за собой верность имперских войск, значительную часть которых составляли солдаты сарацинского происхождения. Этих людей подстегивало понимание, что под управлением папы для них не останется места на Сицилии. Они сражались с угрюмой решимостью и «налетели на папское войско со скоростью вихря», ошеломив противника. Силы христиан были сломлены: «убиты, взяты в плен или рассеялись… и вся Римская церковь погрузилась в скорбь при этом известии», – высокопарно заметил Матвей Парижский.

Общим местом для историков-медиевистов является мнение, что сицилийский проект Генриха и Элеоноры был чистейшим безумием, глупостью, а откровенное несогласие Ричарда – проявлением непредвзятого здравого смысла. Но недовольство графа Корнуэлла выдвижением его племянника было столь горячим и столь публичным, что поневоле задумываешься: а не боялся ли он, что план удастся? В контексте того времени погоня Генриха и Элеоноры за сицилийской короной для младшего сына отнюдь не была столь безнадежной затеей, какой ее позже увидела история. У короля и королевы Англии были основания верить в достижение этой цели – и эти основания, как отлично знал Ричард, были связаны с семейством его жены.

К 1250-м годам савойские дядья Санчи и Элеоноры, особенно Томас и Пьер Савойские, которые были главными инициаторами проекта, контролировали почти всю Швейцарию и северную Италию – все области к востоку от Роны, вплоть до Милана. Они были хранителями перевалов через Альпы и закаленными воинами. Они отлично справлялись с деликатной задачей балансирования между Церковью и Империей. Папа, который часто призывал то одного, то другого для дипломатических поручений, признавал и поддерживал их власть в Швейцарии, и он не мог обойтись без них. Манфред был тоже крепко связан с этим семейством, будучи женат на одной из племянниц Томаса Савойского.

Если бы дядья Санчи со своими вассалами пожелали сопровождать войско Эдмунда на Сицилию – а у них были на это веские основания – то, что баронам Англии казалось выдумкой чужестранцев, приобретало неплохие шансы на успех. Если графу Корнуэллу еще требовались доказательства того, что семейство его супруги действует как мощная и отлаженная политическая машина, ему достаточно было оценить реакцию провансальских сестер на захват Томаса Савойского в 1255 году его соседями в Асти. Томас, который принимал участие в семейном съезде на Рождество в Париже годом раньше, был активным сторонником кандидатуры Эдмунда на сицилийский трон, прежде всего потому, что видел в этом способ приобретения новых территорий в Италии. Прежний граф Фландрский, жена которого умерла в 1244 году, оставив его очень богатым человеком, он как раз занимался попытками захватить Асти, примерно в тридцати милях к юго-востоку от Турина, когда его войско потерпело поражение, а он сам попал в плен и был задержан до выплаты выкупа.

Новость о его пленении быстро дошла до европейских дворов, и родственники немедленно взялись за дело. В Англии Генрих и Элеонора пресекли торговлю с северной Италией и силой задержали всех купцов и граждан Асти и Турина, которым случилось оказаться в то время на острове. Во Франции Маргарита уговорила Людовика поступить так же, что привело к сотням арестов. Затем она потребовала, как условие выхода на свободу, выплату больших сумм, до нескольких тысяч фунтов, помимо освобождения ее родственника. Беатрис Савойская, мать сестер, приказала своим солдатам перекрыть дороги между Швейцарией и Провансом и захватила много пленников. Даже Санча уговорила Ричарда поучаствовать, выдав деньги, необходимые для спасательных акций. Поставленные перед лицом надвигающегося обнищания в результате самых настоящих международных экономических санкций, граждане Асти осознали свою ошибку и отпустили дядюшку Томаса.

При твердой поддержке сицилийского проекта со стороны папы и родни Элеоноры король и королева Англии приобрели доверие и уважение на международном уровне, а это уязвляло гордость Ричарда. Предложение явно обсуждалось часто и долго – а его, наиважнейшее частное лицо в Англии, не пригласили!

