Текст книги "Четыре королевы"

Автор книги: Нэнси Голдстоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Эпилог

Элеонора Прованская дожила до шестидесяти восьми лет.

Ко времени ее смерти 24 июня 1291 года она похоронила всех трех своих дочерей и нескольких внуков. В июле 1286 года она приняла постриг и ушла в монастырь Эймсбери. Средневековые монастыри выполняли функции современных домов для престарелых с полным обеспечением, и Элеонора заранее заручилась заботой настоятельницы, многие годы регулярно жертвуя обители денежные подношения и подарки. Она, кажется, даже сама закупила древесину для постройки своих покоев.

Теоретически те, кто принимал постриг, должны были отказаться от всех мирских владений, но для самых знатных дам (а многие из них по всей Европе к старости удалялись в монастыри) делали исключение, а Элеонора добилась особого постановления, чтобы сохранить за собою значительную часть собственности. Это не означало, что у королевы-матери недоставало истинного религиозного чувства; просто, проведя жизнь в постоянных поисках денег, ей не хотелось расставаться с имениями и доходами.

В самом конце жизни она предприняла последнюю тщетную попытку добиться канонизации Генриха. К 1290 году стало ясно, что Людовик будет канонизирован; Элеонора понимала, что эта честь навсегда сотрет позор двух неудачных крестовых походов короля французского, и репутация Людовика затмит память Генриха. Тогда она взялась добывать тот же статус для мужа. В этом выразилось сопровождавшее ее всю жизнь стремление добиться для короны Англии такого же уважения, каким пользовалась Франция – но эта попытка не удалась, как и все предыдущие. Французы действовали намного более продуманно и сплоченно. А Элеонора не смогла даже убедить Эдуарда ради памяти отца поддержать ее инициативу. В 1281 году они поссорились, когда Элеонора сообщила, что ее посетил некий рыцарь и клятвенно утверждал, что был слеп, но зрение к нему вернулось после паломничества к гробнице Генриха. Именно такого чуда ей не хватало, чтобы настоять на своем и убедить Рим. Но Эдуард и слушать не пожелал, заявив матери, что тот рыцарь – шарлатан, и на том тема святости Генриха была закрыта.

Элеоноре ничто не давалось легко; она переживала разочарование за разочарованием. Даже смерть ее прошла незамеченной. За семь месяцев до кончины, 28 ноября 1290 года, королеве-матери и всей Англии довелось пережить внезапную потерю: Элеонора Кастильская, жена Эдуарда, за несколько дней сгорела от какой-то болезни. Эдуард был раздавлен горем и устроил для нее погребальные обряды, равных которым не знала история. Торжественная процессия перенесла тело Элеоноры Кастильской из Линкольна в Лондон, и Эдуард задумал установить ряд красивых крестов вдоль этого пути, как когда-то сделали французы, отмечая последний путь Людовика IX – часть этих крестов сохранилась доныне. Затем король велел похоронить жену в Вестминстерском аббатстве, рядом с гробницей отца. Интересно отметить, что после церемонии Эдуард обратился за утешением не к матери или родному брату, но к кузену, Эдмунду Корнуэллу, доброму сыну Санчи. Эдмунд был очень набожен и тратил свое время и деньги на дела благотворительности. Видимо, единственный сын Санчи унаследовал от нее эту скромную и искреннюю веру.

Так получилось, что Элеонора Прованская успела понять, что пышных похорон в Вестминстере ей не суждено. Сын отдал ее место рядом с Генрихом своей жене. Когда королева-мать наконец умерла, монахиням из Эймсбери пришлось писать Эдуарду, отбывшему на войну с Шотландией, спрашивая, как поступить с телом. Эдуард велел настоятельнице сохранить тело матери, пока он не возвратится в Англию для похорон. Не похоже, чтобы он сильно торопился: Элеонору Прованскую похоронили только 8 сентября 1291 года. Наверняка монашкам пришлось проявить немалую изобретательность, чтобы сохранить останки королевы-матери на протяжении жарких летних месяцев [121]121
  Автор не знает, что похороны членов царствующих семейств в нормальных обстоятельствах всегда откладывались надолго: нужно было оповестить всех или хотя бы основных вассалов, подготовить все необходимые для церемониала предметы, в том числе «униформу» для погребальной процессии, иногда на несколько десятков человек, выделить на это средства – при средневековых темпах и способах связи на это могли уйти месяцы. Для того, чтобы сохранить тело, применяли бальзамирование, и этим мастерством владели обычно монахи – и монахини тоже. Для бальзамирования тела Эдуарда II, внука Элеоноры, вообще за неимением лучшего вызвали деревенскую акушерку. Отношение к бренному телу было тогда весьма своеобразным: с одной стороны, анатомировать его с научными целями запрещалось, а вот вырезать сердце для захоронения в другом месте и даже выварить тело в котле, чтобы йотом собрать кости для перевозки на родину, было можно. Так поступили, между прочим, с останками отца Симона де Монфора и самого Эдуарда I, сына Элеоноры. (Прим. перев.).


