Текст книги "Наложница огня и льда (СИ)"
Автор книги: Наталья Кириллова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)
И из Тишши мы не уехали. Как только позволили доходы, перебрались в тот уютный каменный домик, наняли прислугу – кухарку, камердинера, горничную. И работу папа не оставил вопреки предупреждениям и ворчанию бабушки. Работа была его страстью.
А для меня, несмышленой девочки, – забавной игрой. И я, подражая папе, могла часами переливать подкрашенную воду из одного флакончика в другой, смешивать, воображая, что тоже изобретаю нечто великое.
– И что же вынудило твою мать отдать дочь в храм?
– Что? – растерялась я.
– Ты говорила, что твоей матери пришлось отдать тебя в храм, – Дрэйк продолжал изучать пытливо мое лицо. – Тогда я предположил, что она поступила так под влиянием неблагоприятных обстоятельств. Однако теперь с твоих слов получается, что обстоятельства были не столь уж и неблагоприятны.
– Я не могла выйти замуж… То есть могла бы, но…
– Достаточный размер приданого позволяет на многое закрыть глаза, даже на происхождение.
Надо рассказать. Лиссет знает. И Нордан тоже. Хотя Нордан видел сияние, и мне волей-неволей пришлось поведать о даре. Я должна признаться и Дрэйку, я хочу, но слова застревали в горле, угловатые, с острыми краями.
– Что ж, не буду настаивать, – произнес наконец мужчина и повернулся, собираясь уйти.
Я схватила Дрэйка за руку в попытке задержать.
– Подождите, я… – мужчина посмотрел вопросительно и зародившееся было на языке признание вдруг обратилось пылью, сухой, горькой. – Я расскажу вам все, но… не сейчас. Сейчас я не готова. Немного позже, хорошо? Вы же не возражаете?
– Нет, конечно. Когда ты будешь готова, тогда и расскажешь, только, пожалуйста, не затягивай. Это может оказаться важнее, чем ты считаешь. До вечера, Сая. – Дрэйк улыбнулся, снял мою руку со своей, но отпустил не сразу. Несколько секунд держал мою ладонь, обволакивая теплом, глядя с неожиданной нежностью, тихой, затаенной, и от запаха сандала и лета кружилась голова. Затем разжал пальцы, отвернулся, направился к одноэтажным строениям, занимавшим правый край двора, под крышей которых стояли автомобили.
Кутаясь в шаль, я вернулась в особняк, поднялась в свою комнату. Оставалось надеяться, что Нордан ничего не видел, что ему не случилось выглянуть в выходящее во двор окно именно тогда, когда я прикоснулась к Дрэйку. Что Нордан не может определить по моему запаху, что я чувствую к другому мужчине. Я и сама едва могла разобраться в собственных ощущениях, неясных, переменчивых, словно весенняя погода.
От кого мужчины хотят меня защитить? Нордан сказал, от любого, кто осмелится забрать меня. Имел ли он в виду в целом или кого-то конкретно? Кому может не понравиться наша привязка настолько, что это будет представлять угрозу для меня?
Братству? Но почему? Только из-за того, что братство когда-то избавилось ото всех своих отмеченных ядом последователей? Но я всего лишь рабыня, игрушка для постельных утех. Не возлюбленная, не жена.
Не наложница.
«Моя женщина».
Через два часа Пенелопа сообщила, что ко мне приехала Лиссет. Обрадованная визитом лисицы, я спустилась в холл.
– Ну наконец-то! – вместо приветствия воскликнула Лиссет. – Я уж думала, все, меня сочли неподходящей для тебя компанией.
– В каком смысле неподходящей? – удивилась я.
– Я вчера приезжала, но этот маленький блондинистый дракон в лице вашей экономки категорически отказалась звать тебя и пускать меня, заявив, что ты отдыхаешь и что Дрэйк строго-настрого запретил тебя беспокоить. Это затяжные последствия нашей гулянки или у вас что-то случилось?
Могу ли я рассказать о побеге Валерии лисице или нельзя?
Я оглядела холл, лестницу позади и лестничный пролет и понизила голос до шепота:
– Случилось, но я не уверена, что об этом можно рассказывать. Это связано с наследницей.
