Текст книги "Плакучее дерево"

Автор книги: Назим Ракха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Глава 17. Март 1991 года

Первый ответ пришел снежным мартовским днем. Толстый конверт с логотипом Иллинойсского университета застрял в почтовом ящике по диагонали, потому что был настолько велик, что с трудом помещался в ящик. Ирен вытащила его и схватила обеими руками.

– Ура! – воскликнула она, подставив лицо крупным снежинкам, которые тут же начали таять на ее щеках.

Ирен решила, что лучший ее поступок за последние шесть лет, пробудивший ее саму из затянувшейся депрессии, – это нажим на дочь, нескончаемые попытки убедить Блисс поступить в колледж. Блисс становилась старше, взрослела. Ирен не нужно было никаких дополнительных подтверждений этому факту, чем то, которое прошлой осенью упало ей под ноги, когда она вышла из дома вывесить для просушки белье. Она наклонилась и подобрала завернутую в фольгу пластинку. Жевательная резинка, подумала она, радуясь, что та не развернулась при стирке. Впрочем, уже в следующий миг ей стало понятно, что это такое.

– Не было печали! – Ей тотчас вспомнились первые дни ее знакомства с Нэтом и чем все закончилось – билетом в один конец к церковному алтарю. Причем довольно быстро.

Накинув остальное белье на веревку, Ирен бегом отправилась в дом. Она ни за что не допустит, чтобы Блисс навсегда застряла в Карлтоне, так и не получив шанса выбрать для себя другую судьбу. Девчушка очень сообразительна, очень. С такими мозгами можно стать адвокатом, врачом или даже университетским преподавателем…

Договориться со школой, заставить дочь написать заявление о приеме, отвезти Блисс в Сазерн, чтобы прогуляться по университетскому городку и дать почувствовать, что такое студенческая жизнь, – это было самое трудное из всего, что Ирен когда-либо делала. И самое рискованное. Они с Блисс решили ничего не говорить Нэту или Джеффу о затее с колледжем, пока не получат откуда-нибудь положительный ответ. А до этого момента все должно оставаться лишь рассуждениями. Обычными кухонными разговорами о заветной мечте.

Поэтому в тот вечер Ирен, дождавшись, когда Джефф уйдет домой, а Нэт засядет в полудреме перед телевизором, поднялась наверх и положила конверт на письменный стол перед дочерью.

– И что? – поинтересовалась она, когда прошла минута, но Блисс не обратила внимания ни на мать, ни на конверт. – Не собираешься открывать, что ли?

Выражение лица Блисс ей было не разобрать – поджатые губы, глаза буравят конверт, как будто желая проникнуть в него взглядом. Она не заметила, как дочь вонзила ноготь в карандаш, прежде чем с его помощью подвинуть конверт поближе к себе и открыть.

– Они готовы принять меня, – наконец произнесла Блисс абсолютно невыразительным тоном. – Здесь написано, что они приняли мое заявление и предлагают мне стипендию.

Ирен подскочила к дочери и выхватила у нее из рук письмо.

– «…от имени руководства университета штата Иллинойс…»

На следующей неделе им пришли ответы из Кентского университета, университета Айовы и, наконец, из Северо-Западного, близ Чикаго. В каждый конверт были вложены брошюрки и формуляры, которые следовало заполнить. Каждое письмо обращалось к Блисс с бесстрастной официальной сдержанностью.

В середине мая Ирен впала в неистовство.

– Тебе нужно принять решение.

Было субботнее утро. Нэт и Джефф уехали на автомобильную свалку, а Ирен и Блисс сидели за кухонным столом и ели кукурузные хлопья.

– Ты сама понимаешь, в университете не станут ждать, когда ты соблаговолишь дать им ответ. Кроме того, как только ты примешь решение, мы сразу скажем об этом отцу и Джеффу. Им потребуется время, чтобы все осознать.

Блисс отодвинула тарелку и положила голову на сложенные руки. Последние недели она выглядела неважно – бледная, вялая, немного забывчивая.

