Текст книги "Четыре королевы"

Автор книги: Нэнси Голдстоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Глава XX. Кризис

Хотя Симон очень быстро проскользнул обратно в Париж, Генрих и Элеонора все же узнали о его тайном визите в Англию. Вскоре после его возвращения Генрих, сомневаясь в честности побуждений Симона и беспокоясь, не натворил ли граф бед в его отсутствие, официально отказался от переговоров. Королевский кортеж, сильно сократившийся из-за болезни, начал неспешное путешествие домой. Оно заняло добрых два месяца, поскольку пятидесятипятилетний король решил остановиться и посетить по пути святыни Реймса, чтобы вознести благодарности за выздоровление его и Эдмунда. Только в декабре они с Элеонорой отплыли в Англию. Но и тогда Генрих еще был так слаб, что супруги и не пытались сразу добраться до Лондона и провели Рождество 1262 года в своей резиденции в Кентербери.

Тем временем в ноябре вооруженное сопротивление власти короны началось в Уэльсе, где гнездились самые могущественные и независимые из баронов королевства. Возмущенный отказом Генриха от клятвы, Ллевелин, один из ведущих баронов, собрал войско и начал занимать чужие замки, включая те, что принадлежали Эдуарду. Король, будучи слишком слаб, чтобы само стоятельно справиться с внутренними беспорядками, направил срочный вызов сыну, который находился в Гаскони, занимаясь там делами правления. «К этим делам ты должен отнестись с величайшим вниманием, – писал Генрих своему первенцу. – Ныне не время для лени или юношеского разгула. То, что Ллевелин надменно отвергает мир, который обещал поддерживать с нами, задевает и тебя, ибо я старею, а ты в самом расцвете мужества; и все же, подстрекаемый кое-кем в моих владениях, он осмеливается так поступать!» [109]109
  Уэльс – область, где преобладало кельтское население, не покоренное до конца ни саксами, ни норманнами – постоянно оставался источником нестабильности для правителей Англии. Еще в начале XIV века эта проблема не была решена, хотя Эдуард I, сын Генриха III, значительную часть жизни провел в походах против Уэльса. Между землями Уэльса и собственно Англии располагалась пограничная Валлийская марка, бароны которой («лорды Марки»), осознавая зависимость от них королей, всегда жаждали особых привилегий. В ранние века Уэльс был отдельным королевством, и хотя потерял полную независимость, королевский род пользовался почетом и влиянием, из него то и дело являлись вожди очередных восстаний, возмущений и т. п. Упомянутый в тексте Ллевелин ап Гриффит был не просто «одним из ведущих баронов», а как раз происходил из этого рода. В описываемое время лорды Марки поднимались против Монфора, а Ллевелин согласился помочь Монфору в обмен на признание им его титула и обещание закрепить за ним все земли, которые Ллевелин захватит в ходе войны. Какие бы преимущества ни принес Монфору этот союз, сделанные им большие уступки Ллевелину подорвали его отношения с другими баронами. (Прим. перев.).


[Закрыть]

Эдуард, взяв отряд наемников, помчался домой и в феврале 1263 года уже был на месте, чтобы защитить свою собственность. Он совершил несколько рейдов в Уэльс, но ущерб уже был нанесен. От королевского режима потянуло душком глупости и бессилия, и это поощрило врагов на дальнейшие шаги. «Король утратил силу, Эдуард еще не нашел себе друзей; один состарился, другой был слишком молод», – так заметил историк из Оксфорда сэр Морис Поувик.

Симон де Монфор все рассчитал верно. В апреле 1263 года граф Лестер, внемля призыву нескольких молодых, более воинственных магнатов, возвратился в Англию из Франции, чтобы возглавить мятеж. Сыновья Симона де Монфора и Генрих Альмейн, сын Ричарда, были в этом кругу наиболее заметными фигурами. Участие Генриха Альмейна на ранних этапах мятежа причинило немалое беспокойство королю римлян, которому пришлось снова забыть о нуждах приобретенного им королевства, чтобы защитить свое достояние на родине.