– А-а, – протянула Лиссет. – Не с аудиенцией, случаем?
– С аудиенции все началось, – кивнула я.
– Понятно. О деталях не спрашиваю, потому как о тайнах императорской семьи лучше не знать. Я так чую, ледышка дома?
– Наверное. – Нордан собирался забрать свой автомобиль, но, похоже, никуда еще не ездил.
– Тогда давай прогуляемся.
– Мне надо переодеться, – на мне домашнее платье, шаль, легкие туфли.
– Да мы здесь пройдемся, рядом. – Лисица взяла меня под локоть, повела к выходу. – Давай, пока Нордан опять не испортил нам все настроение.
Мы вышли из особняка, миновали двор и приоткрытые ворота, Лиссет махнула рукой своему водителю, показывая, что никуда пока не едет.
– Ты рассказала Нордану о привязке?
– Да. Он догадывался. – Я плотнее запахнулась в шаль, ежась от внутреннего холодка. – Лиссет, он… мы… мы провели эту ночь вместе… то есть мы…
– Ясно. Ну, в принципе, следовало ожидать, что вы теперь будете спать вместе. Если верить слухам, не те у Нордана аппетиты, чтобы долго целибат блюсти. Он хотя бы не груб с тобой?
По краю дороги вдоль оград соседних домов до конца улицы. Безоблачное небо и солнечные зайчики, резвящиеся с воробьями в лужах.
– Нет. Все хорошо и… мне нравится, но…
– Что – но? Только не говори, что тебя учили, что получать удовольствие, будучи при этом в постели не с мужем, – плохо. А пуще того, что настоящая леди вообще никакого удовольствия получать не должна.
– Как раз учили. – Я улыбнулась, вспомнив последний год в пансионе, несколько сухих, скупых занятий, посвященных разъяснению и подобающему поведению леди в супружеской спальне. Наше с трудом сдерживаемое хихиканье и надежды на демонстрацию картинок с полуобнаженными мужчинами. – Нет, дело не в этом. Просто чем больше времени мы проводим вдвоем… не только в спальне… тем сильнее становятся эти чувства и в то же время я понимаю, что все – лишь следствие привязки. Нордан защищает меня, он нежен со мной, и я могу разговаривать с ним свободно, доверяюсь чаще, чем ожидала. Мне приятно такое его отношение ко мне, знаки внимания. У меня вчера была истерика, и я плакала в объятиях Дрэйка, а Нордан, я знаю, стоял под дверью и вошел, только когда я успокоилась. И ничего мне об этом не сказал, не упрекнул, не угрожал, даже когда мы остались наедине.
– Шель, послушай, – лисица вздохнула. – Парная привязка как таковая встречается у многих видов, включая оборотней, хотя не всегда и не обязательно. Фактически привязка обеспечивает самке и ее потомству безусловную защиту со стороны своего самца, гарантирует, что это самое потомство появится на свет в ближайшее после образования связи время, то бишь у пары усиливается сексуальное влечение друг к другу, и предполагает, что дети не окажутся нагуляны самкой на стороне, а самец не станет разбрасываться ценным генофондом где ни попадя. Это у нас как раз отсутствие интереса к другим представителям противоположного пола. Никаких возвышенно-романтических чувств привязка не провоцирует, потому что, как Мэл и сказала, замешана она прежде всего на инстинктах. На размножении, на выживании и сохранении рода, на появлении сильного потомства. У каждого вида свои особенности, но суть остается неизменной. Человеческие привязки – это искусственные, порожденные магией и чьим-то капризом чувства, иногда с нехилым откатом, здесь же мощный древний механизм. Я не знаю, как Нордан ухитрился образовать ее, но, видимо, парные привязки могут возникнуть и у членов братства. Может, они и впрямь унаследовали эту интригующую черту от отцов, – Лиссет нахмурилась. – Интересно, почему за столько лет никто не слышал о других парных привязках? Извини, но как-то слабо верится, что ты первая, единственная и неповторимая. Последователей своих они ведь кусали… правда, женщин среди них, насколько мне известно, не было, ибо братство считает прекрасный пол слишком скудоумным и убогим для таких высоких целей.
