Текст книги "Лунные танцы"
Автор книги: Наталья Воронцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)
Иногда они вместе выбирались куда-нибудь подальше от Мюнхена – в Зальцбург, в Шварцвальд, в Эльзас. Маркус хотел показать ей все, что видел и знал сам, снова пережить давно забытые ощущения вместе с ней. Но Лера не очень любила путешествовать. Любая перемена внешних обстоятельств вызывала у нее необъяснимую внутреннюю тревогу, какое-то беспокойное ожидание новых событий. Это делало ее раздражительной и нервной. Лера сейчас совсем не хотела перемен, более того – она боялась их. Тихая, уютная мюнхенская жизнь успокаивала ее сердце лучше любого лекарства. По крайней мере, Лера впервые за последние годы ощутила себя действительно любимой и защищенной от неожиданностей, от истрепавшей всю душу, разящей, всепоглощающей боли. Дни были ровными и длинными, как предзакатные тени. Она как будто глубоко погрузилась в приятный, ласкающий душу сон.
– Ну что ты все время ходишь как сонная муха! – дружески журил Леру энергичный, деятельный Маркус, возвращаясь с бодрящей утренней пробежки. – Ну займись хоть чем-нибудь! Познакомься с соседками, сходи в парикмахерскую, в кино. Развейся! Сколько можно сидеть дома и думать непонятно о чем!
Но Лера пропускала его замечания мимо ушей. Она слишком ценила свое нынешнее состояние и опасалась неосторожным движением разбить хрупкий сосуд с трудом обретенного спокойствия. Были, однако, и в этой жизни моменты, когда становилось очевидно, что и сегодняшнее состояние – всего лишь иллюзия, миг, а пробуждение неизбежно, как смена времен года, но Лера с завидным упорством гнала свои опасения прочь, не позволяя воспоминаниям и предчувствиям заполонять собой сознание. Она научилась почти полностью абстрагироваться от боли…
О том, что предшествовало ее отъезду в Германию, она старалась не думать. Лера спрятала подальше старые дневники, сожгла фотографии. Все, что могло причинить ей боль или взбудоражить память, осталось в России. Ехать туда в ближайшее время Лера категорически не собиралась, хотя ее новый друг уже давно высказывал настойчивое желание познакомиться с ее родителями.
– Пригласим их сюда в следующем году, если тебе так не терпится их увидеть, – отмахивалась Лера, – я ни за что не поеду в Россию! Нечего мне там делать.
Внимательный, чуткий Маркус не спрашивал ни о чем, а Лера не рассказывала ему ничего о своей прежней жизни. Он замечал порой у нее на лице какое-то особенное выражение внутренней сосредоточенности, когда все остальное как будто переставало для нее существовать. Он очень боялся таких мгновений и старался всячески отвлекать Леру от грустных мыслей. Где-то в глубине души он тоже чувствовал, что, несмотря на редкую человеческую близость, Лера совершенно не принадлежит ему ни телом, ни душой.
С телом все обстояло гораздо проще – его можно было заключить в кольцо объятий, поцеловать в густые темные волосы, но что делать с душой, которую невозможно приручить – околдовать?.. Маркус как мог старался преодолевать расстояние, разделявшее их души. Это получалось далеко не всегда…
Уже полтора года он безуспешно пытался сделать Лере предложение выйти за него замуж. В свои сорок с хвостиком он имел за спиной несколько болезненных несчастливых романов с женщинами, которые неизменно стремились разбить его сердце. На его рабочем столе до сих пор стояла фотография яркой черноглазой испанки с разметавшимися по плечам волосами. Он очень любил ее лет пятнадцать назад… Она вдохновила его на занятия искусством, но она же своим внезапным бегством причинила Маркусу огромную боль. Лера не ревновала его к этой Кармен: наоборот, она часто подходила к этой фотографии, брала ее бережно в руки, разглядывала. Знойная испанка вызывала у нее чувство глубокой симпатии, даже несмотря на то что она причинила Маркусу столько боли, неожиданно покинув его в самый разгар их романа. Наверно, это была потрясающая женщина!
– Я же совсем не такая! Что ты нашел во мне? – смеялась Лера.