В мае Симон и его сторонники собрались в Оксфорде и решили в одностороннем порядке повторно поклясться в соблюдении Провизий. Все, кто отказался бы дать клятву, подлежали изгнанию из Англии, а их собственность – конфискации. Собравшиеся дворяне дали обет защищать Провизии до смерти. Был выделен небольшой отряд дружинников, которому поручили начать насильственное внедрение ультиматума и подавление оппозиции.

Никто не сомневался, кого граф Лестер и его товарищи намереваются изгнать. К высоким речам реформаторов и благородным идеям представительного правления примешивалась явно менее альтруистическая мечта – избавиться от хорошо устроившихся в королевстве иностранцев. При этом на собрании в Оксфорде все благополучно забыли, что одним из этих «хорошо устроившихся» является сам Симон де Монфор. Но ни одна группа иностранцев не была настолько на виду, ни одна не пользовалась таким предпочтением и почестями, как компания савояров и провансальцев, друзей и родственников, которые составляли опору власти Элеоноры в Англии.

Симон де Монфор четко представлял себе, кто, собственно, будет его истинным противником в начавшейся схватке. «В это время Симон де Монфор, предводитель баронов, разорял имения приверженцев короля, особенно кровных родичей королевы, которых она привлекла в Англию», —отметил один английский хронист. Когда граф повел в поход свою армию, он напал не на короля, но на королеву.

Войско у Симона было небольшое, но крепкое, и мятежникам удалось, нанеся несколько молниеносных ударов, устрашить значительную часть приверженцев короля. Они начали с того, что похитили епископа-савояра из собора в Герфорде, разграбили его земли, а самого бросили в темницу в замке одного из участников мятежа. Оттуда они напали на замок в Глостере. Было ясно, что они продвигаются к Лондону. Симон выслал вперед гонцов с требованием, чтобы Генрих возобновил свое обещание придерживаться Провизий, и с угрозами гражданам Лондона, если они не поддержат мятежников. Власти города, боясь Симона и его банды намного сильнее, чем стареющего сюзерена, согласились стать на сторону баронов и дали клятву верности Провизиям.

Генрих, Элеонора, Ричард и Эдуард (с его иноземными рыцарями) укрылись в лондонском Тауэре и устроили совет. Мнения семейства разделились между Ричардом, который предлагал мирное урегулирование спора с графом (что в данном случае означало капитуляцию) и теми (Элеонора и Эдуард), кто предпочитал вступить в бой. Генрих прислушался к жене и сыну, и они приняли рискованный план. Днем 29 июня Эдуард с несколькими товарищами отправился в Темпл, где королевская семья, как большинство знати и крупнейшие купцы, хранили свою казну, якобы для того, чтобы забрать какие-то драгоценности матери. Однако, оказавшись внутри, молодые люди вытащили из-под плащей молотки, с их помощью сбили замки на железных сундуках с деньгами и вернулись обратно, унеся тысячу фунтов. Затем Эдуард со своими наемниками помчались в королевский замок Виндзор, чтобы занять его и перекрыть путь Симону прежде, чем мятежники достигнут Лондона. Одновременно Эдмунда направили в Дувр, чтобы удержать порт в распоряжении короны – тогда из Франции могли прибыть подкрепления. Джон Мэнсел, понимавший, что мятежники в лучшем случае уготовят ему тюремное заключение, также уехал в Дувр, а под его присмотром отбыли дамы – супруги савояров и провансальцев, опасавшихся за свою безопасность. Все они намеревались покинуть королевство.

Мятежники, не желая упустить такую фигуру, как Мэнсел, направили Генриха Альмейна, чтобы тот устроил засаду на королевского советника, бежавшего в Булонь. Но к этому времени у Элеоноры имелась неплохая шпионская служба, она узнала об этом замысле и действовала быстро. В результате не Джон Мэнсел, а Генрих Альмейн попал в засаду, был арестован людьми королевы и брошен в одну из французских тюрем. Эдуард и его рыцари заняли Виндзор, Эдмунд сохранил Дувр, а Джон Мэнсел, в компании встревоженных дам, к которой присоединился и дядюшка Бонифаций (также пришедший к выводу, что сейчас самое время куда-нибудь уехать), благополучно прибыл во Францию. Все они немедленно направились ко двору, чтобы с большой горячностью оповестить Людовика и Маргариту обо всех недавних событиях.