– Дрэйк сказал, что парная привязка действует на обоих одинаково, – вспомнила я. – Но я все равно… все равно тянусь к Дрэйку. И если с Норданом это не только привязка, то получается… получается…
Участки за оградами закончились. Мы остановились под кленами за крайним домом. Солнечные лучи просачивались сквозь листву, искали наперегонки в траве последние капли дождя, зажигали искрами.
Так нельзя. Так не бывает. Это неприлично. Аморально.
– Наверное, все-таки у нас какая-то другая привязка, потому что… потому что… – я готова понять, готова принять свои робкие чувства к Дрэйку и физическое влечение к Нордану, хотя подобные вещи и противоречат моему воспитанию, моим представлениям об отношениях между мужчиной и женщиной. Но рабам приходится неизбежно отпускать прошлое, отбрасывать старое, бессмысленное, потерявшее значение в новой жизни. Да и что я могу поделать с привязкой, что могу противопоставить ее влиянию? Однако вот так, по собственной воле… – Это неправильно, – прошептала я наконец.
Лисица отпустила мою руку, повернулась ко мне лицом, рассматривая внимательно.
– О-о! – Лиссет вдруг улыбнулась широко, радостно. – Так они оба тебе нравятся, шалунья ты моя! Но это же прекрасно!
– Что тут прекрасного?! – выкрикнула я и прикусила поспешно язык. Проходившая мимо няня удостоила нас взглядом суровым, осуждающим и быстрее покатила прочь громоздкую синюю коляску с ребенком.
– А что плохого? Представь себе, спишь ты с одним, тайно вздыхаешь о другом, день-деньской мучаешься, разрываешься, а дальше что? Бросишь обоих и гордо удалишься в закат в компании Пушка?
– Лиссет, так не принято! И, в конце концов, Дрэйк сдержан и деликатен, между нами ничего не было, кроме одного поцелуя, а Нордан, подозреваю, жуткий собственник. Ты полагаешь, у нас получится семья? На троих?
– Ох, Шель, не знаю. Но я хотела бы это увидеть.
– И что же ты так жаждешь увидеть, Лиса?
Я вздрогнула, Лиссет, дернувшись, схватилась за сердце.
– Норди, какого… Как ты вообще ухитрился подкрасться незаметно даже для меня?
– Талант, – ответил Нордан невозмутимо. Вежливая улыбка, но взгляд ледяной, колючий.
Как давно мужчина подслушивает?! Все, о чем я рассказала только что лисице, о чем мы разговаривали, не предназначено для посторонних. Не предназначено для Нордана!
Мои пальцы стиснули ажурный вязаный уголок шали. Мы с Лиссет переглянулись обеспокоенно, и я опустила глаза на собственные туфли, погружаясь в трясину страха.
– Ну? – с вызовом спросила лисица.
– Что – ну?
– Ты мне скажи. Я же не знаю, сколько и что именно ты успел услышать и за что бедная девушка должна отчитываться и оправдываться.
– Во-первых, Лиссет, больше ты никуда не уводишь мою… девушку без моего ведома и согласия. В крайнем случае можешь спросить Дрэйка, уж на его-то осторожность и здравомыслие можно положиться. Во-вторых, я не подслушивал ваших задушевных женских бесед, так как стоял возле наших ворот, а у нас, к сожалению, не настолько хороший слух. В-третьих, что означает это слово – «Шель»?
Я почувствовала взгляд лисицы, растерянный, вопросительный. Посмотрела на Нордана.
– Это сокращение от моего имени, – голос звучал на удивление спокойно. – Айшель. Леди Айшель Ориони.
Мужчина молчал, и в глазах его я видела задумчивый интерес, словно Нордан изучал меня заново, неспешно, соединяя мой облик с моим настоящим именем. Нахмурился едва заметно – поджатые губы, складка между бровями.
– Ориони? – повторил наконец. – Стеклянный безумец Ориони из Феоссии, случайно, не приходится тебе… вернее, твоей семье родственником?
– Мне это ни о чем не говорит, – настороженно призналась Лиссет.
