Текст книги "Песни южных славян"

Автор книги: Автор Неизвестен

Дочери Али-бега Атлагича [446]446
  Переведено по тексту сб. МЮП, с. 397–401.


[Закрыть]

 
Как гяуры [447]447
  Гяуры– неверные. Этот эпитет в боснийских песнях неизменно адресован ускокам.


[Закрыть]Ливно [448]448
  Ливно– город в западной области Боснии.


[Закрыть]разорили,
У Атлагича [449]449
  Атлагич. – Известный род славян-мусульман Атлагичей действительно жил в Ливно. Ряд его представителей принимал участие в XVII в. в войнах с ускоками и венецианцами. В боснийских песнях Атлагич-бег стал собирательным образом отца красавицы-дочери (см. ниже «Омер и Мейрима»).


[Закрыть]двор захватили
И двух дочерей забрали —
Султанию с молодой Мейремой.
Иван-капитан их взял с собою,
В Задар каменный увез с собою.
Мейру он послал в подарок бану,
За море на ровную Мальту,
С Мальты нету пленникам возврата,
Турок не ступал туда ни разу.
Султанию он себе оставил.
С нею жил гяур целых три года,
С нею жил, и сын у них родился.
Грамота приходит капитану,
Чтобы в войско царское собрался,
Иван плачет горькими слезами.
Он войны нисколько не боится,
Плачет, как оставить Султанию.
Иван в войско царское собрался,
Тихо говорит он Султании:
«Султания, глаз моих услада,
Все тебе – и двор и управленье,
Ты приказываешь, тебе служат!»
И отправился в царское войско.
Целый год воевал, не меньше.
Как с войны капитан вернулся,
Он вошел во двор свой белый,
Мать на этом дворе увидел,
Не спросил ее: «Как здоровье?»
А спросил: «Как Султания?»
Ивану мать отвечала:
«Хоть бы не было ее вовсе,
Слуг твоих готова потурчить».
Поднимается он на башню,
Там она намаз [450]450
  Намаз– мусульманская молитва, которую совершают по пяти раз ежедневно в определенное время.


[Закрыть]совершает,
В руках его красная гвоздика,
Бьет ее по лицу он гвоздикой:
«Что ж, молись, ты очей дороже!»
Совершила намаз Султания
И сказала Ивану-капитану:
«Все с тобою было в порядке?»
«Все со мною было в порядке,
Коли я застал тебя дома».
Времени прошло совсем немного,
Султания письмо написала
И послала за море на Мальту:
«Слушай, Мейра, милая сестрица,
Чтоб тебя не обманули, молодую,
Не меняй ты, молодая, веры,
Веру не отдай ты за неверу,
Из турчанки ты не стань гяуркой».
Отвечает Мейра ей на это:
«Султания, сестра дорогая,
Нынче веру я, бедная, сменила,
Три раза я в церковь ходила,
Трем попам целовала руки».
Султания письмо прочитала,
Поняла, о чем сестрица пишет,
Омочила письмо слезами,
И другое письмо написала,
И послала отцу Атлагичу:
«Ах, отец мой, бег Атлагич-бег,
Обо мне ты подумать не хочешь,
Пленников давно отпустили,
Тех, что после меня пригнали,
Я одна в земле гяурской,
Выкупи, отец, меня скорее».
Прочитал письмо Атлагич,
И закапал письмо слезами,
И немедленно пишет другое:
«Султания, дочь дорогая,
Султания, дитя дорогое,
Как тебя выкупить из плена?»
Султания письмо прочитала,
Тотчас же ответ написала:
«Ах, отец мой, бег Атлагич,
Купи ладью из самшита, [451]451
  Купи ладью из самшита… – Далее следует переработанный песенный сюжет: «Молодец под видом купца заманивает девушку на корабль и увозит ее к себе домой» – который известен многим славянским народам и весьма популярен в русской эпической традиции. В описываемом районе действия Боснию отделяет от моря узкая прибрежная полоса, которую в прошлом упорно защищали ускоки. Поэтому увоз Атлагичем дочери по морю представляется алогичным.


[Закрыть]
Загрузи ладью зеркалами
И отсчитывай дни за днями.
Только сорок дней насчитаешь,
Как столкнешь ладью эту в море.
В праздник вербного воскресенья
Каждый влах направляется в церковь,
Все уйдут в монастырскую церковь,
Дома я, молодая, останусь
И приду к ладье твоей к морю
Покупать блестящее зеркало.
Только я взойду на судно,
Сталкивай судно в море».
Прочитал письмо Атлагич,
Купил ладью из самшита,
Загрузил ладью зеркалами
И считает дни за днями.
Только сорок дней миновало,
Он столкнул ладью свою в море,
Доплыл до каменного Задара,
Поставил ладью у Задара.
Увидала Султания молодая,
Послала Кумрию [452]452
  Кумрия – эпический образ служанки во многих боснийских песнях.


