Текст книги "Песни южных славян"

Автор книги: Автор Неизвестен

Королевич Марко, Груя и Филипп Мадьярин [235]235
  Переведено по тексту сб. БНТ, т. 1, с. 271–278. Записано в Болгарии. Сказочный по происхождению и, по-видимому, общеславянский сюжет песни значительно старше тех эпических имен, которые в ней фигурируют. В песне представлена версия, сложенная в пору расцвета цикла о Марке Королевиче.


[Закрыть]

 
Как затеял пир Филипп Мадьярин,
Чтоб просватать деву Соколину,
Семь десятков королей позвал он,
Восемьдесят пригласил он банов, [236]236
  Бан(венг.) – правитель крупной области.


[Закрыть]
Пригласил на трапезу по чести,
Не был зван лишь Королевич Марко:
Коль приедет Королевич Марко,
Он приедет с Груей, малым сыном.
Марко пьет вино неутомимо,
Ну, а Груя много пьет ракии,
От ракии он заводит ссоры,
Как придут они на двор к Филиппу,
Как приедут, вмиг затеют ссору,
Королевский пир они расстроят.
Есть у Марка милая сестрица,
Молодая Лева-самодива,
Прилетела Лева в дом Филиппа,
Услыхала: восемьдесят банов,
Семь десятков королей с Филиппом
Пьют, едят и только молят бога,
Чтоб про то не ведал буйный Марко.
Записала Лева-самодива
Сладкие слова гостей в застолье,
Отослала Марку эти речи.
Белое письмо слетело к Марку
Да легло на правое колено,
Ужинает Марко и читает.
Увидал то Груя, подивился,
Мягко Марку говорит дитятя:
«Что же ты, мил батюшка, читаешь
Белое письмо, а стынет ужин?
Что же в нем написано такое?»
Марко тихо Груе отвечает:
«Ой же, Груя, милое дитятя,
Коль спросил, скажу тебе по правде:
Ведь устроил пир Филипп Мадьярин,
Чтоб просватать деву Соколину,
Семь десятков королей позвал он,
Восемьдесят пригласил он банов,
Не позвал лишь нас с тобою, сыне,
Оттого что мы с тобой охальны,
Только явимся на пир веселый,
Вмиг расстроим царское застолье,
Посрамим Мадьярина Филиппа.
Как о том прослышала сестрица,
Написала белое письмо мне».
Груя тихо батюшке промолвил:
«Что ж, давай незваными поедем!»
И седлать коней они вскочили.
Шарка верного седлает Марко,
Груя же выводит Газибара.
Сели в седла добрых два юнака,
И промолвил Королевич Марко:
«Ой же, Груя, малое дитятя,
Что ж не взял фонарь ты золоченый?
Мы б его на трапезу Филиппу
Привезли, чтоб днем сиял и ночью!»
Повернул коня тут малый Груя,
Чтобы взять светильник золоченый,
Но опять ему промолвил Марко:
«Груя, лучше ты не возвращайся,
Коль вернешься, нам пути не будет».
Ровными дорогами помчались
И подъехали к двору Филиппа,
А самшит-ворота на запоре.
Тут пришпорил Груя Газибара,
Птицей взмыл с конем по-над стеною,
Отворил Филипповы ворота,
Чтобы въехал Королевич Марко.
Гости, видя это, подивились,
Но никто из них не потеснился,
Не пошевельнулся дать им место.
Марка с Груей встретил сам Мадьярин:
«Марко-побратим, будь добрым гостем!»
И хотел вести коней в конюшню,
Но промолвил Королевич мягко:
«Ой же, побратим Филипп Мадьярин,
Ты не тронь коней моих горячих,
Эти кони сами разомнутся,
А скажи, где у тебя светильник,
Чтоб горел на трапезе веселой,
Чтобы тешил семь десятков славных
Королей да восемьдесят банов?»
Не смутился тем Филипп Мадьярин,
И пошел он в новые покои,
Нарядил он деву Соколину,
Разубрал ее во чисто злато.
На ее девичьи белы пальцы
Перстни он надел перевитые,
А в перстнях горели самоцветы,
Дал ей чашу серебра литого
И к гостям во двор невесту вывел,
Чтоб служила королям и банам,
Подносила им вино по чину.
Марко за столом уселся с краю,
Обнял Грую, малого дитятю,
Посадил на правое колено.
Принял Марко чашу Соколины,
Красное вино до донца выпил,
Чашу девушке вернул обратно.
Тут черед и Груе был бы выпить,
Поднесла и Груе Соколина,
Поднесла наполненную чашу,
Но не принял Груя этой чаши,
А схватил он девушку за ручку,
Стиснул белые девичьи пальцы,
Разломал на белых пальцах перстни,
Наземь покатились самоцветы.
Груя их – хватать, в карманы прятать
И увидел то Филипп Мадьярин:
«Ой вы, гости, восемьдесят банов,
Видите ль, с чего ведется ссора?»
Посмотрели восемьдесят банов,
Семь десятков королей взглянули,
Отвечают восемьдесят банов:
«Ой же, славный Королевич Марко,
Разве тот юнак, кто деву мучит,
Кто за правую хватает руку
Да ломает на белых пальцах перстни?
Ну-ка, Груя, коли впрямь юнак ты,
Коль юнак да из юнаков первый,
Три реки переплыви великих,
Одолей и Саву и Мораву,
Одолей Дунай наш тихий, белый,
Поезжай-ка в Кара-Влашску землю,
В царский сад валашский поезжай-ка,
Там увидишь древо кефарично, [237]237
  Древо кеферично– сказочное дерево. Значение эпитета неясно. Возможно, это искаженное «кипарисное» или «камфарное».