– Блисс, – произнесла Ирен и сглотнула. – Дорогая, есть какая-нибудь причина, почему ты до сих пор тянешь резину? То есть, я хочу сказать, ты должна, наконец, сделать единственно правильный выбор. И если тебе больше других пришелся по душе Северо-Западный, то не переживай из-за тех колледжей, где предлагают неполную стипендию. Я попробую получить работу в супермаркете. Мы обязательно выкрутимся.

Блисс немного приподняла голову. Ее волосы падали на стол спутанными прядями, чего Ирен не любила.

– Ты? Да ты уже целую вечность нигде не работала.

– Знаю, но, если ты поступишь в колледж, должна же я что-нибудь делать. Неужели я не справлюсь?

Зрачки Блисс заметались туда-сюда, словно рыбки в аквариуме. Через секунду она встала и отнесла тарелку в мойку.

– В чем дело, Блисс? Разве ты не рада, что поступишь в колледж?

Блисс уронила ложку в тарелку.

– Не-е-ет, – ответила она и на всю мощь открыла воду.

Ирен потянулась к водопроводному крану и закрутила его.

– Ты не будешь мыть посуду? – удивилась Блисс.

– Я хочу знать, почему ты не хочешь ничего делать с остальными предложениями.

Блисс отступила в сторону:

– А кто сказал тебе, что мне это интересно? Это была твоя идея, а не моя.

– Но я думала, что ты хочешь учиться в колледже. Ты как-то сказала…

– Послушай, мам, вся эта затея с колледжем – прекрасная идея, и я ценю твои усилия, но ничего из этого не выйдет. Я не собираюсь поступать ни в какой колледж. Так что, пожалуйста, не дави на меня.

– Еще как выйдет! Ты посмотри на ответы. Тебе осталось лишь выбрать лучший колледж из тех, что предложены, только и всего.

– Слушай, давай больше не будем, ладно? – Блисс привалилась к кухонному столу и скрестила на груди руки. – Я по горло сыта этими разговорами о колледже, тебе понятно? Никуда я поступать не буду.

– Неужели это влияние твоего отца? Ты его боишься? Если это так, то не надо ничего бояться. Вот увидишь, когда он узнает о том, что тебе предлагают, он первый поддержит твое решение. В мире нет ничего такого, в чем бы он тебе не помог. Ты знаешь это не хуже меня.

– Я не об этом говорю.

– Тогда о чем же? – Ирен посмотрела на дочь и поняла, что та в эти мгновения что-то обдумывает. – Блисс… признайся, дело ведь не в тебе и Джеффе? Ты ведь не беременна, я надеюсь?

Блисс вздрогнула.

– Так как?

– Нет, мам, я не беременна. О господи! Ты же считаешь меня разумной, так что и относись ко мне соответственно, договорились?

– Ты уверена, что нет? Выглядишь ты неважно, скажу я тебе.

– Да, уверена.

– Отлично, – отозвалась Ирен и вздохнула. – Но если ты не беременна… я, хоть убей, не пойму, почему ты отказываешься от возможности получить хорошее образование. Я знаю, что вы с Джеффом очень близки, но это не причина отказываться от колледжа. Вам ничто не мешает пожениться позднее, если вы это все-таки задумали.

Блисс раздраженно фыркнула:

– Я не собираюсь замуж за Джеффа. Я вообще ни за кого не собираюсь выходить замуж. Никогда. Понятно? О боже. – Она выставила одну ногу и скрестила перед ней другую. На ней были пижамные штаны с белыми медведями на голубом фоне и старая розовая футболка.

– Ну хорошо. Дело не в отце и не в Джеффе, – произнесла Ирен. – Тогда в чем же?..

– Давай не будем.

– Нет. – Ирен шагнула к дочери и положила руки ей на плечи. – Я хочу продолжить эту тему. Ты хочешь остаться в Карлтоне, ты, такая разумная девушка, сдавшая тесты лучше всех в школе. Ты должна сказать мне почему.

Блисс оттолкнула руки матери:

– Я сказала, давай не будем об этом.