– Ты вправду не такая. Ты ярче! – отвечал Маркус совершенно серьезно.
По его мнению, в Лере было что-то необыкновенное, манящее, чему он не мог найти рациональное определение. Именно это заставило успешного бюргера средних лет, убежденного холостяка, поверить, что у этой молчаливой русской женщины нет цели завладеть его состоянием или подчинить себе его волю. Наоборот, он с первых минут почувствовал, что ей в принципе все равно, будет он рядом или нет – она не подпускала к себе слишком близко, от чего казалась еще более притягательной… Вскоре после знакомства он, неожиданно для себя, предложил ей выйти за него замуж, чтобы попробовать удержать неуловимое, боясь, что оно исчезнет так же загадочно, как появилось. Она так и не ответила на его предложение. То есть Лера не сказала ему «нет», только улыбнулась настолько печально, что у него возникло смутное ощущение скорой неизбежной потери. Невосполнимой потери. Раньше с ним такого не бывало.
– Почему ты молчишь? Тебе со мной плохо или у тебя есть кто-то другой? – периодически допытывался Маркус, отчаявшись добиться от Леры согласия.
– Нет, мне с тобой очень хорошо. Спокойно. Лучше, чем с кем бы то ни было, – отвечала она совершенно искренне, – я живу с тобой, и никого, кроме тебя, у меня нет, ты сам прекрасно знаешь.
Маркус об этом знал. Лера почти все время проводила дома или в саду у бассейна, а когда она уходила по делам, он всегда был в курсе, где она и чем занимается. Но от этого не становилось легче. Наоборот, с каждым днем он все больше опасался потерять ее, не спал ночами, все думал, уткнувшись лицом в подушку. Он бы отдал все на свете за то, чтобы хоть на миллиметр глубже проникнуть в эту загадочную русскую душу, понять, что чувствует Лера, каждую ночь доверчиво опуская голову на его плечо. И каждое утро ему больно было будить ее, потому что она никак не хотела выходить из своих снов, в которых видела что-то такое, о чем никогда не рассказывала ему. Она читала странные книги по астрологии, философии, мистике, которые находила в местной библиотеке. Это немного раздражало его: он предпочел бы, чтобы она читала на немецком, и он мог понимать то, о чем она думает. Он понимал, что Лера пытается отыскать в этих книгах ответы на вопросы, которые мучают ее. Но что это были за вопросы, Маркус не имел ни малейшего представления.
– Зачем ты читаешь такие книги? – искренне удивлялся он.
– Я пытаюсь лучше понять себя и людей, узнать, зачем мы приходим сюда, живем, страдаем, встречаемся, – отвечала она серьезно. – Вот ты, например, знаешь, зачем мы встретились? И где встречались раньше?
Маркус понимал, что люди обычно встречаются, чтобы вместе работать, жить, растить детей. Но это было явно не то, что его подруга имела в виду. А что значит, «где встречались раньше», он вообще не представлял. Маркус никогда не задумывался о проблемах реинкарнации.
Чтобы стать Лере ближе, что-то понять в ее туманном внутреннем мире, он взял в библиотеке несколько книг, которые пролистывал когда-то, еще будучи студентом: «Братья Карамазовы», «Война и мир», «Преступление и наказание». Сейчас он читал их совсем по-другому: внимательно, вдумчиво, то и дело возвращаясь к уже прочитанному. Даже начал потихоньку учить русский язык. Несмотря на это, он мало что понял, кроме, пожалуй, того, что многие русские имеют, вероятно, какую-то чудинку, толкающую их на гибельные поступки и в водоворот роковых страстей… Никакой логики – только необъяснимые проявления чувств, взрывы эмоций! Он узнавал эту странность в Кандинском, по которому уже больше сотни лет сходила с ума Европа, в негармоничной музыке Шостаковича, в огненном танце Нуриева… Было отчего сломать голову!