Генрих и Элеонора пытались повторить относительно Сицилии успех гасконской комбинации. Они снова намеревались сочетать удары военного кнута с дипломатическими пряниками. У Манфреда имелась дочь, и эту дочь можно было выдать замуж за Эдмунда, как раньше сестру короля Кастилии выдали за Эдуарда. Не случайно Джон Мэнсел, тот самый посол, который устроил брак Эдуарда, был тайно направлен к Манфреду в мае 1257 года с аналогичной миссией.

Вероятно, особенное раздражение вызвала у Ричарда пышная церемония в Вестминстере, в ходе которой особый представитель папы вручил коленопреклоненному Эдмунду внушительное кольцо как символ инвеституры на Сицилию. По этому поводу Генрих также преклонил колени у алтаря и в присутствии блестящего собрания английской знати поклялся именем св. Эдуарда направить войско, чтобы разбить Манфреда от имени сына. «Сердце короля полнилось гордостью и восторгом… как если бы сын его Эдмунд уже был коронован; он прилюдно называл уже своего сына Эдмунда королем Сицилии», – говорит Матвей Парижский. Граф Корнуэлл, жаждавший получить собственную корону, как буржуа жаждет титула, внезапно оказался перед невыносимой перспективой – увидеть племянника на троне, который мог бы стать его собственным…

Ричард не мог остановить Генриха и Элеонору, но мог задержать их и причинить беспокойство. Но их план требовал денег – очень больших денег, – а этого добра у Генриха явно недоставало. Пригодилась и тактика, в прошлом хорошо послужившая Ричарду – возмущение дворянства; послужила она ему и теперь. Но во всем была виновата, конечно, жена.

* * *

Рождество 1255 года, год спустя после большого семейного съезда в Париже, стало для Санчи испорченным праздником. Ее муж едва разговаривал с братом. «Родная кровь и плоть спорит со мною; опять брат мой, граф Ричард, восстает против меня», – так, говорят, жаловался Генрих на семейном обеде в Винчестере. Гнев и досада графа Корнуэлльского были, однако, направлены не только на брата. Он также обвинял Санчу и ее родных в том, что они заботятся об интересах племянника Эдмунда в ущерб его собственным.

После десяти с лишним лет брака Санча очень остро воспринимала разочарование супруга. Она была очень богата, однако богатство не принесло счастья. Она родила Ричарду сына, но Эдмунд был еще слишком мал, чтобы привлечь внимание жесткого человека сорока шести лет. К тому же Эдмунд обычно находился в Виндзоре с младшими детьми Элеоноры, по обычаю того времени. Санча, разумеется, часто навещала его, но Ричард предпочитал общество Генриха, своего двадцатилетнего сына от первой жены. Точнее, он предпочитал проводить время или с Генрихом, или за работой, лишь бы не с Санчей – чем, видимо, объясняется тот факт, что графиня Корнуэлльская не родила больше ни одного ребенка.

Она находила утешение в религии. Санча назвала сына в честь св. Эдмунда Исповедника; она читала жития святых и получала религиозные наставления от Матвея Парижского, который был доверенным и близким человеком и графа Корнуэлла, и его жены. Она ездила с Ричардом, когда тот посетил папу в 1250 году. На следующий год они вместе построили и освятили церковь в Хэйлзе (около 30 миль к северо-западу от Оксфорда), затратив большие средства, во исполнение обета, данного графом Корнуэллом, когда он, возвращаясь морем из Гаскони, попал в шторм и ждал неминуемой смерти. Это дело стало самым светлым моментом в существовании Санчи в Англии – нашлось приложение и ее благочестию, и любви к красоте; десять тысяч марок было затрачено на богоугодные труды. Но и они не сблизили супругов, и отношения Санчи с мужем в конце 1255 года стали еще холоднее, чем прежде. На Рождество она, наверное, молила бога, чтобы тот наставил ее на путь истинный.

