Текст книги "Плакучее дерево"

Автор книги: Назим Ракха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Глава 35. 14 октября 2004 года

Национальный заповедник «Шони» простирается от нависших над Миссисипи утесов на восток до реки Огайо, откуда тянется на юг, где Иллинойс сужается острым клином. Внутри этого треугольника разбросаны фермы, озера, болота, участки прерии. Здесь полным-полно клещей и змей, здесь водятся москиты размером с монету. А местные горы умеют хранить свои секреты.

Нэт съехал с шоссе на узкую дорогу. Ветви деревьев образовали над ней нечто вроде арки из желтой и багряной листвы. Нэт катил вниз по склону горы, то и дело закладывая повороты. У Оленьего ручья, там, где поток пересекал пыльный асфальт, он слегка сбросил скорость. Переехав мелкую речушку, он свернул налево, на гравийную дорогу, а с нее еще раз налево на узкий проселок. Проехав примерно с милю, он остановился у прогалины, на которой валялись пивные банки, окурки и отстрелянные гильзы. Нэт заглушил мотор, стукнул кулаком руль и выругался.

Пистолет, наручники, дубинка, рация – все это было при нем, когда он двинулся по тропинке. Спустя пять минут он тяжело опустился на плоский камень рядом с зеленой поверхностью озера. Снял шляпу, вытер платком лоб и закурил.

«Черт бы ее побрал!» – подумал он. Он сделал глубокую затяжку и не торопился выпускать дым, как тот дракон, что держит в себе пламя. Затем выпустил его через ноздри. Раз, другой. Посмотрел на сигарету в руке, бросил ее на траву и раздавил каблуком.

Кэрол посоветовала ему оставить Ирен в покое и не заводить разговор о казни.

– Ей этого не вынести, – сказала ему Кэрол на следующий день после бури. И он почти с ней согласился.

Почти.

Нэт поднял с земли палку и машинально принялся обдирать с нее кору.

И вот теперь оказывается, что все, что он знал про свою жену, неправда.

– Она пыталась наложить на себя руки, – заявила ему Кэрол всего каких-то полчаса назад.

Поговорить с ней ему предложил пастор Уайт. Сказал, что Кэрол наверняка скажет ему что-то такое, чего он сам не знает. Но услышать то, что он услышал, – этого Нэт никак не ожидал. Оказывается, Ирен пыталась лишить себя жизни, а затем, когда не смогла, решила искать утешения у Роббина. Роббина! Это же надо! Ну кто бы мог подумать! Они несколько лет переписывались. Кэрол сказала, что видела эти письма. Коробку из-под обуви, набитую конвертами.

– Черт! – Нэт сломал палку пополам и посмотрел на воду, на солнце, на деревья, прислушался к пению одинокой птицы. Мир вокруг ничуть не изменился.

Она устала? Кажется, это были ее собственные слова. Устала от всего этого. Ни слова про попытку самоубийства, и вот теперь это.

Пастор Уайт посоветовал ему: «Забудь, с этим уже ничего не поделаешь».

– За прощение не наказывают, – сказал он. – Тут я ничем не могу помочь.

А как же ложь? Обман? Как она могла молчать, а тем временем делать свои дела за его спиной?

Нэт оттянул ворот рубашки, как будто задыхался. Затем еще раз, затем откашлялся, нагнулся вперед и издал звук, похожий на рыдание.

Письма.

Он понятия не имел, что именно его жена и Роббин могли сказать друг другу. Он понятия не имел, что ей известно, а что нет. Какие мысли она держит в голове, что вообще она замыслила, когда заявила сестре, что должна съездить повидаться с Роббином. Чего теперь ему ожидать? К чему готовиться?

Он представил, как от всей души влепит ей пощечину, как толкнет ее на диван, будет наблюдать, как она падает. Как он будет в гневе кричать на нее. А потом он закрыл лицо ладонями и представил нечто другое.

Он усадит ее на диван, он накроет ее руки своими или возьмет ее за плечи. Главное – быть к ней как можно ближе, чтобы она не вырвалась. Потому что она наверняка попробует это сделать – подобное в ее натуре. Но только не на этот раз. Он будет держать ее за плечи, и она будет вынуждена его выслушать. И после того, как он ей все скажет, они решат, что у них осталось в этой жизни и как им теперь жить дальше.

