Текст книги "Прииск «Безымянный»"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Глава 8. Неизвестный Брукс

Первый раз за последнее время на душе у Фёдора было спокойно. Приятно было сознавать, что он познакомился с девушкой, разделяющей его взгляды. В лице Ани появился серьёзный оппонент, проверяющий его внутренний мир на прочность.

Через неделю Закатов пригласил Фишкина посмотреть свои материалы. Зная, как тот дорожит каждой минутой рабочего времени, Фёдор с места в карьер заговорил о проблемах, возникших с площадью работ.

– Вадим Викторович, уже нужно заканчивать проект, а я до сих пор не могу определиться со своим районом. По данным предшественников наметить перспективную площадь практически невозможно.

– Почему же это невозможно? – улыбнулся Фишкин – Я тебе её показал и, насколько помню, ты её вынес на свою топооснову, а потом перенёс на ватман.

Для того чтобы выделить эту площадь, Фишкину потребовался не один день. В редкие минуты он признавался себе сам, что это итог его огромного практического опыта и научного предвидения, без которого невозможно сделать открытие. В своё время он горел этой проблемой, мечтая открыть новое месторождение, но у руля оказались другие, не принимавшие его, тогда ещё молодого специалиста, всерьёз. И кто знает, как завершилась бы та работа и сложилась бы его судьба, если бы он стал ответственным исполнителем темы. С того времени при одном только упоминании о древнем золоте у него начинался внутренний зуд.

– Тогда давай ещё раз посмотрим. Афанасий, подай, пожалуйста, ту карту. – Он ткнул на подоконник. – Да вот она, перед твоими глазами, рядом с бланковкой.

На длинном листе ватмана была вычерчена геологическая карта с коричневыми горизонталями и голубой гидросетью, а на ней проведены жирные линии, ограничивающие площадь района работ с вынесенными аномальными пробами предшественников. Чтобы точно привязать пробы, сначала их выносили на детальную топографическую карту, а потом переносили на другую карту или копировали на кальку. Участок Фишкина был довольно протяжённым, поэтому его перенесли с двух среднемасштабных карт-километровок на один лист.

– Вот твоя площадь. – Вадим Викторович карандашом обвёл вытянутый в длину прямоугольник и посмотрел на Закатова.

– Вы меня не поняли, – заёрзал тот на стуле, – я имел в виду совсем другое. По целому ряду признаков эта площадь не подходит для наших работ. Если учесть, что эта работа в некотором роде опытно-методическая, то её надо выполнять методически грамотно.

– Во, даёшь! А мы что, делаем её безграмотно? Нам захотелось поиграть в геологов, и мы изображаем их из себя. Так сказать, в бирюльки играем.

Фишкин всегда всё делал основательно, и прежде чем на что-то решиться, многократно просчитывал различные варианты. Только после этого он приступал к претворению замысла в жизнь. Так же Фишкин писал геологические отчёты. Иногда процесс осмысления информации длился протяженное время, и тогда, не находя себе места, он разгуливал по длинному коридору экспедиции или пропадал в курилке. Зато, как только приходил к единственно верному решению, садился за письменный стол и работал безвылазно.

– На той площади, которую вы предлагаете, провели чуть ли ни детальную разведку, а золота никто в глаза ещё не видел. Его не установили ни в одной пробе, и авторы всех отчётов дали отрицательные заключения на предмет её золотоносности, а мы собираемся туда выходить.

– Ну, кто, например? – спросил Фишкин. – Назови хоть одного.

– Миронов.

– Ух, скажешь тоже, Миронов! Да его работа такая древняя, что о ней можно даже не вспоминать. Тоже мне, нашёл авторитет! Миронов, видишь ли, поставил на ней крест. Что же он там, интересно, сделал? Шлиховал, наверное?

– И не только. Несколько проб проанализировал пробирным анализом на золото и серебро, и, кстати, по всем методам поисков получил отрицательные результаты. Разве этого мало? Я думаю, вы зря утрируете – Миронов сделал всё, что мог: он исследовал район, провёл поисковые работы. Не его беда, что он не получил положительных результатов. Просто там пусто, и теперь после его отрицательного заключения выходить на ту площадь с поисками золота, по меньшей мере, несерьёзно.

