Текст книги "Лунные танцы"
Автор книги: Наталья Воронцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
И девушка легко поднялась. Тысяча чувств встрепенулась в душе мужчины. Пока он пытался совладать с ними, прекрасная танцовщица уже исчезла между ветвями олив.
И снова великая бесконечность ночи обрушилась на человека, одиноко стоящего под звездами у самой кромки бескрайнего моря.
Наконец небо на востоке из черного постепенно стало пепельно-серым. Странник тяжело вздохнул и, опустив голову, медленно побрел в ту сторону, откуда пришел.
На следующий день Станислав собирался на работу непривычно долго. Он мучительно подбирал галстук к невероятному зеленому костюму, который специально для него сшила Свенцицкая в своей парижской студии. Он терпеть не мог это произведение стилистического искусства и надевал его только в исключительных случаях – обычно в присутствии Ирены. Но тут – англичане… Нужно было не ударить в грязь лицом.
Вообще-то все подарки Свенцицкой так и лежали у него в отдельном шкафу. Странная вещь, что бы она ни дарила Стасу – одежду ли собственной марки, швейцарские ли золотые часы или дорогие запонки, – все ему не нравилось, не подходило, и носить эти вещи он не мог. Зато во время ее нечастых приездов все это добро регулярно раскладывалось на диване, и Станислав выражал свое восхищение тонким вкусом Ирены и благодарил ее за такое внимание.
Вот и сегодня, промучившись минут сорок с зеленым «шедевром», к которому в очередной раз так и не подошла ни одна из его рубашек, Вознесенский послал всех к чертям, надел любимый темно-синий костюм от Армани, простой и удобный, выбрал спокойный галстук в тон, посмотрел на себя в зеркало, пожелал мысленно элегантному господину напротив ни пуха ни пера и помчался в офис.
Секретарша Леночка проводила его восхищенным взглядом.
«Какой красивый, – подумалось ей, – неужели правда импотент? Нет. Скорее уж педик. Ах, как жаль…»
В переговорной Вознесенского ждал неприятный сюрприз. Вместо Софьи Павловны за столом, закопавшись в груду документов, сидела бледная Лера в строгом брючном костюме.
– А где же Софья Павловна? – напряженно взглянув на часы, спросил он.
– Ой, Станислав Георгиевич! Здравствуйте. – Девушка вскочила и нервно поправила волосы. – Тут такое дело… У Софьи Павловны приступ сердечный приключился. Говорят, что-то в атмосфере… Но вы не волнуйтесь, я ее заменю!
Обычно спокойный на работе, Станислав грохнул портфель на стол и выругался. Переговоры, от которых зависела судьба нескольких десятков инвестиционных миллионов долларов! Конфиденциальные переговоры! И какая-то студентка! Дурдом, честное слово!
Лера налила Вознесенскому воды и еще раз заверила его в том, что все будет хорошо:
– Не волнуйтесь вы так. Я абсолютно готова к теме. И Софья Павловна дала мне добро…
– Вот аргумент-то! – Вознесенский одним глотком осушил стакан и вдруг успокоился. В конце концов, ничего уже нельзя сделать. Жизнь такая штука – вчера со щитом, сегодня – на щите… Обыкновенная рулетка. Истерить бесполезно. Он напряженно рассмеялся: —Ладно, героиня переводческого фронта, любительница неожиданных сюрпризов! Завалишь переговоры – тебе не жить! Вот еще несколько бумаг, посмотришь по дороге. Чтоб никаких заминок! А сейчас – давай в машину и вези сюда наших голубчиков. Надеюсь, они уже проспались после вчерашнего.