Редко случается, чтобы провидение так быстро вознаграждало за преданность: не прошло и месяца, как 28 января 1256 года правящий сюзерен Германии, Вильгельм Голландский, который воспользовался смертью Конрада в 1254 году, чтобы захватить себе титул «короля римлян» (т. е. Священной Римской империи), умер в походе, предпринятом, чтобы укротить кого-то из своих северных подданных. По всей видимости, он напрасно положился на прочность льда, пересекая замерзшее озеро, и провалился вместе с конем в полынью. «Разъяренный всадник [Вильгельм] вонзил острые шпоры глубоко в бока коня, вплоть до внутренностей, и благородное, рьяное животное отчаянно пыталось подняться и освободиться, но не смогло».Остальные его рыцари, боясь пропасть таким же образом, отступили. Вильгельм все же выбрался на берег, но совершенно беззащитным попал в руки врагов. Он попытался подкупить своих пленителей, однако те предпочли изрубить его в куски. Пост «короля римлян» внезапно и очень кстати стал вакантным.

В обычном своем состоянии граф Корнуэлл призадумался бы, стоит ли становиться королем в стране, которая только что доказала свою воинственность, убив своего повелителя. Но Ричард уже упустил одну возможность из-за излишней, как он теперь полагал, осмотрительности, и он сразу же принялся продвигать свою кандидатуру на вакантную «должность». Не прошло и недели со смерти Вильгельма Голландского, как граф Корнуэлл нанял за две сотни фунтов престижного посредника, чтобы тот действовал как его закулисный представитель. Затем Ричард известил о своих намерениях Генриха, и король проникся таким энтузиазмом по этому поводу, что отправил одного из своих служащих в Рим с петицией об официальном одобрении плана папой.

Должность короля римлян была выборной; за избрание германского монарха отвечали семь местных князей – граф-палатин Рейнский, архиепископ Кёльнский, граф Богемский, архиепископ Майнцский, архиепископ Трирский, герцог Саксонии и правитель Бранденбургской марки [102]102
  Граф-палатин – это феодал, наделенный полномочиями представителя (наместника) короля. Звание иногда становилось наследственным, но обычно даровалось королем определенному человеку лишь пожизненно. Палатины обладали исключительной властью, их земли были почти полностью автономны. За такую (очень выгодную) независимость графы-палатины были обязаны оставаться союзниками короля во всех его начинаниях, прежде всего военных. «Маркой» в Средние века именовалась пограничная область на границе с другим государством или с «нецивилизованными» землями. Являясь буферной зоной государства, она имела военизированную структуру и пользовалась широчайшей автономией, иногда доходящей до почти полной независимости.
  Бранденбург, иначе Bramborg/Brannenborg —область (земля) на северо-востоке современной ФРГ, главный город – Потсдам. На востоке граничит с Польшей, на юге – с Саксонией. Включает Берлин как отдельную административную единицу. Издавна на этой территории проживали полабские славяне, их потомки и славянские корни в названиях сохранились здесь и поныне, а славянский язык является одним из официальных в Бранденбурге. В 1157 году земля была завоевана немецким графом Альбрехтом Медведем и стала маркой (см. выше). С 1415 по 1918 год область находилась под властью князей Гогенцоллернов. (Прим. перев.).


[Закрыть]. К счастью, для избрания нового сюзерена требовалось только простое большинство, а значит, Ричарду предстояло всего лишь подкупить четырех их них.

Граф-палатин, который быстро понял, что к чему, был вознагражден обещанием руки одной из дочерей Генриха, с приданым в 12 000 марок (которые Генрих надеялся получить от Ричарда). Архиепископ Кёльнский продержался до декабря, но на пятнадцатый день этого месяца принял взятку в 8000 марок; архиепископ Майнцский, узнав, сколько получил архиепископ Кёльнский, потребовал столько же – и получил.