[Закрыть]
Древо светит, словно месяц ясный,
Листья светят, словно ясны звезды,
Золотых три яблока – повыше,
Светят яблоки, что солнце в небе.
Ты сорви три яблока с вершины,
Привези в Филиппово застолье,
Для закуски яблоки разрежем,
Будем есть и запивать ракией,
Ты ж получишь деву Соколину».
Как услышал Груя эти речи,
Отпустил он деву Соколину,
Отпустил и на ноги вскочил он,
Стал седлать поспешно Газибара.
Увидал то Королевич Марко,
Тихо сыну милому промолвил:
«Ой же, Груя, малое дитятя,
Ты бы здесь оставил Газибара,
Больно норовист он, необъезжен,
Да и ты лишь кой-чему обучен, —
Как вам с ним осилить можно реки?
А возьми-ка ты отцова Шарка,
Он-то знает, где на реках броды,
Лишь вчера он прискакал оттуда».
Груя милого отца послушал,
Газибара на дворе оставил,
Шарка оседлал себе в дорогу.
Мигом на коня вскочил дитятя
И по ровным поскакал дорогам,
Три реки великих переплыл он
Да поехал в землю Кара-Влашску,
В царские сады на Шарке въехал.
Там увидел древо кефарично.
Жалко Груе яблоки срывати,
Он поближе к дереву подъехал,
Ухватил его за середину,
Раскачал и вырвал вместе с корнем,
Вскинул на плечо, как будто палку.
А ведь было древо самодивским,
Выскочили из корней древесных,
Выскочили аж три лами-сучки,
Первая из них сказала Груе:
«Ой же, Груя, малое дитятя,
Ты оставь нам древо кефарично,
Дам казну несчетную за древо».
Тихо Груя чудищу промолвил:
«Я и сам такой казной владею,
Древо кефарично – подороже».
А вторая ламя так сказала:
«Ты оставь нам древо кефарично,
Дам тебе бесценных я каменьев».
Тихо Груя чудищу промолвил:
«Ой же ты, вторая ламя-сучка,
У меня каменьев тех – без счету,
Древо кефарично – подороже».
Третья ламя так тогда сказала:
«Ты помедли, малое дитятя,
Дам тебе я деву Соколину».
Был же малый Груя неразумен,
Больно девой завладеть спешил он,
Доброго коня остановил он,
Догнала его тут ламя-сучка,
Проглотила Шарка ламя-сучка.
Конь промолвил Груе по-албански: [238]238
  Конь промолвил Груе по-албански. – Чтобы, по мнению певца, его не поняли лами, не знающие албанского языка.