Переговоры прошли на удивление легко. Лера оказалась настолько находчивой и сообразительной, что пауз и недопониманий во время беседы практически не возникало. К тому же, как отметил про себя Вознесенский, который довольно часто участвовал в переговорах с иностранцами и много чего повидал, она на самом деле весьма неплохо знала язык. В ходе разговора выяснилось, что английские партнеры, оказывается, уже приняли принципиальное решение о старте проекта, а их приезд в Россию был связан исключительно с согласованием некоторых формальностей. В частности, их интересовали некоторые детали инвестиционного контракта, получение дополнительной информации о предприятиях и отраслях, в которые предполагалось направить инвестиции, а также результаты расширенного аудита «Фининвеста» и входящих в него компаний. Все документы были представлены и, судя по всему, серьезных нареканий у партнеров не вызвали. Во всяком случае, была назначена дата финальных согласований по всему комплексу проблем, достигнута договоренность о старте пилотного проекта в двух российских областях и согласован предварительный график поступления инвестиций. Обе стороны были очень довольны результатами переговоров.
От внимания Вознесенского не ускользнуло, что Петрин, присутствовавший на переговорах вместе с другими членами совета директоров, тоже заметно нервничал и выглядел очень напряженным. Когда все закончилось и новоиспеченные партнеры пожали друг другу руки, Вознесенский решил перекинуться с ним на бегу парой слов:
– Андрей, ну что, наша победа?
– Да, – несколько нервно отозвался Петрин, – можно сказать и так.
– Какие-то проблемы? – Стасу уже пора было ехать с англичанами в ресторан, но состояние партнера его обеспокоило, и он решил выяснить, в чем дело.
– Нет, просто перенервничал. Бессонная ночь. Ты же понимаешь, вся подготовка этого проекта была на мне. – Сделав ударение на последнем слове, Андрей выразительно посмотрел на Стаса. – Это было очень непросто.
Станислав смутился, похлопал партнера по плечу и, уже уходя, сказал с улыбкой:
– Ты же понимаешь, я очень ценю работу на благо компании.
Петрин кивнул и ответил с сарказмом:
– Это будет очень дорого тебе стоить! – и тихо добавил: – Я тебе напомню.
Глава 3
НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ
Из дневника Леры
Мне кажется, что в моей жизни скоро произойдет что-то очень важное. Я всем сердцем и душой ощущаю это, хотя видимых перемен пока не произошло. Хотя… Наверно, мой приход на работу в «Фининвест» и является источником этих новых ощущений. Мне так долго казалось, что я живу какой-то нереальной, придуманной жизнью, варюсь сама в себе, в своих странных фантазиях и видениях, в чужих рассказах… А здесь за несколько дней произошло столько явных, новых для меня событий! Жалко, конечно, что Софья Павловна оказалась в больнице, но, как ни странно, именно из-за этого я сейчас и работаю в «Фининвесте». Что это, цепочка случайностей, которые, быть может, вовсе не являлись случайностями? Меня как будто подхватило течение могучей реки, и у меня нет ни сил, ни возможности сопротивляться этому. Наверно, так я выхожу в настоящую взрослую жизнь.
Мне все нравится в «Фининвесте»! Так получилось, что сначала Станислав Георгиевич принял меня стажером, а после того, как прошли все эти долгие переговоры с англичанами, ужины и обеды, встречи и проводы, он сказал, что берет меня в штат… А я ведь еще студентка, у меня даже диплома нет! А вдруг не справлюсь? Я так волновалась перед всеми этими встречами. Никогда в жизни так не тряслась. Но, кажется, все прошло нормально. Я слышала, что англичане меня хвалили! Но что самое странное, так это то, что я буду работать лично со Станиславом Георгиевичем! У него уволилась помощница. Он очень приятный. Такой немножко неуклюжий, но добрый. У него теплая, немножко застенчивая улыбка. Мне кажется, что работать с ним будет легко. А вот Андрей Петрин мне не очень понравился, какая-то фальшь в нем чувствуется, не то что-то… Чересчур самоуверенный, что ли, хотя и закомплексованный какой-то одновременно. Но возможно, я ошибаюсь.
Как здорово, что завтра я выхожу уже на постоянную работу! Готова сидеть в офисе с утра до ночи, делать все, что скажут! Все, ложусь спать. Завтра вставать рано…
Сегодня отработала полный день, столько было всего! Мне поставили стол в приемной С. Г., прямо рядом с его кабинетом. Для этого пришлось подвинуть секретаря, Леночку. Мне было очень неудобно из-за этого. Мне кажется, она хорошая. Только уж слишком простая… Что думает, то и говорит. Я даже стесняться начинаю в ее присутствии.