На этом этапе продвижение Ричарда, прежде не встречавшего сопротивления, наткнулось на непредвиденное препятствие – честного человека. Архиепископ Трирский отклонил взятку графа Корнуэлльского и назвал другое, не менее достойное имя: Альфонса X Кастильского. Графы Саксонии и Бранденбурга присоединились к нему, выступив против кандидатуры Ричарда.

Выдвижение Альфонса представляло собой серьезную угрозу планам Ричарда. Папе Альфонс понравился больше; церковная политика требовала, чтобы прежняя Священная Римская империя была ослаблена путем отрыва Германии от Сицилии: тогда Папская область не была бы более зажата между ними, как во времена правления Фридриха И. А если бы Эдмунд, сын Генриха III, стал править Сицилией, а дядя Эдмунда, Ричард, – Германией, это означало бы, что Англия, по сути, получала в свое распоряжение всю империю. Такой оборот папу пугал. Только уверения со стороны дядьев Санчи, желавших осуществить свой сицилийский план (для чего им был необходим «свой»король в Германии), убедили папу одобрить избрание Ричарда, а не Альфонса.

Людовик IX из двух кандидатур тоже предпочитал Альфонса, а не Ричарда Корнуэлла. Чтобы сдержать рост английского влияния за рубежами своей страны, они с Маргаритой поспешили в ноябре 1255 года, после того, как Эдуард женился на Элеоноре Кастильской, женить своего старшего сына Людовика на дочери Альфонса. Францию вот-вот могли окружить со всех сторон территории, контролируемые англичанами – Германия и Сицилия. Бланка Кастильская такого никогда не допустила бы. Франция была самым могущественным королевством в Европе; Людовик мог прервать процесс выборов Ричарда в любой момент. Его мать сделала бы это, не колеблясь.

Но Бланка умерла, королевой стала Маргарита. И потому сама Маргарита, и Элеонора, и Беатрис Савойская, и все дядюшки встали за спиной у Санчи и обеспечили поддержку Ричарду. Когда колеблющийся выборщик, Оттокар Богемский, согласился поддержать Ричарда, Людовик не возразил. Во время рождественского собрания двора в Лондоне 26 декабря 1256 года Ричард с великим удовлетворением «в присутствии всех собравшихся гостей» получил известие, что выборщики «согласились назначить графа Ричарда королем Германии… архиепископ Кёльнский… с этими же особыми гонцами передал грамоты, свидетельствующие о единодушном избрании… они объявили, что никто еще не избирался на этот пост так быстро, так единодушно и со столь малыми препятствиями».На самом деле Саксония и Бранденбург так никогда и не признали Ричарда королем, Оттокар Богемский передумал два месяца спустя и во второй раз голосовал за Альфонса, а Франкфурт так противился избранию Ричарда, что известие о нем пришлось объявлять вне городских стен. Но, учитывая те 28 000 марок, в которые корона Германии обошлась Ричарду в конечном счете, архиепископа Кёльнского можно, пожалуй, простить за то, что он немного приукрасил истину.

И все же всех денег в объемистых сундуках графа Корнуэлла не хватило бы на такую покупку, не будь у него жены и ее родственников. Он получил корону при условии, что поддержит претензии Эдмунда на королевство Сицилии – и Ричард отдал долг Санче и Элеоноре, отправив посланцев к французскому и папскому дворам с выражением своей поддержки.

