Текст книги "Плакучее дерево"

Автор книги: Назим Ракха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

У Ирен было такое ощущение, будто она крутится на карусели, а тем временем мимо проносятся лица, цвета, огни. То, что говорил Нэт, казалось ей чудовищной ложью, бессмыслицей. Шэп был еще ребенок, девочки ему еще были неинтересны. Он был еще слишком юн для таких вещей.

– Ты помнишь Калбертсонов? Арендаторов, что жили чуть дальше от нас по дороге? Ты не забыла, как Шэп постоянно пропадал у них?

– Он учил их сына играть на пианино.

– Ага! Он учил его играть, вот только на чем… Я надеялся отучить его, думал, что если мы уедем… Уедем на запад, в пустыню, думал, что там он станет другим. – Нэт вздохнул. – Но там он нашел Роббина. Ирен, пойми, они были любовниками. Как бы мерзко это ни звучало, но дела это не меняет. Эти двое были любовниками.

– Ты негодяй, вот ты кто. Шэп был твоим сыном, а ты говоришь мне такие гадости. – В ее глазах застыли слезы. – Я тебе не верю. Не верю ни единому твоему слову. Неужели я, по-твоему, ничего бы не заметила? Ничего бы не заподозрила? Нет, ты просто говоришь это мне в отместку за эти письма. Вот и все. Как хочешь, можешь и дальше думать всякие гадости, но я поеду в Орегон и сделаю все для того, чтобы встретиться с Дэниэлом. И еще кое-что. – Ирен застыла посередине кухни. – Я намерена остановить казнь. Да-да, – поспешила добавить она. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этот человек остался жив.

В кухонном ящике она хранила запас денег. Тридцать долларов в месяц. За долгие годы сумма накопилась весьма приличная. На эти деньги она купит себе билет в Орегон. А Нэт, сестра и все остальные, кто готов осудить ее, пусть проваливаются к чертовой матери. Ирен схватила походную сумку и направилась вон из кухни.

– Роббин его не убивал, Ирен.

Внезапно все вокруг куда-то исчезло. Не стало ни кухни, ни стен, ни пола. Стол, который только что стоял передней, тоже куда-то исчез. Будь в комнате воздух, она еще могла бы дышать. Будь здесь свет, она могла бы что-то увидеть. Сумка вывалилась у нее из рук. Но она не услышала стука.

– По крайней мере, не собирался этого делать. Та пуля, она предназначалась не Шэпу. Дэниэл Роббин пытался убить меня. Он целился в меня, Ирен, а не в Шэпа.

Посреди тишины возникли звуки – жужжание, всхлип, вздох. А затем Ирен услышала их все, а потом собственное сердце. Она услышала собственное сердце. И свою душу, у которой тоже был голос, и она услышала, как эта душа треснула пополам.

– Их связь тянулась несколько месяцев. Первый раз я их застукал на речке. Сидели рядышком, как голубки. Шэп даже склонил ему на плечо голову, совсем как девушка. Меня едва не вывернуло при виде этой омерзительной сцены.

– Прекрати!

– Затем в субботу, за пару дней до убийства, я снова застукал их вдвоем. На том же самом месте, только на этот раз все было гораздо хуже. В тысячу раз хуже. Я тогда сорвался и отлупил этого Роббина. Думал, тот усвоит урок и отстанет от нашего сына. Затем в понедельник я на минуту заехал домой и вновь застал их вдвоем.

– Я сказала, прекрати!

Руки Нэта были сжаты в кулаки, голова тряслась, словно он отказывался верить собственным словам.

– Нет, я приехал домой вовсе не за этим. Но когда я их там увидел… Что еще мне оставалось… Нет, ты только представь себе. Я прихожу к себе домой и вижу этих двоих… занятых своим делом. – Нэт укусил костяшки пальцев. – Неудивительно, что я взбесился.

Ирен ощутила во рту привкус желчи – горький, резкий. Неприятный. Если он не замолчит, видит бог, она придушит его собственными руками.

– Я попытался их остановить, напугать, если на то пошло. Я был вне себя от гнева. Я схватил Роббина. Я помню, как это сделал, прижал его к стенке и начал избивать. И все это время Шэп умолял, чтобы я его отпустил. Они стали для меня последней каплей, эти его мольбы. Мне было тошно их слушать. И тогда я набросился на него. Помню, я ударил его по лицу, затем потащил через комнату, он упал на пол.