С этими словами дочь вышла из столовой.

– Блисс, не смей уходить!

Блисс остановилась и обернулась. Ее лицо пылало гневом.

– Хорошо. Ты хочешь знать, почему я не хочу уезжать? Почему я никогда не уеду отсюда и навсегда застряну в этом городке? Я скажу тебе почему. Из-за тебя. Ты довольна? Из-за тебя!

– Из-за меня? Но ведь я как раз и хочу, чтобы ты уехала.

– Давай, давай, говори. Повтори все эти слова о том, что я поступлю в колледж, а ты пойдешь работать. Я знаю, что ты скажешь, но твои разговоры не имеют никакого отношения ко мне или моему будущему.

– Да что ты такое говоришь? Блисс, дорогая!.. С какой стати?..

– С какой стати? Чтобы я не раздражала тебя, вот почему. Думаешь, я этого не вижу?

– Раздражала меня?

– Хочешь избавиться от меня, чтобы я не мешала тебе катиться вниз, чтобы я ничего этого не видела. Сколько бутылок ты еще выпьешь, мам? Поверь мне, ты уже настолько ушла в себя, что ничего не замечаешь вокруг! Знаешь что? Ты хочешь устроиться на работу? Не смеши меня. Да открой же ты глаза! Ты же стала как зомби, как ходячий мертвец. Ты такая уже давно, с тех самых пор, как убили Шэпа.

Ирен прижала руки к груди:

– Блисс!

– Ты хочешь, чтобы я уехала, а ты продолжала спокойно пить, чтобы допиться до смерти. Ты хотя бы отдаешь себе отчет, какое ты жалкое зрелище? Носишься со своим горем, упиваешься им, и конца-края этому не видно. И не желаешь видеть в жизни ничего другого. Ты всегда смотрела не вперед, а назад. Только назад. А отец? Да он не лучше! Я готова чем угодно поклясться, что он самый одинокий человек на всем белом свете. Он никого не допускает в свои мысли и чувства. А знаешь почему?

Ирен отрицательно покачала головой.

– Из-за тебя. Ты с головой ушла в свой собственный мирок и ни на кого не обращаешь внимания. Черт побери, мам! Конечно же я не хочу оставаться здесь вечно. Но если я уеду, то кто будет здесь поддерживать порядок? Ты? Отец? Не смеши меня, слышишь! Если бы не мы с Джеффом, я просто не представляю себе, что бы случилось с вами обоими.

Ирен, одновременно изумленная и пристыженная, покачала головой.

– Я постоянно ждала, когда все изменится. Думала, вот-вот наступит тот момент, когда ты начнешь ценить то, что у тебя есть, так, как ты учила меня и Шэпа, если ты, конечно, не забыла. Помнишь наши разговоры о жизни, о Боге, о красоте окружающего мира, о том, что мы видим вокруг и что пьем жизнь, как холодную воду из чашки? Ты помнишь это? Ты не забыла, как будила меня по утрам, чтобы вместе послушать пение птиц или осенью отправиться собирать опавшие листья? И все потому, что ты хотела, чтобы мы поняли, насколько хороша может быть жизнь, чтобы мы увидели и полюбили ее красоту. Но прошло семь лет, семь проклятых лет, и я постоянно вижу, что тебе на все наплевать.

– Блисс, я…

– Давай не будем, договорились? Ты хотела знать, почему я не реагирую на эти письма. Теперь ты это знаешь. Потому что ты пьешь, а отец отгородился от нас. И ни ты, ни он не умеете позаботиться о себе, не говоря уже о том, чтобы позаботиться друг о друге.

Ирен поднесла руку ко рту, как ребенок, пойманный за кражей. Блисс закатила глаза и вышла из комнаты.