Он уже давно намеревался это сделать. Открыть рот и сказать то, что должен.

Ирен.

Нэт задумчиво пожевал губу. Жизнь – коварная штука. Так было всегда, и так будет. Но Ирен – она внесла в нее доброту. Но именно эта ее доброта подчас и бесила его. Ее наивность, неумение видеть вещи, какие они на самом деле. Она понятия не имела, на какие вещи способно человеческое сердце. Как оно может отвернуться от мира, зачерстветь, стать холодным, как окровавленное лезвие.

Ни малейшего понятия, черт возьми!

А все он. Это он виноват. Это он позволил ей спрятаться в ее тесном, крошечном мирке. Но Ирен есть Ирен. Она никогда не поверит ничему такому, что способно разрушить ее чистый и невинный взгляд на мир. Ведь как раз за это он ее и любил. За это же и ненавидел. Именно по этой причине всякий раз, когда он подумывал ее бросить, он уже в следующий миг гнал от себя эти мысли.

Над озером низко пролетела цапля и, как балерина, опустилась на длинные ноги у самого края воды. Боже, он надеялся прожить достойную жизнь. Тихую, непритязательную, спокойную. Совсем не ту, к которой он привык с детства. Он мечтал иметь любящую жену и любящих детей. Он хотел воспитать хороших, достойных людей, которые бы прислушивались к родительским советам, потому что любили своих родителей, а вовсе не потому, что боялись.

Цапля неспешно шагнула в воду. В озере в изобилии водился окунь, краппи и другая рыба. Когда-то они с Ирен брали лодку и, забросив удочки, могли молча сидеть в ней часами. Как он любил эти удивительные мгновения! Как здорово было, даже без всяких слов, ощущать близость другого человека. Ирен умела пользоваться удочкой. Нэт сидел, наблюдая за тем, как восходит солнце, как его лучи играют в ее волосах. «Моя маргаритка», когда-то называл он ее. Он помнил, как поцеловал ее в первый раз, как поклялся, что ее губы имеют вкус меда.

Тем временем цапля шагнула глубже, а потом в мгновение ока сунула голову и тотчас вытащила – с рыбой в клюве.

Они с Ирен не выбирались на рыбалку вот уже лет восемь или девять. То есть примерно с того времени, когда, если верить Кэрол, его жена пыталась покончить с собой. Нэт с силой вогнал кулак в ладонь.

– Ирен! – прошептал он, а потом крикнул ее имя так громко, что испуганная цапля застыла как статуя.

Нэт нагнулся и подобрал с земли лист – красно-желто-оранжево-зеленый. Он не мог сказать, с какого дерева тот упал. Никогда не задумался над породами деревьев. Такое было по части Ирен. Она всегда знала все названия. Она и Шэп. Они оба были знатоки в том, что касалось деревьев, растений, цветов…

Нэт смял лист в руке, бросил его в воду и пронаблюдал, как тот пошел ко дну.

Глава 36. 14 октября 2004 года

– Они мне никогда не разрешат это сделать, – произнесла Ирен, просматривая бланк заявления на посещение заключенного.

– Это почему же? – удивился Джефф.

– Здесь говорится, что сначала я должна проконсультироваться с психологом. Но у меня на это нет времени. А вот здесь, – она подтолкнула лист бумаги через кухонный стол, – меня спрашивают, кто из моих близких поддерживает это решение.

– А что, разве никто?

Ирен рассмеялась:

– Когда Кэрол узнала про письма, ее едва удар не хватил. Сказала, что я должна их сжечь.

– А Блисс?

– Ну, она тем и занимается, что сажает за решетку таких, как Роббин.

– Да, я знаю. Но ведь это еще не значит, что…

– Я бы не хотела втягивать ее в это дело.

Джефф кивнул.

– Блисс в курсе, что дата уже назначена?

– Да, она позвонила мне, когда я помогала в церкви. Сказала, что давно пора.

Ирен положила руки на стол и взяла письмо от начальника тюрьмы. Оно, подобно сторожу, лежало сверху других бумаг, предостерегая ее от дальнейших шагов. Ирен указала на него пальцем:

– Начальник тюрьмы говорит, что мне особенно не на что рассчитывать.

– А что он сказал вам по телефону?