[Закрыть].

Ее сын Эдмунд тоже приехал на похороны. Хронист рассказывает нам, что церемония была проведена «с великим почетом», и на похоронах присутствовало «великое множество влиятельных людей Англии и Франции». Но все-таки это произошло в Эймсбери, а не в Вестминстере. Сердце королевы по ее предсмертному распоряжению вырезали и позднее погребли в золотом ларце в стенах францисканской церкви в Лондоне.

Трудно поверить, что такого завершения пожелала бы Элеонора Прованская, которая любила привилегии, пышность и величие и так жаждала отличий. Да она и заслуживала большего. Ее царствование было отмечено распрями, она, несомненно, делала ошибки – но энергия ее никогда не иссякала, верность никогда не колебалась, и мечты ее были высоки. Ее похоронили как монахиню, но всю свою долгую жизнь она оставалась королевой во всех смыслах этого слова.

Итак, наконец, осталась одна Маргарита.

Маргарита тоже пережила всех своих детей, кроме троих, в том числе и короля. После смерти Карла Анжуйского в 1284 году Филипп III решил отомстить за честь дяди, напав на Педро Арагонского, и в следующем году повел в Испанию большое войско. К сожалению, Филипп унаследовал военные способности своего отца. Проиграв в короткой стычке, король Франции приказал своим войскам отступать. На долгом пути домой армию косила болезнь, и Филипп умер 5 октября 1285 года, где-то в Пиренеях. «Король Филипп Французский, видя, что судьба ему не благоприятствует и удача отвернулась, когда суда, доставлявшие продовольствие его воинству, были захвачены и сожжены, предался такому горю и меланхолии, что тяжело заболел, испытывая лихорадку и понос. Посему его бароны, посовещавшись, решили уйти и возвратиться в Тулузу… Итак тронулись они в путь около первого дня октября, неся больного короля на носилках, и войско беспорядочно рассеялось, каждый справлялся с отступлением, как мог, —сообщает Виллани. – Это предприятие против Арагона сопровождалось такой потерей людей и лошадей и денег, каких не ведала в прошедшие времена Франция; ибо долго еще король, наследовавший вышеуказанному Филиппу, и большинство баронов выплачивали долги и страдали от нехватки денег».В итоге этой экспедиции Филипп получил прозвище le Hardi, то есть Отважный. Тело его торжественно принесли домой и похоронили рядом с отцом в базилике Сен-Дени. Его сын, прозванный Филиппом Красивым, стал королем.

Смерть сына, так напоминающая кончину мужа, кажется, окончательно заставила Маргариту смириться с поражением относительно Прованса; она больше не вмешивалась ни в какие политические дела внука. Последние годы жизни она провела спокойно, занимаясь в основном делами милосердия. После смерти Карла Анжуйского Прованс остался в руках потомков его и Беатрис – сперва перешел к сыну, Карлу Салернскому, а затем к одному из внуков. Экономические преимущества империи Карла были таковы, что его провансальские подданные остались верны его потомкам, но больше не было на этой земле куртуазных дворов, как при Раймонде-Беренгере V; все наследники Карла предпочитали, а то и были вынуждены политической необходимостью, жить за границей. Не имея покровителя, который мог бы обеспечить изысканное и роскошное общество, трубадуры Прованса, некогда многочисленные, перебрались к королевскому двору в Неаполь или просто разошлись кто куда. Италия Данте, Петрарки и Бокаччо, а не Прованс, станет ареной великих литературных и культурных достижений следующего столетия.