– Серьёзней не придумаешь.

Решающим доводом для выделения Фишкиным этой площади послужили литературные материалы по геологическому строению Африканского и Канадского щитов, на которых были открыты крупные месторождения золота. Сопоставив свой разрез пород, с разрезами известных месторождений, он пришёл к выводу, что они очень похожи, и, следовательно, являются потенциально золотоносными.

– Для этого должны быть какие-то веские аргументы, – давил на Фишкина Закатов. – Вот попробуйте сейчас объяснить членам научно-технического совета, почему именно там нужно искать золото, а не где-нибудь в другом месте! Меня же никто не поймёт. В лучшем случае посоветуют ещё поработать с фондовыми материалами, а могут и вообще завернуть проект.

Вадим Викторович помахал указательным пальцем, и Фёдор замолчал в ожидании его обоснованных доводов. Именно их ему часто не хватало, чтобы принять какое-то решение, но в этот раз он был полностью уверен в своей правоте.

– Не торопись, аргументы у нас есть. Главный – это наличие разреза пород, относимых к зеленокаменным поясам, сопоставимого с зарубежными. Они детально нами описаны. В одном производственном отчёте приведены все фактические материалы и там же даны их разрезы. Кроме того, есть две статьи, опубликованные в приличных научных изданиях, в которых указаны те же доводы. Я тебе их давал.

– У меня есть эти статьи, – подтвердил Фёдор. – Я их давно проработал. Но кроме фактуры по составу разрезов, там ничего нет. Этих материалов недостаточно, чтобы рекомендовать вашу площадь для поисков золота. Такой, как Федорчук, только посмеётся и скажет: «Молодой человек, вам надо почитать учебники. Вы всё забыли, чему вас учили в школе. Где ваши критерии поисков? Я их здесь не вижу».

Берестов прыснул со смеху, стул под ним закачался. По лицу Фишкина пробежала едва заметная усмешка. Николай Романович Федорчук слыл принципиальным и часто необоснованно жёстким специалистом, способным перевернуть всё с ног на голову. Поэтому его побаивались и старались обходить стороной.

– Что-то в этом, несомненно, есть, – почесал бороду Фишкин, – не спорю. Но это, Фёдор, ещё не всё: в шлихе на водоразделе рек Догдо и Тумул установлен один знак золота. Вот тебе и прямой признак золотоносности, о котором ты говоришь. Теперь никакой Федорчук тебе не возразит.

– Я знаю об этой пробе, но она же за пределами нашей площади и неизвестно что там за породы. Вот посмотрите на карту.

Жёлтый кружок, о котором говорил Фишкин, обозначал шлиховую пробу и стоял среди розового поля гнейсов, намного южней жирной линии, оконтуривающей выделенную площадь.

– Это, Федя, продолжение той же структуры, которая прослеживается на сотни километров. Вот, видишь, она здесь пошла на юго-восток.

– Структуры, сложенной другими породами? Это же гранитогнейсы.

На геологической карте было видно, что на севере строение пород отличалось от того, что было южней. Вадим Викторович молча кивнул, поглаживая седеющую бородку. От этого она стала заострённой в подбородке, похожей на клин.

– Ну, если ты так хочешь, мы ненамного увеличим площадь твоих работ. Протянем её до этого водораздела, и тогда эта проба окажется в твоём контуре. Ну что, так будет лучше?

Прямо на глазах Закатова площадь выросла в длину, и жёлтый кружок оказался в замкнутом контуре. Это был хитрый ход Фишкина, исчерпавшего все аргументы. Но неожиданно для него Закатов предложил поставить работы на севере этой структуры в бассейне реки Курунг, там, где были прямые признаки золотоносности.