Лера и Маркус сходились только в одном – в их общей любви к античному искусству, древней истории, мифологии. У Маркуса была великолепная подборка книг по этим темам, к тому же в этой области он был действительно знаток и редкий специалист. Вечерами он часто рассказывал Лере об особенностях древнегреческого скульптурного портрета или об архитектуре Древнего Рима, о фресках, камеях, барельефах… Лера слушала очень внимательно, что-то уточняла, переспрашивала. Это были редкие моменты, когда Маркус был спокоен. Вместе они ездили в Париж, чтобы рассматривать в Лувре великолепные образцы древнего искусства.
Нащупав эту тонкую ниточку эмоциональной связи, Маркус стремился всячески поддерживать интерес Леры.
– Мечтаю, чтобы в моей галерее был твой портрет, написанный каким-нибудь известным современным мастером, который останется на века, как шедевр искусства, – признавался он, – вот только не знаю, кто бы мог нарисовать тебя так, чтобы передать твою истинную суть, а не внешнюю оболочку. Нарисовать твою загадку…
– Наверное, где-то есть такой мастер, – смеялась она, – но всему свое время.
Каждый день Лера встречала его, приходящего с работы, с неизменной застенчивой улыбкой и горячим, вкусным ужином, хотя он строго запрещал ей готовить, убираться в доме, долго работать за компьютером. Маркус хотел, чтобы его любимая женщина цвела, не омрачая свою жизнь бытом и пустыми проблемами. На день рождения он купил ей новый красивый автомобиль и настоял на том, чтобы Лера научилась водить. Она сначала упиралась, а потом ей даже понравилось. Несколько раз в неделю Маркус приносил в дом охапки свежих цветов, как это принято у русских. Он дарил ей самые изысканные серебряные кольца и браслеты, которые только мог найти. Золота она не переносила. Раз в несколько месяцев он разрешал ей уезжать в горы к ее странной подруге, которая жила во французской провинции жизнью затворницы и предпочитала общество лошадей человеческому. Каждый день он говорил Лере много романтических слов и устраивал дома вечера с шампанским при свечах. Он сочинял красивые стихи, устраивал розыгрыши, делал все, что было в его силах, чтобы только любимой было хорошо с ним. Но ее улыбка оставалась такой же загадочной и печальной, как будто глубоко внутри она хранила какую-то тайну, которую он никогда не сможет постичь.
– Лерка, это я. У меня горе. – Голос в трубке прозвучал бесцветно и пронзительно одновременно.
– Ню, что случилось? – Лера опустила книжку на колени и озабоченно посмотрела в окно. Как и во времена Гете, там было ветрено и сумрачно, накрапывал дождь. Тоска еще сильнее сжала сердце.
– Гала умерла…
– Что? Как? Не может быть… – От волнения Лера едва не выронила трубку. Первым порывом было бросить все и бежать к Ню, как это было когда-то в институтские времена, в Москве. Но Анна только глубоко вздохнула и помолчала. К удивлению Леры, она не рыдала, не билась в истерике, наоборот, говорила очень спокойно и сухо. Только слова подбирала гораздо медленнее, чем обычно. И была какой-то отстраненной, как будто не о Гале говорила, а о ком-то постороннем.
– Позвонила мама. Ей сообщили… Гала уже несколько месяцев жила с дочкой и няней в Египте. Ты же знаешь, она неугомонная… Начала заниматься подводным плаванием: акваланги, снорклинг. Влюбилась в подводные рифы, рыб, морские растения. Ты представляешь, она же всегда панически боялась воды, даже тонула на юге в детстве… – Анна всхлипнула и помолчала. – А тут – подводное плавание! Как преодоление, очередное доказательство себе, что ли? И утонула… Тела не нашли, говорят, унесло течением в море… Видели только, как она заходила в волны с аквалангом, где-то на коралловых рифах… Кислорода было минут на сорок. Так и не вернулась.
– А ты? – Лера очень боялась этого вопроса.
– Поеду в Москву. Там собираются родственники. Привезут ее дочку…
– Я могу тебе чем-то помочь? Хочешь, поеду с тобой?
– Нет, не стоит. Хочу побыть одна. Пожить немного в Москве… Так давно не была там! Я не могу в это поверить. Мне кажется, это все неправда… – Тут Анна наконец расплакалась. – Я тебе позвоню, когда вернусь.