Расследование, необходимое для канонизации Людовика, начатое по настоянию Филиппа III через год после смерти отца, продлилось до 1290-х годов. Два прелата обосновались в Сен-Дени «и оставались там в течение длительного времени, чтобы исследовать жизнь, труды и чудеса сего святого короля», —сообщает Жуанвиль. Все члены семьи и многие из главных баронов, в том числе сам Жуанвиль, были приглашены дать показания. (Карл Анжуйский незадолго до смерти дал свои свидетельства, указав, что, по его мнению, всесыновья Бланки Кастильской достигли святости, но папа намека не воспринял.) Дети Людовика особенно активно создавали благочестивый образ отца. Старшая дочь Маргариты, Изабелла, королева Наваррская, погибшая вместе с мужем во время второго крестового похода отца, вдохновила Жуанвиля на написание «Жизнеописания святого Людовика».

«Королева, наша госпожа и ваша мать [Изабелла] – да помилует ее Господь – очень просила меня написать книгу для нее, сохранив благочестивые речи и добрые дела нашего короля, Людовика Святого», – писал Жуанвиль в посвящении к своему труду. Этот беспрецедентный, согласованный процесс сбора, корректирования и формирования образа Людовика оказал длительное и позитивное воздействие на его репутацию и в значительной степени определил решение от 1298 года в пользу объявления его святым.

Маргарита не дожила до того дня, когда останки ее мужа извлекли из могилы их внуки во время обряда канонизации, но, возможно, это и к лучшему. За все долгие годы расследования в Париже она одна из всех, кто близко его знал, отказалась свидетельствовать в пользу святости Людовика. Та тринадцатилетняя девочка, новобрачная, которая прибыла в Париж солнечным днем шестьдесят лет назад, умерла почитаемой всеми старой женщиной 21 декабря 1295 года, в возрасте семидесяти четырех лет. Хронист из Реймса назвал Маргариту «очень хорошей и мудрой госпожой». Король распорядился похоронить ее в семейном склепе в Сен-Дени.

Парадоксы века воплотились в характере Маргариты, пожалуй, лучше, чем у ее сестер. Она правила в Париже и выживала в Египте. Ей доводилось носить горностай и наслаждаться великолепием коронации, но она также испытала тревоги морского пути и ужас осады. Она боролась с необходимостью быть верной разным сторонам, искала справедливости и строила козни ради выгоды. Она была решительна и умела вдохновлять.

Внук Маргариты, Филипп Красивый, устроил ее похороны с торжественностью и пышностью, приличествующими королеве Франции. В Англии Эдуард оплакивал смерть любимой тетки и велел звонить в колокола, отмечая ее кончину.

Замечания о средневековой валюте

Как и все прочее в Средние века, вид и стоимость денег сильно разнились в разных местах, и разобраться в отношениях между ними не так-то легко. На самом деле в XIII веке существовал лишь один тип монеты: маленький серебряный кружок, который в Англии называли «пенни», а во Франции – «денье». В Англии 12 пенни равнялись шиллингу – хотя монеты «шиллинг» не существовало, вы просто отсчитывали кому-то в руку 12 пенни. Во Франции 12 денье равнялись одному су (sou) – хотя такой монеты тоже не было. В Англии 20 шиллингов или 240 пенни равнялись фунту стерлингов; во Франци 20 су или 240 денье составляли ливр [122]122
  Слова « livre» и «pound»означали первоначально одну и ту же меру веса, по-русски называемую «фунт», то есть 400 граммов. (Прим. перев.).


[Закрыть]. Опять-таки монеты в фунт или в ливр не чеканились; выплачивая долг в один фунт, человек вручал кредитору мешок, содержащий 240 пенни (во Франции – столько же деньи. Однако в Англии, явно чтобы запутать дело как можно больше, серебро измерялось еще и по весу, в марках. Одна марка серебра составляла две трети веса фунта стерлингов, то есть равнялась 160 пенни. Но если долг измерялся в марках, то не обязательно было копить пенни, можно было просто собрать все серебро, какое найдется в доме – например, серебряное блюдо, лишь бы оно весило нужное количество марок. Когда Генрих и Элеонора пообещали выплатить папе 135 541 марок на подготовку кампании по добыче Сицилии для Эдмунда, это значило, что им предстояло выплатить примерно 90 812 фунтов или свой доход за три года – скорее всего, частично в форме столовой посуды. Точнее говоря, столовую посуду из серебра должны были предоставить подданные, и это стало одной из причин недовольства баронов.