Бароны взвыли и потребовали освобождения Генриха Альмейна. Его арест подстегнул мятежников, они одержали новые победы, что, в свою очередь, увеличило приток к ним свежих сил. Ричард, в отчаянной тревоге за любимого сына, умолил брата отпустить его и примириться с мятежниками. Король, запертый в Тауэре, в смятении и нерешительности, не устоял. 4 июля 1263 года он направил к Симону делегацию, соглашаясь на все его требования. 10 июля он освободил Генриха Альмейна и послал Эдмунду приказ сдать замок в Дувре мятежникам.

Элеонора пришла в ярость. Сдаваться, когда Эдуард держит Виндзор? Лишиться Дувра без борьбы? «Король, опасаясь, что его зажмут в Тауэре силы баронов, пошел на перемирие с ними при участии некоторых малодушных людей, и пообещал соблюдать Оксфордские провизии, но королева, подстегиваемая женской злостью, сделала все, что могла, чтобы предупредить такое его поведение».Видя, что муж ошалел от страха, Элеонора взяла контроль на себя. Оставив Генриха и безопасное убежище в Тауэре, 13 июля она поплыла на лодке вверх по Темзе. Она хотела пробиться в Виндзор к Эдуарду и нажать на сына, чтобы тот продолжал сопротивляться движению Монфора на Лондон, несмотря на слабость отца. Это был дерзкий поступок, вполне в ее характере, и впоследствии Эдуард прославился храбростью именно такого типа.

Она добралась до Лондонского моста, но тут ее заметили пешеходы. В Лондоне было неспокойно. Со дня на день ожидали прихода Симона де Монфора с войском, и горожане, хотя и подтвердили свое намерение следовать Оксфордским провизиям, не были уверены, что приспешники Симона не попытаются все-таки наказать их за то, что они поначалу поддерживали дело короны. Слухи о том, что королева пытается убежать, возбудили их. Ведь именно Элеонору все считали зачинщицей противостояния с реформаторами – а значит, по мнению лондонцев, она и была ответственна за надвигающуюся беду. «Толпа городской черни собралась намосту, под которым ей предстояло проплыть», – сообщает хронист. Враждебно настроенные горожане «осыпали ее оскорблениями и проклятиями, а когда она приблизилась, стали швырять комья грязи и камни в ее ладью».Лодка была маленькая и не могла бы выдержать длительную атаку; было ясно, что пройти под мостом королева и ее спутники смогут лишь с большим риском. Элеонора вдруг поняла, что попала в ловушку, и их жизни подвергаются реальной опасности.

Ее спас мэр Лондона, который, независимо от политических взглядов, инстинктивно понимал, что негоже стоять сложа руки и смотреть, как толпа расправляется с королевой Англии. Рассказывают, будто Элеонора пыталась возвратиться в Тауэр, и Генрих отказался ее впустить, но это представляется маловероятным. В любом случае мэр проводил королеву и ее спутников к епископу Лондонскому, который гарантировал ей безопасность и предоставил собственное жилье. Именно там находилась Элеонора, когда Симон де Монфор меньше чем через неделю триумфально вступил в город и захватил власть над Англией.

Так как Генрих публично признал все условия мятежников, реформаторы позволили королю и королеве беспрепятственно удалиться в Вестминстер. Но их мучения только начались. Баронский совет был восстановлен с большой помпой и начал издавать приказы. Один из людей Симона был назначен хранителем большой печати Генриха и пользовался ею от имени короля. Так, 20 июля большой печатью скрепили указ, разъяривший беспомощных короля и королеву: всем рыцарям, обязанным службой Генриху, предписывалось собраться первого августа, чтобы атаковать замок в Виндзоре. Поскольку Виндзор все еще находился в руках Эдуарда, наличие печати на документе означало, ни больше ни меньше, что король приказывает напасть на собственного сына. Эдуард вскипел, но ему ничего не оставалось, как сдать крепость и отпустить иностранных рыцарей, которых бароны отконвоировали на побережье. Унижение, пережитое в те дни Эдуардом и его матерью, лишило графа Лестера всяких шансов на то, что кто-нибудь из членов королевской семьи перейдет на его сторону и будет сотрудничать с мятежниками. С влиянием Симона де Монфора на Эдуарда было покончено.