В тот вечер Ирен вытащила из тайников все запасы водки и спрятанную в кресле плоскую фляжку. Вылив содержимое в кухонную раковину, она поклялась начать новую жизнь, придать ей новые измерения и форму. Она сможет. Если придется, она стукнет кулаком по собственному гневу, обуздает его, возьмет под контроль, пошлет составить ему компанию другие чувства – сожаление, печаль, вину, отправит их всех вместе в отставку, а сама сделает вид, будто их просто не существует. Во всяком случае, это неплохая идея. Найди себе дело, внушала она себе, найди себе дело и занимайся им.

Через две недели Ирен начала работать в супермаркете «Ай-Джи-Эй». Работала так, как когда-то в магазине в Блейне, затем приходила домой и готовила нормальный ужин для всей семьи. Разговаривала со своими домашними, убирала в доме, занималась цветами. Даже начала вязать мужу свитер, предварительно сняв с него в спальне мерку, когда Нэт разделся, перед тем как лечь в постель. Она снова начала участвовать в жизни церковной общины, причем не формально, а искренне желая быть полезной людям. Оставалась после проповеди, чтобы вместе с другими женщинами разливать по чашкам кофе. Вместе с Кэрол возобновила занятия на курсах по изучению Библии по вечерам в среду. Покрасила волосы, купила перчатки для работы в саду, чтобы не повредить маникюр, и даже приобрела новое платье и пару новых домашних тапочек. И наконец, когда почувствовала, что может вести такую, похожую на танец жизнь, не спотыкаясь, отправилась к дочери с конвертами и обещанием ни за что не сдаваться.

Блисс остановила выбор на Иллинойском университете. Там предлагали полную стипендию, а кроме того, он был ближе к дому, чем все остальные. Она пообещала отцу, которого мать уже подготовила заранее, что будет по возможности чаще приезжать домой на выходные, праздники и летние каникулы.

Затем Блисс отправилась к Джеффу, сообщить о своем решении. Был вечер воскресенья, время после ужина. Они сидели на ступеньках крыльца, наблюдая за проезжавшими мимо дома автомобилями.

Джефф заговорил о своих поисках работы в Колд-Спрингс.

– «Уолл-Марту» всегда требуются люди, так что мы можем поискать жилье где-нибудь поблизости.

Блисс вдавила большие пальцы ног в подошвы вьетнамок. После того как она согласилась учиться в колледже, все ее существо страстно желало поскорее уехать из дома, подальше от родителей и не в последнюю очередь от Джеффа. На нем были обрезанные по колено джинсы. У него были мягкие светлые волосы. Он был красив и добр и, черт побери, хотел жить и работать в Колд-Спрингс. И где? В «Уолл-Марте»! Да она скорее повесится.

– Джефф, нам нужно поговорить.

– Знаю. Чем скорее мы назначим дату свадьбы, тем лучше. Мне не терпится поскорее уехать отсюда.

Блисс принялась разглядывать собственные ногти.

– Меня приняли в колледж.

– Что?

– Меня приняли в колледж, и я хочу уехать. Не хочу оставаться здесь, в Карлтоне. И в Колд-Спрингс тоже не хочу.

– Колледж? Когда ты подавала документы в колледж?

Блисс сцепила ладони:

– Несколько месяцев назад.

– Несколько месяцев назад? Но ты никогда не говорила… Минутку… ты ведь шутишь, верно я говорю?

Она покачала головой:

– Я не шучу. Я отправила заявления в несколько мест, и меня всюду приняли.

Джефф прикоснулся к ее руке:

– О господи, Блисс, почему ты не сказала мне об этом раньше? То есть я хочу спросить – куда ты собралась?

– В Иллинойский университет, в Шампейн.

– Но это же двести миль отсюда.

Блисс кивнула, и волосы упали ей на лицо.

– Хорошо. Переедем в Шампейн. Работу везде можно найти. – Джефф улыбнулся. – Мы можем пожениться до начала учебы.

Мимо дома, таща за собой борону, проехал трактор. С ее зубьев на дорогу слетали комья красноватой земли.

– Я хочу, чтобы мы расстались, Джефф. Прости, но я хочу уехать в Шампейн одна.

Джефф повернулся к ней и убрал пряди с ее лица за уши.