– То же самое. Спрашивал, кто поддерживает мое решение. Я честно призналась, что никто. И тогда он сказал, что бесполезно даже пытаться. Что тем самым я сделаю себе только хуже, потому что это будет означать очередную потерю. Кэрол сказала то же самое.

Джефф взял письмо начальника тюрьмы и пробежал глазами.

– Этот мистер Мейсон, он дал вам хотя бы крошечный повод для надежды?

– Никакого.

– Но вы все равно решили попытаться?

Ирен посмотрела на лампочку под потолком:

– Если бы меня кто-нибудь поддержал. Кто-то из друзей или родственников. А так я одна. У меня никого нет. И из-за этого у меня такое ощущение… черт, я даже сама не знаю, что чувствую. Наверно, мне больно – и за него, и за себя, и за Шэпа – за всех.

Джефф разорвал обертку еще на одной печенюшке и поскреб пальцем глазурь.

– Поверить не могу, что ты все еще их печешь.

– По привычке. Вспомните печенье, которое вы сами когда-то пекли. Как оно называлось? «В рай и обратно»?

– «Назад в рай».

– Ничего вкуснее не помню.

– Рецепт моей матери.

– Овсяная мука, шоколад и что еще?

– Ирис и кокосовая стружка.

– Ага. Помню, они всегда были у вас готовы, когда мы с Блисс возвращались из школы. Помнится, на улице уже холодно, а нас ждет печенье. А еще вы здорово готовили горячий шоколад!

– Ничего особенного. Просто брала какао из пачки и…

– И добавляли в него пастилу. Такие крошечные кусочки, помните?

Ирен покачала головой.

– А я помню. Для меня прийти к вам после школы значило то, что вы только что сказали, – назад в рай.

– Джефф, ты, наверно, вспомнил чей-то другой дом. Лично я помню лишь то, что провела почти все эти годы вон в том кресле. Причем половину времени изрядно выпивши. – Ирен указала в сторону гостиной.

– И такое было. А еще я знал, что вы там. Вы и мистер Стенли. Вы всегда относились ко мне так, словно я был частью вашей семьи.

– Это заслуга Блисс.

– Это точно, но не только ее одной. Я вам вот что скажу. Я не помню, чтобы моя мать хотя бы раз испекла к моему приходу печенье. Да что там, даже ни разу не купила магазинное.

Ирен слушала, как Джефф рассказывал ей про дни, которые она уже почти забыла.

– В этом-то все и дело, миссис Стенли, – вы были для меня как вторая мать. Именно этого мне не хватало в первую очередь, когда Блисс уехала учиться. Я так скучал по вас, что это меня злило еще сильней.

В окна ворвался порыв ветра, и дом скрипнул. Ирен поежилась.

– Этот парень, Дэниэл Роббин, у него что, вообще никого нет?

– Насколько мне известно, никого. Не забывай, он лишился родителей, когда ему было всего семь лет. И я сомневаюсь, чтобы кто-то из семей, в которых он воспитывался, написал ему хотя бы пару строк.

– И теперь вы ему самый близкий человек?

Ирен промолчала.

– Значит, 29 октября?

– Да.

– То есть всего через две недели.

Ирен сглотнула комок.

– Предположим, вы его навестили. А что потом? То есть что бы вы ему сказали?

Ирен бросила взгляд Джеффу через плечо, а про себя подумала, стоит делиться с ним своими планами или нет.

– Я пока сама не знаю.

– Хорошо. Давайте подойдем к этому делу с другой стороны. Допустим, вы никуда не поедете. Останетесь дома, и все пойдет дальше, как и должно было пойти. Что тогда?

Ирен попыталась представить, что она почувствует на следующий день после казни, когда Дэниэла уже не будет. Скорее всего, на улице будет холодно, а в доме тихо. И она встанет с постели, зная, что человека, который убил ее сына, больше нет в живых.

– У меня будет такое чувство, словно я от чего-то отказалась. Словно я проделала долгий путь, а потом сдалась. – Она посмотрела на Джеффа. – Но я не хочу сдаваться.

– В каком смысле?

На ободке ее кофейной чашки был небольшой скол. Ирен сначала легонько трогала его пальцем, затем нажала сильнее.

– Пойми, Джефф, что-то меня смущает во всей этой истории, вот только что? Я не знаю. А тот человек в тюрьме? Он не слишком похож на убийцу, во всяком случае на убийцу в моем представлении. Что-то здесь не так – по крайней мере, для меня. Возможно, причиной всего необъяснимая случайность того, что произошло. Почему он выбрал именно мой дом? Моего сына?