Когда Мэнсел и другие беглецы высадились во Франции, Людовик и Маргарита с ужасом выслушали их рассказы о пережитом; когда же за ними последовало известие о том, как обошлись с Элеонорой на Лондонском мосту, они решили помочь загнанным в угол родственникам. Первым делом следовало вызволить супругов из рук преследователей. Людовик и Генрих, поддерживавшие тайную переписку, устроили это весьма ловко. Согласно Парижскому договору, Генрих держал Гасконь как фьеф от французского короля, и потому Людовик попросту приказал ему, как своему вассалу, прибыть в Булонь 23 сентября 1262 года, в сопровождении семьи и некоторых баронов.

Симон де Монфор не мог себе позволить проигнорировать вызов Людовика. Если они с Генрихом не появились бы в Булони в назначенный срок, Людовик мог счесть необходимым ради защиты чести своего вассала-короля собрать армию и вторгнуться в Англию. Но кроме того, кажется, что Симон, чья вера в собственные способности никогда не угасала, рассчитывал убедить Людовика и Маргариту в законности своих действий – как-никак, те были его близкими друзьями, сочувствовали графу и его жене и многократно помогали в прошлом. Поэтому и он, и другие реформаторы согласились отпустить Генриха и Элеонору во Францию в обществе представителей баронства во главе с самим Симоном. Они поставили единственное условие: Генрих, Элеонора, Эдуард и Эдмунд должны возвратиться к началу октябрьской сессии парламента.

Мы не знаем точно, как представлял себе Симон встречу в Булони, но она точно прошла не по его замыслам. Граф столкнулся с разгневанными родичами: в первом ряду выступали Маргарита, Элеонора и Беатрис Савойская. Против Симона и двух церковников, которых он взял с собой для моральной поддержки, выступили также дядюшка Пьер, дядюшка Бонифаций и Джон Мэнсел. Делу Симона отнюдь не пошло на пользу, когда Джон Мэнсел указал, что вся его собственность, отобранная реформаторами, перешла к одному из четырех сыновей графа Лестера.

Хотя Элеонора на этих встречах дала полную волю чувствам и с удовлетворением убедилась что мать, сестра и дядья встали на ее защиту, она заметила, что красноречие Симона де Монфора оказало определенный эффект на Людовика и кое-кого из французских дворян. Она была достаточно умна и понимала, что опасность еще далеко не позади. Они пообещали возвратиться в Англию к октябрьскому парламенту – то есть у них было всего несколько недель, чтобы справиться со своими делами в Булони. Этого времени не хватало на то, чтобы собрать отряд иностранных наемников для сопровождения короля в Лондон, как в прошлый раз.

Элеонора обратилась к Маргарите за помощью, и королева французская написала брату Людовика Альфонсу де Пуатье, спрашивая, не может ли он что-то сделать. Возможно, у него есть корабли (подразумевалось – и люди), которые Генрих и Элеонора могли бы нанять примерно в середине октября? Альфонс, явно не желавший ввязываться в семейную свару, ответил – извините, ничего такого нет. Тогда две королевы посоветовались и решили, что не стоит возвращаться в Англию всей семьей. Соответственно, когда Генрих и Эдуард отбыли на октябрьское заседание парламента, Элеонора и Эдмунд остались во Франции, чтобы поддержать сочувствие к Генриху при французском дворе – и, самое главное, собрать войско для вторжения в Англию. К этому моменту Элеоноре уже было наплевать на то, что она пообещала баронам. Королева Англии не намеревалась позволить графу Лестеру выпросить мир или спастись при помощи краснобайства от наказания, которое тот заслужил, оскорбив ее саму и ее семью.

Для королевы не было иного решения, иного возмещения за несчастья короны, кроме вооруженной борьбы.

Похоже, что Генрих, убежденный Эдуардом, наконец согласился с нею. Сочувствие к пострадавшему королю во Франции в сочетании со всеобщим осуждением поступков Симона укрепило его дух, и он возвратился в Англию, готовый сражаться за свои права. Когда стало ясно, что бароны, собравшиеся на октябрьский парламент, не спешат восстанавливать королевские прерогативы, Генрих отреагировал, удалившись вместе с Эдуардом в Виндзорский замок. Там к ним присоединилась группа вооруженных сторонников.