– Если твое внимание не привлекали яды, то вряд ли имя создателя весьма забавного яда «Осколок в отражении» тебе о чем-то скажет.
– Да я вообще этой дрянью не интересуюсь.
– Мой отец не безумец, – возразила я тихо, сминая сильнее розовые вязаные цветы. – Он ученый, алхимик. А ядами ему приходилось заниматься, чтобы прокормить семью. – Я обошла мужчину, направилась быстрым шагом обратно к нашему особняку.
Когда я стала старше, мама объяснила мне, почему мы так и не покинули тихую провинциальную Тишшу, почему училась я в пансионе для леди из семей среднего достатка, почему родители не стремились вернуться к блеску светского общества. Сначала отголоски скандала, потом незримый шлейф папиной репутации. Для большинства людей наше имя ничего не значило, но среди фальши и игр высшей аристократии хватало тех, кто так или иначе сталкивался с ядоделами, пользовался их услугами, хотя едва ли рискнул бы заговорить об этом вслух. Знаю, есть страны, где профессия изготовителя ядов считается престижной, хорошо оплачиваемой, почетной даже, но не в Феоссии. Никто не посмел бы осудить, обвинить открыто, и королевская лицензия обеспечивала долю неприкосновенности, возможность жить в относительном покое, однако нельзя избавиться от стаек шепотков за спиной, от теней сплетен, от намеков между строками невинных на первый взгляд бесед.
Нордан нагнал меня возле второго с края дома, взял за руку выше локтя, останавливая, разворачивая лицом к себе. Притянул вплотную, обнял за талию, не заботясь, что мы стоим посреди улицы, что вокруг пусть и немногочисленные, но все же прохожие.
– Котенок, мне все равно, кто твой отец и чем он занимается.
Я дернулась, пытаясь освободиться из объятий.
– Ты не понимаешь…
– Я все понимаю гораздо лучше, чем тебе кажется. Успокойся, никто не собирается тебя использовать как дочь твоего отца. Он же не обучал тебя своему ремеслу, не рассказывал ни о чем, связанном с работой?
– Нет. Папа всегда говорил, что маленьким девочкам не место в лаборатории, поэтому меня туда не пускали.
– И правильно делал. – Мужчина ласково погладил меня по волосам, усмехнулся вдруг. – С ядом в крови, привязанная к безумцу. Так и в судьбу недолго поверить, хоть я и сомневаюсь в существовании и этой дамы, и олицетворяющих ее божеств.
– Не думаю, что ты безумнее моего отца, – прошептала я. – А папа не безумец, просто у него не получилось… достичь успеха на действительном любимом поприще. Мама говорила, что папе не везло. Так бывает.
И, в отличие от алхимических исследований, яды всегда имеют хороший спрос.
– Айшель, – Нордан произносит мое имя едва слышно и в его устах оно звучит иначе, приобретает новые, неведомые мне прежде оттенки. Заставляет сердце дрогнуть, распуститься хрупким весенним первоцветом. – Красивое имя. Нежное, воздушное, ускользающее, как ты сама. Айшель.
Неприметная дверь в створке ворот перед нами открылась бесшумно.
– Добрый день. – Вышедший на улицу молодой мужчина, черноволосый, с аккуратной короткой бородкой, одетый просто – и не поймешь, хозяин или слуга, – склонил чуть голову в знак приветствия, посмотрел на меня заинтересованно, но быстро, поверхностно, в рамках приличий.
Я кивнула вежливо в ответ, смущенная, что мы обнимаемся у всех на виду, однако Нордан смерил мужчину взглядом даже не ледяным – вымораживающим, наполняющим воздух вокруг ощутимым физически холодом. Затем развернул меня и, не убирая руки с талии, повел к нашему особняку. Я оглянулась через плечо, заметила недоумение в глазах незнакомца. Лиссет бегом нагнала нас, тоже обернулась на ходу, рассматривая мужчину.
– Ты его знаешь? – тон резкий, недовольный, требовательный. Ни следа нежности, от которой минуту назад в сердце распускался цветок.
– Нет, конечно, – откуда? Я не знаю тех, кто живет по соседству, что говорить о людях, чьи дома расположены дальше по улице?