– Не пойму, к чему вы клоните.

– Сама не знаю. Но у меня такое чувство, будто тогда была сказана не вся правда. Что нам неизвестно что-то такое, что бы все объяснило, что бы все расставило по своим местам.

Джефф нахмурился:

– А вам не кажется, что он просто пытается выгородить себя, пытается казаться в ваших глазах лучше, чем он есть на самом деле? Взять те же письма, разве в них многое напишешь?

Ирен откинулась на спинку кресла и положила руки на колени.

– Может, и так. Все это тянется так давно, и я устала. Даже более чем. – Она поежилась, встала и закрыла кухонное окно.

– Мне кажется, вам стоит туда поехать.

– Что?

– Вы должны заполнить эти бланки. Возьмите их с собой и потребуйте, чтобы вас к нему пустили.

– Ты действительно так считаешь?

– Да. – Джефф тоже поднялся с места и вручил ей конверт. – Простить – это еще не значит принять. Если у вас остались вопросы, задайте их. Задайте, пока не поздно.

Глава 37. 14 октября 2004 года

Дэниэл, словно Будда, сидел в позе лотоса – ноги скрещены, ладони обращены к тюремному потолку. Сидел час, два… Он не был уверен. Раньше он точно мог определить время, даже не глядя на часы. Просто чувствовал, и все, как другие люди, не глядя на солнце, могут сказать, где юг, а где север. Наручных часов у него никогда не было. Он ни разу не завел будильника. Ибо время жило внутри его, было его частью. И вот теперь это не так.

Возможно, сейчас глухая полночь. Откуда ему знать? Свет в тюрьме горел постоянно, рядом постоянно кто-то кричал. Журчала вода в унитазах, дребезжали двери, затем раздавался громкий стук – значит, какую-то из них захлопнули, как будто кувалдой ударили по куску железа. Иногда этот звук казался ему пистолетным выстрелом. В результате спать приходилось урывками. В таком месте, как тюрьма, толком не выспишься. Не провалишься в сон, чтобы наутро проснуться навстречу свету нового дня. Черт, до чего же он рад, что вскоре всему этому наступит конец.

Он поднялся и подошел к унитазу, расстегнул брюки и помочился. Неожиданно он поймал себя на мысли, что рука по-прежнему машинально ищет сиденье, чтобы его опустить, – как когда-то его учили делать мать и отец. А ведь стальному тюремному унитазу никаких сидений не полагалось.

Дэниэл рассмеялся и покачал головой.

Иногда он удивлялся самому себе. Например, сколь многое в его жизни зависело от женщины, которую он практически не знал. Он не знал, кто были ее родители, и чего она хотела достичь в этой жизни, и как так получилось, что ей так многого недоставало. Что у нее не было ничего даже отдаленно похожего на мечту. Впрочем, кое-какие вещи он помнил. Например, ее запах – смесь шоколада и сигаретного дыма. Ее грудь – большую, мягкую, всегда слегка приподнятую, чтобы ложбинка была видна в вырезе платья. Когда он был маленький, то любил залезть в эту ложбинку рукой. Ему казалось, что это что-то вроде сумки у кенгуру, в которой его мама втайне от него держит запас конфет. Интересно, сколько тогда ему было, три года или четыре? Тем не менее мать тотчас выходила из себя и больно шлепала его по руке. И говорила ему, чтобы он никогда не позволял себе подобных вещей. Никогда.

Дэниэл опустился на койку, размышляя над тем, сложилась бы или нет его жизнь иначе, последуй он ее совету. Вдруг источник всех его бед – в этой привычке тянуть руки. Исходный импульс всегда предполагал желание дотянуться, стать ближе, возвести своеобразный мост между собой и другим человеком. Желание любить. Если бы он этого не делал, интересно, то сидел бы сейчас за решеткой? Вопросы, сплошные вопросы. И вот теперь он даже не в состоянии вспомнить, сколько времени прошло с того момента, когда он задал себе этот вопрос в последний раз.

Глава 38. 14 октября 2004 года

Из задумчивости и Ирен, и Джеффа вывел стук – кто-то громко захлопнул дверцу автомобиля.

– Это Нэт, – сказала Ирен и засунула письмо от начальника в выдвижной ящик.