[Закрыть]
«Ой же, Груя, Груя неразумный,
Что глядишь, зачем дивишься чуду?
Посрамили мы с тобою Марка!
Сунь-ка руку в седельную сумку,
Отыщи зубчатые в ней шпоры,
На юнацкие надень их ноги
Да разрежь меня по частым ребрам,
Кожу накромсай мою на лапти,
Чтоб пронять меня до белых легких,
Чтоб заныло ретивое сердце,
Чтоб я вспомнил годы молодые,
Выскочил из пасти лами-сучки.
С доброго коня ты спрыгни, Груя,
Размахнися палицей тяжелой
Да прибей всех трех проклятых чудищ,
К конскому хвосту их привяжи ты!»
Груя верного коня послушал,
Сунул руку в седельную сумку,
Отыскал зубчатые в ней шпоры,
Привязал к ногам своим юнацким,
Резал он коня по частым ребрам,
Накромсал полосочек на лапти,
Больно стало ретивому сердцу,
Вспомнил Шарко годы молодые,
Выскочил-таки из ламьей пасти!
Ухнул Груя палицей тяжелой
Да прибил всех трех проклятых чудищ,
К конскому хвосту их привязал он,
Древо вскинул на крутые плечи,
Переплыл он три реки великих,
А как въехал в ровную долину,
Только пыль взметнулась на дорогах!
Семь десятков королей пируют,
Пьют, едят и восемьдесят банов,
Пьют, над Марком, как один, смеются:
«Разве веришь, Королевич Марко,
Разве веришь, что приедет Груя,
Золотых три яблока положит,
Чтобы взять вам деву Соколину?
Самодивское ведь это древо,
Там в корнях сидят три лами-сучки,
Съели сучки малого дитятю».
Марко Королевич так ответил:
«Ешьте, пейте, короли и баны,
Пейте, ешьте, короли и баны,
Груя, точно, малое дитятя,
Но оно – от Маркового корня,
Груя обязательно вернется,
Золотых три яблока вам бросит,
Увезем мы деву Соколину».
Не успел ту речь закончить Марко,
Груя малый ко двору подъехал.
Говорит тогда Филипп Мадьярин:
«Ты скажи-ка малому дитяти,
Пусть во двор не тащит клятых сучек;
На сносях сидят тут королевы,
Как бы им не выкинуть детишек». [239]239
  На сносях сидят тут королевы, // Как бы им не выкинуть детишек. – Королевы так испугаются при виде страшных чудовищ, что преждевременно разродятся. Этой немотивированной деталью песня перекликается с былиной «Илья Муромец и Соловей-разбойник», где от змеиного свиста и звериного крика Соловья
По всему еще по городу по КиевуБережи (жеребы) кобылы жеребились,Поносны бабы разродились.(«Песни, собранные П. Н. Рыбниковым», т. II. М., 1910, с. 167)

[Закрыть]
Марко сделал, как сказал Мадьярин,
Встретил Грую, малого дитятю,
И промолвил Королевич Марко:
«Ой же, Груя, малое дитятя,
Ты оставь-ка этих ламей-сучек,
Привяжи снаружи их к воротам,
Да внеси-ка древо кефарично,
Посреди двора его посадишь».
Семь десятков королей взглянули,
Поглядели восемьдесят банов,
Удивились, на ноги схватились,
Добрые слова возговорили:
«Знали мы про древо кефарично,
Ведали, да только не видали,
Дожили – и увидали древо,
Достается дева Соколина,
Достается малому дитяти,
Пусть ее он любит на здоровье!»
Тихо Груя тут промолвил слово:
«Ой же ты, Филипп Мадьярин славный,
Пусть взрастает древо кефарично,
Пусть растет до будущего года.
Если бог пошлет, родит мне дева,
Спородит мне дева Соколина,
Спородит мне доброго сыночка.
Мы тогда приедем к деду в гости,
К древу дивному привяжем люльку,
Покачаем нашего сыночка,
Сядем мы в тени под этим древом,
Сядем мы с Мадьярином Филиппом,
И подаст нам дева Соколина,
И подаст вина нам и ракии».
 

Королевич Марко и Филипп Мадьярин [240]240
  Переведено по тексту сб.: Караджич, т. II, № 58. Записано в Сербии.


[Закрыть]

 
Пир пируют тридцать капитанов [241]241
  Тридцать капитанов– эпическое выражение для обозначения некоторого множества участников, типичное для гайдуцких песен. Термин «капитан» был заимствован южными славянами через венецианцев и получил широкое распространение на Балканах. Капитанами называли себя гайдуки и ускоки. Это звание носили начальники крепостей и прилегающих к ним районов в славянских землях Австро-Венгрии. Его нередко присваивали себе деятели национально-освободительного движения в XVIII–XIX вв. Во времена В. Караджича, записавшего эту песню, капитанами назывались начальники уездов Сербского княжества.


