Текст книги "Четыре королевы"

Автор книги: Нэнси Голдстоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Другим поводом к очернению тулузских графов было попустительство ереси. Оба они, и отец, и сын, без всякого сомнения, были католиками – но, в отличие от Прованса, на их земле еретиков было намного больше, они составляли очень значительную часть населения, и преследовать, изгонять их – значило разорить города, поместья, разрушить торговлю и ремесла, поскольку еретики по закону подлежали изгнанию, а их дома – разрушению до основания. Требования религии на территории Лангедока не перевешивали соображений политических и экономических, вдобавок это происходило на фоне свойственной всему югу веротерпимости. Отлучения, которые со всех сторон сыпались на графов, старого и молодого, давно потеряли религиозный характер – это было средство политического и психологического давления, и отец с сыном провели много лет, зажатые меж двух огней, лавируя между необходимостью хранить верность своим подданным и отбиваться всеми средствами от упорного и сильного врага.

Наблюдая за всем происходящим по другую сторону Роны, граф Прованса, добрый католик, решил, что будет правильнее стать на сторону северян.

А Раймонд VII, потеряв некоторую часть своей территории по Парижскому договору, не мог придумать ничего лучшего для восстановления материальной базы своей власти, как обратиться в сторону Прованса. Для этого у него, с его позиции, были некоторые основания.

Приведем характеристику ситуации из книги Николая Осокина «История альбигойцев и их времени» (стр. 663–664) ^[124]

[Закрыть]:

«Раймонд Беренгарий, последний граф Прованса, в первое время был полноправным феодальным государем в своей богатой, свободной земле. Он ничем не нарушал старых традиций своего дома. Он довольствовался почетом, присягой, доходами от своих вассалов и городов, а во всем прочем предоставлял их самим себе. Иначе нельзя было поступать с такими городами, как, например, Марсель и Арль, которые снабжали полудикую Францию и даже Англию мануфактурными изделиями Италии и Востока, хлебом, пряностями и оружием. Капиталы со всех сторон стекались в эти общины, корабли которых составляли целые флотилии… и консулы которых были богаче могущественных государей. Симон Монфор загнал Раймонда Беренгария в Арагон. Беренгарий вернулся… и снова объявил себя государем. Но его характер уже изменился, он стал заносчивым, надменным с подданными. [В этом сказалось арагонское воспитание, им полученное – A.H]. Желая войти в доверие к французам, Беренгарий вместе с ними осадил Авиньон. И с феодалами, и с консулами он начал обходиться иначе.

[…]

В борьбе с первыми он был счастлив, потому что его феодалы были разрознены и ссорились между собой, но

общины [городские коммуны – А.Н.] оказали ему решительное сопротивление. Они поняли, что их государь хочет быть неограниченным господином… Они составили лигу, куда вошли Марсель, Арль, Тараскон, Тулон, Ницца.

[…]

Раймонд Беренгарий потребовал покорности; ему отказали и дали понять, …чтодобрые города дают ему средства для существования в вознаграждение за то, что его предки некогда проливали кровь за их отцов… Но у городов не было войска, каждая община должна была защищаться отдельно. Раймонд Беренгарий, вступив в сделку с Арлем, кинулся на Ниццу и изменой овладел ею. Потом он осадил Марсель. Но не с его силами было сладить с такими горожанами, дух которых закалился в морских опасностях и которые еще не знавали, что такое рабство. Пока граф осаждал Марсель, Арль отложился от него, послал марсельцам помощь, а Ницца прогнала его гарнизон.

Раймонд VII рад был воспользоваться этими стеснительными обстоятельствами своего соседа. Он объявил ему войну и заставил снять осаду Марселя. Чтобы помириться, Раймонд Беренгарий обещал графу Тулузскому в супруги свою дочь…»

Раймон-Беренгер был человеком средиземноморской культуры, он не испытывал никаких симпатий к законам и нравам северной «Галлии», хотя и вынужден был подстраиваться к ним из политических соображений. Он предпочитал отдать дочь за графа Тулузского, чтобы на этом навсегда покончить с враждой, и ходатайствовал перед папой Иннокентием IV о расторжении предыдущего брака Раймонда VII – что вполне могло получиться, поскольку этот папа благоволил Раймонду и способствовал возвращению в его руки отнятого ранее графства Венессен. Точнее, таково мнение французских историков – автор книги считает, что это благоволение было результатом подкупа, но мы не можем однозначно доказать ни одну из точек зрения.