– Кого я вижу! – произнес Нэт, входя в дом. – Моя жена и наш почтальон.

Он застыл в дверях, почесывая небритый подбородок. Форма на нем была грязной, глаза налиты кровью.

– Господи, у тебя вид как из преисподней. – Ирен шагнула ему навстречу. – Признавайся, когда ты спал в последний раз?

– Два дня назад, – ответил Нэт.

– Два дня назад. Тогда ничего удивительного. Может, сразу поднимешься наверх и примешь душ? А я пока что-нибудь приготовлю на ужин. В холодильнике, наверно, уже все испортилось, но я что-нибудь придумаю.

Она протянула руку, чтобы помочь ему снять куртку, но он отстранился.

Ирен посмотрела на Джеффа:

– Мы тут разговаривали о том, какое жуткое положение в Колд-Спрингс. Джефф там помогал на почте.

Нэт удивленно вскинул брови:

– Это так?

– Да, сэр.

– Он там подрабатывает вот уже какое-то время, – улыбнулась Ирен. – Трудится в две смены, чтобы накопить детям на колледж. Разве ты не знал?

– Нет, не знал. Но похоже, я вообще много не знаю из того, что здесь происходит. Что ты скажешь, Джефф? – И он пронзил почтальона колючим взглядом.

Ирен сглотнула комок. Внутренний голос подсказывал ей, что Нэт не просто устал.

– Джефф, – сказала она как можно непринужденнее. – Полагаю, тебе хочется пораньше вернуться домой, к Хуаните и детишкам. – Говоря это, она окинула комнату глазами. – Господи, где же твоя сумка?

Нэт стоял, засунув пальцы за ремень. Он прислонился к холодильнику, и рукоятка его пистолета громко стукнула по металлу.

– Правда, Джефф, где ты оставил свою сумку? И что самое главное, то, что в ней лежит? Что-то такое, на что я хотел бы взглянуть. Или ты теперь носишь письма исключительно для моей жены?

Джефф изобразил улыбку:

– Я ношу письма тем, кому они адресованы.

– Тогда понятно.

– Да, мистер Стенли, кому они адресованы.

Ирен затаила дыхание. Зимой они иногда выбирались к озеру, чтобы покататься на лыжах. Иногда им выпадала такая возможность, иногда нет. Все зависело от того, насколько холодной была зима. Но даже когда озеро, казалось бы, встало намертво, кататься по его поверхности было страшновато. Потому что никогда не знаешь, в каком месте треснет лед. И тогда случиться может все, что угодно. Не заметишь, как провалишься в темную, ледяную воду.

– Нэт, что с тобой? – произнесла Ирен. – Может, для начала ты все-таки поднимешься наверх и переоденешься? Вот увидишь, ты сразу почувствуешь себя другим человеком.

Нэт медленно перевел взгляд на жену:

– Ирен, признайся, когда ты хотела мне все рассказать? Сегодня? Завтра утром? Или ты рассчитывала просто позвонить мне из Орегона? Скажи, ты этого хотела?

Когда лед начинал трескаться, звук был такой, будто кто-то рядом щелкнул кнутом. Сначала раздавался негромкий свист, затем щелчок, после чего по его поверхности словно пробегала дрожь.

– Мне все известно про эти чертовы письма, которые вы с Джеффом скрывали от меня.

– Нэт!

Вместо ответа, Нэт с силой лягнул холодильник. Тот и все, что было внутри, задребезжало.

– Что, по-твоему, ты делала? Какова черта тебе понадобилось писать этому Роббину? Писать убийце! Причем целых восемь лет! А ты? – Нэт перевел взгляд на Джеффа. – Ты ведь был нам почти как сын родной. Черт побери, ты жил под нашей крышей, ел за нашим столом, и теперь вместо благодарности ты предал меня? Тебе не кажется, что я имею право знать, что творится в моем доме? Ну, что ты на это скажешь? Я спрашиваю тебя, имею я такое право или не имею?

Ирен протянула к мужу руку:

– Все совсем не так, Нэт. Джефф не имеет к этому ни малейшего отношения.

– Не ври!

– Представь себе. Он не приносил мне никаких писем. Он ничего о них не знал. Я нарочно не получала их на домашний адрес, чтобы он ничего не знал.

– Не говори глупостей. Меня не проведешь.