Раз Ричарда назвали королем, значит, теперь Санча стала королевой – но какого королевства! Германия была холодной, жестокой и раздробленной; народ ее был грубым, культура и язык – чужими и невразумительными. Среди знакомых Санчи не было ни одного германского кавалера или дамы, и хотя Ричард вел кое-какие дела с германскими купцами, ни она, ни ее муж не бывали в этой блеклой, унылой местности, которую они должны были называть теперь своим домом. Ведь для того, чтобы править, нужно пожить, хотя бы некоторое время, среди новых подданных, и эта перспектива ее пугала. Если Прованс был средоточием европейской аристократической культуры, изящных манер и эрудиции, Англия – отдаленной окраиной цивилизации, то Германия представлялась варварским, диким краем [103]103
  Уроженке Прованса, может быть, так и казалось. Но ее муж, деловой англичанин, должен был знать правду хотя бы относительно экономического положения в германских землях. Автор дает характеристику Германии, весьма далекую от исторической реальности. Во-первых, еще в VI–VIII веках вся ее тогдашняя территория была подчинена франками и входила в состав владений Каролингов, то есть развивалась в одном русле с Францией. Во-вторых, с X века Германия находилась в тесном контакте с Италией: в 951 году король Оттон I подчинил Северную Италию, в 962 году занял Рим и был коронован папой римским, получив титул императора (отсюда и пошла «Священная Римская империя».) Военные конфликты не исключали культурного и экономического обмена. В XII–XIII веках Германия находилась на подъеме: здесь добывали и обрабатывали серебро и железо, выделывали прекрасные ткани, торговали, являясь посредниками между севером Европы, югом и западом; в городах строились готические соборы, которые украшались искусной, а порой и гениальной скульптурой (Наумбургский собор – 1250 год). Не могли не слышать по всей Европе о богатых торговых и ремесленных городах германских земель – а они уже обретали независимость, там развивалась научная и философская мысль, создавалась литература, причем не только рыцарская, но и городская, чего еще не было ни во Франции, ни в Англии. Более того, рыцарская Германия к этому времени отлично усвоила уроки южной культуры, в том числе и элементы куртуазии: достаточно упомянуть такие два имени, как Вальтер фон дер Фогельвейде (ум. 1230) и Вольфрам фон Эшенбах (ум. 1220) с его романами о Тристане и Изольде, Парсифале, Граале и т. п. По уровню жестокости и грубости Германия не слишком отличалась от прочих стран того времени. А уж что касается климата, то он был в Германии ничуть не хуже, чем в туманной Англии или на севере Франции. И уж явно ошибочно называть «блеклой и унылой» Германию с ее чудесными ландшафтами, вином, пивом, шумными народными праздниками… (Прим. перев.).


[Закрыть].

* * *

Она беспокоилась зря. Ричард вовсе не собирался навязывать свою власть тем землям, которые отнеслись к нему враждебно. Он приобрел титул затем, чтобы к нему обращались «ваше величество» и советовались с ним наравне с братом в международных делах. Рисковать жизнью ради знакомства со своим народом он не был намерен.

Коронация состоялась в Аахене, в западной Германии, – этот город находился в сфере влияния архиепископа Кёльнского. Ричард, Санча, сын Ричарда Генрих, малыш Эдмунд и немалая свита, которая должна была создать соответствующее впечатление на церемонии, отправились из Ярмута 29 апреля 1257 года. Для их перевозки понадобилось «сорок восемь больших судов и два маленьких».

Перед отъездом Ричард официально попрощался со всеми на большом заседании парламента в Лондоне. Король воспользовался этим случаем, чтобы представить собранию своего сына Эдмунда, «одетого на апулийский лад», рассчитывая устыдить баронов и тем самым добыть средства, необходимые для выполнения его обязательств перед папой. Генрих «добавил, что по совету и с позволения папы и английской церкви он обязался, под угрозой потери своего королевства, ради получения королевства Сицилии, выплатить сто сорок тысяч марок, не считая процентов, которые нарастали с каждым днем, хотя и незаметно».Характерно, что на этот раз Ричард не высказывался против требований брата, и баронам «пришлось наконец пообещать, что они удовлетворят самые настоятельные нужды короля». Генрих получил 52 000 марок – меньше, чем он просил, но несомненно больше, чем получал раньше. Заступничество Генриха и Элеоноры в деле избрания Ричарда принесло им безоговорочную поддержку графа Корнуэлла – точнее, уже короля римлян, – и это повлияло на баронов.