Она очень раскованная, уже рассказала мне, сколько у нее было мужчин, хотя она на целых два года меня моложе. Наверно, хорошо, когда женщина такая свободная. У меня так не получается. Пока. Наверно, это потому, что у меня в жизни еще не было мужчин, с которыми бы хотелось начинать общаться. Однокурсники – они все такие скучные, одинаковые, озабоченные – кто карьерой, кто гулянкой. А хочется чего-то серьезного, настоящего! Я столько времени ждала своего единственного мужчину, что совершенно не хочется размениваться. Тем более что у меня появилось предчувствие, что он где-то рядом и очень скоро появится в моей жизни. Может быть, это будет связано с моей новой работой?
Сегодня был не очень приятный для меня инцидент. Я оформляла бумаги в отделе кадров, когда меня зачем-то отправили к начальнику службы безопасности. Его зовут, кажется, Сергей Павлович Гвоздюк. Он такой серый и склизкий. Очень долго про все меня расспрашивал, про учебу, про родителей и друзей. А потом пригласил зайти как-нибудь к нему в кабинет чаю попить. Мне совершенно не хочется пить с ним чай. И Гвоздюк этот очень неопрятный на вид, от него дурно пахнет. Такое чувство, что он работает не в крупной компании, а где-то на складе. Он так на меня смотрел, точно я какая-то кукла в витрине. Очень хотелось уйти от него поскорее. А он потом еще дважды в течение дня ко мне заходил – якобы по делу. Странно все это. Непонятно, какие функции он в «Фининвесте» выполняет. Но я надеюсь, что смогу вести себя со всеми ровно – и скоро у нас установятся обычные рабочие отношения. Ведь все мы, как нам в институте на лекциях по корпоративной культуре рассказывали, одна команда, значит, и работать должны слаженно.
Завтра у меня будет непростой день. С. Г. доверил мне сделать перевод нескольких важных бумаг по поводу этой инвестиционной программы с англичанами. Боже мой, речь идет о таких деньгах, что я даже представить их себе не могу. С меня уже взяли подписку о неразглашении, поэтому умолкаю. Пойду отдыхать.
Станислав уже несколько дней испытывал смешанные чувства. С одной стороны, он был невероятно удовлетворен тем, как развивались отношения с английскими инвесторами. Немногие бизнесмены в России могли похвастаться такими достижениями! Если все пойдет нормально, до конца года первые инвестиции поступят на предприятия, начнется модернизация, потом установка новых производственных мощностей и…
В общем, перспективы были очень многообещающими. Похоже, что на месте англичанам все понравилось, они долго рассыпались в комплиментах по поводу русского гостеприимства, вспоминали количество выпитой водки и говорили о неизбежной успешности нашего совместного начинания. Молодец Андрей – такое дело подготовил! Надо его премировать… Может быть, увеличить его долю в компании? Или отправить на месяц в Кембридж – попрактиковаться в английском и отдохнуть? Вознесенский пока не принял решения. И эта студентка, Валерия. Тоже молодец, пусть работает дальше. Молодая кровь в компании – это всегда хорошо. Правда, в отношении нее свою ложку дегтя добавил Гвоздюк. Он, дескать, проверил все документы Николаевой, оказалось, у нее нет московской прописки, только временная регистрация в общежитии. На этом основании он предложил не принимать ее на работу! Какие глупости. Время прописок давно прошло… Прошлый век! Кстати, интересно, откуда родом это дарование?.. Надо бы поинтересоваться.