[Закрыть]-служанку:
«Пойди к Ивану-капитану
И скажи Ивану-капитану,
Что стоит у берега судно.
Я хочу пойти на море к судну,
Пусть пришлет ключи от укладки».
Иван-капитан так и сделал:
«Пусть берет, сколько хочет, денег,
Что ей мило – пусть все покупает».
Отворила сундук высокий,
Насыпала в карман дукатов,
Ключи оставила Ивану,
Забрала сына Матияша,
Пошла она к морю на судно,
Понесла сына Матияша.
Турки в море столкнули судно.
Посреди синего моря
Дочери говорит Атлагич:
«Брось дитя в это синее море!»
Султания отцу отвечала:
«Если брошу сына Матияша,
То сама прыгну вслед за сыном!»
Слух за слухом, весть за вестью,
Весть пришла к Ивану-капитану:
«Убежала Султания молодая,
Унесла твоего сына Матияша».
Как Иван-капитан то услышал,
На душе его стало тяжко.
Долго думал и вот что придумал,
Написал письмо небольшое
И послал его в каменный Ливно:
«Султания, ты очей дороже,
Замучила тебя какая мука,
Зачем в Ливно каменный ушла ты?»
Султания ему отвечала:
«Иван-капитан, послушай,
Отсчитывай дни за днями,
Только сорок дней насчитаешь,
Выходи на городские стены
И послушай каменный Ливно.
В этом городе стреляют пушки
И вьются праздничные флаги:
Я обрежу сына Матияша». [453]453
  Я обрежу сына Матияша – то есть совершит мусульманский обряд обрезания, равнозначный христианскому обряду крещения, но противоположный в религиозном плане.


[Закрыть]
Письмо пришло Ивану-капитану,
Читает и слезы проливает.
Он отсчитывает дни за днями,
И как сорок дней миновало,
Вышел на городские стены —
Ой, стреляют из Ливно пушки.
В белый двор свой Иван уходит,
И высокий сундук открывает,
И дукаты в карманы сыплет,
И яблоко берет золотое,
А в нем триста маджариев,
И сует себе за пазуху,
И в Ливно каменный едет.
Как приехал в каменный Ливно —
Прямо едет во двор к Али-бегу.
А Кумрия у дверей сидела,
Матияша на коленях держала.
Он полез за пазуху рукою,
Вытащил золотое яблоко.
«На, Кумрия, золотое яблоко,
Отнеси молодой Султании».
Отнесла Кумрия-служанка,
Отнесла золотое яблоко,
Подала молодой Султании.
Только увидала Султания,
Сразу это яблоко узнала.
Входит Али-бег Атлагич.
«Что за турок во двор мой приехал,
Не умеет совершить абдеста, [454]454
  Не умеет совершить абдеста… – Слезы, которые проливал Сенянин и вытирал руками, Али-бег принял за неправильно совершаемый абдест, последовательное омовение рук, ног и лица перед мусульманской молитвой.


[Закрыть]
Лицо мокрое, руки сухие?»
Султания отвечает:
«Ах, отец мой, бег Атлагич,
Иван-капитан приехал.
Словно солнце идет за луною,
Так Иван за своею женою.
Ты спроси Ивана-капитана,
Может, он потурчиться согласен,
Агалук принять [455]455
  Агалук принять – то есть стать агой, владельцем поместья, и войти в круг таких же представительных мусульман.


[Закрыть]в Удбине хочет
И меня оставить женою?»
Спросил Ивана Атлагич,
А Иван того едва дождался:
«Я хочу потурчиться, Атлагич,
Агалук хочу принять я в Удбине
Ради дочери твоей, Султании».
 

Перович Батрич [456]456
  Переведено по тексту сб.: Караджич, т. IV, № 1. Записано до 1823 г. от черногорца Джуры Милутиновича. Черногорский поэт П. Негош датирует эту песню примерно 1700 г.


[Закрыть]

 
Боже милый, великое чудо!
Кто там стонет у Верхней Баняны? [457]457
  Баняна – район западной Черногории, где проживало одноименное племя. До 1878 г. входил в состав Герцеговины.


[Закрыть]
То змея там стонет или вила?
Если б вила – то бы выше было,
Если бы змея – под камнем было.
То не лютая змея, не вила,
Это Батрич Перович [458]458
  Батрич Нерович – один из сыновей Перы Вучичевича, кнеза села Залюти в черногорском районе Цуце, где проживало одноименное племя Цуце. Судя по одному документу, один из сыновей Перы действительно был убит в конце XVII в. герцеговинскими мусульманами («турками»).


[Закрыть]так стонет,
Он в руках у Чорович [459]459
  Чоровичи – известная семья славян-мусульман в Герцеговине.


[Закрыть]Османа.
Богом молит Перович Османа:
«Чорович Осман, мой брат по богу,
Пощади и отпусти на волю,
Вот тебе за это сто дукатов.
Семеро нас Перовичей-братьев,
Дать согласны семь дамасских ружей,
Семь невесток – семь венцов богатых, [460]460
  Семь венцов богатых. – До середины XIX в. женщины тех краев носили на голове гирлянду («низку») серебряных украшений, которые назывались «венцом».