Глава 8.1. Неизвестный Брукс

Главной зацепкой, из-за которой Закатов хотел ставить работы в бассейне реки Курунг, послужил отчёт неведомого ему Брукса. В начале 1950-х годов его партия проводила изучение огромного района, протянувшегося на десятки километров в междуречье Чары и Олёкмы. Как и многим другим, с золотом геологам не повезло: на первый взгляд, ни промышленных россыпей, ни рудных месторождений, даже малейших перспектив на открытие золота они не установили.

Не найдя ничего интересного в тексте отчёта, Закатов хотел его сдать в геологические фонды, но в последний момент ещё раз посмотрел геологическую карту. На ней были вынесены результаты проведённых поисковых работ. Разноцветные кружочки разбегались почти по всем речкам и мелким ручейкам.

Кое-где они забирались к вершинам гор, а за водоразделами скатывались в широкие долины рек или в заболоченные впадины. Было видно, что геологи добротно опоисковали свою площадь, а шлиховые пробы отбирали даже там, где не было воды для их промывки. Это значило, что двадцать килограммов рыхлого материала, необходимого для промывки шлиха, они несли до первого ручья. И таких проб Закатов насчитал несколько десятков.

Тут его внимание привлекли три шлиховые пробы, стоявшие друг за другом по долине какой-то совсем не приметной речушки, протекавшей северней его района. В них геологи установили золото. Кружки, обозначавшие эти пробы, были покрашены не привычным жёлтым цветом, каким обычно показывали золото на картах, а красным, поэтому сразу не бросались в глаза, и Фёдор не обратил на них внимания. Может при чертежница перепутали краски, а может, так задумал сам автор. Этого теперь никто не знал. Внимательно перечитав отчёт, Закатов нашёл пропущенное описание.

«В трёх шлихах, отобранных в русловых отложениях реки Курунг, кроме золота, был обнаружен шеелит (трехокись вольфрама), не встреченный ранее нигде. При определении в лабораторных условиях он люминесцирует голубым цветом, разлагается в соляной кислоте. Источник этого минерала не найден».

Далее шло краткое описание золота, найденного в этих же шлиховых пробах. Так было принято: на каждый рудный минерал минералоги давали полную характеристику, потому что после них его мог уже никто никогда не увидеть. Результаты минералогических анализов предназначались исполнителям, которые сами решали как ими распорядиться. Часто в отчётах приводились сухие данные, но нередко попадались обстоятельные заключения, составленные на их основании.

«Всего было найдено четыре золотины, – писал Брукс. – В шлихах номер 122 и 123 – по одной, в шлихе номер 124 – две. Золото мелкое, размером менее одного миллиметра, золотистого цвета. Все золотины практически не окатаны, форма неправильная, преимущественно вытянутая. На гранях одной золотины копьевидной формы видна штриховка. Её наличие может свидетельствовать о том, что она совсем недавно вынесена из материнской породы. Что это была за порода, сказать пока не представляется возможным. К сожалению, золотины были обнаружены в лабораторных условиях, поэтому в связи с завершением геологоразведочных работ площадь возможного сноса, дренируемая рекой, в ходе полевых работ не заверена».

Закатов поднял глаза. Будто, чего-то испугавшись, тревожно заколотилось сердце, кровь прилила к лицу. Спрятав в чемодан отчёт, он вышел на улицу. Во дворе из бортового УАЗа выгружали корзины с бутылями кислоты для лаборатории, из котельной слышались крики рабочих, затеявших ремонт.

«Надо же, чуть не пропустил такой отчёт! Впредь надо быть внимательней. В трёх шлихах четыре золотины. Неплохо! И описание приличное, но лучше бы этот Брукс привёл химический состав золота. От того, какая у него морфология, конечно, не считая степени окатанности, мне ни холодно и не жарко. Хотя, чего удивляться, в то время не было такой аналитической базы, какая сейчас, так что надо радоваться тому, что имеем».

О перспективности опоискованной площади Брукс отзывался не самым лучшим образом. Текст его заключения Закатов переписал слово в слово, как было в отчёте, и теперь время от времени перечитывал:

«На основании проведённых нами работ считаем, что на данном этапе исследований площадь бесперспективна на золото».