– Одна? Что ты хочешь этим сказать? Ты не хочешь, чтобы мы поженились? Но если ты пожелаешь, мы можем подождать.

– Джефф.

– Если хочешь, ты можешь отправиться в колледж. Конечно. Ты ведь у нас такая умная и должна учиться дальше. Но ты знаешь, что от нас до Сазерна всего тридцать миль. Там ведь хороший колледж, верно? И я в любом случае могу поехать следом за тобой. Что ты на это скажешь?

– Я не подавала заявление в этот колледж.

– Но ведь тебе ничто не мешало это сделать?

– Я смогу получить стипендию в колледже Иллинойского университета, Джефф. Я не хочу в Сазерн. Я хочу уехать из Карлтона. Извини, я больше не могу здесь оставаться.

– Но ты же не хочешь сказать, что я тебе больше не нужен?

Блисс упрямо смотрела себе под ноги.

– Но почему?

Она попыталась найти подходящее объяснение:

– Я хочу уехать от своей семьи, Джефф. Ты для меня – тоже моя семья. Ты всегда был членом моей семьи. – Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Я знаю, что это несправедливо. Совсем несправедливо. Ты для меня так много сделал. Но так больше продолжаться не может. Я больше не могу. – Ее голос дрогнул, и она поспешно отвела взгляд в сторону, скользнув глазами вдаль, к горизонту. В эти мгновения она ощущала себя злобным, бессердечным созданием, которое избивает собственную собаку. Доброго, преданного пса, который ее любит и доверяет и которого она бьешь лопатой по голове. – Мне очень жаль, Джефф. Прости меня. Честное слово.

Она услышала, как с его губ с рыданием сорвалось ее имя. А потом он ушел по хорошо протоптанной дорожке, соединявшей его и ее дом.

Через четыре года она вспомнит этот день и то, как после ухода Джеффа она прошла по дороге, следуя за комьями земли, оставленными трактором. Вспомнила, как ей было больно, когда она думала о Джеффе. Но она понимала, что эту боль можно терпеть, и до ее сознания дошло, что это цена ее взросления. «Все-таки я бессердечная, – решила она. – Неспособная на любовь и преданность».

Может быть, в колледже она напишет сочинение о том, что «семья пронизана связями, суть которых мы никогда не поймем. Некая незримая, на клеточном уровне, связь, соединяющая прошлое и настоящее. Если это так, то возможно, что после смерти брата наши общие клетки тоже умерли. И что касается нас, то это было сердце. Эти тонкие, хрупкие стенки, которые позволяют нам обнять жизнь с бесстрашием и верой. Мы страдаем, потому что наше сердце умирает, по одной клеточке зараз».

Глава 18. 5 октября 2004 года

Через два дня после того, как он вручил Роббину приказ о приведении в исполнение смертного приговора, Мейсон сидел у себя в кабинете и размышлял. Ему предстояло решить для себя, кто будет принимать участие в его «особом проекте», а кто нет. Кто из сотрудников согласится на эту работу, кто обладает необходимой выдержкой и преданностью делу. Необходимо найти профессионалов. Нужны те, кто в назначенную ночь сможет вместе с Роббином войти в комнату, где свершится казнь, привязать его к креслу и ждать. Нужна медсестра, которая согласится сделать ему внутривенный укол, кто-то еще должен сидеть в специальной кабине и по сигналу Мейсона включить капельницу, чтобы начал поступать смертельный препарат. Нужен врач, чтобы засвидетельствовать факт смерти. Для того чтобы забрать тело, потребуется договоренность с моргом. У Роббина нет родственников, готовых забрать останки, поэтому на Мейсона, как на начальника тюрьмы, ложится еще одна обязанность: найти место для захоронения его праха.

Похоже, придется предусмотреть множество деталей, чтобы вся процедура прошла без сбоев – должным образом и в надлежащем порядке. И если он, как начальник тюрьмы, выполнит все как надо, шаг за шагом, то Роббин может быть спокоен. Мейсон справится. Он сделает все для того, чтобы казнь Дэниэла Роббина прошла гладко, без сучка без задоринки.