А с другой стороны, несмотря на общий, очень позитивный, фон развития дел, у Станислава вот уже несколько недель было дурное предчувствие. Вообще-то он не верил в интуицию, считая, что человек сам хозяин своей судьбы. Это было его жизненным кредо. И в качестве живого доказательства справедливости этого постулата он всегда с удовольствием приводил всем в пример себя. Когда в свое время он, Вознесенский, приехал в Москву из Киева поступать в МГУ на экономический факультет, то поступил со второго раза. На первой комиссии зарубили как нечего делать! Он тогда был наивным, думал, что его неплохая школьная подготовка может помочь при поступлении! Зато это было хорошим холодным душем, первой серьезной драмой, которая побудила к действиям. На месте он постепенно разобрался в ситуации, устроился лаборантом на нужный факультет, познакомился с преподавателями. Вошел в доверие. Год зарабатывал на жизнь тем, что разгружал вагоны, а потом благодаря появившимся связям с блеском поступил, учился и продолжал разгружать вагоны еще пару лет.
А потом наступило странное время, когда можно было заработать уже не только на вагонах… Деньги лежали под ногами – стоило только напрячь мозги, а потом наклониться и поднять их. Что Вознесенский и делал, правда, не без некоторых осложнений. А у кого все всегда было гладко?
В университете, кстати, и заметила его впервые доктор экономических наук Маргарита Ивановна Меер, которая преподавала тогда на одной из кафедр. Студенты ее до смерти боялись, называя «старой девой» и «железной Маргаритой». А Станислав наоборот – неожиданно проявил необыкновенный интерес к ее предмету, начал задерживаться после лекций, чтобы обсудить некоторые учебные вопросы по тематике, потом написал у Меер курсовую. Завязались и личные отношения… Через некоторое время общительный и любознательный студент принял деятельное участие в жизни компании, которую как раз в это время создавала Маргарита Ивановна.
И понеслось! Так за двенадцать лет Вознесенский из обычного студента-провинциала стал президентом успешного холдинга. Пока всем рулила Меер, было немножко другое ощущение себя и своей роли во всем этом бизнесе. Рядом с ней он до последнего чувствовал себя птенцом под крылом у орлицы. А сейчас он полновластный хозяин успешного, прибыльного дела, хозяин, у которого все схвачено. Станиславу нравилось лелеять такие мысли. В принципе ему уже до конца дней своих можно вообще ничего больше не делать – только лежать под пальмой и отдыхать… Многие его знакомые, начинавшие бизнес одновременно с Меер, именно так и поступили. По разным соображениям. Может, и его черед скоро. Передаст дела Петрину, и вперед – на голубые Гавайи или солнечную Арубу… Или еще куда-нибудь – ведь столько замечательных мест на земле! И жить себе спокойно, ничего не опасаясь: ни налоговой, ни бандитов, ни Генпрокуратуры… Но это он, конечно, фантазировал, сознательно лукавя. Да, можно и на Сен-Мартен, и на Багамы. Хоть завтра. А там что? Песок между пальцев просеивать? Или сигары приезжающей Свенцицкой раскуривать? Или рисовать наконец, расположившись на пляже под тентом, слушая шорохи моря?..
Да, кстати, Свенцицкая. Как же можно было забыть! У нее же скоро дефиле в Милане… Надо позвонить, узнать, как там идет подготовка. Это же дело ее жизни. Слава богу, хоть туда ехать не надо, а то эта модная тусовка всегда навевает ощущение скуки и неестественности происходящего. Вечно молодые силиконовые дамы в шелках и перьях, субтильные мужчины непонятной ориентации, девицы с пустыми глазами и ногами от шеи… Никакого драйва, суета, ярмарка тщеславия. Пустая трата времени и денег. Хотя кому-то, безусловно, нужно и это.
Так думал Вознесенский в этот вечер, сидя у себя в кабинете и пролистывая содержимое папок с документами. Секретарь Леночка давно ушла, другие сотрудники, вероятно, тоже… Наверно, и ему пора. Вот только выпить бы чего-нибудь горячего – и домой. Чтобы прийти и поскорее лечь спать. Станислав вышел из кабинета в поисках чайника.
В приемной он с удивлением обнаружил Валерию, которая, ссутулившись, сидела за столом, как прилежная ученица, и отстукивала что-то на компьютере. При его появлении она слегка вздрогнула и обернулась.
– Боже, а ты-то что тут делаешь в такой час?