– Прекрати, – твердо произнесла Ирен. – В тот день наш дом ограбили. И грабителем был Роббин. И он не был знаком с Шэпом. Видел его впервые в жизни. Если ты пытаешься остановить меня, отговорить, чтобы я не ездила к нему, ложь тебе не поможет. Прошу тебя, ради бога, прекрати!

– Вот и Шэп твердил то же самое. Помню, как он истошно вопил, как выкрикивал эти же слова. «Ради бога, прекрати!» Я тогда решил, что он боится, что я его буду бить. И знаешь, о чем я тогда думал? Какое ты имеешь право о чем-то просить Бога? Вот до чего они меня тогда довели, эти двое. Какое право имел мой сын взывать к кому-то о помощи? – Нэта трясло, и он был не в силах унять эту дрожь. – И тогда случилось это. – Он поднял глаза. По щекам его, словно струйки кислоты по камню, катились слезы.

Ирен попятилась, пока ей на плечи не легли чьи-то руки. Джефф. Он прижал ее спиной к своей груди, и они оба застыли, глядя на Нэта. Тот прикрыл лицо руками, и губы его натужно пытались произнести имя собственного сына.

– Шэп, боже мой, Шэп. Он бросился между нами. Роббин выстрелил, и Шэп получил пулю.

Глава 39. 14 октября 2004 года

В секции особо опасных преступников было подозрительно тихо. Никто не кричал. Не колотил в дверь. Известие о том, что Роббину назначили дату казни, просочилось в камеры подобно вирусу, и теперь все залегли, затаились в своих углах. С точки зрения заключенного, все, что как-то выделяло его из массы других, – будь то дисциплинарные меры, болезнь, даже расположение его камеры – было частью системы суеверий, которая помогала определить, кто следующий кандидат на смертное ложе.

Рик Стоунхайм вынул руку из пакета с семечками и указал на камеру, соседнюю с камерой Роббина.

– Чавер вот уже третий день отказывается от пищи. Утверждает, что он следующий.

Мигель Чавер стоял прижавшись к стальным прутьям двери.

– Вы послали за капелланом? – спросил у коллеги Мейсон.

– Нет.

– А почему нет?

– Ничего, скоро он сам придет в норму.

Мейсон вытащил стул и сел рядом со Стоунхаймом. Стул был произведением дизайнерского искусства и обошелся казне в тысячу двести долларов. Этот предмет мебели и еще пятьдесят других ему подобных были частью контракта, выторгованного профсоюзом. Рост жалованья был заморожен, зато теперь персонал тюрьмы сидел на удобных, эргономичных стульях. Сначала в глазах Мейсона это было величайшей глупостью. Тратить деньги на стулья и одновременно экономить на борьбе с наркомафией и реабилитации наркоманов. Но сейчас, сидя на наблюдательном пункте, взятый словно в кольцо тюремных камер, он не мог не признать, что кресло это, со слегка изогнутой спинкой и подлокотниками, было очень даже кстати.

– Вы видели сегодняшнюю газету? – Стоунхайм поднял со стола газетный лист и протянул его Мейсону. – Опять полно писем против Буша. Клянусь Господом Богом, эти идиоты понятия не имеют, что такое выиграть войну. Они бы предпочли, чтобы страной правил этот педик из Миннесоты. Да стоит ему занять президентское кресло, как плакали бы наши задницы. Ведь ему не хватает духу, чтобы усмирять буянов у себя в штате. Ведь это все равно что наша с вами работа. Нельзя уступать и дюйма. Потому что стоит показать слабину, как пиши пропало.

– Из Массачусетса.

– Что?

– Джон Керри, – пояснил Мейсон. – Он сенатор от Массачусетса, а не от Миннесоты.

– Да один хрен.

– И как мне кажется, он прекрасно знает, что такое война. Потому что сам воевал.

– Да я наслышан. Хотя другие говорят, что это враки. Якобы те, кто служил с ним, утверждали, что он лез вперед, чтобы выслужиться перед начальством. Вот и все.