Это проявление скрытого сочувствия к Эдуарду и королю явно заставило Симона де Монфора приостановиться. Граф и мятежные бароны все еще удерживали Лондон, но пока Симон завлек только молодых, нестойких магнатов; он не знал, насколько глубоко укоренилось чувство верности королю в стране. После того, как в конце июля Эдуарда принудили сдать Виндзор, он был волен ездить по стране, куда хотел, и воспользовался этим, чтобы заручиться поддержкой дворянства.

Наследный принц был во всех отношениях привлекательным молодым человеком, обладал волей к победе и обаянием, и к началу октябрьской сессии парламента он достиг понимания с частью баронов Уэльса (правда, не с Ллевелином). Эдуард также поработал над другом своего детства, Генрихом Альмейном; сын Ричарда вдруг припомнил, как когда-то любил своего кузена – и перешел на его сторону. Меру горечи, с какой Симон воспринял эту измену, можно определить по его ответу на уверения Генриха Альмейна, что, несмотря на смену настроения, он никогда «не поднимет оружия» против графа. «Милорд Генрих, – отпарировал Симон, – я почитал не ваше оружие, но то постоянство, которое надеялся обрести в вас. Уходите и забирайте свое оружие. Оно меня не страшит».

Но, видимо, его все-таки что-то страшило, поскольку в ноябре 1263 года граф неожиданно сдался на уговоры и согласился вынести свои разногласия с Генрихом III еще один, последний раз на суд Людовика. Он даже поклялся подчиниться постановлению короля французского, каким бы оно ни было. Письма, содержащие это известие, были подписаны представителями всех основных партий и отправлены с гонцом во Францию. Обе стороны пользовались одними и теми же выражениями:

«Знайте, что мы официально вверяем в руки государя Людовика, преславного короля французского, наше дело касательно провизий, ордонансов, статутов и всех прочих принятых в Оксфорде обязательств, и всех раздоров и разногласий нынешних и прошлых, вплоть до дня праздника Всех Святых [1 ноября 1263 года], с баронами нашей державы и их с нами [версия Генриха], с нашим господином преславным королем Англии и его с нами [версия баронов], по поводу вышеуказанных провизий, ордонансов, статутов и всех прочих принятых в Оксфорде обязательств».

Людовик согласился стать третейским судьей, и в течение следующих двух месяцев, пока воюющие стороны ждали известий из Франции, королевство Англия застыло в странном, тревожном состоянии то ли шаткого мира, то ли замершей войны.

Лишь 23 января 1264 года Людовик наконец принял решение. Оно было обнародовано в Амьене [110]110
  Амьен – город в северной Франции, в 120 км от Парижа, в долине реки Соммы, столица провинции Пикардия. Название самого города происходит от одного из важнейших галльских племен – амбианов. Считается, что именно у ворот Амьена поделился своим плащом с нищим святой Мартин. В Амьене расположен собор Богоматери, самый высокий (42,3 м) и большой (около 200 000 м ²) готический собор Франции. (Прим. перев.).


[Закрыть], в присутствии Генриха и Элеоноры; Симона де Монфора не было – он сломал ногу, упав с лошади, и приехать не мог. Людовик постановил:

«Во имя Отца, и Сына, и Святого духа, нашею властью повелеваем отменить и лишить силы все провизии, ордонансы и обязательства, как бы они иначе ни назывались, и все постановления, кои из них проистекли либо были ими вызваны; ибо папа в своих посланиях уже давно объявил их отмененными и недействительными, и мы постановляем, чтобы и король, и бароны , вкупесо всеми, кто готов принять данный компромисс , и ктотак или иначе был обязан соблюдать их, полностью отказались и освободились от них».

Далее король французский указывал, что вся собственность короны, равно как и ее сторонников, включая замки, должна быть возвращена, и Генрих «будет впредь свободно назначать и увольнять людей, учреждать и упразднять должности по собственной воле», начиная с юстициария до шерифов. Любой из бежавших иноземцев должен получить возможность безопасно возвратиться, а их собственность должна быть восстановлена; за Генрихом же признавалось право брать на службу каких угодно чужеземных дипломатов, солдат или родственников по желанию.