Такое категорическое заключение предшественников часто ставило крест на проведении последующих поисков, поэтому многие исполнители старались не давать в своих отчётах подобных выводов. Нередко в заключении можно было увидеть безобидное определение «малоперспективный», или более расплывчатое «возможно», «вероятно». Иногда такая формулировка служила последней соломинкой, за которую можно было зацепиться, чтобы продолжать работы.

«Вот тебе на! Нашли не окатанное золото, а площадь бесперспективна. Почему же так сурово! Ну, хотя бы написали что-нибудь вроде того, что площадь проведённых работ требует доизучения или что-то в этом духе. Видать, этот Брукс был прямым мужиком, считал, что против фактов не попрёшь».

От прочитанного на душе у Закатова стало тоскливо: захотелось захлопнуть тетрадь и больше к ней не возвращаться. Однако такое состояние продолжалось недолго.

– Это мы ещё посмотрим: перспективна эта площадь или нет! Рано ставить крест. А находки Брукса – это очень серьёзная заявка на открытие! Несколько проб с золотом подряд на коротком отрезке долины реки! Это как раз то, что я ищу. Ничего подобного по всей территории ни у кого не было.

– Вот там и надо ставить поисковые работы, – в очередном разговоре с Фишкиным сказал Фёдор. В какой-то момент он хотел поведать о своих переживаниях по поводу проб Брукса, но подумал, что его личные мысли и предчувствия не имеют отношения к делу. – Этот участок попадает в северную часть структуры. Правда, с породами пока также непонятно.

– Ну что ж, работай, – махнул тот рукой. – Только надо побыстрей заканчивать проект. Время поджимает, Федотов уже дважды справлялся, сказал, чтобы ты поторопился.

Все сроки, отпущенные на проект, уже давно прошли, и главного геолога стали беспокоить из геологоуправления. Однако понимая всю сложность стоявшей перед Закатовым задачи, Федотов не давил, спуская всё на тормозах.

«Интересно, кто же такой этот Брукс? – в последнее время постоянно думал Фёдор. – Что за самородок такой, откуда взялся? Почему именно он нашёл эти мелкие золотинки, а не кто-то другой. Ведь после него на этой площади прошли среднемасштабные поиски, при которых отобрали и проанализировали проб намного больше него. И ведь никто ничего не определил, в пробах даже нет „следов“ золота. Самое невероятное, что шлихи отбирали в тех же местах. Шеелит нашли, а золота не видели.

Просто заколдованный круг какой-то! Можно подумать, будто нечистая сила так его спрятала, чтобы никогда не открыли. Ну не мог же Брукс, в конце концов, просто так вынести эти пробы на карту. Так сказать, приписать. Нет, это исключено, – твёрдо решил Фёдор. – Раньше такое не пришло бы даже в голову – тогда всё делали на совесть».

Глава 9. В тайге

Когда Иван очнулся, день клонился к закату и заметно похолодало.

«Сколько же я пробыл в забытьи? – подумал он, растирая закоченевшие руки. – Может, час, а может, два».

Рядом, будто предупреждая об опасности, тревожно шумела река. Пересилив себя, Иван пошёл за дровами, разжёг костер. Дым поплыл над берегом, опустился к воде. Вырвавшееся пламя обдало жаром, жизнь возвращалась в его тело. Теперь жизнь надо было вдохнуть в тела своих товарищей. Вскипятив чай и попоив раненых, он отправился рыбачить. Когда он набирал воду, увидел стайку хариусов, стоявших на струе, и понял – это спасение. Рыбалка была его страстью, пришедшей из детства. Ещё будучи подростком, он ловил рыбу в небольших горных речушках, потом в могучих сибирских реках и вот теперь оказался на одном из многочисленных притоков Алдана – реке Бурхале, спускавшейся с высоких гор.