Как и в XX веке, французские и английские деньги сильно различались по курсу, и требовалось определить величину обмена. Качество и точность чеканки денье (а значит, и состоящих из них ливров) во Франции бывали настолько различны, что их обозначали по месту изготовления: одни суммы французских денег, упомянутые в книге, выражались в ливрах турских (отчеканенных в городе Туре, высокого качества), а другие – в ливрах парижских (отчеканенных в Париже, худшего качества). Всюду, где я пользовалась термином «ливр», например, упоминая о стоимости крестового похода Людовика IX, тип денег в хрониках не был уточнен, и я по умолчанию предполагала, что это – ливры парижские. Курс обмена на 1265 год между парижским ливром и фунтом стерлингов составлял 90 су (1080 денье) за фунт. Проще говоря, в фунте стерлингов было 4,5 парижских ливра, а в марке – 3 таких ливра. Потому годовой доход французских королей, 250 000 ливров (скорее всего, парижских) был эквивалентен 55 556 фунтов, что намного превышало средства, доступные их английским коллегам. Поступления в казну Генриха и Элеоноры за год составляли в среднем около 36 000 фунтов.

При желании разобраться в денежном вопросе глубже рекомендуем читателю обратиться к специализированным изданиям.

Хронологические таблицы

Краткая библиографическая справка

Когда пишешь о средневековой истории, неизбежно приходится компилировать самые различные источники, и « Четыре Королевы»не являются исключением. К счастью, от XIII столетия до нас дошло неожиданно огромное количество сведений – в том числе письма, эдикты, налоговые ведомости, хозяйственная отчетность. Но самым драгоценным даром для нас являются истории, принадлежащие перу летописцев, авторов хроник.

Хронисты являлись писателями (часто из различных монашеских орденов), которые сами пожелали зафиксировать для потомства злободневные события своего времени. Читаются их хроники, как правило, с удовольствием, так как в большинстве своем эти люди были талантливы и владели даром слова. Их голоса искренни, сильны и универсальны.

Идею написания этой книги подсказал мне Матвей Парижский, один из самых знаменитых хронистов того периода. Это был англичанин, монах бенедиктинского монастыря св. Альбана (St. Albans). Родился он в 1200 и умер в 1259 году. Он начал свою летопись в 1235 году и много лет трудился, занося свои рассказы гусиным пером на пергамент – разумеется, на латыни. Труд Матвея после его смерти продолжил другой монах, и потому хроника доведена до 1273 года. Матвей был также художником и украсил свою рукопись чудесными иллюстрациями.

Матвей парижский был проницательным политическим наблюдателем, и его труд содержит множество данных о дворе Генриха и Элеоноры, об их отношениях с Ричардом Корнуэллом, Симоном де Монфором, английской знатью и рядом знаменитых личностей, которые являются персонажами нашего повествования. Этот автор отличался язвительным остроумием и имел собственную точку зрения на события (что следует учитывать, когда мы хотим получить объективную оценку) – но приводимые им факты вполне надежны. Однажды вечером, лежа в постели и читая эту хронику, я впервые наткнулась на историю о четырех сестрах из Прованса, ставших королевами, и это меня сильно увлекло. Голос Матвея Парижского отчетлив и сейчас, спустя семьсот пятьдесят лет.

Другим источником сведений об Англии XIII века стала для меня « Хроника Бери-Сент-Эдмундс»(Bury St Edmunds) за 1212–1301 годы. Эту летопись создавал не один человек, ее, по-видимому, вели из года в год разные монахи. Она намного более декларативна, ей недостает подробности, сочности и сложности труда Матвея Парижского, но она весьма полезна для подтверждения и проверки событий, описанных в других текстах, так как в некотором роде представляет собой срез общественного мнения. Если в «Хронике Бери-Сент-Эдмундс»,авторы которой явно предпочитали лаконичность, вдруг содержится запись о том, что в 1260 году Симон де Монфор был признанным предводителем баронов, значит, так оно и было.