[Закрыть]
А невестка – Радулова Цвета —
И венец и серьги золотые,
Мать-старуха – цуцкишо-рабыню
И сундук с одеждою в приданое, [461]461
  Мать-старуха – цуцкиню-рабыню // И сундук с одеждою в приданое… – По мнению некоторых комментаторов, речь, вероятно, идет о том, что мать Батрича готова отдать свою незамужнюю дочь вместе с приданым.


[Закрыть]
А отец мой, Вучичевич Перо,
Своего коня тебе дарует
И дает в придачу сто дукатов».
Отпустил бы Чорович юнака,
Только черт принес Тупана Панто. [462]462
  Панто Тупан – уроженец с. Тупани в восточной Герцеговине.


[Закрыть]
Тупан Панто говорит Осману:
«Турок Чорович Осман, послушай!
Не пускай ты Батрича на волю:
Он дает тебе большие деньги —
Эти деньги он забрал у турок.
Семь дамасских ружей ты получишь —
Эти ружья сняты с мертвых турок.
Он дает тебе венцы и серьги —
Он ведь полонил снох наших,
И сорвал с них венцы и серьги.
Обещает цуцкиню-рабыню,
Та рабыня – дочь моя родная.
Вот какой ты выкуп получаешь.
Обещает он коня большого —
Раньше этот конь ходил под турком».
Высказал Осману это Панто,
Высказал и выстрелил в юнака.
Пуля в пояс Батричу попала,
Он склонился и души лишился,
На зеленую траву пал Батрич,
Турок голову срубил юнаку.
Весть доходит до села Залюты,
К милому отцу его доходит.
Застонала синяя кукушка
Посреди зимы, совсем не в пору,
В дальнем, небольшом селе Залютах.
То была не синяя кукушка,
Это Перо Вучичевич старый,
То отец о Батриче заплакал:
«Боже милый, великое горе,
Нет у Батрича такого брата,
Чтоб за брата отомстил он турку!»
Утешал отца тут братец Радул:
«Не горюй, не плачь, отец мой милый!
В Юрьев день я отомщу за брата.
Пусть леса оденутся листвою,
А земля травою и цветами,
Соберу я храбрую дружину
И пойду с юнаками в Баняну,
Чтобы мстить за Батрича Осману».
Это время скоро наступило,
Юрьев день уж был не за горами,
Черная земля травой покрылась,
Лес листвой зеленою оделся,
Перович собрал свою дружину
И пошел с юнаками в Баняну.
До Утес-горы дошла дружина
И три белых дня там простояла,
Радул Перович глядел на Гацко, [463]463
  Гацко – герцеговинский район, находящийся северо-западнее Баняны.


[Закрыть]
Все выглядывал Османа, турка.
Как увидел, то признал он сразу:
Самолично Чорович там едет.
Радул говорит своей дружине:
«Братья милые, моя дружина!
Это Чорович Осман там едет,
Вы в траве зеленой спрячьтесь, братья,
Я же лягу посреди дороги.
Подождем мы Чорович Османа,
Вы в него из ружей не стреляйте,
В злого турка Чорович Османа,
Может, бог и счастье мне помогут,
И живым я захвачу Османа.
Если же не захвачу я турка,
Пусть тогда стреляет, кто захочет!»
Залегла в густой траве дружина,
Радул лег посереди дороги,
В это время Чорович подъехал.
Радул Перович вскочил внезапно,
И схватил он Чорович Османа.
Он одной рукой поводья держит,
А другою валит турка наземь.
Повалил в траву Османа Радул,
Подбежали к Чоровичу сербы
И живым Османа захватили.
Чорович Осман их умоляет:
«Радул Перович, мой брат по богу,
Не губи меня ты понапрасну,
Дам тебе я тысячу дукатов,
Двадцать Чоровичей, двадцать братьев,
Двадцать ружей дать тебе желают,
А у братьев двадцать жен-турчанок,
И любая снимет ожерелье,
На котором жемчуг и дукаты,
И убор отдаст из пестрых перьев.
Я же дам тебе коня большого,
В Боснии ты лучшего не сыщешь,
В Боснии, во всей Герцеговине.
Дам седло из серебра литого,
До копыт коня сукном покрою,
Рысий мех поверх сукна наброшу,
Серебром и золотом расшитый!»
Только Раде и заботы мало,
Говорит врагу слова такие:
«Чорович Осман, ох, злой ты турок!
Брат мой, Батрич, тоже откупался,
Ты его не отпустил на волю,
Голову срубил ему с размаху».
Из-за пояса нож вынул Радул,
И отсек он голову Осману.
Голову забрал он и оружье,
Взял себе коня его большого
И домой счастливо воротился.
Только в Черногорию приехал,
В небольшом селении Залютах
Вучичевич Перо встретил сына,
Обнимает и целует в щеки.
Радул у него – полу и руку,
Подал Радул голову Османа,
И промолвил Вучичевич Перо:
«Благо мне сегодня и навеки,
Что дождался я еще при жизни,
Как мой Радул отомстил за брата!»
Попрощался и с душой расстался.
Умер он, душа его спокойна,
Бог в раю ему дал новоселье,
Остальным здоровье и веселье!
 