Вырезав длинное удилище, Иван привязал к нему леску с крючком. Крючок закрыл клоком курчавых волос, отрезанных ножом из интимного места, и обмотал их яркой ниткой. Спрятавшись за камнем, он сделал заброс. Мушку понесло по течению, запрыгав на струе, она скатилась в тихую заводь. Тотчас последовала атака, и он выдернул извивавшегося хариуса. Крупная рыба упала на гальку. Схватив хариуса, Иван быстро снял с крючка. Тугое сильное тело рыбы забилось в его руках. Развивающийся спинной плавник хариуса был сказочно красив и чуть не доставал хвостового плавника, по всему телу были разбросаны бурые пятнышки. Положив рыбу на гальку, Иван сделал очередной заброс и снова удача. К его удивлению хариус ловился не хуже, чем летом, и был даже жирней. Когда все поднялись, их ждал сюрприз: возле огня томился полный котелок ухи. У костра было тепло, трещали дрова, вверх летели искры.

– Ну, ты молодец! – молодой человек первый раз за всё время услышал похвалу Сенькина. – Теперь мы с голоду не умрём. Можно будет продержаться только на одной рыбе, а тут ещё и брусники полно.

– Значит, хариус никуда не ушёл, здесь и будет зимовать, – со знающим видом сказал подполковник Свиридов. – Обычно до сентября он скатывается вниз по течению и стоит в глубоких ямах. Стало быть, река не мелкая и хватает корма.

После еды настроение поднялось, заговорили о последнем переходе и как-то незаметно вернулись к пролетевшему самолёту.

– Надеяться надо только на себя, – сказал майор. – Больше никто сюда не полетит, да и зачем? Раз лётчики увидели наш разбившийся Ли-2 и никого вокруг – стало быть, всё ясно: все до единого погибли. – После недавнего срыва он пришёл в себя и пытался как-то оправдать своё поведение. Но всё же иногда казался странным. – Сейчас люди у нас не в цене, – продолжал майор. – Вон их сколько на Колыме: все лагеря забиты, а их всё везут и везут. Как будто вся страна – одни политические, бандиты и шпионы. Откуда их столько взялось? Вроде ничего у нас не изменилось, а заключённые только добавляются. Поговоришь с каким-нибудь поселенцем – вроде бы нормальный человек. Спрашиваешь, за что сидел, а он и сказать-то толком ничего не может, получается, ни за что человека посадили. Статью пришили и на Колыму, а тут он бесправный, его используют вместо дармовой рабочей силы. Эх, дела! – Он тяжёло вздохнул. – Это все Берия! Это он народ уничтожает. Вот кто наш главный враг…

– Что ты мелешь? – бросил Свиридов. – Причём тут Берия? На Колыму отправляют врагов народа. Среди них есть шпионы, диверсанты, националисты и прочий контингент – это люди, занимавшиеся антисоветской деятельностью и подрывавшие советский строй. Эх, майор, до чего ты докатился! Несёшь голимую антисоветчину. Лучше придержи язык за зубами. Услышал бы твои бредни кто-нибудь дома, сразу закатили бы пятьдесят восьмую и под фанфары ты загремел бы на нары. И не боишься? – спросил он, с живым интересом посматривая на майора.

– А чего мне бояться? Нас всё равно никто не слышит, кругом тайга. Разве, что медведь подслушает.

– Ошибаешься: у нас везде есть глаза и уши, о каждом всё известно. И о тебе соответствующие органы тоже знают. Если не прекратишь, я сам доложу по инстанции о твоих антисоветских разговорах. Будешь знать, как болтать языком.

– Да ладно тебе, подполковник, спустись на землю, – с иронией в голосе сказал майор. – Мы, может, последние часы доживаем на этой Земле, а ты всё блюдешь честь мундира, беспокоишься о партийных устоях. Оглянись вокруг, ведь на свете есть иная жизнь и люди там живут по-другому, не чета нам, а ты её боишься – эту жизнь, боишься, как чёрт ладана, и других туда не пускаешь. Ведь сам, небось, откуда-нибудь из деревни, где были другие порядки. Тебя же дома не учили так жить, как ты живёшь. А ты что делаешь? Мирных людей убиваешь.