Станислав изумленно посмотрел на часы. Было десять минут двенадцатого.
– Добрый вечер, Станислав Георгиевич! – Лера встрепенулась и подняла на Вознесенского красные, усталые глаза. – Вы знаете, у меня тут еще бумаги остались для перевода… Ваш партнер Петрин кое-что срочное подкинул, да еще сотрудники из юридического. Вот и сижу.
– Приготовь-ка нам лучше чаю, работница, – добродушно попросил Вознесенский.
Ему понравилось ответственное отношение к делу новой сотрудницы.
– И поищи там, у секретаря, – он выразительно посмотрел на место Леночки, – должны быть шоколад и плюшки. Тащи все ко мне в кабинет.
Лера вскочила с места и закивала головой:
– Да, сейчас, Станислав Георгиевич. Одну минуту. Я все сделаю.
Пока девушка готовила чай и разыскивала съестные припасы, Вознесенский с улыбкой разглядывал ее через приоткрытую дверь кабинета. Определенно в ней что-то было. Не то чтобы красавица, но… Что-то особенное, другое, чего словами сразу не выразишь. Очень плавные, летящие движения. Сама открытая, что ли, какая-то, искренняя. Все чувства на лице написаны. Нечасто нынче такое встретишь. Вообще-то он никогда не общался с сотрудниками, особенно если они были молоденькими переводчицами, во внерабочее время. Интересно… Станиславу иногда нравились новые ощущения.
На Вознесенского нахлынула блаженная теплая волна, и он потянулся в своем уютном зеленом кресле и зажмурился. Отчего-то в этот момент все неприятные предчувствия отступили. Захотелось поговорить о чем-нибудь кроме работы, посидеть душевно, выпить. В этот самый момент в приемной что-то звякнуло. Это Лера неловко взяла блюдце, и оно выскользнуло из рук, разбилось.
– На счастье! – рассмеялся Вознесенский, выходя из кабинета и глядя на растерянную, испуганную Леру, сидящую на корточках и поспешно собирающую осколки с пола. – Руки поранишь, не трогай! Завтра утром уборщица все уберет.
Станислав сделал пригласительный жест рукой и расположился в приемной на диванчике для гостей.
– Садись, пусть чай заварится. Да оставь ты эти чертовы осколки! Принеси лучше из моего кабинета бутылочку «Куантро», давай хлопнем по маленькой. Слишком длинный у нас сегодня был день…
Отчего-то ему было приятно видеть, как впервые в жизни Лера пробует один из его любимых ликеров. Смешанное выражение любопытства, испуга и восторга… Как будто ей не двадцать один, как в объективке, а всего шестнадцать. Забавно!
– Ну давай, Валерия Николаева, расскажи, откуда ты такая взялась, – попросил Вознесенский и лукаво улыбнулся. Он явно был расположен поговорить. Девушка покраснела, пригубила ликер и аккуратно поставила рюмочку на всякий случай подальше от края. Теперь она слегка расслабилась и говорила уже увереннее, хотя все еще продолжала смущаться и трогательно краснеть.
– В смысле откуда я вообще? – Вознесенский кивнул и снова улыбнулся. Ее милая непосредственность его забавляла. – Я из Новгорода, но не из Нижнего – из Великого… Отучилась в школе, специализированной, лучшей в городе. У меня там мама учительницей работает. Я всегда мечтала окончить институт иностранных языков в Москве, а потом заниматься переводами. Не только синхроном, но и книги переводить, художественную литературу. Так мало у нас сейчас хороших переводов! Еще в школе кое-что пробовала делать. Готовилась много, с репетиторами занималась… Вспомнить сейчас страшно девятый и десятый классы, одни учебники и ни минуты свободной! Все друзья не очень верили, что я поступлю, но мне это удалось. Сама не знаю как. Вот и учусь сейчас, подрабатывала немного – надо на что-то жить…
– А братья, сестры есть у тебя?