Важным подспорьем стали также письма и эдикты. Часть писем Элеоноры переведена ^[123]

[Закрыть]и опубликована в сборнике под редакцией Энн Коуфорд: Letters of the Queens of England,edited by Anne Crawford (Sutton Publishing, 2002). Превосходным источником материала является вышедший под редакцией Уолтера Уоддингтона Ширли двухтомник: Royal and Other Historical Letters Illustrative of the Reign of Henry III,edited by Walter Waddington Shirley (London, Longman, 1862); он включает все сохранившиеся публичные послания того времени, известные как «Королевские письма» (Royal Letters). Хотя они переизданы на языке оригинала (на французском или латыни), составитель скомпоновал их по датам (что оказалось весьмаполезно) и дал содержание на английском. Сюда же можно отнести составленный Р. Трегарном и А. Сандерсом сборник документов по баронскому движению: Documents of the Baronial Movement of Reform and Rebellion, 1258–1267,selected by R. E. Treharne and edited by I. J. Sanders (Oxford: Clarendon Press, 1973).

Первичные источники, документирующие историю невероятного взлета и падения Симона де Монфора, я нашла в подборке документов, посвященных баронскому движению 1258–1267 годов. Я пользовалась также изданием с очень страшным заголовком « Foedera, Conventiones, Litterae et Cujuscunque Genens Acta Publica»(Лондон, 1816), но чрезвычайно интересным: именно там я нашла отчет о брачном контракте Генриха и Элеоноры, инструкции эмиссарам, которым предстояло обсудить вопрос о приданом, а также множество моментов, подтверждавших сведения о савоярах, их быте и влиянии.

Полная переписка Элеоноры, включающая письма к Маргарите и от нее, упорядоченные по датам, были опубликованы Архивной службой Лондона. К сожалению, многие оригиналы, как и можно ожидать от столь древних пергаментов, надорваны, выцвели, загрязнены и потому с трудом поддаются расшифровке. Поэтому ряд писем так и остался непереведенным.

С Маргаритой мне повезло больше; многие ее письма были опубликованы Ж. Шампольон-Фигеасом в первом томе сборника: Lettres de Rois, Reims et Autres Personnages des Cours de France et D’Angle terre,edited by J. J. Champollion-Figeac (Paris: Imprimerie Royale, 1839). Здесь они собраны в хронологическом порядке в латинских оригиналах с резюме на французском языке. Объем и обширность корреспонденции Маргариты, особенно после смерти Людовика в 1270 году, стали надежным показателем ее влияния (и грамотности).

Имеются также превосходные французские летописи. Главная из них – «Жизнь Людовика Святого»Жана де Жуанвиля. Жуанвиль был другом Людовика IX до самой его смерти и сопровождал его в первом крестовом походе. Хотя воспоминания свои он писал значительно позже событий, но был их очевидцем, и его безыскусные и искренние записи представляют собой самый лучший источник по делам во Франции и по крестовому походу в Египет в период царствования Людовика и Маргариты. Мне доставило большое удовольствие также сочинение другого французского хрониста, благодаря которому я смогла уточнить многие события первой половины царствования Людовика: это «Реймсские хроники», написанные неизвестным клириком в 1260 году. Они были переведены и опубликованы в Англии в 1937 Эдуардом Нобль Стоуном.

Чтобы придать большую глубину и перспективу рассказам Жуанвиля о крестовом походе Людовика IX, я обратилась к арабским хронистам того периода. Их работы переведены и опубликованы в двух выдающихся изданиях: The Crusades Through Arab Eyesby Amin Maalouf, translated by Jon Rothschild («Крестовые походы глазами арабов» Эмина Маалоуфа, перевод Джона Ротшильда] (New York: Schocken Books, 1984) и Arab Histonans of the Crusades, translated from the Arabic by Francesco Gabrieli and from the Italian by E. J. Costello [ «Арабская история крестовых походов», перевод с арабского Франческо Габриэлли и с итальянского Э. Дж. Костелло] (New York: Dorset Press, 1957). Я могу отрекомендовать оба этих перевода как профессиональные и весьма информативные.