Это решение, получившее название «Амьенский ультиматум», представляло собой полное оправдание позиций короны. Все действия Симона де Монфора и его баронов были отвергнуты и отменены в самых холодных выражениях. Граф Лестер проиграл.

И в этом случае мы не можем сказать, насколько Элеонора и ее семья инспирировали данный приговор Людовика. Несомненно, принятие «Амьенского ультиматума» оправдало решение Элеоноры остаться во Франции вместе с Пьером и Бонифацием Савойскими и Джоном Мэнселом и добиваться правды самостоятельно. И добивалась она активно, согласно хронисту из Тьюксбери, который обвинял Элеонору в поражении баронов. Людовик, писал он, был «обманут и введен в заблуждение змеиной хитростью и речами женщины – королевы Англии».

Людовик действительно был обманут, но не Элеонорой. Он принимал решение в интересах мира. Вместо этого он спровоцировал войну.

Сторонники Симона де Монфора в Англии были ошеломлены. Очевидно, когда они соглашались принять суждение французского короля, им не приходило в голову, что они могут и проиграть. Известие о суде немедленно вызвало враждебную реакцию, особенно среди низших слоев джентри [111]111
   Мелкие землевладельцы, обладающие дворянским титулом. (Прим. ред.).


[Закрыть]и местных администраторов, которые не участвовали в принятии решения о передаче дела Людовику. Им вовсе не хотелось отдавать с таким трудом добытые политические и экономические преимущества только из-за того, что какой-то иноземный король вмешался и сказал, что так надо. Город Лондон и Пять портов, – конфедерация прибрежных городов, растянувшаяся от Гастингса до Маргейта и включавшая главный порт в Дувре – также поклялись бороться за графа и Оксфордские провизии; они зашли так далеко, что отказались пустить Генриха в королевство. В Уэльсе начались вооруженные столкновения: Ллевелин вместе с двумя сыновьями Симона де Монфора воспользовался отсутствием венценосной семьи, отбывшей в Амьен, чтобы разграбить имения тех баронов, которые оказали поддержку Эдуарду.

Генрих, Элеонора и Эдуард еще в Амьене приготовились к борьбе и разделили между собою роли. Генрих и Эдуард в феврале отплыли в Англию, чтобы собрать и возглавить войско тех баронов, которые поддержали приговор Людовика и встали за корону против Симона де Монфора. Элеонора осталась во Франции с Пьером Савойским и Джоном Мэнселом, чтобы дополнительно собрать отряд иноземных наемников для вторжения с побережья. Перед отъездом Генрих поручил жене и двум доверенным советникам продать коронные драгоценности (которые он еще в 1261 году отослал Маргарите на сохранение – королева Франции поместила их в прецептории тамплиеров в Париже), а также использовать деньги, все еще выплачиваемые Людовиком по Парижскому договору, на покупку солдат, судов и снаряжения.

Прибыв в Англию, Генрих не смог проникнуть в Лондон и устроил ставку в Оксфорде, откуда созвал всех рыцарей страны, обязанных ему службой. Эдуард сразу направился в Уэльс, где собрал своих сторонников и прогнал сыновей графа Лестера, и лишь затем свиделся с отцом в Оксфорде. Ричард Корнуэлл, его сын Генрих, уже примкнувший к лагерю короля, и братья Лузиньяпы также поспешили явиться к Генриху. К 8 марта под рукою короля собралась большая армия; из Вестминстерского аббатства тайком доставили королевский штандарт, и устрашающий дракон, шитый золотом по алому шелку, с длинным огнистым языком, трепеща на ветру, взвился над колонной, изготовившейся к бою. Англия официально начала войну сама с собой.

Партия короля одержала первую, очень важную победу. По настоянию Эдуарда Генрих повел армию на Нортхэмптон, который удерживал второй сын Монфора, Симон-младший. Горожане Нортхэмптона, видимо, не слишком стремились сражаться против законного государя, поскольку стены города были взломаны почти мгновенно. Замок захватили так быстро, что Монфор-младший не успел бежать и был взят в плен. Воодушевленные успехом, королевские войска направились на север и северо-запад, укрепляя свои фланги.