Дамян-воевода и пандаклийский султан [464]464
  Переведено по тексту сб. БИТ, т. 2, с. 230–232. Записано в районе г. Сливен. Прототипа главного героя болгарские ученые видят в одном из сливенских гайдуков начала XIX в.


[Закрыть]

 
Заехал Дамян однажды
В зеленый дремучий ельник,
В ельник, в густой можжевельник.
С Дамяном триста юнаков,
Семеро лютых боснийцев,
Семь белых юнацких стягов
И три гайдука в дозоре.
Софры [465]465
  Софра (турецк.) – круглый низкий столик, за которым можно сидеть только на земле или на полу.


[Закрыть]разложили юнаки,
Покрыли скатертью белой,
Ставили блюда златые,
Резали белые хлебы,
Сивых кололи барашков,
Жарили мясо баранье,
Красные вина студили,
Уселись поесть да выпить.
Ели они до отвала,
Пили они, сколько влезет.
Вдруг прибыл первый дозорный
И обратился к Дамяну:
«Дамян ты наш, воевода,
Султан снарядил погоню,
Грозный султан пандаклийский: [466]466
  Пандаклийский султан – видимо, правитель с. Пандаклия (ныне Лесково, Старозагорского округа) в юго-восточной Болгарии. Болгары нередко величали «султанами» местных турецких правителей. Именно эти правители обычно снаряжали ополчение из числа местных турок в погоню за гайдуками. И только в исключительных случаях в дело вступали регулярные части турецкой армии.


[Закрыть]
В поле траву сосчитаешь, —
Султанская рать без счета».
Дамян отвечал юнаку:
«Ступай на место, дозорный,
Ступай, охраняй палатки».
И снова Дамян пирует.
Вдруг прибыл второй дозорный
И обратился к Дамяну:
«Вставай, Дамян, поднимайся,
Совсем уж близка погоня:
Листья в лесу сосчитаешь, —
Султанская рать без счета».
Дамян отвечал юнаку:
«На место ступай, дозорный,
Ступай, охраняй палатки».
И снова Дамян пирует,
Печали забыл, тревоги.
Вдруг прибыл третий дозорный
И обратился к Дамяну:
«Не время, Дамян, для пира,
Вставай, Дамян, поднимайся,
Совсем уж близка погоня:
В море песок сосчитаешь, —
Султанская рать без счета,
Живьем нас турки захватят».
Вставал Дамян, поднимался,
Плясать начинал он хоро,
Выхватил тонкую саблю,
Взмахнул он саблей зеркальной,
И закружился с нею,
И закричал он громко:
«Что мне печаль и тревога,
Что мне султан пандаклийский,
Разбойник, пес шелудивый!»
Едва он молвил такое,
Совсем уж близко погоня.
Дамян быстрей закружился,
Налево махнул – полвойска,
Направо – все войско прикончил,
Один лишь султан остался.
И молвил султан Дамяну:
«Дамян, воевода грозный,
Молю я тебя, прошу я,
Голову не отсекай мне,
Одно лишь выколи око,
Одну отруби мне руку,
Одну отсеки мне ногу,
Ходить я по миру стану,
Буду рассказывать людям,
Какой воевода ты страшный».
 

Малый Радойца [467]467
  Переведено по тексту сб.: Караджич, т. III, № 51. Записано от слепца Г. Балача, уроженца области Лика (Хорватия). В оригинале главный герой назван Радоицей. Испытания героя углями и змеей, по всей видимости, перенесены в эту песню из очень популярной баллады о том, как девушка притворилась мертвой и ее испытывал погожий жених.


[Закрыть]

 
Боже милый, великое чудо!
Гром гремит или земля трясется?
Или море рушится на скалы?
Или вилы бьются на Попине? [468]468
  Попина – долина в бассейне р. Лики.


[Закрыть]
Нет, не гром тут, не земля трясется,
И не море рушится на скалы,
И не вилы бьются на Попине,
Это в Задаре [469]469
  Задар. – Этот далматинский город находился под венецианским, затем под австрийским управлением и никогда не принадлежал туркам. Певец ошибся в выборе места действия.