[Закрыть]
В Карловце, [242]242
  В Карловце… – Здесь имеется в виду г. Сремски Карловци в северозападной Сербии. Певец, вероятно, был жителем области Срем и поэтому привязал место действия песни к ней. Ранее, возможно, подразумевался г. Карловац в Хорватии, основанный в 1579 г. как крепость для борьбы с турками: в нем находился штаб командования австро-венгерской Военной границы. Филипп Мадьярин. – Его историческим прототипом считают флорентийца Филиппа де Сколяри (1369–1426), или, как его еще называли, Пиппо Спано, состоявшего на службе у венгерского короля польского происхождения Сигизмунда (1387–1437). Филипп участвовал в походах в Боснию и в Чехию против гуситов, воевал с венецианцами и турками, был королевским наместником в Семиградье (Трансильвания) и командовал пограничными войсками, в составе которых было немало южных славян, особенно сербов. К началу XV в. Венгерское королевство, куда входили и некоторые южнославянские районы, оказалось основным объектом для турецких действий на Балканах. Этим обстоятельством можно объяснить, почему эпическая традиция столкнула Филиппа Мадьярина и Марка Королевича как представителей двух враждующих сторон, хотя в реальной действительности такого события не происходило. Конфликт между героями решен традиционными средствами, путем переделки древнего сюжета, в котором положение победителя не обусловливалось его вассальной зависимостью от турок. Поэтому Марко Королевич выступает против Филиппа Мадьярина как эпический представитель своего народа, а не как исторический турецкий вассал.


[Закрыть]высоком белом граде.
Между ними был Филипп Мадьярин,
Был и Вук Змей-деспот [243]243
  Вук Змей-деспот. – В некоторых эпических песнях этому персонажу приписываются атрибуты змея и волка-оборотня, чем и объясняется его имя. Его историческим прототипом считают Бука Гргуровича, сремского феодала и венгерского вассала второй половины XV в., родившегося примерно на полвека позже гибели исторического Марка Королевича.


[Закрыть]между ними,
Напились вина они досыта,
От вина они повеселели,
Похваляться стали капитаны,
Сколько взяли пленников в неволю,
Сколько им голов поотрубали.
И сказал тогда Филипп Мадьярин:
«Ой вы, братья, тридцать капитанов!
Видите ли Карловац вы белый,
Тридцать три его высоких башни?
Каждую из этих белых башен
Я украсил вражьей головою, [244]244
  Каждую из этих белых башен, // Я украсил вражьей головою… – Отсюда и далее следует перефразировка общеславянского типизированного описания. Ср. упоминание в сказках черепов на тыне вокруг дома бабы-яги. Стр. 199. А с другого – кованую саблю… – В оригинале: «И палаши с обеих сторон».


[Закрыть]
Лишь одну из башен не украсил —
Городскую башню мостовую.
Встретится мне Королевич Марко,
Оборву башку его для башни!»
Похвалялся тот Филипп Мадьярин,
Думал, что никто его не слышит
Из друзей и побратимов Марка.
Ан услышал деспот Вук Филиппа,
Был он Марка верным побратимом.
И вскочил на легкие он ноги,
Раздобыл чернила и бумагу,
Написал он белое посланье
В Прилеп-град прославленному Марку,
Написал тот деспот Вук юнаку:
«Побратим мой, Королевич Марко!
Объявился недруг твой заклятый,
А зовут его Филипп Мадьярин.
Он намедни в Карловце поклялся,
Что тебе он голову отрубит,
Ею башню в городе украсит.
Берегись же, побратим, Филиппа,
Опасайся от него обмана».
Получил посланье Королевич,
Прочитал, о чем Вук-деспот пишет,
Привскочил на легкие он ноги,
В белой башне к бою снарядился:
Препоясал кованую саблю,
Волчью шубу на плечи накинул.
Вслед за тем спустился он в конюшни
Оседлать коня лихого Шарца.
Он покрыл коня медвежьей шкурой,
Зануздал уздой его стальною,
Шестопер к седлу повесил сбоку,
А с другого – кованую саблю.
Сел на Шарца Королевич Марко,
На плечо копье свое закинул
И по полю Косову поехал. [245]245
  И по полю Косову поехал… – Отсюда и далее певец довольно точно описал путь из Македонии в Срем.


[Закрыть]
От Пазара каменистым Влахом [246]246
  Влахом. – В оригинале: «Влахом Старым». Так называется область в юго-западной Сербии.