– Ваш муж прав, миссис Стенли, не надо меня выгораживать. Я знал, я знал все эти годы. – Джефф сложил на груди руки.

– Ты слышишь?! – рявкнул Нэт.

– Джефф, ступай домой. Это тебя не касается…

– Дай мне эти письма, – потребовал Нэт.

– Что?

– Хочу на них взглянуть. Хочу прочесть, что он наговорил тебе. Как он, черт побери, пытался мне нагадить.

Ирен сжала кулаки:

– Нет!

– Что ты сказала?

– Я ничего тебе не дам. По крайней мере, не сейчас. Может, чуть позже, когда ты успокоишься. А пока ты взвинчен, нет. Я понимаю, что со стороны это смотрится не слишком красиво…

– Не слишком красиво? По-твоему, это не слишком красиво? – Нэт сорвал шляпу и бросил ее на стол. – Боже мой, Ирен. Все гораздо хуже. Это безумие – вот что это такое. Чистой воды безумие!

– Мистер Стенли…

– А ты, Джефф, заткнись!

– Мистер Стенли, ваша жена права. Сейчас не время для такого разговора. – С этими словами Джефф шагнул к столу. – Я знаю, для вас это шок, и со стороны может показаться, будто мы от вас что-то скрывали, и, возможно, вы отчасти правы. Но теперь вы все знаете. Ваша жена решилась на такой смелый шаг – она простила этого человека, а это, я вам скажу, требует мужества, и немалого. Вам ли не знать, что смерть Шэпа едва не свела в могилу ее саму. Да этого же известно всем и каждому! Как она вернулась сюда и ее невозможно было узнать. Так что считайте, что вам крупно повезло…

– Я сказал тебе, заткнись! – снова рявкнул на него Нэт.

– Но, мистер Стенли…

Нэт в два шага преодолел разделявшее их расстояние и схватил Джеффа за грудки:

– Я сказал тебе, заткни, наконец, свою грязную пасть! Ты сам не понимаешь, что говоришь, ты, идиот! Ни ты, ни она! – Нэт оттолкнул Джеффа и отвернулся от них обоих. Чтобы не упасть, он ухватился за кухонный стол и покачал головой. – Господи, это надо же! Переписываться с Роббином! Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что ты делала?

Ирен посмотрела на Джеффа и одними губами произнесла:

– Уходи.

Но тот даже не сдвинулся с места.

– Покажи мне их, – произнес Нэт, по-прежнему стоя к ним спиной. – Покажи мне эти письма.

Ирен сжала зубы:

– Хорошо.

Она сняла с холодильника коробку и протянула ее Нэту:

– Давай читай. Это только пойдет тебе на пользу. И ты прав, я должна была показать тебе их с самого начала. Может, тогда бы ты понял, почему я написала ему. Ему одиноко, Нэт. Это просто одинокий, печальный и несчастный человек, который ненавидит себя за то, что совершил, и в раскаивается в содеянном. Давай, прочти их все до единого.

Нэт взял у нее из рук коробку. На лице его читалась растерянность.

– Это все? Это все, что он говорит в своих письмах?

– А что еще, по-твоему, он должен был сказать?

– Он ничего не объяснил? Не назвал никаких причин или поводов?

– Нет. Он просто пишет, что ненавидит и проклинает этот день. Прочти сам, и ты все поймешь.

Нэт еще с полминуты с недоверием смотрел на коробку, затем поставил ее на стол.

– Скажи мне, что ты покончишь со всем этим. Больше никаких писем, никаких попыток встретиться с этим человеком. Пообещай мне.

Ирен провела рукой по лицу:

– Не могу.

Нэт побагровел.

– Прости, я, конечно, должна была поставить тебя в известность с самого начала. Я понимаю, что была не права. Прости.

– Мне не нужны твои извинения. Я хочу услышать от тебя, что ты поставишь на этом точку. Я хочу, чтобы ты поняла, что выбора у тебя нет. Я не потерплю, чтобы ты общалась с этим грязным типом! Ни секунды. Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю?

– Мистер Стенли, послушайте. Вы не можете просить ее об этом. Вашей жене еще надо уладить много разных дел. Если вы не позволите ей это сделать…

– Это она сама тебе сказала?

Джефф не ответил.

– Признавайся, Джефф, что она тебе еще наговорила. Что еще ты поведаешь мне о моей жене?