– Да, и сестренка есть, и брат. Они еще в школе учатся. Хотите, фото покажу? – Вознесенский кивнул, и Лера протянула ему вытащенную из сумочки фотокарточку, с которой улыбались две смешные веснушчатые рожицы. – Это они еще маленькие. Сейчас Светланке уже шестнадцать, а Артему – четырнадцать. Совсем большие…
Вознесенскому стало немножко грустно. У него отношений с сестрой в последнее время не было никаких. Впрочем, «сестра» – это тоже было очень условно. Станислав сам не знал, как правильно называть это явление.
Алинка в их семье была поздним ребенком, воплощением извечной мечты их отца о дочери. Мать долго сопротивлялась, не хотела рожать, но в конечном счете появилась все-таки на свет крепкая, веселая девочка, для которой любимыми игрушками были не куклы и плюшевые мишки, в огромных количествах даримые родственниками и друзьями, а машинки и пистолетики. Она с первых лет своего существования возненавидела бантики, рюшечки, платьица и лаковые туфельки. На руки сестра шла только к отцу. В пять лет Алина носилась по двору со сворой мальчишек, была заводилой во всех шумных играх и редкой задирой. Мама, ругаясь на дочь, ежевечерне мазала ей зеленкой коленки, зашивала соседским ребятам разодранные рубашечки и штанишки. Папа разбирался с родителями побитых мальчуганов…
В восемь лет Алинка по своей инициативе записалась в секцию баскетбола, а с тринадцати серьезно увлеклась восточными единоборствами. Во дворе стало спокойнее, а вот в семье проблем прибавилось, хотя отец до последнего защищал любимую дочь, сваливая все на переходный возраст. Сестра училась абсолютно бессистемно, имела двойки по всем гуманитарным предметам и пятерки по естественнонаучным. Пример брата, окончившего школу с серебряной медалью и поступившего в московский университет, ее абсолютно не вдохновлял. Плевать ей было на брата! Она занималась чем хотела, пропадала где-то целыми днями. Ездила на спортивные соревнования, привозила призы. Мать таскала ее к психиатрам и экстрасенсам, подсыпала в еду какие-то лекарства, но ничего не помогало.
Родители не просто поседели за несколько лет – проблемы Алинки удивительно сблизили их в последние годы, чего раньше никогда не было. После школы сестра целый год бездельничала, разъезжала по стране со своими странными друзьями, поэтами и художниками, а потом ушла с группой хиппи в поход к местам силы, куда-то на Алтай… После этого были поездки на юга, в карельские леса и на Байкал.
Еще через некоторое время началось самое страшное. Это было огромной тайной семьи Вознесенских, о которой никогда не говорилось вслух, чтобы не бередить рану. После одной из таких поездок, кажется в Крым, сестра вернулась домой сама не своя. На все вопросы отвечала уклончиво, стала нервной и дерганой, а однажды в ходе очередной разборки заявила в сердцах родителям, что хочет быть мужчиной и обязательно этого добьется. Конечно, тогда никто ничего не понял… Через несколько дней она устроилась работать тренером в спортивную школу, давала частные уроки. Тогда Стас с удивлением узнал, что Алинка – победитель многих соревнований по восточным единоборствам, в том числе международных. Жить она ушла на какую-то съемную квартиру, где кроме нее проживало еще несколько странного вида граждан. То ли женщин, то ли мужчин без определенных занятий. Творческая интеллигенция, как разъясняла сестра. Через некоторое время Алину едва не посадили за хранение и употребление наркотиков, и только сохранившиеся связи отца помогли закрыть дело. У матери тогда случился инфаркт, почти сразу – следующий. Через два года после всех этих событий она умерла, так и не оправившись от происходившего с дочерью. На могиле матери отец со слезами умолял дочь начать нормальную жизнь. Алина только молчала. Впрочем, с наркотиками вроде бы завязала.