– Хорошо… Дай знать, если что-то будет нужно!
После разговора Лера некоторое время сидела не двигаясь, потрясенная новостями. Известие о смерти Галы было похоже на удар молнии прямо в сердце. За десять лет знакомства с Анной Гала стала полноправным членом их маленького братства, постоянным спутником любых затей и разговоров. В памяти всплыла ее единственная фотография, которая хранилась у Анны: задорный чертенок с хитрыми блестящими глазами. Вечная беби-вумен. Не может быть, чтобы ее больше не было… Лера тихо заплакала. Ей почему-то снова вспомнился Вознесенский, о котором вот уже несколько лет не было ни слуху ни духу. Она намеренно не интересовалась его судьбой, хотя среди приезжавших из России наверняка могли быть общие знакомые, которые знали, как у него дела. Жив ли он вообще? Какой-то внутренний голос с уверенностью отвечал утвердительно, хотя сердце при любом напоминании о Станиславе начинало ныть и стремительно колотиться. Он часто снился ей в последнее время. Как будто протягивал к ней руки, но неизменно не мог дотянуться… Точно невидимая ниточка все еще продолжала их связывать, вопреки всем попыткам Леры ее оборвать.
Две недели Ирена была в состоянии, близком к отчаянию. Она не находила в себе сил выйти из дома в магазин. Она не могла заставить себя даже встать с постели, чтобы умыться и причесаться. Она только медленно пила одну бутылку виски за другой и не находила ни в чем утешения. У кровати уже выстроилась целая батарея бутылок, которые Ирена ненавидела и выбросить которые не хватало сил. По всей комнате были разбросаны изорванные в клочья листы бумаги, незаконченные чертежи, сломанные карандаши, сигаретные окурки. Ирена пыталась нарисовать несколько эскизов моделей для арабской коллекции Эжена – и не могла.
Сначала ей казалось, что это просто случайность, она вслух и про себя призывала вдохновение, заливая в себя очередную дозу алкоголя. Она вспоминала по очереди всех святых, богов, умерших родителей, пророка Мухаммеда – но никто не слышал ее молитв. На бумаге оставались только жалкие каракули. Рука отказывалась повиноваться приказам ее истощенного мозга. Впервые в жизни Ирена настолько остро почувствовала оглушительное чувство абсолютной творческой пустоты, оно наваливалось черным комом, давило изнутри, начисто лишало эмоций. Нарисованные линии оставались бездушными, в них не было самого главного – искры, находки, превращающей обычный кусок материала в затейливую дизайнерскую вещицу.
Свенцицкая билась днями напролет, пыталась рисовать ночью, мучительно вызывала в воображении силуэты моделей, чтобы по велению фантазии одеть их в затейливые восточные наряды, но ничего не получалось. Как будто у нее перегорел внутренний экран, на котором прежде совершались рождения великолепных и причудливых моделей.
Но однажды ночью карандаш в измученной, дрожащей руке Ирены заплясал требовательно и уверенно, ненадолго она ощутила в себе искорку прежнего творческого пламени и легко начертила несколько силуэтов. Это была победа над собой! Свенцицкая торжествовала, потрясая в воздухе листами бумаги. На следующий день она с самого утра отправилась к Эжену. Она была очень взволнованна – бессонные ночи давали о себе знать.
Не дожидаясь лифта, Свенцицкая взбежала на второй этаж, запыхавшись, нетерпеливо позвонила в квартиру. Ей открыл незнакомый молодой человек, который молча кивнул и тут же куда-то исчез. В квартире царила знакомая Ирене творческая суета, сопровождающая подготовку любой новой коллекции. Туда-сюда сновали люди с тканями, на стенах висели рисунки вычурных орнаментов, на столах повсюду лежали эскизы будущих моделей. В гостиной шла примерка. В одной из дальних комнат стучали швейные машинки. Свенцицкая жадно втянула ноздрями до боли знакомый запах новых тканей, сигаретного дыма и парфюма.
Из гостиной вышел озабоченный Эжен. Увидев мать, он нахмурился еще больше:
– Ирена, я же просил! Твои эскизы должны были быть готовы еще неделю назад…
От этих слов Свенцицкая словно погасла. Опустив глаза, она что-то неуверенно пробормотала в свое оправдание.