– Скажу лишь одного. Для нее важно увидеться с Роббином. У нее есть вопросы. Ей хочется многое узнать, чтобы больше не оставалось неясностей. Вот и все.

– А если она не получит ответов на свои вопросы? Что тогда? А? Я вот что тебе скажу: пусть лучше она и дальше живет со своими вопросами. Так будет гораздо спокойнее. Тоже мне правдоискательница! Так всегда бывает, когда случается какое-то дерьмо. Оно налипает и начинает вонять. И никакие ответы ни на какие вопросы не помогут от него избавиться.

– Прекрати разговаривать с Джеффом таким тоном. Оставь его в покое. Он не имеет никакого отношения к этой истории.

Ирен подошла к столу и положила ладонь на руку Нэта.

– Я только сегодня узнала, что он был в курсе нашей с Дэниэлом переписки.

– «Нашей с Дэниэлом»? Скажи мне, моя милая, что именно ты хотела спросить у Дэниэла? Вдруг окажется, что на твой вопрос могу ответить и я. И тогда тебе никуда не придется ехать.

– Ты ничем не можешь мне помочь, Нэт. Извини, я понимаю, что история получилась некрасивая. Ты считаешь, что я зря все это сделала, но тем не менее это так, и теперь… – Она слегка пожала ему руку. – Он совсем не такой, как ты думаешь. То есть раньше мы считали его чудовищем, монстром. Но мы ошибались…

Нэт высвободил руку:

– «Ошибались»? Этот сукин сын стреляет в твоего сына, а теперь, выходит, мы ошибались?

– Я просто хочу посмотреть ему в глаза. Хочу услышать, что он скажет. Ты ведь сам только что спросил, объяснил он как-то свой поступок или нет. Так вот, не объяснил. А я хотела бы такое объяснение получить.

Нэт схватился за спинку стула и грохнул ею об стол:

– Черт побери, Ирен. Что он может тебе сказать! Он просто играет с тобой, вот и все. И как мне кажется, своего он уже добился.

Что ж, возможно, Нэт знает, что говорит. Потому что такая у него работа – постоянно иметь дело с преступниками и преступлениями. А что знает она? Роббин играл с ней? Она тотчас мысленно перебрала его письма, несколько десятков, уложенных в коробку из-под обуви. Медленно, прочитав одно за другим, она примирилась с тем, что произошло, примирилась и с преступлением, и с самим преступником. Непонятным осталось лишь одно – почему так случилось? И с каждым днем в ней крепла уверенность, что в тот роковой день Дэниэл Роббин не совершал никакого преступления. Она была в этом почти уверена, вот только не могла сказать почему. Играл с ней? Может, и так. Играл, как наигрывают мелодию.

Ирен посмотрела на Джеффа, взглядом умоляя его, чтобы он уходил. Но упрямец лишь покачал головой. И тогда она отвернулась от них обоих.

За окном солнце медленно садилось за деревья на берегу реки.

– Нэт, скажи, ты когда-нибудь думаешь о своем сыне?

– Что?

– Шэп. Ты когда-нибудь думаешь о нем? Что бы он делал, будь он сейчас жив. Каким бы он был? – Ирен потерла ладонями лицо. – А я думаю. Не все время, конечно, как раньше, и все-таки довольно часто. Мне кажется, он бы сочинял музыку или играл. Выступал бы по всему миру, стал бы знаменитостью. Его бы любили за то, какие чувства он пробуждает в людях.

Нэт вздохнул и тяжело опустился на стул.

– Ты когда-нибудь слышал такое имя – Уинтон Марсалис? – спросила Ирен. – Это знаменитый трубач. Исполняет джаз и классику, так же как и наш Шэп. У меня есть его записи. Они напоминают мне о нашем сыне… Он бы был не таким, как мы с тобой, – семья, дети и все такое прочее.

Закатное небо постепенно окрашивалось пурпуром, с легкой примесью зеленых оттенков. Последние лучи подсвечивали бледнеющую лазурь, словно неумелые полосы краски на детском рисунке.

– Он был бы вольной душой, искал бы для себя иной путь. Как он делал, когда был жив. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я? – И она повернулась к мужу.

Нэт сидел сложив ладони – словно в молитве. Ей почему-то стало его жаль. Все свалилось на него одновременно – и смерч, и ее переписка с Роббином. Было в этом нечто несправедливое.