Иннокентий IV, сбежав от Фридриха II в Лион, собирался отлучить его под защитой французских рыцарей. Оба графа, тулузский и прованский, поехали на собор, чтобы поделиться своими голосами с кардиналами. За это папа отблагодарил Раймонда VII, позволив расторгнуть предыдущий брак. Первоначально, за несколько лет до того, предполагалось, что невестой станет Санча. Договоренность о заключении брака с Санчей была достигнута при встрече в Монпелье, в присутствии короля Арагона Хайме I, сына Педро II и, соответственно, племянника обоих графов. Но к описываемому времени ее уже выдали замуж. Потому графу Тулузскому предложили руку Беатрис. Она была объявлена невестой графа тулузского на том же соборе, в присутствии столь почтенных свидетелей, как сам папа и Балдуин, император Константинопольский. На наш взгляд, это указывает на достаточную значимость этого факта, выходящего за рамки чисто семейные.

Крепкий союз между двумя основными сеньорами Юга (при том, что с принадлежащей двоюродному брату Раймонда VII Аквитанией отношения также были дружескими) означал бы серьезную угрозу мечтам Севера о господстве. Увы, Бланка Кастильская наверняка прекрасно это понимала, а потому сделала все возможное, чтобы обратить ситуацию на пользу своему сыну. И обстоятельства сложились иначе.

Раймонд-Беренгер был младше Раймонда VII лет на пять, но умер раньше. Перед смертью он подтвердил свое распоряжение о Беатрис и направил в Тулузу посла с просьбой поспешить в Прованс и там немедля устроить свадьбу. Но в это время назначенные умирающим регенты и его жена уже вступили в переговоры с королевой Франции. «Бланка Кастильская давно… искала расположения матери невесты и смотрела на своего угрюмого Карла, четвертого сына, как на будущего владетеля Прованса».(Осокин, стр. 666). Картина, как видим, своими оттенками несколько отличается от той, которую рисует автор книги.

Добавим к ней еще один штрих: иногда ссылаются на то, что у Раймонда Тулузского был слабый и лицемерный характер; но чем, как не лицемерием, является тогда поведение регентов Прованса, включая милую даму Беатрис-старшую, которые не отказывали графу, одновременно ведя переговоры с Бланкой? Ситуация графа Тулузского была бедственной: у него, отец которого в 1195 году в честь свадьбы с Жанной велел засеять поле золотыми монетами, даже не оставалось средств на свадьбу. И он обратился к своей кузине, к Бланке – и как родич, и как вассал. Она обещала помочь со средствами как раз в то время, когда сын ее Карл уже выезжал со свитой, чтобы жениться на Беатрис. В Средние века политика делалась не менее грязными способами, чем она делается сейчас; любопытно было бы узнать, как подобные поступки уживались в душах Бланки и Людовика с их искренним благочестием?

Графы Прованса, как мы уже упоминали, издавна считались вассалами императора. Раймонд-Беренгер V оставался вассалом Фридриха II еще и потому, что тот был женат на родной сестре его отца, Констанции. Иметь такого отдаленного сюзерена, который не станет вмешиваться во внутренние дела домена, было выгодно. Кстати, точно так же поступили графы Тулузские, веками формально считавшиеся вассалами короны Франции. Но в сложившихся обстоятельствах Раймонду-Беренгеру показалось лучше заключить союз с королем Франции. К этому союзу примкнули 15 его вассалов, из них 9 были очень слабы в военном отношении.

Несмотря на бедствия, причиненные крестоносцами землям Прованса, добрый католик Раймонд-Беренгер примкнул к походу Людовика VIII против еретиков, вместе с ним осадил свой же город Авиньон, вошел в него с боем и принес полную присягу королю Франции: «Они отдали себя, всех баронов и людей своих, и всю землю свою в полную волю возлюбленного господина своего Людовика, преславного короля французов, и принесли ему вассальную присягу по французскому обычаю».Император отправил гневное письмо папе с жалобой на дерзость Людовика VIII, вторгшегося под религиозным предлогом в его владения, но наказать графа Прованского не мог – вассалы имели право менять сюзеренов. А Раймонд-Беренгер заодно привел к подчинению давно непокорный Авиньон – ему также религия предоставила удобный предлог решить свои политические дела.