Станислав винил Алину в смерти матери и долго не мог с ней общаться. У него на душе остался страшный груз: он считал, что, будь он рядом и знай обо всем с самого начала, он бы смог что-то изменить, помочь матери пережить весь этот кошмар… Но мать была в Киеве, о происходящем он мог только догадываться по ее невнятным репликам, а из Москвы вырваться не мог – обычный замкнутый круг. А мать, не желая расстраивать любимого сына, рассказывала ему далеко не все и не всегда… Отец же переживал все происходящее глубоко в себе. Ни до, ни после того, что случилось, Вознесенский не слышал от него ни упреков, ни обвинений в адрес Алины. Просто это было самое большое разочарование всей его жизни, не сравнимое ни с крахом системы, которой он был всецело предан, ни с собственной безграничной невостребованностью на склоне лет, медленно убивавшей его. Он так и не смог обрести себя в этой новой реальности.
Вообще-то с матерью у Станислава тоже были не самые простые отношения. Первенцем ожидали девочку, и, когда родился сын, родители испытали смешанное чувство удивления и разочарования. Уже были закуплены впрок розовые пеленочки, метры ярких ленточек и десяток забавных кукол. Мать в сыне души не чаяла, он был очень похож на нее – такой же черноглазый, кудрявый, живой. До трех лет она наряжала его в платьица с рюшечками и девичьи кофточки, что служило предметом насмешек мальчишек всего двора. В детстве у Стаса были фантастические локоны – черные, длинные – соседи и прохожие ахали и умилялись. Так и получилось, что с ранних лет Вознесенский общался больше с девочками, чем с ровесниками мальчишками, а обществу одноклассников всегда предпочитал компанию матери и ее подруг. Там он всегда был в центре внимания.
Отец от воспитания сына как-то сразу плавно устранился, занимаясь больше своими проблемами – их было предостаточно. Он был крупным партийным функционером, и дел у него всегда было, что называется, выше крыши. Пару раз он порывался уйти из семьи, недоброжелатели поговаривали, что у него были очень серьезные отношения с какой-то молодой, интересной дамой из Ленинграда… И как будто бы она даже родила от него ребенка. Правда это или нет – один Бог знает, слухами земля полнится. Отец действительно постоянно ездил в командировки, откуда возвращался довольный, веселый, с чемоданом подарков и каким-то юношеским задором в глазах. Тем не менее семью он содержал исправно, мать никогда не была стеснена в средствах и не очень на себе экономила. Работала она на полставки на курсах повышения квалификации, и работа ее не сильно утомляла.
Проблема заключалась в том, что она, как и любая женщина, панически боялась остаться одна, хотя и возраст, и внешние данные (а следила за собой она по тем временам очень тщательно) еще вполне позволяли что-то радикально изменить в своей жизни. Да и ухажеры у нее периодически появлялись, в том числе с серьезными намерениями. Но что-то отвращало ее от возможности развестись и начать все заново: может, боялась людских суждений или крушения пусть иллюзорного, но привычного, взлелеянного ею маленького мирка, неопределенности будущего. В общем, она приложила все усилия, чтобы отец остался в семье, написала длинную разоблачительную бумагу в партийный комитет, ездила к каким-то деревенским бабкам, просила сына поговорить с отцом, рассказать, как Стасу будет без него плохо. Вознесенский очень любил мать и делал для нее все, о чем она просила. Хотя ему в принципе было абсолютно все равно, уйдет отец или останется. Он и так был какой-то «командировочной» тенью в его жизни.
Непонятно, что больше повлияло – разборки на собраниях парткома или бабки с присушками и заговорами, но отец сдался. Хотя с тех пор и до самого конца жили они с матерью в разных комнатах, а разговаривать начали только в последние годы – на почве проблем Алинки. До сих пор непонятно, как они вообще умудрились родить сестру. Наверно, мать решила закрепить таким образом достигнутый результат… В дочери отец просто души не чаял. Она стала единственной отрадой и главным смыслом его жизни. Он брал ее, совсем еще крохотную, с собой на рыбалку, в лес, играл с ней в футбол, баловал как мог. Ему казалось, что Алинка в чем-то – повторение его самого, такая же погруженная в себя, ранимая, странноватая… Да и внешне она походила на него гораздо больше, чем на мать: стройная, светловолосая, сероглазая. Мама к дочери относилась более чем прохладно, частенько придиралась к ней по мелочам, ссорилась. Однажды в сердцах произнесла, что родила ее только для того, чтобы покрепче привязать к семье отца… Но сестра это чувствовала и без слов, и с каждым годом их отношения с матерью становились все более нетерпимыми. Семью рождение дочери точно не укрепило.