Мейсон вытер губы и обвел взглядом камеры. Стоунхайм был первым, кто написал рапорт о включении его в команду по исполнению приговора. И по этой причине Мейсон был вынужден рассмотреть его кандидатуру.

– И что поделывает наш Роббин?

Стоунхайм вновь запустил пятерню в пакет с семечками.

– Да так. Читает, пишет. Правда, последние пару дней ничего не рисовал. Зато физические упражнения делает регулярно, – ответил надзиратель, отправляя в рот очередную пригоршню семечек.

– А что он читает?

– Честное слово, вы не поверите, «Старого брехуна». У него там целая библиотека, а он взялся читать детскую книжку.

Мейсон кивнул.

– А как он ест? Как спит? Есть какие-то изменения?

Стоунхайм постучал по формуляру пальцем, затем оттолкнул лист в сторону.

– Никаких. Клянусь вам, глядя на него, можно подумать, что он вообще не ведает, что его ждет. Не имеет ни малейшего понятия. Я тут его немного поспрашивал, хотел проверить, это он на самом деле такой непробиваемый или только притворяется. И знаете, что он мне сказал?

Мейсон вопрошающе посмотрел на надзирателя.

– Ничего. И тогда я сделал вывод, что этот парень просто водит нас за нос. Подумайте сами. Не подал даже на апелляцию. Что это такое, как не игра на публику? – Стоунхайм выплюнул в урну шелуху от семечек. – Он нарочно делает все для того, чтобы нас разжалобить. По крайней мере, мне так кажется. Он парень хитрый, этот Роббин. Малость того, но хитрый. Понимаете, о чем я?

Мейсон ничего не ответил. Мог бы, конечно, но тем не менее не ответил. Вместо этого он поднялся с тысячедолларового стула. Как только он встал, Роббин тоже поднялся с места. Мейсон сцепил руки за головой и потянулся. Роббин развел руки в стороны и тоже потянулся, разминая затекшие мышцы, затем подошел к унитазу. Мейсон отвернулся.

– Я перевожу вас в главный корпус, Стоунхайм. В приемное отделение. Будете какое-то время проверять вновь прибывших. Изучать их личные дела.

Стоунхайм наклонился над урной, чтобы выплюнуть в нее очередную порцию шелухи, но на сей раз промазал.

– Это вы мне нарочно под зад коленкой отсюда дали?

Мейсон брезгливо посмотрел на разбросанную по полу шелуху.

– Приступите к своим новым обязанностям с завтрашнего дня. Вам сообщат в отделе, в чем конкретно они заключаются.

Надзиратель никак не отреагировал на его слова.

– Вы меня поняли?

– Да.

– Вопросы есть?

Мейсону было слышно, как трещат на зубах у надзирателя семечки. Вообще-то он давно подумывал о том, чтобы Стоунхайма вообще убрать отсюда. Перевести его в Хермистон или Пендлтон. Да куда угодно, лишь бы только не встречаться с этим убожеством. Люди обычно думают, что работа в тюрьме требует от человека твердости характера. Так оно и есть. Только ее не следует путать с бездушием. Мейсону уже не раз встречались на его пути типы вроде этого, готовые впиться зубами во что угодно, лишь бы только укусить. Господи, он и сам когда-то был точно таким. Людей, подобных Стоунхайму, от тех, за кем они следили, отделяла лишь тончайшая линия, переступить которую – и Мейсон это знал – не составляло труда.

Глава 40. 14 октября 2004 года

Ирен вела машину по 3-й автостраде на юг. Ей то и дело попадались крошечные городки, но она на всей скорости пролетала их. Встречные фары заставляли ее щуриться, поезда – делать остановки, от сказанных мужем слов ее по-прежнему трясло.

Она с силой ударила руль, затем еще раз. Она не знала, как ей реагировать на признание Нэта. С тем же успехом он мог бы ей сказать, что они никогда не были мужем и женой, что у них никогда не было детей, что он понятия не имеет, кто она такая, потому что сказанное им было из той же серии. Это было сродни тому, как если ехать по дороге, ведущей к дому, и вдруг узнать, что никакого дома больше нет. Ни дома, ни вещей, ни всей вашей жизни. Оказаться в полном одиночестве, не имея ничего, кроме воспоминаний, а потом узнать, что и они – не более чем ложь. Ирен вела машину вдоль автострады. Желтые линии неслись ей навстречу и исчезали за спиной. А вокруг царила ночь.