[Закрыть]
Он спустился в Валевскую область,
Через Мачву ровную промчался
И приехал к Дмитровице-граду.
Тут он вброд проехал через Саву,
Миновал и Сремскую равнину,
А когда до Карловца добрался,
Поскакал на площадь городскую,
Ко двору Мадьярина Филиппа.
Разогнал он Шарца по каменьям,
Осадил его перед подворьем.
Но Филиппа дома не случилось,
Он уехал в горы на охоту,
А стоит пред Марком Анджелия,
Статная Мадьярина супруга,
Рядом с нею четверо служанок
Рукава ей держат и подолы.
Лишь подъехал Королевич Марко,
Пожелал ей доброго здоровья:
«Будь здорова, милая невестка!
Побратим мой дома ли, Мадьярин?»
Говорит ему жена Филиппа:
«Вон отсюда, голый оборванец!
Не тебе с Мадьярином брататься!»
Как услышал Марко эти речи,
Закатил ей тотчас оплеуху,
Золотым кольцом своим ударил,
Оцарапал белый лик до крови,
Разом вышиб три здоровых зуба.
А потом сорвал он с Анджелии
Ожерелье из тройных дукатов, [247]247
  Ожерелье из тройных дукатов… – В оригинале: «И у нее сорвал монисто в три ряда (нитки) дукатов».


[Закрыть]
Сунул их в шелковые карманы
И сказал Филипповой супруге:
«Кланяйся хозяину от Марка,
Лишь домой вернется он с охоты!
Пусть в корчму он новую заедет,
Пусть вина он красного пригубит, [248]248
  Пусть вина он красного пригубит… – Этот и следующие два стиха в оригинале: «Красного мы напьемся вина // Ни за мои, ни за его деньги, // А за твое золотое монисто!»


[Закрыть]
Мы на том пиру не обеднеем,
Мы твоим заплатим ожерельем!»
Повернул тут Шарца Королевич,
И в корчму он новую поехал,
Привязал коня перед корчмою,
Начал пить вино и угощаться.
Рано ль, поздно ль, а настало время,
Возвратился тот Филипп с охоты.
Анджелия встретила Филиппа,
Белый лик слезами омывает,
А в руках платок кровавый держит.
Стал пытать ее Филипп Мадьярин:
«Что с тобою, верная супруга?
Отчего ты слезы проливаешь,
А в руках платок кровавый держишь?»
Тут ему ответила супруга:
«Господин мой, муж Филипп Мадьярин!
Только ты уехал на охоту,
Я стояла перед белой башней,
Вдруг принес нечистый оборванца
В волчьей шубе, с кованою саблей,
Конь его каурой пестрой масти,
На плече копье висит стальное.
Подогнал коня он к белой башне,
Пожелал мне доброго здоровья:
«Будь здорова, милая невестка!
Побратим мой дома ли, Мадьярин?»
Тут я с ним здороваться не стала.
Молвила ему такое слово:
«Вон отсюда, голый оборванец!
Не тебе с Мадьярином брататься!»
Только он слова мои услышал,
Закатил мне тотчас оплеуху,
Золотым кольцом меня ударил,
Оцарапал белый лик до крови,
Разом вышиб три здоровых зуба.
Снял с меня тройное ожерелье,
И в корчму он новую поехал,
А тебе велел он поклониться,
Чтоб и ты вина его отведал,
Говорил, что он не обеднеет,
За вино заплатит ожерельем».
Как услышал те слова Мадьярин,
Молвил он супруге Анджелии:
«Успокойся, верная супруга!
Не уйти злодею от Филиппа,
Привезу на белое подворье,
Пусть он нянчит сына в колыбели!»
Повернул он серую кобылу,
Поскакал на площадь городскую,
Возле той корчмы остановился,
Видит – Шарац у ворот привязан.
Разогнал он серую кобылу,
Чтоб в корчму на белый двор ворваться, [249]249
  Чтоб в корчму на белый двор ворваться… – В оригинале: «Чтобы въехать в новую в корчму».