[Закрыть]бьет ага из пушек.
Рад злодей Бечир-ага проклятый,
Что поймал он малого Радойцу,
Бросил гнить в глубокую темницу!
Двадцать бедных пленников в темнице,
Плачут все, один лишь распевает,
Утешает пленников несчастных:
«Вы не бойтесь, братья дорогие!
Бог пошлет на помощь нам юнака,
Тот юнак нас выведет на волю!»
А когда к ним бросили Радойцу,
Вся темница горько зарыдала,
Проклинали пленники юнака:
«Пропади ты пропадом, Радойца!
На тебя одна была надежда,
Что избавишь нас ты от неволи,
Ты же сам в темницу к нам попался
Как теперь нам выйти из темницы?»
Говорит им малый тот Радойца:
«Не печальтесь, братья дорогие!
Завтра утром, только день настанет,
Пусть Бечир-ага придет в темницу,
Вы скажите, что скончался Раде,
Он меня, быть может, похоронит».
Лишь наутро белый день занялся,
Закричали двадцать горемычных:
«Чтоб ты сдох, проклятый Бечир-ага!
Ты зачем подкинул нам Радойцу?
Лучше б ты, ага, его повесил!
Нынче ночью он у нас скончался,
Мы от смрада чуть не задохнулись!»
Отворили турки дверь в темницу,
Выволокли пленника на волю.
Говорит турецкий Бечир-ага:
«Унесите труп и закопайте!»
Но жена Бечир-аги сказала:
«Бог с тобой, не умер этот Раде,
Он не умер, только притворился.
Бросьте вы ему огонь на тело,
Может, курва, он пошевелится».
Бросили огонь ему на тело,
Но юнацкое у Раде сердце,
Не дрожит юнак, не шевелится.
Вновь жена Бечир-аги сказала-.
«Бог ты мой, не умер этот Раде,
Он не умер, только притворился.
Принесите, турки, вы гадюку
Да ему за пазуху засуньте,
Побоится Раде той гадюки,
Может, курва, он пошевелится».
Отыскали турки ту гадюку,
Сунули за пазуху юнаку,
Но юнацкое у Раде сердце,
Не дрожит юнак, не шевелится.
Тут жена Бечир-аги сказала:
«Бог ты мой, не умер этот Раде,
Он не умер, только притворился.
Вы гвоздей штук двадцать принесите
Да забейте пленнику под ногти,
Тут и мертвый дрогнет от мучений».
Вышли турки с двадцатью гвоздями,
Забивают пленнику под ногти,
Но юнацкое у Раде сердце,
Не дрожит юнак, не шевелится.
Вновь жена Бечир-аги сказала:
«Бог ты мой, не умер этот Раде,
Он не умер, только притворился.
Соберите девушек вы в коло,
Пусть придет красавица Хайкуна,
Ей юнак, быть может, улыбнется».
Заманили в коло тех красавиц,
Привели прекрасную Хайкуну,
Вкруг него красотка заходила,
Перед ним ногами заиграла.
Ну и девка, господи ты боже!
Всех она и выше и прекрасней,
Красотой все коло помрачила,
Статным видом коло удивила,
Только звон стоит от ожерелий
Да шумят узорные шальвары!
Как услышал этот шум Радойца,
Левым оком глянул на красотку,
Правой бровью подмигнул девице.
Увидала смех его Хайкуна,
Мигом с шеи сдернула платочек,
На глаза набросила юнаку,
Чтоб другие турки не видали.
Говорит родителю Хайкуна:
«Не бери, отец, греха на душу,
Прикажи предать земле юнака!»
Тут жена Бечир-аги сказала:
«Не копайте пленнику могилу,
Лучше бросьте прямо в сине море,
Накормите рыб гайдучьим мясом».
Взял его Бечир-ага турецкий
И швырнул юнака в сине море,
Но нехудо плавал в море Раде,
Далеко уплыл он от Бечира.
Вышел он на берег синя моря,
Белым горлом крикнул на свободе:
«Ой вы, зубы, белые вы зубы,
Из ногтей мне вытащите гвозди!»
Сел юнак, скрестил у моря ноги,
Двадцать он гвоздей зубами вынул,
Их себе за пазуху припрятал,
Только нет и тут ему покоя.
Только ночка темная настала,
Он к аге пробрался на подворье,
Притаился около окошка.
Сел ага с супругой за вечерю,
Говорит жене своей любимой:
«Ты послушай, верная супруга!
Вот уж девять лет прошло и боле
С той поры, как Раде стал гайдуком,
Не могу спокойно я вечерять,
Опасаюсь малого Радойцы.
Слава богу, что его тут нету,
Что его мы нынче загубили!
Я тех двадцать пленников повешу,
Только дай дождаться до рассвета».
Малый Раде слушает и смотрит,
Глядь – уже стоит он перед агой!
Ухватил Бечира он за горло,
Голову из плеч он вырвал турку.
Ухватил Бечирову супругу,
Двадцать ей гвоздей загнал под ногти,
И пока загнал их половину,
Эта сука душу испустила.
И сказал ей малый тот Радойца:
«Помни, сука, что это за мука!»
Тут Радойца кинулся к Хайкуне:
«Ой, Хайкуна, душенька-красотка!
Ты найди ключи мне от темницы,
Отпущу я пленников на волю!»
Принесла ключи ему Хайкуна,
Вывел Раде пленников на волю.
Говорит Радойца той Хайкуне:
«Ой, Хайкуна, душенька-красотка!
Принеси ключи мне от подвала,
Поищу я золота немного,
Не близка мне до дому дорога,
Надо будет чем-нибудь кормиться».
Отперла сундук ему Хайкуна,
Где горою талеры [470]470
  Талеры – крупные серебряные монеты.