– Чертовы фары! – Она включила огни навстречу встречной машине и вытерла накатившиеся на глаза слезы. Ее жизнь, казалось, рассыпалась, разваливалась, как карточный домик, карта летела за картой, растворяясь в темноте ночи. – Но если Нэт сказал правду? – задалась она вслух вопросом и тотчас осеклась. Потому что пытаться найти на него ответ – значит вновь спровоцировать приступ безудержной ярости.

Когда она спустилась вниз, Нэт был в сарае. Ирен второпях собрала сумку – деньги, одежду, зубную щетку и пасту – и в самую последнюю секунду прихватила пачку бритвенных лезвий. Джефф встретил ее у двери и поставил ее сумку в свой грузовик.

– Может, вам нужно еще что-то сделать, говорите, не стесняйтесь.

Ирен зябко обхватила себя за плечи руками и ответила, что он и так уже многое для нее сделал.

– Гораздо больше, чем я имела право просить, – добавила она.

– Но то, что сказал мистер Стенли… – Джефф прикусил губу. Казалось, он вот-вот расплачется. – Если то, что он сказал, это правда, что вы будете делать?

– Не знаю, Джефф, не знаю. – Ирен потянулась и пожала ему руку выше локтя, затем посмотрела в сторону сарая.

– Он там?

Джефф нехотя кивнул.

В складках вечерней мглы кое-где еще прятался свет. Ирен втянул холодный ночной воздух и заставила себя сдвинуться с места.

Нэт, ссутулившись, сидел на козлах и что-то держал в руках.

– Я уезжаю, Нэт, – произнесла она. Эти слова стоили ей немалых усилий. – Я забираю грузовик и кое-что из вещей и уезжаю.

Он молчал.

– Не надо пытаться удержать меня здесь или посылать кого-то мне вдогонку. Ты меня понял? Меня не остановить.

Он поднял на нее взгляд:

– Прошу тебя, не уезжай, Ирен. Теперь тебе все известно, клянусь тебе. Я знаю, ты считаешь, что я был чересчур холоден с Шэпом. Что я его не любил. Неправда, я любил его. Любил не меньше, чем ты.

Ирен напряглась.

– И лишь делал то, что в моих силах, чтобы защитить его. Бог свидетель, я делал то, что считал правильным. А вот ты… что наделала ты…

– А ты дал мне такую возможность? – Ее слова были подобны струе горячего пара. – Ты не сказал мне ни слова. Бог мой, ведь я была его мать. Я могла бы ему помочь, поговорить с ним, узнать, куда он отлучается, что он делает, с кем он проводит время.

– А по-твоему, я не пытался? Подумай сама. Вспомни, сколько раз я пытался завести с тобой разговор о нашем сыне. Но ты всегда отмахивалась от меня, как от дурачка. Ты всегда была слепа в том, что касалось сына.

– Но почему ты не раскрыл мне глаза? Почему не заставил меня это сделать?

Плечи Нэта дернулись, как будто она сказала какую-то глупость.

– Можно подумать, это что-то изменило бы? Тебе и в голову не приходило, что я тоже имею право голоса в воспитании сына. Никогда. – Нэт поднялся и вышел мимо нее на темный двор.

– Ты лжешь самому себе! – крикнула она ему вслед. – Лжешь точно так же, как лгал мне все эти годы. О господи, или ты считал, что я была не способна помочь собственному сыну? Ради Шэпа я бы сделала что угодно. Слышишь, что угодно.

– Да, за исключением того, чтобы прислушаться к моим словам, – произнес Нэт, на секунду обернувшись к ней.

– Прекрати! Можно подумать, я не умею слушать. – Ирен подошла к нему ближе. – Умею, еще как умею! И из того, что я услышала, я знаю – это ты убил моего сына. Ты, твои секреты и твоя ложь.

– А вот этого, прошу тебя, не надо.

– Но ведь все так и было. Челюсть у Шэпа сломана. Рука вывихнута из сустава. – Ирен схватила мужа за рукав куртки. – Говоришь, ты бросил его на пол? Ты избивал его, Нэт. Слышишь? Ты его избивал. И мне кажется, если кто-то и пытался защитить моего сына в тот день, так это Дэниэл, а не ты.