Потом возникла следующая семейная проблема. Мать категорически возражала против отношений Станислава с Иреной Свенцицкой. Дескать, чувствует материнское сердце нечто этакое. Конечно, он знал, что для матери имеет огромное значение, какая женщина будет рядом с сыном. Но раньше он полагал, что мать одобрит любой его выбор. Но в этом случае она стояла насмерть: или я, или Свенцицкая. Ситуация для Вознесенского была крайне сложной, он вообще не любил принимать такие решения. Алла Семеновна в запале ссоры сказала ему однажды, что Ирена принесет ему большое несчастье, разобьет его жизнь. Почему – объяснить так и не смогла, но ее слова врезались в память Станислава надолго. И дело было не только в том, что Ирена была на пять лет старше Стаса, имела ребенка, мужа-заключенного и весьма замысловатую биографию. Мать не принимала Свенцицкую на каком-то глубинном, физиологическом уровне, она вызывала у нее отторжение. Вознесенский считал, что она просто ревнует…
Конфликт тянулся несколько лет. Естественно, Ирена объясняла причины такого поведения матери Вознесенского тем, что она не была еврейкой, а Алле Семеновне, дескать, не хватало человеческой терпимости для того, чтобы принять ее такой, какая она есть… В общем, чтобы не травмировать мать, Вознесенский постарался сделать сферу личной жизни, как и многие другие впрочем, закрытой для нее. На Свенцицкой, правда, тоже не женился. Вроде бы все остались довольны. Ирена жила как хотела, никогда не затрагивая тему брака. Мать перестала задавать ему любые вопросы относительно личной жизни. Навещал ее он всегда один. В конечном счете все материнские советы вообще стали сводиться к тому, как правильно завязывать шарф в холодную погоду…
А вот сестра не смогла урегулировать свои проблемы так же мудро. Тем не менее Вознесенский благодарил Бога, что мать не успела узнать самого страшного об Алинке. Да и отец не узнал – он не смог долго оставаться один. Станислав думал, памятуя о непростой совместной жизни родителей, что отец через какое-то время оправится от смерти матери, попробует начать сначала… Встретится с какой-нибудь одинокой женщиной своего возраста и успокоится наконец. Но в третью годовщину смерти Аллы Семеновны соседи нашли его мирно заснувшим навсегда в собственной постели. Говорили, наглотался снотворного. По ошибке или нет – теперь уж никто не узнает. Никаких записок он не оставил.
После смерти жены отец ужасно тосковал, практически ничего не ел, никуда не выходил. Его карьера рухнула, бывшие партийные соратники, кто мог, занимались мелким бизнесом или влачили такое же жалкое существование, как и он сам, чувствуя себя никому не нужными. Те, кого он когда-то тянул по партийной линии, внезапно достигли головокружительных высот и перестали с ним здороваться. Пенсия была такая, что прожить на нее было делом почти невероятным, а от любой помощи отец категорически отказывался. Опять же по рассказам соседей, у него слегка поехала крыша, он все время бродил по квартире, разговаривал с кем-то вслух, вспоминал то супругу Аллу, то какую-то Валентину и говорил, что ему послано наказание Господне. Оказалось, что он был гораздо серьезнее болен, чем можно было предположить… Мысли о том, чтобы попробовать начать жизнь с нуля, казались ему кощунственными. Когда Станислав звонил ему, отец говорил, что жизнь для него потеряла всякий смысл – Алла умерла, дело жизни рухнуло, дети выросли и ушли из дома, а он сам давно уже устал скитаться по земле. Вознесенский уговаривал его перебраться в Москву, обещал поддержку, но отец категорически возражал – говорил, что в Киеве родился, там и умрет. Так и произошло… Для Станислава это стало еще одним ударом.