Немудрено, что император Фридрих II был недоволен политикой графа Прованского. Борьба с еретиками в его глазах благовидным предлогом не являлась. В 1239 году в Кремоне он издал указ, согласно которому Раймонд-Беренгер объявлялся «всеобщим врагом и преступником», обвинялся в измене и изгонялся из империи. Соответственно, он лишил графа всех фьефов, которыми тот владел как его вассал, конфисковал все, в том числе и графство Форкалькьер, и отдал его Раймонду VII Тулузскому.

Разумеется, такой указ можно было осуществить только вооруженной силой. Граф Тулузский уже несколько лет как прекратил военные действия, но приговор императора позволил ему снова взять в руки оружие. По его поступкам в тот момент трудно назвать его слабым, жалким или трусливым. В январе 1240 года он переправился через Рону близ Авиньона (на свою территорию), вошел на земли графства Прованского и быстро оттеснил войска Раймонда-Беренгера. Тот попросил помощи у французов, находившихся поблизости с 1226 года, но граф Тулузский их с легкостью разбил. Затем он приготовился к осаде Арля, в чем ему помогали марсельцы – прислали на кораблях запасы оружия и осадные машины…

Вот так и шли параллельно, однако постоянно пересекаясь, жизненные пути двух властителей Юга. Уроженцы одной земли, люди одной культуры и языка, одной веры, оба они хотели сохранить свою власть, но принимали решения каждый по своим причинам. Решительный Раймонд-Беренгер счел возможным ради независимости Прованса пойти на сделку с северянами, наивно полагая, что единоверцы, рыцарственные сыновья короля французского, благородная и благочестивая королева-мать не обманут его, уважат его последнюю волю, и все будет хорошо. Нерешительный Раймонд VI Тулузский, увидев в самом начале альбигойского крестового похода, что юный виконт Тренкавель не желает заключить с ним союз, пошел на то, чтобы подвергнуться унизительной процедуре покаяния, согласился даже войти в состав крестоносного войска – но одновременно лично разведал силы крестоносцев и отдалил угрозу, нависшую над Тулузой, больше чем на год. Его сын, пойдя на столь же тяжелое унижение, спас свой домен, свою власть и обеспечил народу передышку перед новой яростной вспышкой освободительной войны. У них всех, куртуазных рыцарей, еще сохранялась вера в какие-то рыцарские кодексы. Тем не менее Раймонды намного лучше графа Прованского поняли, что для противника кодексы давно перестали существовать, осталась лишь их пустая видимость. Они лавировали, петляли, давали обещания и нарушали их – не нарушили только присяги, данной своим подданным, защищая их всеми отпущенными им силами.

Счастливый в семейной жизни Раймонд-Беренгер лишился сыновей, а дочери, по сути, предали его – во всяком случае, младшенькая, любимая. Несчастливый Раймонд VII, по сути, отдал свою единственную дочь в заложницы королю Франции. После его смерти завещание, оставленное им, было чуть-чуть подкорректировано; он оставлял Тулузу «дочери и мужу ее» – а законоведы Бланки и Людовика Святого доказали, как дважды два, ссылаясь на законы Севера, что покойный ошибся: следовало, разумеется, читать «мужу дочери». Вот и все. Этого хватило, чтобы Тулуза, как созревшее яблоко, скатилась в подставленные руки короля. Как отнеслись к завещанию Раймонда-Беренгера V, хорошо показано в книге. Прованс пал не от военного захвата – от жесткого и точного расчета Бланки, от искреннего убеждения Людовика Святого, что Господь наделил его правом вершить судьбы земель и народов, не стесняясь в средствах – и от честолюбивого желания младшего брата затмить старшего.

В обоих случаях результат был один: Прованс достался одному брату короля, Лангедок – другому, обе эти земли были скручены, обобраны, лишены возможности идти по собственному пути развития. Настал конец блестящей культуре, свободомыслию, терпимости и свободе торговли. Началось превращение Франции в великую державу…

* * *

Дальнейшие судьбы Прованса и Лангедока складывались по-разному. Прованс больше никогда не пытался вырваться из-под опеки Франции. Он так и остался прекрасным краем, по преимуществу сельскохозяйственным, а в последние сто лет приобрел славу всемирного туристического рая и знаменитого курорта. Лазурный берег, Ниццу и Марсель знают все. Но вне пределов этих густонаселенных, урбанизированных мест по-прежнему тянутся виноградники, оливковые рощи, маленькие деревушки, стоят на холмах полуразрушенные замки, и население говорит на своем языке, давно уже ставшем чисто разговорным. Однако в 1793 году именно из города Марселя вышел батальон революционных волонтеров, который принес в Париж песню, написанную в Страсбурге – на севере Франции, – ставшую (и остающуюся до сих пор) гимном Французской республики.