Поражение при Нортхэмптоне нанесло мятежникам серьезный удар. Военный успех зависит от настроения войск не меньше, чем от численности и вооружения, и к началу апреля баланс сил переместился в лагерь короля. Но граф Лестер, ветеран многих кампаний, опытный тактик с наследственной военной жилкой, понимал, что нужен быстрый ответный удар. Все еще ковыляя на сломанной ноге, он собрал в Лондоне своих сторонников. Остро ощущая, насколько у него меньше сил, чем у короля, и помня, что многие из его подчиненных, молодые и полные энтузиазма, не имеют никакого опыта, он был вынужден зачислить в ряды бойцов граждан Лондона. Как и Генрих, он потребовал доказательств верности со всех лондонцев старше двенадцати лет. Он разжигал их страсти и подстрекал к беззаконию. Затем он вывел из города этот неиспытанный в бою и не слишком воинственный контингент и повел на бой.

Генрих между тем сосредоточил свое внимание уже не на севере и западе Англии, а на Пяти портах на восточном побережье – их все еще удерживали мятежники, а эти порты были крайне нужны для успешной высадки отряда наемников, который собирала Элеонора. Симон направился на юг, навстречу ему. К 11 мая обе армии сошлись в Сассексе, примерно в пяти милях от Ла-Манша. Там трое епископов, сочувствующих делу графа, произвели дежурную попытку примирения (королевские солдаты посмеялись над ними), затем последовал формальный вызов мятежникам от имени Генриха. Процесс, начавшийся шестью годами раньше на большом съезде парламента в Оксфорде, достиг завершающего этапа – не в английском суде, не во дворце иноземного государя, но на глинистом коровьем пастбище близ сонного городка Льюэс.

Битва началась очень ранним утром 14 мая. Симон де Монфор, отчаянно пытаясь обрести хоть какое-то преимущество, выстроил свое войско еще ночью, быстро и бесшумно провел через лес и занял единственную возвышенность в этом месте – холмик неподалеку от стен городка. Там он стал лагерем и незадолго до рассвета устроил весьма возвышенную церемонию, посвятив в рыцари нескольких молодых офицеров. Затем он отдал распоряжения, произнес зажигательную речь, сравнивая своих молодцов с воинами-крестоносцами, и велел трубить сигнал «К оружию!».

Он застал королевское войско врасплох – зная о своем численном превосходстве, он провел вечер за выпивкой в честь ожидающей его победы. Как написано в позднейшем насмешливом стишке:

 
Так, лихие, веселые, пили они,
И вином допоздна распалялись
И в постели легли, и видать не могли,
Как сэр Саймон со всею дружиной своей
Вверх по склону холма поднимались.
 

Однако Эдуард быстро поднял своих людей и изготовился к бою. Симон поначалу послал наверх необученных лондонских ополченцев, и когда эти зеленые новички-пехотинцы увидели Эдуарда и его благородную кавалерию, выстроенную против них в боевом порядке, они очень поспешно развернулись и дали деру. Эдуард и его конники погнались за ними, рассчитывая уничтожить противника. Лондонцы ударились в панику, рассыпались кто куда по всей долине, поэтому Эдуарду и его отряду понадобилось немало времени, чтобы выследить их всех.

Это была фатальная ошибка. Многочисленность армии – преимущество лишь тогда, когда вся она одновременно находится на поле боя. Поскакав за лондонцами, прямо в западню, Эдуард оставил отца и Ричарда, которые оба не славились воинскими умениями, и тем пришлось выдерживать напор основных сил Симона. Генрих, судя по рассказам, дрался отважно – под ним убили одного за другим двух коней, и он снова садился в седло – но король римлян совсем скис, и его нашли прячущимся на мельнице. К тому моменту, когда Эдуард вернулся, им оставалось только сдаться.