[Закрыть]
Только Шарац не дает дороги,
Бьет кобылу серую по ребрам.
Рассердился тут Филипп Мадьярин
И взмахнул тяжелым шестопером,
Начал Шарца бить перед корчмою,
И вскричал перед корчмою Шарац:
«Боже милый! Горе мне, несчастье!
Погибаю я перед корчмою
От того ль Мадьярина Филиппа,
На глазах у Марка-господина!»
Из корчмы коню ответил Марко:
«Верный Шарац, дай ему дорогу!»
И послушал Шарац господина,
Пропустил Филиппа на подворье. [250]250
  Пропустил Филиппа на подворье… – Этот и следующий стих в оригинале: «Пропустил его в новую корчму. // А когда Филипп въехал в корчму…»


[Закрыть]
Лишь Мадьярин въехал на подворье,
Не спросил он Марка о здоровье,
Размахнулся тяжким шестопером
И ударил Марка меж лопаток.
Пьет юнак, не хочет оглянуться,
Говорит Мадьярину Филиппу:
«Мир тебе, мадьярское отродье!
Не буди ты блох в юнацкой шубе!
Слезь с коня, вина со мной отведай,
Нам с тобой еще не время драться!»
Но Мадьярин Марка не послушал
И его ударил по деснице,
И расшиб он чашу золотую,
Расплескал вино его из чаши.
Как увидел это Королевич,
Привскочил на легкие он ноги,
Выхватил он саблю у Филиппа [251]251
  Выхватил он саблю у Филиппа… – Певец подразумевает, что Марко оставил свое оружие прикрепленным к седлу коня и сидел в корчме безоружным.


[Закрыть]
И в седле рассек его с размаха.
Разрубила сабля та злодея,
По ступени мраморной черкнула,
Надвое тот камень расколола.
Посмотрел на саблю Королевич,
И такое вымолвил он слово:
«Боже милый, великое чудо! [252]252
  Боже милый! Великое чудо! – Это постоянная формула в эпических песнях.


[Закрыть]
Дрянь юнак, а сабля – загляденье!»
Тут отсек он голову Филиппу,
Бросил в торбу конскую для сена,
Поскакал к Филиппову подворью,
Разметал с казною кладовую.
Взял юнак Филиппово богатство
И поехал с песней от Филиппа,
Пусть ногами землю он копает,
А жена над мертвым причитает!
 

Королевич Марко теряет свою силу [253]253
  Переведено по тексту сб. БИТ, т. 1, с. 413–420. Текст был доставлен для публикации уроженцем г. Ресена в южной части Вардарской Македонии. Он, по-видимому, подвергся чьей-то авторской правке. Мотив тяги земной, как известно, встречается и в русской былине о Святогоре. Сходство между Марком Королевичем из этой песни и Святогором поразительно, на что указывали многие исследователи, предполагая единый генетический источник. Марко, несомненно, вытеснил здесь какого-то архаичного эпического героя.


[Закрыть]

 
Ой ты, господи, пресветлый боже!
Ты творишь нам знаменья и чуда,
Чтобы удивлялись все христьяне,
Славили твое святое имя,
Чтоб внимали присно и вовеки!
Исполать тебе, господь, за чудо,
Это чудо мы теперь увидим.
Ездил-ездил Марко Прилепчанец,
Ездил по земли местам украйным.
Ездил на своем коне на пегом,
На коне на пегом, на дебелом,
На дебелом коне Ломилесе.
На себя надел соболью шапку,
А на шапке целых три зерцала,
Над зерцалами – павлиньи перья.
Подкрутил он черные усища,
Каждый ус величиной в три руна.
Хмурил он соколиные очи,
А над ними пиявицы-брови,
Черные, как ласточкины крылья.
Опоясался складною саблей,
Что двенадцать раз могла сложиться,
А везется она в конской гриве,
Рубит сабля деревья и камни.
А к седлу – боже мой! – приторочил,
Палицу пребольшую приторочил,
Весом палица в шесть сотен ока.
Грозное копье в руке он держит,
Тоньше и стройнее, чем осинка,
На плечах его пастушья бурка,
Что, как туча черная, чернеет.
Где ни ступит Шарец, конь юнака,
Будь то скалы или плоский камень,
Погружается конь по колени.
Такова же сила у юнака,
Такова, что матери-землице
На груди носить юнака тяжко,
Аж гудит несчастная землица,
И колеблется она от гуда.
Видит чудо звезда Вечерница,
Зрит она невиданное чудо,
Как тут скачет Марко Королевич.
Аж вспотел он от избытка силы,
А не ведает, что с нею делать,
Ибо нет против него юнака,
Ни юнака нету, ни напасти,
Ни ламии, ни лютого змея,
Нету вилы, нету самовилы,
Юда злобная не попадется.
Ездит Марко по украйным землям,
А вокруг печальная пустыня,
Не с кем в той пустыне повстречаться,
Не с кем там перемолвиться словом.
Поглядел он вверх, в ночное небо
И звезду увидел Вечерницу,
Как сияет и ясно смеется.
Говорит ей Марко Королевич:
«Ой, звезда ты, ой ты, Вечерница,
Я спрошу, а ты ответствуй прямо.
Езжу я по всем украйным землям,
И объездил я все королевства,
Нет нигде против меня юнака,
Ни юнака, ни какой напасти,
Ни ламии нет, ни злобной юды,
Нет ни змея, нет ни самовилы.
Светишь ты, на высоте сияешь,
Все подряд далеко озираешь,
Не видала ли ты где юнака?»
Отвечает звезда Вечерница:
«Ой же Марко, Королевич Марко,
Спрашиваешь – я тебе отвечу.
Я свечу, на высоте сияю,
Землю я далёко озираю,
Нет юнака, что тебе подобен,
Не было такого и не будет».
Накажи бог Марка Прилепчанца,
Опрометчиво он молвил слово,
Совершил большое сумасбродство,
Погубил он свое богатырство.
Снова молвит Марко Королевич:
«Ой, звезда ты, ой ты, Вечерница,
Ты меня как следует не знаешь,
Ты меня послушай, Вечерница.
Если бы господь спустился с неба,
Я бы с ним на поединок вышел!
Если б я за край земли схватился,
Я б ее одной рукой приподнял!» [254]254
  Если б я за край земли схватился, // Я б ее одной рукой приподнял! – Сходную похвальбу произносят в былинах Святогор и Илья Муромец. В оригинале первый стих похвальбы звучит немного иначе: «Имей край мать черная земля…»