– Впредь не покидай территорию особняка без разрешения. Если ни меня, ни Дрэйка нет – сиди дома, подышать свежим воздухом можно и в саду. Сегодня я почувствовал, что ты ушла, а завтра, допустим, меня дома может и не быть. С незнакомцами не разговаривай, посекретничать о девичьем ты можешь и с Лиссет.
– Спасибо тебе, господин ледяной, за доверие высокое, оказанное мне, скромной кицунэ, – съязвила лисица.
– Я еще прослежу, стоишь ли ты его. Считай, что выдано авансом.
– Может, Айшель пора паранджу носить, как жительницам стран за восточными горами?
– Паранджу не надо, но гардероб я бы пересмотрел. Подозреваю, что там завалялась куча неподходящих приличной девушке вещей, купленных с твоей подачи.
У самых ворот я оглянулась вновь. Мужчина по-прежнему стоял на том же месте, наблюдая за нами внимательно, удивленно и немного неодобрительно.
– Слушай, я понимаю, что к своей паре отношение совсем другое, нежели к своей… собственности, но тебе не кажется, что ты бросаешься из крайности в крайность? – заметила Лиссет. – Туда не ходи, этого не делай.
– Мои крайности тебя не касаются, Лиса.
Мы пересекли двор, вошли в дом. В холле Нордан отпустил меня, и я шагнула к Лиссет, настороженная его запретами, странной реакцией на человека, всего лишь поздоровавшегося с нами.
– Какая-то более объективная причина твоего поведения существует? – спросила лисица. – Или попросту собственнические инстинкты взыграли?
– Существует, – в голосе Нордана пробивались нотки раздраженные, нетерпеливые. – Но отчитываться перед тобой я не намерен.
Со двора донесся рокот мотора заезжающего автомобиля. Нордан и Лиссет умолкли, переглянулись. Прежде, чем открылась дверь, я поймала тончайшую нить аромата сандала и лета, вдохнула глубоко, чувствуя, как всколыхнулась радость.
– Ты рано, – констатировал Нордан напряженно.
Дрэйк закрыл дверь, стремительно прошел через холл к лестнице.
– Лиссет, хорошо, что ты здесь. Поможешь Сае собрать необходимые вещи.
– Мы куда-то едем? – уточнил Нордан.
– Мы – нет. – Дрэйк остановился у подножия лестницы, оглянулся на нас. – После недавних событий Октавиан счел, что Валерии необходимы покой и уединение. Сегодня она тайно покидает Эллорану и вместе с Катаринной и ограниченным кругом приближенных отправляется в загородную императорскую резиденцию. По приказу Октавиана я и Беван также должны присоединиться к Катаринне с дочерью.
– Догадываюсь, к чему такая спешка, однако пока никак не пойму, при чем здесь… – Нордан запнулся, посмотрел на меня, – Сая?
– Валерия настояла на обязательном присутствии леди Саи в числе своей свиты.
– И ты согласился? – взгляд на Дрэйка, выразительный, с намеком откровенным, не понятным лишь Лиссет. – Пошел на поводу у малолетки?
– Октавиан не увидел в желании дочери ничего предосудительного, – твердо возразил Дрэйк. – И Сая поедет туда не одна. Она поедет со мной. В защищенную императорскую резиденцию, где никто глаз с наследницы не спустит, где к Валерии не подойдет человек, не одобренный сначала ее отцом и не проверенный службой безопасности. И всего на три дня.
– С тобой. И с Беваном.
– О Беване следовало подумать прежде, чем ты попытался подарить ему Саю. К счастью, Бевану не известно истинное назначение твоего клейма и чувствует он его сугубо как твою отметку, а Саю, прошу прощения у дам, воспринимает как нашу необременительную прихоть. Надеюсь, что для него так оно и останется. Выехать придется рано, в восемь часов утра. – Дрэйк повернулся, поднялся по лестнице.
Помедлив, я направилась следом.
– Айшель.
– Я должна ему рассказать, – ответила я, не оборачиваясь, и, подобрав край юбки, взбежала по ступенькам.