– Что с тобой? Ты плохо себя чувствовала? – Эжен пристально посмотрел на мать и увидел на ее лице все следы бессонных ночей и чрезмерных возлияний. – Тебе пора браться за себя. Ты же мне обещала! Только посмотри, как ты выглядишь! Я сегодня же позвоню в клинику. Ну ладно, покажи, что ты сделала!
Ирена с готовностью извлекла из папки несколько помятых листков. Глаза ее снова лихорадочно заблестели.
– Вот! – с гордостью произнесла она, разворачивая бумаги.
Эжен глянул на рисунки мельком через очки и небрежно отдал их назад Свенцицкой.
– Ирена, что ты принесла! И это все, что тебе удалось сделать? Ты издеваешься надо мной? Все это уже давным-давно было. Это мне совершенно неинтересно. Я хочу сказать новое слово, сделать свой стиль… – И Эжен отвернулся, быстро переговариваясь с кем-то из портных.
Ирена стояла как громом пораженная, продолжая держать бумаги в вытянутой руке.
– Ты посмотри, ну может быть хоть что-то… Несколько элементов… Может быть, этот орнамент? Давай, я попробую что-то еще… Неужели совсем ничего не подойдет? – лепетала она.
В этот момент распахнулась дверь – и в квартиру стремительно вошел Мухаммед. В одной руке он нес дорогой кожаный чемодан. Через другую было перекинуто роскошное кашемировое пальто. Он очень изменился за время, пока они не виделись: еще больше возмужал, в нем появилась уверенность в себе и солидность. Даже не взглянув в сторону потрясенной Ирены, которая продолжала стоять посреди коридора, он подошел к Эжену и порывисто поцеловал его. Ни один мускул не дрогнул в его загорелом лице, как будто он не узнал бывшую подругу. Потом Эжен и Мухаммед удалились в комнату, что-то деловито обсуждая на ходу. Вслед за Мухаммедом в квартиру впорхнули несколько хрупких и высоких восточных девушек в платках.
– Какие шикарные модели будут у Эжена на показе! – восхищенно вздохнул рядом кто-то из портных.
Через несколько минут Эжен выскочил из комнаты и побежал куда-то по коридору, почесывая в затылке карандашом. Ирена заглянула в гостиную, где Мухаммед расположился на диване, разговаривая по-арабски с кем-то по телефону. Она осторожно подошла ближе, заглядывая ему в лицо. Мухаммед по-прежнему делал вид, что не узнает ее.
– Эй! – Ирена осторожно притронулась рукой к его плечу. – Как я рада тебя видеть!
Мухаммед взглянул на нее и, ничего не отвечая, спокойно продолжил разговор. Ирена постояла так еще какое-то время.
– Послушай, прости, я не хотела тебя обидеть! – прошептала она по-французски.
Молодой араб отключил телефон и пристально посмотрел на Ирену. Она сделала попытку улыбнуться, но осеклась под его презрительным взглядом.
– Я могу вам чем-то помочь? – спросил Мухаммед холодно.
– Ну не обижайся, пожалуйста, – Ирена снова сделала попытку приблизиться, – я так хорошо все помню. Может быть…
– Каждый помнит только то, что хочет помнить, – выдержав длинную паузу сказал араб, раскуривая сигару, – вероятно, я помню нечто другое. Я полагал, что вы кокетничали пять лет назад, говоря, что скоро будете выглядеть как моя мать. На самом деле она сейчас выглядит гораздо моложе вас…
Свенцицкая замерла как от удара. Потом, втянув голову в плечи, она медленно пошла в сторону коридора. Ноги не слушались.
– Ваш сын – это ваше главное достижение в этой жизни, мадам, – донеслось до нее.
Минут через тридцать Эжен случайно заметил Ирену, которая по-прежнему стояла, прислонившись к стене в коридоре, и глядела в пустоту, словно заблудилась в стенах собственной квартиры.