– Он был гей, – произнес ее муж так тихо, что Ирен была вынуждена наклониться, чтобы расслышать его слова. – Искал бы для себя иной путь, ну-ну. Он бы не стал обзаводиться семьей, потому что он в ней не нуждался. – Нэт вытер рот и посмотрел на жену. – Он был гей, Ирен. Гомик, педик. Голубой. Ты когда-нибудь видела это в своих мечтах?

Руки Ирен машинально сжались в кулаки.

– Что? Как ты смеешь говорить такие вещи про нашего сына? Что на тебя нашло?

– Что на меня нашло, спрашиваешь? А что, скажи, нашло на тебя? Мне эта мысль не давала покоя с того самого дня, как я вернулся из Вьетнама. Ты вечно цацкалась с ним, как с малым ребенком, вечно держала рядом с собой, никогда не позволяла ему быть обыкновенным мальчишкой, не давала набивать свои собственные шишки. Это ты превратила его в гомика. Вот что ты сделала. И тебе ни разу даже в голову не пришло, к чему все идет. Ни разу…

– Немедленно прекратите, – оборвал его Джефф.

– А тебе, парень, давно пора проваливать отсюда, слышишь? Этот разговор касается только нас с женой.

– Прошу вас, мистер Стенли, вам не следует…

– Я сказал: проваливай отсюда.

Ирен шагнула вперед и влепила Нэту пощечину.

– Немедленно прекрати! – крикнула она и вновь замахнулась.

Однако Джефф подскочил к ней и, перехватив руку, потащил вон из кухни в гостиную, умоляя ее пойти наверх, успокоиться, а он тем временем сам поговорит с ее мужем.

– Он просто сильно расстроен.

– «Расстроен»! – крикнула Ирен, вырываясь с рук Джеффа, чтобы вернуться на кухню. – Тебе должно быть стыдно за самого себя, что ты говоришь такие гадости о собственном сыне. И главное, почему? Потому что он был не такой, как ты? Не таким толстокожим и толстолобым! Ты даже не способен был увидеть, какой подарок тебе преподнесла судьба. Ты должен был благодарить Бога.

На лице Нэта читалось омерзение и даже скука, что еще больше распалило ее гнев. Она ожидала, что он взорвется, начнет орать и сыпать проклятиями, но это? Назвать собственного сына извращенцем?

– Я этого не потерплю. Ты хотел сделать мне больно? Прекрасно. Мне все равно, но своего решения я менять не собираюсь. Я поеду в Орегон. И если мне придется умолять самого губернатора, чтобы он разрешил мне свидание с Дэниэлом, что ж, это меня не остановит.

Нэт расхохотался.

– Ну ты даешь! Ты действительно думаешь, что я сказал тебе это лишь для того, чтобы сделать тебе больно? – воскликнул он и вздохнул, словно своим вздохом хотел поставить на разговоре точку. – Если бы хотел сделать тебе больно, я бы сказал тебе это уже много лет назад. Нет, ларчик открыла ты сама. Запомни, это сделала первой ты, а не я.

– Я понятия не имею, к чему ты клонишь.

– Этот тип, которого ты хочешь навестить, Дэниэл Роббин. Тот самый, который убил нашего сына. Между прочим, они с Шэпом были знакомы.

Нэт продолжал говорить. За окном сгущались сумерки. В доме было холодно.

– Твой сын и этот тип – я их предупредил. Предупредил обоих.

Ирен вскинула руки:

– Прекрати, Нэт, прошу тебя…

– Я больше не могу держать эти вещи от тебя в секрете. Видит бог, я пытался. Ты бы так и прожила свои дни, теша себя наивными грезами о невинном мальчике. Вольный дух, который ищет для себя иной путь. Кажется, ты так выразилась. Черт возьми! Теперь ты знаешь правду. Твой золотой, твой бесценный Шэп был педик. Причем не первый день. Кстати, зачем, по-твоему, мне приспичило переезжать в этот чертов Орегон? Можно подумать, меня не устраивала моя работа? Устраивала, и работа и дом. У нас все было прекрасно. У нас была семья, были друзья. Вспомни, уже начались занятия в школе, и ты тогда сказала, что нехорошо срывать детей с насиженного места в начале учебного года. Куда-то переезжать, менять школу. Скажи, почему, по-твоему, я все-таки это сделал?