[Закрыть]лежали,
Но сказал ей малый тот Радойца:
«Для чего мне, девушка, железки?
Ведь коня я нынче не имею,
Чтоб коню ковать из них подковы».
Отперла сундук ему Хайкуна,
Где лежали желтые дукаты,
Кликнул двадцать пленников Радойца,
Оделил их поровну деньгами,
Сам же обнял девушку Хайкуну,
В Сербию отвез ее с собою,
И повел ее креститься в церковь,
Окрестил Хайкуну Анджелией
И нарек ее своей женою.
 

Старый Вуядин [471]471
  Переведено по тексту сб.: Караджич, т. III, № 50. Место записи неизвестно. Песня удивительным образом перекликается с эпизодами повести Гоголя «Тарас Бульба».


[Закрыть]

 
Девушка свои глаза ругала:
«Черны очи, а чтоб вы ослепли!
Все видали, нынче не видали,
Как прошли тут турки-лиевняне,
Гнали с гор захваченных хайдуков,
Вуядина со двумя сынами,
А на них богатая одежда:
Как на первом, старом Вуядине,
Плащ, червонным золотом расшитый,
На совет паши в таких выходят.
Сын-то Милич свет Вуядинович,
Он еще богаче одевался;
А у Вулича, у Миличева брата,
На головке шапочка-челенка,
Та челенка о двенадцать перьев,
Каждое перо – полтора фунта
Чистого ли золота литого».
Как пришли под белое Лиевно,
Клятое Лиевно увидали,
Увидали белую там башню, —
То проговорил тогда Вуядин:
«О сыны, вы, соколы лихие!
Видите проклятое Лиевно,
Видите ли в ней вы белу башню.
Там нас будут бить и будут мучить,
Руки-ноги нам переломают,
Выколют нам наши черны очи.
Пусть у вас не будет сердце вдовье,
Пусть юнацкое забьется сердце.
Вы не выдавайте верна друга,
Вы не выдайте, кто укрывал нас,
У кого мы зиму зимовали,
Зимовали, деньги оставляли.
Вы не выдавайте тех шинкарок,
У которых сладки вина пили,
Сладки вина пили потаенно».
Вот уж входят в ровное Лиевно.
Бросили их турки всех в темницу.
Ровно три дня белых просидели,
Пока турки все совет держали:
Как их бить и как их горько мучить.
А когда три белых дня минули,
Вывели из башни Вуядина,
Ноги-руки старому ломали.
А как очи черные кололи,
Говорили турки Вуядину:
«Выдай, курва, старый Вуядине,
Выдай, курва, всю свою дружину.
Выдай тех, кто укрывал хайдуков,
У кого вы зиму зимовали,
Зимовали, деньги оставляли,
Выдай, курва, ты молодых шинкарок,
У которых пили сладки вина,
Сладки вина пили потаенно».
Им на то сказал старик Вуядин:
«Дураки вы, турки-лиевняне!
Если быстрых ног не пожалел я,
Что коня лихого обгоняли,
Если не жалел я рук юнацких,
Что ломали копья посредине,
Голые на сабли нападали, —
Никого не выдал, не сказал я,
Так лукавые ли пожалею очи,
Что меня на злое наводили,
Глядючи с горы высокой самой
Как на ту ли на широкую дорогу,
Где проходят турки и торговцы».
 

Эй, скажи, гайдук [472]472
  Переведено по тексту сб. БИТ, т. 2, с. 604. Записано среди болгар-мусульман в родопском селе Устово (южная Болгария).


[Закрыть]

 
«Эй, скажи, гайдук, отвечай мне,
Где твоя дружина,
А иначе отрублю я
Твои белы руки!»
«Ой, руби, руби, билюкбаша,
Будь они неладны,
Коль с ружьем моим, как надо,
Сладить не сумели!»
«Эй, скажи, гайдук, отвечай мне,
Где твоя дружина,
Либо выколю тебе я
Твои черны очи!»
«Ой, коли, коли, билюкбаша,
Будь они неладны,
Коль ружье мое, как надо,
Навести не могут!»
«Эй, скажи, гайдук, отвечай мне,
Где твоя дружина,
А не то, гайдук, простишься
С буйной головою!»
«Ой, руби, руби, билюкбаша,
Будь она неладна,
Коль ума ей недостало
Справиться с тобою!»
 

Хайдук идет на виселицу [473]473
  Переведено по тексту сб. БНТ, т. 2, с. 584–585. Записано в районе г. Ппрдоп, близ Софии. Мотив «свадьба – виселица» является общеславянским.


[Закрыть]

 
Гулял хайдук Стоян долго
И с юных лет все хайдучил,
Никто не знал и не ведал,
Что он с хайдуками ходит.
Пронюхали то, узнали
Тетевенские сеймены [474]474
  Тетевенские сеймены – турецкие стражники из г. Тетевсна (Плевенский округ).