– Но, но, потише! – резко дёрнулся Свиридов. – Я к этому не имею никакого отношения. Такие дела решают без меня.

– Ну да, конечно, ты тут ни при чём, святой мне нашёлся. Все вы такие. Хорошо, будем считать, что ты чистенький, ничем ещё не замазанный, – будто смирившись, сказал майор. – Но согласись, нами, русскими людьми, правит грузинско-жидовская шайка, – произнёс он с новой силой. – Сколько людей они извели! – Он закачался из стороны в сторону, видно, не в силах добавить словами. – А за что, скажи мне? Думаешь, за идею? Нет, ошибаешься – ради наживы. Бесплатная рабочая сила зарабатывает им валюту, строит города и электростанции, добывают металл. Главное, обидно, – вякнуть никто не может – всем рот закрыли, всё засекретили. Куда ни плюнь, одни запреты, ничего русскому человеку теперь не позволено.

Подул ветер, пламя огня метнулось в сторону майора, осветив его лицо. Оно было багровым.

– Давай лучше прекратим этот опасный разговор, – предложил Свиридов. – Мы ничего друг другу не докажем и, тем более, ничего не сможем сделать. За нас другие всё уже решили.

Ивану показалось, будто подполковник с чем-то был согласен, но долг службы не позволял ему в этом сознаться.

– Ну что, на этом закончим? – кивнул тот майору.

– Раз не хочешь больше говорить, то не надо.

– Вот и хорошо, я всё списываю на твою контузию и больную психику.

«Ловко он закончил, – подумал Иван. – Майор болен, поэтому и наговорил тут лишнего. Что взять с такого человека! Теперь никто не держит зла друг на друга. Лишь бы всё обошлось без последствий, а то подполковник возьмёт и проявит свою гражданскую позицию. Тогда Синицыну мало не покажется».

– Да, конечно, в таких условиях, когда ты измотан, можно наговорить чего угодно, – будто услышав его слова, стал защищать майора Сенькин, тоже слышавший весь разговор. – Главное в этой трагедии то, что мы остались живы. Вот, что значит судьба! Видно, у нас на роду было написано, чтобы задержаться на этом свете. Повезло нам, товарищи, не сказано! После того, что случилось за жизнь надо держаться. Я думаю, нас будут искать.

– Конечно, будут, – подтвердил Свиридов. – Только не нас, а золото, которое было на твоём борту. Ведь его там почти целая тонна. Наверху теперь знают, где самолёт упал, и, следовательно, уверены, что золото никто не возьмёт. Значит, больше сюда никто не прилетит, а как снег ляжет, пробьют зимник и заберут золотишко. Ради этого золота не только временный зимник протянут, даже постоянную дорогу отсыплют.

«Ничего себе! Тонна золота, – подумал Иван. – Это, значит, его охраняли те мужики-дальстроевцы, а подполковник был у них главным. Стало быть, всё золото числится на нём. Круто! Конечно, нас будут обязательно искать. В нашей стране людей не бросают в беде. Вон полярников спасли, а самолёт Леваневского! Его до сих пор ищут. А тут на борту было столько металла…»

– Это мне надо думать о своей шкуре, – услышал он голос Свиридова. – За то, что я бросил груз, и ушёл с вами в тайгу, по головке не погладят. Если живым останусь, как бы самому не угодить на нары. Могут и к стенке поставить. Наши органы постоянно чистят, да что толку. – Он тяжело вздохнул и толстой веткой застучал по валявшейся палке. Глухие удары разнеслись по лесу. Вдобавок к этому стало слышно, как он цокает языком, видимо, в душе переживая о произошедшем. – Ох, наделал же я дел! – сказал он с сожалением. – Из-за меня семья пострадает. Не надо было уходить от самолёта, и вас я зря отпустил. Сидели бы сейчас в разбитом фюзеляже и ждали своего конца. Зато после смерти из нас сделали бы героев. Ведь мы металл стерегли. А теперь кто мы? Беглецы, спасающие свою шкуру. А кто нас подбил на этот побег? Иван, геолог дальстроевский. Это он самостил нас уйти с места катастрофы. Вот с него и спросят по всей строгости советского закона.