– Иди домой, Ирена. Нам тут некогда. Позвоню тебе завтра или послезавтра, как справлюсь. Ты сама понимаешь, дел очень много. Постараюсь договориться с клиникой, будь готова! Пока! – И молодой человек снова умчался.
Свенцицкая точно вышла из дурмана и растерянно огляделась по сторонам. Никто не обращал на нее внимания. В коридоре курили, что-то возбужденно обсуждая, несколько человек. Она постояла еще несколько минут в прихожей и потихоньку вышла. Ее ухода никто не заметил.
Поздно вечером Эжену позвонили из полиции и сообщили, что его мать в состоянии тяжелого алкогольного опьянения разбилась на своем серебристом «порше» где-то в дальнем пригороде Парижа, в районе аэропорта. Что она там делала в такое время – никто не знал. Машина на сумасшедшей скорости врезалась в бетонное ограждение. Кроме Ирены, никто не пострадал.
– Она умерла так, как всегда хотела: мгновенно, – сказал Эжен Мухаммеду, после того как миновал первый шок. Араб закрыл глаза и ничего не ответил.
…Лера ехала во Францию со смешанным чувством волнения и горечи. Она не знала, в каком состоянии подруга вернулась из Москвы, что она была намерена делать дальше. Смерть Галы должна была стать точкой, после которой не могло быть возвращения к прошлому. Чем Анна будет жить теперь? По телефону она разговаривала, в общем, как обычно спокойно и сдержанно, но что в этот момент происходило в душе – даже страшно было представить.
«Дворник» методично размазывал влажный снег по лобовому стеклу: вправо-влево. По обе стороны дороги причудливо изгибались, теряясь в белой пелене, альпийские склоны. Совершенно фантасмагорическое ощущение! Только очень холодно. Лера включила обогреватель в максимальный режим: ее бил озноб.
Отчего-то в этот раз Лере хотелось отправиться к Анне именно на машине, хотя дорога была дальняя, а водила Лера еще не слишком уверенно. Маркус пытался отговорить ее, убеждая, что куда разумнее и быстрее полететь на самолете, но у него ничего не вышло. В конечном счете он рассудил, что поездка будет хоть каким-то развлечением для Леры, и сдался, отпустив ее, взяв с нее слово, что она будет ехать спокойно, остановится на ночь в Страсбурге и будет звонить ему каждые два часа. Лера обещала. Конечно, Маркус не находил себе места и сам звонил гораздо чаще…
Для Леры эта поездка стала шансом подольше побыть одной, как-то осмыслить происходящее. Машина давала ей обманчивое ощущение временной свободы и независимости от окружающего мира. Это было состояние, в чем-то родственное танцу, когда ты как будто не принадлежишь до конца земному притяжению, а способен преодолеть его ровно настолько, чтобы почти лететь, оставляя позади горы и города. Несколько часов – или дней! – находиться между землей и небом, переключая скорости, – вот оно, измененное состояние сознания, которое многие ищут в наркотиках и алкоголе. Все становится совершенно другим, словно меняется ракурс зрения. Приходят совсем другие мысли, а старые приобретают новую глубину. Многие важные для себя решения Лера принимала именно за рулем.
В этот раз все было точно так же. Как теперь Ню будет без Галы? Ее уход воспринимался Лерой как совершенно невосполнимая для подруги потеря, жестокий рубеж. Как будто не Гала вовсе, а живая часть Анны исчезла, растворилась в волнах. Можно только вообразить, в каком она сейчас состоянии. Это покруче, чем их глупая детская разлука.
Гала умерла! Именно в этот момент Лера особенно отчетливо осознала всю необратимость смерти, предопределенность ее выбора. Почему так произошло? Почему именно с Галой? Для этого должны были быть очень серьезные причины. Подъезжая к дому Анны, Лера была готова к худшему и мучительно придумывала фразы сочувствия и поддержки, которые ей предстояло произнести.
В поместье Леру встретила на удивление оживленная Анна. Она очень похудела и казалась просто тростиночкой, готовой чутко улавливать малейшее движение ветра. Анна выбежала встречать подругу без пальто, накинув лишь теплый платок, помогла ей выйти из машины. Они обнялись.