Лангедок боролся и бунтовал до 1244 года. После падения Монсегюра и еще нескольких еретических твердынь, после смерти графа Раймонда VII он притих и пригнулся под игом инквизиции, свирепствовавшей почище крестоносцев или морового поветрия. Добродетельный король Людовик выслушивал стоны и жалобы своих новых подданных и терпеливо разъяснял им, что еретики виноваты сами, а инквизиция – дело богоугодное. Подданные терпели долго, но в XVI веке именно здесь угнездилась и окрепла новая «ересь», ставшая отдельной религией – гугеноты, протестанты кальвинистского толка. Снова пустели католические церкви, снова толпы громили монастыри и убивали монахов, а в Тулузе католики и гугеноты взаимно резали друг друга, вторя Варфоломеевской ночи Парижа. В 1632 году Лангедок восстал в последний раз и с тех пор не представлял проблем для централизованной власти.

Тулуза же сохранила от прошлого лишь несколько церквей, да еще дух учености – в наши дни там работает один из крупнейших университетов Франции, ряд серьезных научно-исследовательских институтов, там сосредоточена аэрокосмическая промышленность, и Тулузу называют «региональной столицей». На гербе ее, на алом поле, все еще блестит золотой крест, похожий на цветок – герб графа Раймонда VI, у которого в родном городе не нашлось даже могилы – отлученный от церкви, он так и не удостоился погребения…

Еще некоторое время графство сохранялось как административная единица. Но в конце концов очередной король Франции, Иоанн II, присоединил графство Тулузское к землям французской короны грамотой от июня 1351 года.

Потомки не забывали своих графов. На Юге писались биографии, статьи, исследования, опровергались измышления средневековых – северных – летописцев. Никто не утверждает, что они были «идеальными» людьми, эти два Раймонда. Но они были отнюдь не худшими для своего времени и последними, кого народ Лангедока и Прованса мог назвать «своими» владыками.

В заключение приведем две цитаты.

«27 сентября 1249 года Раймонд VII умер. Его тело повезли по Гаронне через Тулузу, через все его владения и родовые земли, половина которых уже не принадлежала ему при жизни. Народ стекался к городам, через которые тянулась погребальная процессия. Он оплакивал некогда любимого государя и, забывая все его недостатки, помнил одно – что с ним вместе он хоронит свою независимость и свою национальность. Каковы бы ни были личные слабости графа, он заслужил симпатию уже тем, что вытерпел за народ весь позор побежденного и пал лишь после долгой борьбы за независимость страны. Каждый житель этих земель знал, что государь их был поставлен в самое безвыходное положение и порой вынужден был делать то, что противоречило побуждениям его сердца. Как было его не любить народу, когда их связывало общее несчастье?»

[Осокин].

А вот мнение провансальского историка о Раймонде-Беренгере:

«Судьба подвергла испытанию его характер, дни его протекали в заботах. Всегда в движении, в трудах, он не имел ничего общего с теми негодными государями, которые восходят на трон лишь затем, чтобы испробовать мягкость его подушек. Наш граф понимал, какие обязанности накладывает на него высокое происхождение, и обладал способностями, чтобы справиться с ними. Он преодолел множество препятствий, одолел множество врагов, большую часть своих предприятий он довел до успешного завершения; он восстановил исчерпанные финансы, поощрял все полезные начинания и любил литературу и искусству ничуть не меньше, чем главные свои дела. К несчастью, он ввязался в войну против альбигойцев, чтобы ослабить Тулузский дом и лишить его возможности вредить своему дому. Простим ему – будем снисходительны к человеческим слабостям, ибо их искупают хорошие качества; его недостатки были недостатками века, а достоинства были его собственными, достоинства редкие и высокой пробы. Народ из века в век называет его в числе добрых государей. Торжественный голос народа заставляет умолкнуть фальшивые восторги льстецов и воздает справедливость у гроба сильных мира сего».

[Огюстен Фабр, «История Прованса», стр. 123–124].