[Закрыть]
Слушает юнака Вечерница,
Ничего звезда не отвечает,
Лишь лицо ее потемнело,
Затуманилось оно на небе;
Поскорей за тучу забежала,
И от этого ей горько стало,
Проронила слезы из-за тучи,
И упали эти слезы с неба,
Как роса студеная, на землю.
Едет Марко, немного проехал,
Почему-то Марку тяжко стало,
Конь его от езды утомился,
Ибо шел по камню и по кремню,
Марко понукал его уздою,
Палицей своею бил он Шарца.
Разъярился конь, разыгрался,
Черная земля затрепетала,
Загудела бедная землица,
Буйные ветра над ней подули,
Взволновались реки и озера,
Раскачалося Черное море,
С ним и дивное Белое море,
Море синее заклокотало,
Буйные планины затрещали.
Испугались люди в городищах,
Испугалися звери в пещерах,
Испугались все малые птахи,
Запищали, заверещали.
Так кричали, что господь услышал,
Исполать ему, что их услышал.
Поглядел тогда он вниз на землю,
Он всю землю бедную увидел,
Как она гудит и как трясется.
Стало жалко господу всю землю,
Ибо видит, что земле нет мочи
На себе носить такую силу.
И тогда господь спустился с неба,
Обернулся он убогим старцем,
Взял с собой он маленькую торбу
И землею торбу ту наполнил.
Торбу он благословил два раза,
И сравнялась по тяжести торба
С матерью – со черною землею.
Сел тогда господь на перекрестке,
Там, где должен был проехать Марко.
Вот он едет, Марко Королевич,
Он с планины скачет на планину,
Перед ним и мгла и пыль клубятся,
Позади него – градом каменья,
Что разбрасывает конь копытом.
Когда дышит конь богатырский —
Из ноздрей его выходит пламя,
На устах его белеет пена,
Перемешанная с алой кровью.
Пригляделся Марко Королевич,
Видит: поле, белые дороги,
А по ним старик какой-то ходит,
На спине своей несет он торбу.
И доходит дед до перекрестка
И садится отдохнуть немного.
Догоняет деда Королевич Марко,
И кричит он деду издалёка:
«Добрый вечер, дедко, старый дедко,
Что тебе за надобность такая
Ковылять не вовремя, не в пору
По пустынным украйным землям
С эдакою маленькою торбой?»
Старый дед на это отвечает:
«Дай господь добра тебе, змеюка,
Спрашиваешь – я тебе отвечу:
Я брожу по всем украйным землям
С этой малой да нелегкой торбой,
Для меня тяжела она весом,
Приподнять ее не стало силы.
Я тебя прошу, юнак незнамый,
Ты приподними мне эту торбу,
Помоги взвалить ее на спину».
Засмеялся Марко Королевич,
Как увидел маленькую торбу,
Ту, что старый дед поднять не может.
Протянул он копье боевое,
Чтобы сдвинуть маленькую торбу,
Подцепил, а торба та ни с места,
Взял копье обеими руками,
И, когда поднять его старался,
Боевое копье разломилось,
Разломилось на две половины.
Видит чудо Марко Королевич,
Видит и очам своим не верит.
Подгоняет он поближе Шарца,
Приближается он к малой торбе,
Протянул он к ней правую руку,
Прихватил он маленькую торбу,
Прихватил ее одним мизинцем,
Как рванул он ее вверх, как дернул,
Шарец, конь юнацкий, задохнулся,
Из последних сил он молвит Марку,
«Ой, хозяин Марко Королевич,
Ты сломал мне все конские кости,
Ты порвал мне все крепкие жилы,
Погубил ты всю мою силу».