Мне не надо выяснять, куда пошел Дрэйк. Запах и логика подсказывали, что в свои комнаты, и я снова удивилась собственному обострившемуся обонянию. Хотя другие запахи по-прежнему не имели для меня ни такого значения, ни яркости. Только Нордана и Дрэйка.
Мой робкий стук в дверь. Шаги по ту сторону и распахнувшаяся створка. Искреннее удивление во взгляде.
– Сая?
– Я готова все рассказать. Прямо сейчас, – выпалила я на одном дыхании.
Не дожидаясь разрешения, не позволяя себе передумать, я проскользнула мимо мужчины в гостиную, приблизилась к кофейному столику. Повернулась к Дрэйку, в который уже раз комкая края шали. Мужчина закрыл дверь, обернулся ко мне.
– Я не Сая. Мое настоящее имя Айшель Ориони. Мой отец лорд Ориони, известный как Стеклянный безумец Ориони, алхимик, изготовитель и изобретатель ядов. Я скрыла свое имя, потому что… потому что боялась. Имена ядоделов не известны широкой публике, простым обывателям, тем, кто далек от подобных вещей, кому не случалось сталкиваться с этим миром. Однако в свободной Феоссии у папы была лицензия и защита нашего короля, а в павшей… если папа и мама вообще живы… И бабушка… Она покинула Феоссию еще до вторжения. Мама писала, что бабушка и требовала, и умоляла сына уехать с ней, но папа отказался… опять. И когда после захвата храма записывали наши имена, я вдруг представила, что, если позже бабушка попытается разыскать нас, разыскать меня? И найдет свою внучку… шлюхой-невольницей в борделе… если сумеет найти когда-нибудь… если я буду еще жива к тому времени… поэтому назвалась другим именем и фамилией. Какой был бы позор для почтенной леди Ориони… будто мало ей сына… А Шадор… работорговец, которому я досталась, даже фамилий наших не спрашивал, – я уткнулась глазами в пол, вспоминая мысли, что бились в моей голове тогда, страх, панику, которые я отчаянно пыталась сдержать, не дать им выплеснуться в истерику, подобную истерикам и слезам остальных послушниц. – Не знаю, почему я так поступила. Понимаю, это глупо, это бессмысленно, но все, о чем я могла думать в тот момент, это о бабушкиной реакции и как не сорваться. Я смотрела на старших жриц и старалась быть как они. Не плакала, не кричала, не сопротивлялась, даже когда нас обыскивали. До ужаса боялась, что меня могут ударить, если я не буду выполнять требуемого. Родители никогда не наказывали меня… телесно, и в пансионе это запрещалось, а тут на моих глазах ударили нескольких девушек… сильно, до крови… и наставниц, которые пытались их защитить…
Я умолкла. Все не так. Говорю не то, что собиралась. Делюсь тем, о чем Дрэйку, наверное, и слушать неинтересно. За столько лет жизни он видел то, что я и в самом беспросветном кошмаре представить себе не могу. Что ему мой жалкий лепет?
– Имя Сая стояло во всех бумагах торговца, в свидетельстве на собственность, и я не… не видела смысла в признании, – я решилась все же продолжить, вернуться к первоначальной теме. – Какая разница, кем была рабыня раньше, кто ее родители. А потом…
– Не доверяла настолько, чтобы назвать настоящее имя. – Мужчина приблизился ко мне.
– Я… Вы могли заинтересоваться моей семьей, моим отцом. Вы же из братства и наверняка знаете ныне живущих ядоделов, – уже не говорю – шепчу едва слышно. Дрэйк заботился обо мне, безвестной рабыне, а я сочла себя настолько важной персоной, что не призналась ему раньше.
– Достаточно известных в определенном кругу – знаем. Более того, я читал некоторые исследования твоего отца. Он весьма… настойчив в продвижении своих недоказанных теорий.
– Нордан тоже сразу догадался.
– Норд знает? – тень неприятного удивления мимолетна, но успела царапнуть.
– Я сказала Лиссет свое имя… только имя. Мы разговаривали сегодня, и Нордан услышал, как Лиссет назвала меня Шель. И я…
– Понятно.
Я подняла глаза на мужчину передо мной, закрытого, погруженного в свои размышления. Так близко – руку протяни и коснешься, – и так далеко, словно на другом краю бездонной пропасти.