О событиях в Италии и Провансе я узнавала из хроники Салимбене де Адама, монаха-францисканца, современника Людовика, Маргариты, Карла Анжуйского и Беатрис Прованской. Салимбене так же знаменит, как Матвей Парижский, и не менее остроумен. Он пересказывает множество непристойных анекдотов, для которых, к сожалению, не нашлось места в книге. Они передают вкус того времени, что не часто встречается в учебниках по истории. Помимо того, что Салимбене был очевидцем, он очень старался описать характеры людей с разных сторон, отчего наблюдения его становятся весьма правдоподобными и глубокими. Впрочем, он любил приводить длинные цитаты из Писания, а потому пробраться через его хронику нелегко, но его проницательные суждения стоят затраченных усилий.

Другой хронист, чьими трудами я пользовалась, описывая события в Италии и Провансе, звался Джованни Виллани. Он начал свою хронику в 1300 году, несколько позже событий, но она является основным источником сведений о Раймонде-Беренгере V, четырех королевах, Карле Анжуйском, Манфреде и Конрадине, и других. Данте, создавая «Божественную комедию»,полагался на сообщения Виллани, и если тот был хорош для Данте, то хорош и для меня.

Хотя ниже я привожу избранную библиографию, здесь мне хочется упомянуть о некоторых дополнительных источниках на случай, если мое повествование пробудило у кого-то интерес к подробностям. В первую очередь я многим обязана авторитетной, содержательной биографии Элеоноры Прованской, написанной Маргарет Хоуэл (Howell).Это исследование отличается необычайной дотошностью. От автора не ускользнул ни один документ, касающийся Элеоноры, нет ни единой серебряной ложки или золотого кольца, которые королева приобрела либо подарила, ни единого церковного бенефиция или имения, подаренного ею, ни одного официального постановления, эдикта или приказа, относящегося к жизни королевы и ее многочисленных знакомых, который бы не был объяснен и учтен автором. Хоуэлл удалось блестяще датировать октябрем 1265 года одно письмо от Маргариты к Генриху, которое медиевисты неверно датировали октябрем 1235 года. Трудно представить, чтобы в будущем кому-то из ученых удалось усовершенствовать ее достижения.

Не могу сказать того же о единственной биографии Маргариты, которую мне удалось разыскать – работе Жерара Сивери (GerardSivery).Она именуется «интерпретацией» – с таким термином я прежде не сталкивалась, но, судя по книге, он означает побольше предположений, поменьше исследований. Жизнь Маргариты заслуживает намного более глубокого и конкретного исследования. Биографий Санчи или Беатрис Прованской не существует ни на каких языках.

Биографии мужей всех сестер многочисленны, но сильно различаются по качеству. Самый содержательный (и трогательный) рассказ о жизни Генриха III содержится в двухтомном труде знаменитого историка из Оксфорда Ф. М. Поуика (Powicke): «King Henry III and the Lord Edward: The Community of the Realm in the Thirteenth Century»[ «Король Генрих III и лорд Эдуард: объединение государства в XIII веке»]. (Oxford: Clarendon Press, 1947). Точно так же детальное и объективное жизнеописание Людовика IX содержится в книге: Saint Louis: Crusader King of Franceby Jean Richard. [Жан Ришар, «Людовик Святой: крестоносный король Франции»]. Я использовала издание этой работы, подготовленное под редакцией Саймона Ллойда (Simon Lloyd) и в переводе Джина Биррелл (Jean Birrell) (Cambridge University Press, Editions de la Maison des Sciences de l’Homme, Paris, 1992), к несчастью, так и не вышедшее из печати.

Существующие биографии Ричарда Корнуэлльского (Н. Денхольм-Янг) и Карла Анжуйского (Жан Денбабен) адекватны, но и только, еще есть место для более детализированного и глубокого исследования этих двух личностей.

И наконец, я должна рекомендовать изданную в 1974 году книгу Юджина Д. Кокса: Eugene L. Сох The Eagles of Savoya: The House of Savoya in Thirteenth-Century Europe[ «Савойские орлы: Савойский дом в Европе тринадцатого столетия»] как работу несравненного ученого. Автор исследовал жизнь всех савойских дядьев четырех сестер, а также их матери, Беатрис Савойской, и деда с бабушкой, Томаса и Маргариты Савойских. Тщательная и объемная работа пролила свет на многие факты, ранее никем не замеченные и важные.