Тут и видит Марко Королевич,
Видит он невиданное чудо:
В землю конь ушел по колени,
Ну а торба не пошевелилась.
Рассердился Марко Королевич,
Соскочил скорей с коня на землю,
Пнул ногою маленькую торбу,
Со всей силой правою ногою,
Аж нога у Марка заболела,
Торба даже не пошевелилась.
Еще больше распалился Марко,
Торбу взял обеими руками,
Со всей силой тянет ее кверху.
Тонут его ноги в крепких кремнях.
Пот кровавый с лица струится,
От натуги выкатились очи,
Вот-вот вылетят они из впадин.
Зубы стиснул Марко от усилья,
И уста наполнилися кровью.
Торба же чуть-чуть пошевелилась.
И еще сильней напрягся Марко,
И поднял он торбу на две пяди,
От земли всего лишь на две пяди.
Затрещали все кости юнака,
Что-то в сердце вдруг оборвалося,
Весь затрясся Марко Королевич,
Выпустил он торбу, та упала.
На себя глядит – ушел он в камин,
Провалился в камни по колено.
Старый дед тогда юнаку молвит:
«Ой же Марко, Марко Королевич,
Знаешь ли ты, что это за тяжесть?»
Отвечает Марко Королевич:
«Ой же дедко, ой же старый дедко,
Объясни, что значит это чудо,
Что за тяжесть в этой малой торбе?»
И ему старый дед отвечает:
«Ой же Марко, Марко Королевич,
Ты приподнял всю черную землю,
Хватит ли теперь юнацкой силы,
Чтоб тебе со мною побороться,
Побороться с господом всевышним?»
Отвечает Марко Королевич:
«Исполать, господь, тебе за чудо,
Ибо был я глупец неразумный.
Коль не смог поднять я эту торбу,
Как могу на поединок выйти
И тягаться с господом всевышним?!»
Старый дед ему на это молвит:
«Ой же Марко, Марко Королевич,
Как копьем приподнимал ты торбу,
Потерял ты половину силы.
А когда перстом поддел ты торбу —
Потерял вторую половину.
А когда руками землю поднял,
Потерял и эту половину,
А когда слегка ты торбу поднял —
Потерял ты всю прежнюю силу.
Я даю тебе благословенье,
Снова будешь первым из юнаков,
Но коль есть юнак тебя сильнее,
Ты одним юначеством не сможешь
Побеждать незнаемых юнаков.
А отныне побеждать их будешь
Только хитростями и обманом!» [255]255
  А отныне побеждать их будешь // Только хитростями и обманом! – В эпической традиции действительно бытовали песни, в которых Марко побеждал более сильных, чем он сам, противников (Мусу Кеседжию, Дитя Дукадинче, желтую Базиргяну и других) с помощью хитрости и обмана. Потерей силы и наказом бога публикуемая песня дает эпическое объяснение этим своим предшественникам.


[Закрыть]
Так промолвил дед и потерялся.
Удивился Марко Прилепчанец
И поехал по белым дорогам,
И уже не полетел он змеем,
А поехал кротко и потиху,
Слезы он горючие роняет,
Руки он усталые ломает,
Жалко ему очень прежней силы,
Жалко, что юначество утратил.
Воротился Марко в Прилеп-город.
Там он еще смолоду женился,
Стал держать он свое королевство
И беречь своей земли границы.
С той поры Королевич Марко
Только с хитростью вступал в сраженья.
Так все было. Время миновало,
И осталась песня, чтобы пели
И друг другу чтоб передавали,
Чтобы славилося божье имя,
Чтобы слушали все христиане.
Если б не было – тогда б не пелось,
Пусть кто слушает – возвеселится.