[Закрыть]
И стали искать Стояна
В горах и лесах зеленых.
Нашли наконец Стояна
Под буком большим зеленым,
Где он барашка зажарил
И ел, вином запивая.
Они схватили Стояна
И руки назад скрутили.
Когда вели его лесом,
Стоян стал с лесом прощаться:
«Послушай, ой, лес зеленый!
Гулял по тебе я вволю,
Носил багряное знамя,
Ягнят черноглазых жарил,
Обламывал твои ветви,
Высушивал твою воду.
Прощай же, ой, лес зеленый,
Уводят меня сеймены,
Уводят меня насильно —
Женить на одной молодке:
Веревка мне будет кумом,
Орлы мне сватами будут,
Дружками вороны будут,
Свахами будут сороки!»
 

Гайдуцкая голова [475]475
  Переведено по тексту сб. БНТ, т. 2, с. 605–606. Записано в районе г. Велико-Тырново (северная Болгария).


[Закрыть]

 
Снизу идут сеймены,
Сеймены, бюлюкбаши,
Гайдуцкую голову тащат.
А то не башка злодея,
Разбойника, лиходея,
То голова юнака.
Приходят старый и малый,
Они на голову смотрят,
Знакома иль не знакома.
Глядели и не признали.
А всех позади старушка,
На голову поглядела,
Заплакала, закричала:
«Иванчо, сынок Иванчо,
Когда тебя мать рожала,
Когда тебя мать кормила,
Такое могла ль подумать!»
Старушке молвят сеймены:
«Не плачь, не горюй, старуха!
Еще бы вскормить такого
Тебе довелось, старуха!
Пока мы его поймали,
Девять планин исходили;
Пока ему руки вязали,
Душ шестьдесят погибло;
Пока его голову брали,
Сам погиб бюлюкбаши.
Слава тебе, старуха,
Взрасти-ка еще такого!»
 

Гемия (гребное судно). Рисунок из 'Лесновской псалтыри' (начало XVI в.). Лесновский монастырь (Македония).

Раде из Сокола и Ашин-бег [476]476
  Переведено по тексту сб.: Караджич, т. III, № 52. Место записи неизвестно.
  Сокол. – Вероятно, имеется в виду г. Сокол в бассейне р. Дрины, впоследствии разрушенный. Турки удерживали Сокол в своих руках до 1862 г.


[Закрыть]

 
Пировали трое побратимов
На горах под елкою зеленой:
Первым был там Раде из Сокола,
Был вторым там Савва из Посавья, [477]477
  Посавье – область в бассейне р. Савы.


[Закрыть]
Третий – Павле, из ровного Срема,
Вместе с ними девяносто братьев.
Напились вина они досыта,
И промолвил Раде из Сокола:
«Ой вы, братья, двое побратимов!
Лето гинет – вся округа стынет,
Лист спадает – чаща облетает,
Уж нельзя скитаться нам по лесу,
Где же зиму мы перезимуем?
Где искать приюта нам и крова?»
Молвит Павле из ровного Срема:
«Побратим мой, Раде из Сокола!
Нынче буду зимовать я зиму
В белостенном городе Ириге, [478]478
  Ириг – самый маленький город в Среме, северо-западной области Сербии.