Подполковник нашёл Ивана глазами и кивнул в его сторону головой.

– Да, да, это ты, сукин сын, втянул нас в эту авантюру. Поэтому, если что-нибудь случится – ты за всё в ответе.

«Ничего себе, – вздрогнул парень. Мурашки пробежали по коже. – Оказывается, теперь я буду крайним во всей этой трагедии. Буду виноват за то, что не захотел погибать возле разбитого самолёта и всех убедил выходить к людям, то есть спасать свою жизнь».

– Ладно, ты не волнуйся, я пошутил, – глядя на, изменившегося прямо на глазах, парня, смягчился Свиридов. – Ты молодец, нашёл правильное решение, иначе нам бы всем пришёл конец. Проблемы с властями могут быть только у меня, а ты чист, как стёклышко. И вообще что сделано, то сделано, назад не повёрнешь. Не будем искать вчерашний день, если что…

Он не договорил, впереди что-то зашумело, затрещали ломающиеся ветки и кусты. Можно было подумать, будто кто-то валит лес. «Наверно, ураган», – промелькнуло в голове у каждого, и все с испугом уставились туда, откуда, только что слышался шум.

Посидев в недоумении, Сенькин сказал:

– Не переживай подполковник, мы не дадим тебя в обиду. Я напишу докладную в твою контору, думаю, все меня поддержат. Переживать надо мне. Из всего экипажа я один остался, значит, мне одному придётся за всё отвечать: и за самолёт, и за погибших товарищей, и за пассажиров, и даже за твоё золото, которое было на борту. Чувствую, тут одной объяснительной не отделаться, сразу дело заведут. Ох, жизнь! – тяжело вздохнул Сенькин. – Чего на свете только не бывает! Но я никогда не думал, что такое может случиться со мной.

«Действительно, вот кому надо думать о нарах в бараке, – подумал Иван. – По большому счёту катастрофа произошла по вине экипажа. Хотя, как говорит Сенькин, экипаж не виновен – самолёт был неисправен. А может его перегрузили, – неожиданно возникла у него догадка».

– Даже если не посадят, то с авиацией придётся распрощаться, – тяжело вздохнул пилот, – дорога на аэродром мне заказана. Хотя я буду бороться до последнего. Вот увидите…

Вдруг рядом с ними затрещали ветки, и кто-то стал ломиться к костру. Этот кто-то, видно, был огромным – высоко над ними в темноте вспыхнули два огонька. Подполковник выхватил пистолет и передёрнул затвор. В следующее мгновение из зарослей показался огромный лось. Увидев людей, он на мгновенье замер. Все сидели не шелохнувшись, даже подполковник забыл о своем пистолете. Секунду постояв, лось, ломая бурелом, кинулся обратно в лес.

Всё произошло так быстро, что никто не успел даже опомниться. Впервые Иван увидел огромного зверя прямо перед собой.

– Сколько мяса убежало! – придя в себя первым, с сожалением произнёс Сенькин. – Хватило бы надолго. Ну что же ты не стрелял? – обратился он к подполковнику. – Надо было пальнуть.

Под колючим взглядом пилота тот быстро нашёлся.

– У меня же не ППШ и не карабин, а всего на всего ТТ. С такого расстояния стрелять в сохатого из пистолета – всё равно, что подписать себе приговор. Не дай Господь, я бы его ранил, он бы нас растоптал – лося даже медведь обходит стороной, а ты захотел, чтобы я завалил его из пистолета.

Между тёмных туч появилась полоска звёздного неба. Выглянула и скрылась луна. Звёзды мерцали в ночном безмолвии, будто вселяя надежду в завтрашнем дне.

– Похоже, что за сохатым кто-то гнался, – помолчав, добавил Свиридов. – Вон, как он ломанулся. Мы же его не пугали. Так ведь?

– Наверно медведь, – сказал Сенькин. – Иначе он бы не вышел к костру. Кстати, я видел свежие медвежьи следы.