– Ну как ты? – Лера вглядывалась в лицо Анны. Под глазами у нее были огромные черные круги, лицо осунулось, но красные от бессонницы глаза сияли. – Пойдем скорее! Ты замерзнешь. Всю дорогу был такой ветер! Блоковская метель!
– Ты не представляешь, кого я привезла! – Это было первое, что взволнованно сообщила ей Анна. Лера непонимающе посмотрела на нее. Невысказанные слова сочувствия застряли в горле. – Я все тебе сейчас расскажу…
«Слава богу, не в депрессии!» – только и подумала Лера, поднимаясь в дом вслед за подругой, продолжая приглядываться к ней. Может быть, это и есть одна из крайних форм истерии и отчаяния?
– Кстати, а где Жак?
– В библиотеке. Сейчас позову, он тебя тоже ждал. Только не шуми тут. Диана спит.
– Кто? – Лера непонимающе посмотрела на сияющую подругу. С ней определенно что-то происходило.
– Пойдем, покажу. – Анна за руку потянула Леру на второй этаж. В небольшой комнате горел ночник. На столике стояли детские бутылочки и большой портрет Галы, тот самый, который Анна в самый первый раз показала Лере и который навсегда запомнился ей до малейших деталей. Анна приложила палец к губам и на цыпочках подошла к стоявшей у окна маленькой кроватке. – Смотри!
В кроватке в обнимку с пушистым медвежонком спала хорошенькая девочка. Черные кудряшки разметались по подушке. Длинные загнутые ресницы подрагивали – ей явно снился какой-то сон. Она была похожа на куколку, но вместе с тем кого-то Лере неуловимо напоминала.
– Кто это? – спросила Лера шепотом. Она уже не знала, что и думать.
– Диана. Дочь Галы…
Немая сцена длилась минуты три. Лера осмысливала сказанное.
– Пойдем вниз, расскажу тебе все. – Анна, видя потрясение подруги, тихонько увела Леру из комнаты.
В гостиную уже вышел Жак. Это был невысокого роста лысоватый мужчина лет шестидесяти пяти, полный чувства собственного достоинства. Он радостно приветствовал Леру.
– Хорошо, что у нас гости! Жизнь становится веселее, – пробормотал он, крепко пожимая ей руку. – Как доехали?
– Нормально. Только сильный снег был всю дорогу… Мне казалось, меня заметет вместе с машиной.
– Да, у нас бывают метели в декабре, хотя редко. Хотите выпить?
– Не откажемся! – Анна устало опустилась на диван. Круги под ее глазами казались при таком свете еще темнее.
Жак принес девушкам из погреба бутылку вина. Потом лукаво посмотрел на Анну.
– Вам, наверное, о многом надо поговорить? Удаляюсь в библиотеку, не буду вам мешать… Но перед этим взгляну, как там девочка… – Он деликатно вышел.
– Какой он у тебя хороший! – Лера тоже уселась на диван, поближе к подруге, ей не терпелось понять, что происходит в этом доме. – Ну, рассказывай!
Анна, достав изящный портсигар, закурила тонкую сигаретку, но, спохватившись, потушила ее.
– Мне же теперь нельзя, все время забываю!
И продолжила после паузы:
– В общем, Галы больше нет. Хотя нет, она есть, но поменяла место обитания – теперь она в море. Наверно, превратилась в наяду или русалку. Будет скликать запоздалых путников, петь им песни, завораживать… У нее это всегда хорошо получалось. Ты знаешь, это удивительно и, наверно, неправильно, но я совершенно не чувствую потери. Гала по-прежнему рядом со мной, как и была все эти годы. По большому счету, ничего не изменилось… Я прежде думала, что не переживу ее ухода. Отказывалась верить в смерть, ведь тела так и не нашли. А потом оказалось, потери нет. Я несколько ночей провела в Подмосковье в комнате, где она жила с малышкой, пока ее не понесло в Египет. Говорила я ей еще сто лет назад, что Восток погубит ее. Не слушала… Ты знаешь, – продолжала Анна, – она же приснилась мне там в первую же ночь. Такая веселая, очень красивая… Шла по кромке моря в развевающемся платье. Она сказала мне, что мы очень скоро встретимся, что она меня никогда не забывала и очень ждет встречи. Только просит позаботиться о дочери. И представь, я ей поверила! Хотя это был только сон…
Глаза Анны блестели как-то по-особенному. Лера не видела в них горя и безнадежности, скорее, наоборот – они как будто уже видели то, чего еще была не способна увидеть она. Что-то совсем другое…
– А как родители, муж? Он, кажется, футболист?..