[Закрыть]
В доме брата Драшко-капитана.
Семь я зим провел уже у брата
И восьмую там перезимую,
Шестьдесят друзей возьму с собою».
Отвечает Савва из Посавья:
«Зимовать отправлюсь я в Посавье,
Буду жить в отцовском старом доме,
У отца, в большом его подвале,
Тридцать братьев я возьму с собою.
Побратим мой, Раде из Сокола!
Сам ты зиму где перезимуешь?
Приютят ли где тебя родные?»
Говорит им Раде из Сокола:
«Ой вы, братья, двое побратимов!
У меня родных на свете нету,
Есть один лишь побратим в Соколе,
Ашин-бег, старинный мой приятель.
Девять зим провел я у Ашина,
Девять зим скрывал меня он, братья,
Не откажет он мне и в десятой.
Только знайте, двое побратимов:
Лишь зима суровая минует,
Только, братья, Юрьев день настанет,
И леса оденутся листвою,
А земля – травою и цветами,
И засвищет жаворонок-птица
Подле Савы в зарослях из терна,
А в горах опять завоют волки, —
Снова, братья, все мы соберемся
Тут, где нынче с вами расстаемся!
Тех людей, кто дома запоздает,
Ожидайте целую неделю.
Тех, кого не будет и неделю,
Ожидайте все пятнадцать суток.
Тех же, кто через пятнадцать суток
Не придет в условленное место,
Вы ищите, братья, на зимовке!»
Так сказали братья и вскочили,
На прощанье обняли друг друга,
Взяли они ружья-джеверданы,
Поспешили всяк в свою округу:
Храбрый Павле – к городу Иригу,
Шестьдесят за ним пошло гайдуков,
Храбрый Савва – к ровному Посавыо,
Тридцать с ним отправились гайдуков,
Храбрый Раде двинулся к Соколу.
Вечером в Сокол явился Раде,
Подошел он к дому Ашин-бега,
Постучал кольцом в его ворота.
Ашин-бег дремал в высокой белой башне,
Он в постели крепко спал с женою,
Но жена супруга разбудила:
«Господин мой, Ашин-бег могучий!
Кто-то там стучит кольцом в ворота!
Чует сердце: то рука гайдука,
Твоего, супруг мой, побратима,
Побратима Раде из Сокола».
Бег вскочил, спустился с белой башни.
Отворил тяжелые ворота —
И увидел турок побратима.
Обняли друг друга побратимы,
В добром ли здоровии, спросили
И пошли в жилище Ашин-бега.
Повстречала женщина гайдука,
Руку у него поцеловала,
Приняла ружье на сохраненье.
Сел гайдук на мягкие подушки,
Подала им женщина вечерю,
Стал гайдук вечерять с побратимом,
За вечерей пить вино из чаши.
Лишь вина немного он отведал,
Снял с себя три пояса с деньгами,
В каждом триста золотых дукатов.
Подарил два пояса он бегу:
«До весны кормить меня ты будешь.
Вот тебе за это мой подарок!»
Третий пояс спрятал под подушку.
А потом он вынул из доламы
Три больших червонных ожерелья,
Подарил супруге Ашин-бега:
«Вот тебе, сноха моя, невестка!
Уж давно к тебе не приходил я,
Не дарил тебе моих подарков!»
Дал ей Раде сетку из жемчужин:
«Вот тебе, сноха моя, невестка!
До весны за мной смотреть ты будешь.
Мыть белье и пищу мне готовить!»
Бросил он доламу в изголовье,
Вместе с нею два меча зеленых
При себе оставил у постели.
Был гайдук измучен, обессилен,
Он заснул, как молодой ягненок,
Ашин-бег заснул в постели рядом.
Но жена супруга разбудила,
Молодая так ему сказала:
«Господин мой, Ашин-бег могучий!
Ты послушай, что скажу тебе я,
Будут турки лаять нас с тобою,
Что скрываем беглого гайдука.
Погубил бы ты его, злодея!»
И послушал женщину неверный,
Обманулся бабьими речами,
Взял с постели острый меч блестящий,
Заколол им Раде-побратима,
Заколол, да взять из-под подушки
Позабыл он токи и доламу.
И приподнял мертвое он тело,
И швырнул с высокой белой башни,
Чтоб орлы да вороны клевали.
Пролетело времени немного,
Дело к лету, стужи больше нету,
Все леса листвою приоделись,
А земля – травою и цветами.
Засвистала жаворонок-птица
Подле Савы в зарослях из терна,
И в Поцерье [479]479
  Поцерье – местность в районе планины Цер, по правому берегу Дрины (Сербия).


[Закрыть]волки вновь завыли.
Снова в лес отправились гайдуки
И пришли в условленное место,
Первым – Павле, из ровного Срема,
Вслед за Павле – Савва из Посавья,
Девяносто с ними побратимов,
Только нету Раде из Сокола.
Ждали Раде все пятнадцать суток,
А потом все разом ополчились
И помчались к городу Соколу,
Поспешили к дому Ашин-бега.
Стукнул Павле тем кольцом в ворота,
Бег сидел в высокой белой башне,
И вечерял он с женой вечерю.
Вдруг жена промолвила супругу:
«Кто-то там стучит кольцом в ворота,
Ты сойди с высокой нашей башни,
Отвори ворота, если надо».
Ашин-бег спустился с белой башни,
Отворил тяжелые ворота,
Отворил ворота, испугался,
Увидал двух смелых атаманов,
А за ними девяносто братьев.
Опрометью бросился он к башне,
Но от Павле не успел он скрыться,
Вмиг настиг тот Павле Ашин-бега,
Стал его допрашивать у входа:
«Что ты, бег, людей перепугался?
Вот пришли мы, Радова дружина,
Мы желаем видеть побратима,
Увидаться с Раде из Сокола».
Ашин-бег такое молвил слово:
«Ради бога, двое харамбашей! [480]480
  Харамбаша – атаман, предводитель гайдуков.


[Закрыть]
Раде умер этою зимою,
Отдал душу в день святого Саввы.
Сам я Раде выкопал могилу,
Сам казну его я поистратил,
Одарил слепых я и убогих».
И сказал тут Савва из Посавья:
«Коль казну его ты поистратил,
Где же его токи и долама,
Два меча зеленых побратима?»
Тут гайдук схватил свою трехвостку,
Стал хлестать жену он Ашин-бега.
Не стерпела женщина побоев,
В горенку она открыла дверцу,
Принесла одежду и оружье.
Посмотрели братья на доламу —
Вся долама кровью пропиталась!
Ухватили братья Ашин-бега,
Потащили турка с белой башни,
Привели на двор они злодея,
На куски убийцу изрубили,
Отомстили честью за собрата,
Разорили башню Ашин-бега,
Возвратились, веселы и здравы.