– Дрэйк, вы… сердитесь на меня?
– Нет, что ты, Сая… Айшель, – мужчина вдруг посмотрел на меня пристально. – Есть еще что-то, о чем мне следует знать?
– Да, я… – должна преодолеть эту пропасть. Я не могу оставить ее преградой между нами и мне все равно, что скажет потом Нордан. – Лунные жрицы действительно не исчезли полностью, они укрылись в храме в Сине, где впоследствии стали тайно обучать юных носительниц дара Серебряной богини. И я одна из носительниц.
Дрэйк улыбнулся одобрительно, но я не заметила ни намека на удивление.
Или ему уже известно?
– Вы… знали?
– Валерия упоминала. Но я надеялся, что ты сама расскажешь.
– Она ведь не…
– Тебя с ними не было, – мягко напомнил мужчина. – И никакой магии Ее императорское высочество не видела.
– Спасибо.
– Ты постоянно меня благодаришь, хотя, по сути, не за что.
– Вы не правы. Вы столько сделали для меня…
– Айшель, ты еще плохо представляешь, на что тебя обрек укус и привязка к Норду. – Дрэйк шагнул ко мне, сокращая расстояние между нами, коснулся осторожно моего подбородка. В глазах тревога и отблеск утренней нежности украдкой. Я смотрела в темноту, искала следы того огня, что видела на балу, что опалил мои губы во время нашего поцелуя в автомобиле. – Братство не допускает привязанностей среди своих членов, потому что отношения, будь то родственные связи, дружба или любовь, с другим человеком, кем бы он ни был, – это прежде всего слабость, которой могут воспользоваться. Это потенциальная уязвимость, не физическая, но оттого не менее опасная, особенно для бессмертного существа. Это вероятный выбор, который однажды может быть сделан не в пользу Тринадцати. Поэтому привязанности запрещены – друзья, возлюбленные, а оставшихся в живых родственников ни у кого из нас давно уже нет.
– А если кто-то ослушается?
– Нас слишком мало, чтобы братство рисковало своим бессмертием. Проще отсечь привязанность. И наш образ жизни, наши правила, сформированное братством и долголетием отношение к людям как к шахматным фигурам, которыми надо жертвовать без лишних вопросов, таковы, что никто из нас не стремится сближаться с кем бы то ни было. Постарайся не волноваться об этом, риск существует, но он не настолько велик.
Я кивнула, подтверждая, что верю, хотя тревога, замаскированная нежностью, ласковой улыбкой, ясно говорила, что на самом деле риск выше, чем на словах Дрэйка. Что случайную привязанность можно спрятать, укрыть в надежном месте. Но мы с Норданом связаны иначе и неизвестно, сможем ли находиться вдали друг от друга.
Впрочем, завтра нам представиться возможность выяснить все опытным путем.
Дрэйк бережно, едва ощутимо поцеловал меня в лоб, вызвав одновременно и тепло радости, и горечь разочарования. Отступил в сторону.
– Иди к Лиссет. Она, должно быть, уже заждалась.
Я кивнула вновь, вышла. Повела зябко плечами, плотнее закуталась в шаль. В коридоре холодно. Слишком холодно для теплого дома и теплой погоды.
Коридор пуст. Я пересекла его, вертя головой, но никого не заметила. Выскочила на лестницу, спустилась в холл. Лиссет сидела на балюстраде на первой ступеньке и при виде меня поднялась.
– Где Нордан? – спросила я.
– Убежал следом за тобой, вернулся буквально перед тобой и с такой перекошенной физиономией, что я всерьез начала опасаться, как бы он тут все не заморозил со мной вместе. Ничего мне не сказал и вылетел из дома как ошпаренный. Что он опять натворил?
– Снова подслушивал.
И на сей раз определенно слышал весь разговор. Я не упоминала ни о чем рискованном, неподходящем для ушей Нордана, однако нет уверенности, что мужчина действительно не слышал ничего из нашей с Лиссет беседы. И если слышал больше, нежели последнюю фразу лисицы, то мне страшно представить, какие выводы Нордан сделал и о чем сейчас думает.