Мейсон постучал по клавиатуре компьютера.

Днем ранее начальник Сан-Квентина прислал ему имейл с предложением встретиться с ним и некоторыми из ключевых фигур предстоящей процедуры. «У нас уже выстроена вся система, – писал он. – Как работать с прессой, семьей, как вести переговоры с протестующими, что делать, если в самый последний момент будет подана апелляция, и все такое прочее. Был бы рад поделиться с вами накопленным опытом». В ответном письме Мейсон просто поблагодарил коллегу. Утром он получил разрешение Гефке на поездку. Вместе с несколькими помощниками он может обернуться туда и обратно всего за один день, если, конечно, постараться. А постараться им придется.

За семь лет, прошедших с момента последней казни, комната исполнения приговора и камера ожидания превратились в кладовку, если не сказать, в свалку. Сюда сваливали списанную мебель, старые столы, стулья, коробки с папками документов на всех тех, кто когда-либо входил и выходил из БУРа. Все это громоздилось высокими штабелями до самого потолка. И вот теперь весь этот хлам придется куда-то вынести, а само помещение вылизать до блеска. После этого они примутся за дело.

Где-то под грудами этого хлама находилась металлическая каталка с черным виниловым покрытием и подлокотниками, торчащими в стороны, словно крылья. Для начала необходимо удостовериться, что она все еще в исправном состоянии. Надо продумать и медицинскую часть – полые иглы, ремни, вентили и прочее. В нужный момент внутри запертой кабинки откроется клапан, так что ни одна душа не увидит, кто повернул вентиль. Таким образом, смертельный препарат проделает путь длиной пять футов, прежде чем попадет в вены Роббина. Надо сказать медперсоналу, чтобы собрали установку и протестировали ее. Необходимо также наладить и включить видеосистему. Вся процедура должна быть записана на видео от начала до конца. Но насколько Мейсону было известно, камеры были допотопными, так что, похоже, придется еще озаботиться приобретением новой аппаратуры. Кроме того, надо договориться с телефонной компанией, чтобы провели две прямые линии: одну в кабинет генерального прокурора на тот случай, если в последний момент из Верховного суда придет приказ о пересмотре приговора, и вторую – в кабинет губернатора, если в последний момент тот вдруг решит отменить казнь.

Впрочем, на это вряд ли приходится рассчитывать.

На прошлых выборах Мейсон голосовал за нынешнего губернатора и, скорее всего, проголосует за него снова, несмотря на его идиотское решение провести перед выборами казнь. Он достаточно долго имел дело с политиками и знал всю их кухню. Соперником губернатора был адвокат, посвятивший себя борьбе с преступностью. На его счету ряд законов об ужесточении наказаний, вплоть до смертной казни. Он хорошо постарался, чтобы выставить профессора политологии с левым уклоном человеком неспособным справиться с нынешним уровнем преступности. Так что казнь Роббина наверняка призвана развеять это впечатление. Или, по крайней мере, ненадолго отвлечь мысли электората от этой темы. Отмена подобного мероприятия была бы сродни политическому самоубийству.

И все равно Мейсон уже несколько дней не мог спокойно заснуть, в глубине души надеясь, что каким-то волшебным образом смертный приговор Роббину все-таки отменят. Не то чтобы он ощущал какой-то внутренний протест по отношению ко всему процессу. Скорее, он слишком серьезно подошел к его организации. Будь это не Роббин, а кто из этих сволочных расистов, которые скорее пырнут его ножом, лишь бы только не стоять с ним рядом… Или будь на месте Роббина Тьюлейн…

При этой мысли Мейсона передернуло. Прошло уже столько лет, а ты все еще об этом думаешь? Ему было неприятно, что брат все еще обитает на задворках его памяти, хотя по-прежнему заперт за решеткой в полутора тысячах миль отсюда, в тюремной камере в Чикаго.

Мейсон вновь сфокусировал внимание на клавиатуре, указал несколько дат своего предполагаемого визита в Сан-Квентин и нажал на кнопку «Отправить».