– Но стрелял в него не я, а Роббин. Это он, а не я тотчас убежал, как только увидел, что произошло. Он убежал, а я остался стоять, держа Шэпа на руках, будучи бессилен чем-то помочь ему. Или ты это мне поставишь в вину?

– Поставлю, а ты как думал? Ты должен был рассказать, что произошло. Рассказать всю правду. И вот теперь Дэниэла казнят – и все из-за тебя.

– Нет, в этом ты не права. Ты считаешь, что Роббину скостили бы срок, если бы я сказал, что он делал с нашим сыном? Ты так считаешь? Пойми, ты не видишь главного. Извращенцы вроде него долго на этой земле не задерживаются. Так, по крайней мере, он получил шанс.

– Шанс? – Ирен едва не подавилась этим словом. – Его прикрутят ремнями к столу, накачают в него яда и будут наблюдать, как он умирает. И это ты называешь шанс?

– Ты считаешь, что я ни о чем подобном не думал? Да я каждый день пытался представить, могло ли все быть иначе! И представь себе, так ничего другого и не придумал. Ведь я их предупреждал. Предупреждал обоих, что до добра это не доведет. Я видел такие вещи своими глазами, во Вьетнаме и когда пошел в полицию. Я знаю, как заканчивают такие люди, как они. И я скажу тебе, что добром такие вещи никогда не кончаются.

– «Такие люди, как они»? Ты хотел сказать, такие люди, как твой сын? Нэт, ты говоришь – такие люди, как он. Пойми, нам до них далеко. Как ты этого не понимаешь? Такие люди, как Шэп, дарят миру такие вещи, какие мы никогда бы сами не увидели, они открывают нам то, что мы сами не в состоянии открыть. Неужели ты никогда этого не понимал?

Нэт покачал головой:

– Послушай себя, дорогая моя. Послушай, и ты поймешь, почему я тебе ничего не сказал про Шэпа. Ты бы ничего не сделала, чтобы его остановить. Ничего. Не пошевелила бы даже пальцем! – Нэт вытер нос о плечо, затем посмотрел на свои руки. – А это тебе.

В руках у него была небольшая шкатулка.

– И что в ней?

– Твои украшения. Кольцо твоей матери, нитка жемчуга, кулон, который я подарил тебе на Рождество. И кое-что еще. Что-то такое, на что ты должна взглянуть. Я не лгу, Ирен. Зачем мне тебе лгать? Роббин и Шэп – все было так, как я тебе рассказал. Поезжай в Орегон. Поговори с Роббином. Он скажет тебе то же самое. Не было никакого ограбления. Я нарочно это придумал, чтобы люди не узнали правды.

И он протянул ей шкатулку. Та оказалась тяжелой, Ирен едва не вскрикнула от неожиданности.

– Я знаю.

Над их головами, среди крон деревьев поперек вечернего неба пролегла последняя полоска света. Ветер в темноте шуршал листьями. Ирен отвернулась от мужа, подошла к грузовику и открыла дверь.

– Ирен! – Нэт подошел и встал рядом с машиной.

– Что?

– Попытайся, хорошо?

– Что значит «попытайся»? – вздохнула Ирен.

– Понять меня. Хотя бы попробуй это сделать. Я не знал, что Роббин вооружен. Мне такое даже в голову не могло прийти. И зря я тогда вышел из себя, ох как зря. – Нэт на мгновение умолк и кашлянул. – Пойми Ирен, я не могу без тебя. Знаю, я наделал ошибок. – Он шумно потянул носом воздух, обхватил себя за плечи руками и поддал ногой охапку листьев. – И все же я прошу тебя, постарайся меня понять. Слышишь?

Ирен переехала Миссисипи в штате Миссури, вышла из машины, чтобы заправить бак, подумав, добавила масла и купила карту страны. После чего в призрачном, белом свете заправки начертила для себя маршрут до Орегона.

В три часа ночи она уже была в Канзасе, а ближе к утру уже подъехала к Уичито. Здесь она в очередной раз добавила масла и снова вынула карту. Солнце уже вставало, но она не могла позволить себе отдых. Мысли ее продолжали переваривать то, что сказал ей Нэт и что за этим стояло. Перед ее мысленным взором предстал тот день, когда Нэт, придя домой, объявил ей, что получил предложение перевестись на работу в Блейн, штат Орегон. Что этот переезд «пойдет Шэпу только на пользу». Кажется, именно так он и сказал. Это пойдет ему на пользу.