«Сего года мая 14-го дня… случилась смертельная битва между королем Генрихом и Симоном де Монфортом и баронами , – записал некий монах из Льюэса, видимо, очевидец события. —И вышло так, что большая часть королевского воинства полегла между заутреней и полуднем. Король получил много ран от мечей и булав… так что едва ушел живой, а брат его Ричард, король Германский, вскоре был пленен. Эдуард, сын короля, был приведен к Симону де Монфорту как заложник, и многие из величайших мужей Англии, державшие сторону короля, пострадали от ран на голове и на теле, даже и до смерти, числом же таковых павших было 2700, больше или меньше. А случилось все это в Льюэсе, близ мельницы, где он спасал свою шкуру».

Битва под Льюэсом решила все. К вечеру 14 мая 1264 года Симон де Монфор стал правителем Англии.

Элеонора, ожидавшая во Франции, вскоре услышала ужасную новость: силы короля полностью рассеялись; тысячи погибли или ранены; муж и старший сын стали пленниками мятежников; Симон де Монфор и небольшая группа баронов захватили власть. Хроника Бери-Сент-Эдмундс сообщает, что «королева Англии, находившаяся за рубежом, сильно горевала, услышав, как сложились события».Элеонора, по природе оптимистка, особенно в отношении военных действий, должно быть, полагалась на прочность оказываемой королю поддержки и численное превосходство его войска. Она не могла ожидать поражения таких масштабов.

Однако у нее не было времени ни на причитания, ни на догадки. Элеонора помчалась к Людовику и Маргарите в Париж просить заступничества за мужа. Вместе с нею они обратились к папе с просьбой повлиять на Симона де Монфора, чтобы тот отпустил Генриха и Эдуарда и обеспечил безопасность всем заложникам. Понтифик, потрясенный дерзостью взбунтовавшихся баронов, отправил в Англию одного из своих самых старших и доверенных советников, которому предстояло наследовать после него папский престол уже в следующем году, с заданием добиться мирного урегулирования между королем и графом. Папский легат был снабжен официальными бумагами с угрозой отлучения и интердикта Симону де Монфору и его сторонникам, если они не вернутся к рассудку.

Вмешательство папы представляло, несомненно, некий прогресс в этом деле, но еще одно вынужденное соглашение, которое потом можно будет проигнорировать или нарушить, Элеонору не устраивало. Королева хотела вторжения. Она уже почти собрала полк в дополнение к войску короля, когда разразилось несчастье под Льюэсом; теперь она удвоила усилия. Она знала, что единственный способ спасти Генриха и Эдуарда – это собрать такую армию наемников, которые одолели бы силы графа Лестера. Сводные братья короля, Лузиньяны, спаслись после битвы под Льюэсом, и Элеонора подавила свою ненависть к ним, чтобы вместе с ними и Пьером Савойским набрать необходимых людей.

Как всегда, все упиралось в деньги. Элеонора придумала, откуда их взять. Она снова уговорила Людовика выдать авансом следующую часть выплат по Парижскому договору, а когда и этого не хватило, Элеонора продала ему права на три английских епископства еще за пять тысяч фунтов – с условием что Генрих сможет их выкупить, когда будет восстановлен на престоле. Она сбыла коронные драгоценности, которые раньше Маргарита отдала на хранение в парижский Тампль, за тысячу фунтов и потом одолжила деньги от своего имени у флорентийских банкиров; она даже обратилась к Энрике Кастильскому, брату жены Эдуарда, и он ссудил ей 2500 марок под гарантию Пьера Савойского. Дядюшка Пьер также сделал займы под залог своих имений, чтобы помочь Элеоноре финансировать военный поход.

Имея в руках средства, Элеонора принялась приобретать суда и солдат. Она воспользовалась правами ее сына в Гаскони, приказав тамошним рыцарям, обязанным ему военной службой, собраться во Фландрии с людьми и оружием, и даже уговорила своего гневливого дядю Гастона Беарнского прийти к ней на помощь. Сводные братья Генриха привели отряды из Пуату, Сен-Поль пришел со своими, и вояки из Фландрии также ответили на ее призыв. Вся семья (за исключением Беатрис Прованской и Карла Анжуйского, которых подозревали в том, что они сочувствуют смутьянам по каким-то своим соображениям) собралась вокруг Элеоноры, и каждый сделал для нее все, что мог.