А потом ей вспомнился день их отъезда. Когда Нэт неожиданно заявил, что места для пианино в машине нет. И Шэп удивился. И добавил что-то про то, что отец его ненавидит.

К тому времени, когда она подъехала к Салине, однообразие пейзажа – эти бесконечные поля сжатой пшеницы – потихоньку начало вводить ее в ступор. На ближайшей остановке она устроила себе передышку и вздремнула, положив под голову сумку, а вместо одеяла укрывшись курткой. Прежде чем провалиться в сон, она подумала: интересно, а что сейчас делает Нэт?

Глава 41. 14 октября 2004 года

Джефф проследовал за Нэтом в дом, требуя, чтобы тот позвонил Блисс.

– Она должна знать, что происходит, мистер Стенли! Так будет справедливо.

Нэт посоветовал ему заниматься своими делами и отправляться домой.

Вместо этого Джефф прошел следом за ним на кухню. Нэт услышал, как он набирает телефонный номер.

– Дома возникла проблема, – услышал он голос Джеффа и принялся мерить шагами гостиную комнату. – Нет, нет, с ними все в порядке. Просто твой отец… он хочет тебе что-то сказать.

С этими словами он протянул Нэту телефонную трубку. Нэт в свою очередь смерил его недовольным взглядом.

– В чем дело, пап? Что случилось? – В голосе дочери он уловил нотку беспокойства. – Пап? Джефф? Эй, вы меня слышите? Черт!

– Я слушаю, – ответил Нэт и опустился на кухонный стул.

– Пап, что, черт побери, случилось? Почему Джефф звонит? Что у вас там стряслось?

Нэт закрыл глаза:

– Твоя мама… Она уехала в Орегон.

– Орегон? Ты хочешь сказать, что она уехала в Орегон? Она мне говорила, что никуда не собирается уезжать. Почему ты не поехал с ней?

Нэт посмотрел на Джеффа. Тот тоже опустился на кухонную табуретку и теперь сидел спрятав лицо в ладони. Нэт глубоко вздохнул и все как на духу рассказал дочери: о том, что ее мать простила Роббина, о ее переписке, о той новости, что заставила Ирен уехать.

Блисс ничего не ответила.

– Блисс, дорогая!

– Я сейчас положу трубку, – предупредила Блисс.

– Извини, дочка. Это я все испортил. Я все капитально испортил. Это я виноват. Прости меня. Ты даже представить себе не можешь, каково мне сейчас.

– «Испортил»? Испортил – это не то слово, пап. Лучше скажи мне, кто еще в курсе?

– Ты имеешь в виду мамин отъезд?

– Нет. Про тебя и про Шэпа. Тот шериф из Блейна, он имел какое-то отношение к этой истории?

– Нет. Никто ничего не знал.

На том конце телефонной линии возникло молчание.

– Блисс!

– Препятствие отправлению правосудия, пап. Вот как это называется. Да что мне тебе объяснять, ты же сам знаешь это, верно? Ты нарушил закон, пап.

Нэт и сам понимал. Конечно, понимал. Но это все равно что знать об опасности в собственном доме. И пока ты держишь дверь закрытой…

– Ты попробуешь остановить ее?

– Маму? Нет, я пообещал, что не буду этого делать.

Он услышал, как Блисс шмыгнула носом, и решил, что она, по всей видимости, плачет. Или изо всех сил пытается не разреветься. В любом случае это было последнее, что он хотел бы услышать.

– Послушай, мне нужно идти. Хочу сделать несколько телефонных звонков, – сказала Блисс. – Созвонимся, как только ты свяжешься с мамой. Мне не важно, когда это произойдет. Сейчас или через пару дней. Ты меня понял?

– Да. Понял.

– И больше никому не говори об этом. Ни единой душе.

– Не буду, – пообещал Нэт.

– Хорошо. А теперь снова дай трубку Джеффу.

Нэт кивнул, не в силах произнести ни единого звука. Затем протянул трубку Джеффу и, выйдя из дома, направился к сараю.