– Не спрашивай! – сразу сникла Анна. – Мать совсем плоха. Приступ за приступом. Считает, что это она во всем виновата. Казнит себя бесконечно. Хотя – за что? Сказала мне, что, если бы я была с Галой, этого бы не случилось. Вот уж не ожидала таких откровений! Откуда она знает, что случилось бы тогда?.. Отец держится, но для него это тоже страшный удар. Все-таки единственная дочь. Я старалась им помочь как могла. А муж… Я вообще не знаю, зачем он женился. Это был какой-то идиотский поступок, затмение. Прилетел на несколько дней из Штатов, сказал, что дольше задерживаться не может: у него там ответственный матч. Сказал еще, что дочь не может забрать… Да он и до этого видел ее всего несколько раз. Зачем ему ребенок? По нему видно, что у него совсем другие проблемы и интересы. А мне моя мама сказала по секрету, что у него там, в Штатах, есть подруга, американская певичка. А Гала – так, мимолетное увлечение, отчего-то закончившееся браком. Я думаю, ее мать из-за того себя и казнит, что это она настояла на этом браке, хотела, чтобы у Галы все было как у людей, да еще и муж был богатым…
– Известная история… – усмехнулась печально Лера. Ее родители просто мечтали, чтобы она вышла замуж за Маркуса, и говорили ей те же слова. – А как же так с дочерью получилось?
– Для меня это был шок, – призналась Анна, – я когда ее увидела… Она просто фантастически на нее похожа. Понимаешь, она еще совсем крошка, но, когда она улыбается или удивляется, а она это делает все время, у нее на щеках появляются такие же смешные ямочки, как у Галы, и глаза у нее такие же хитренькие. Уже сейчас! Как будто это ее продолжение в дочери.
Анна была явно взволнована. Она прослезилась, снова потянулась за сигаретой, потом нервно хлопнула себя по руке.
– Как же ее тебе отдали?
– Если честно, я предполагаю, что ее рождение – такая же случайность, как и сам брак Галы с этим юнцом. Хотя я понимаю – случайностей не бывает… Но все же Гала вряд ли готова была стать матерью, вряд ли действительно этого хотела. Она всегда была увлечена только собой, своей жизнью, ну еще мужчинами. Она кружила голову, мучила, сводила с ума, бросала и от этого получала самое большое удовольствие. Я читала потом, это такой психологический комплекс… А дочь вряд ли вписывалась в такую ее жизнь. Отец Галы рассказал мне, что в Египте она общалась с факирами, заклинателями змей, принимала участие в каких-то священных обрядах на берегу Нила, под конец была увлечена каким-то египетским волшебником. Он научил ее разным фокусам. Но и этого было мало! Она экспериментировала с сексом, наркотиками. Чтобы куда-то сбрасывать свой сумасшедший адреналин, она в конце концов начала нырять с аквалангом. В общем, как всегда у нее – смута, калейдоскоп. А дочь была все время с няней, она ею почти не занималась. Сейчас мать Галы болеет, отец пытается ухаживать за ней. Они вспомнили, что, когда Диана только родилась, Гала частенько говорила в шутку, что я бы справилась с воспитанием ее дочери лучше, чем она, потому что я ответственная, а она ветреная и непостоянная. В общем, был семейный совет. Родственников у них больше нет, друзей тоже. С деньгами не очень хорошо. В общем, мы все решили, что для девочки будет лучше, если она поживет пока у меня. Тут все есть для того, чтобы растить ребенка, – свежий воздух, климат, условия. Можем ездить с ней на океан или к тебе в гости – в горы. Для Жака это вообще нечаянная радость, он, бедолага, и мечтать не мог, что в нашем доме когда-нибудь появится ребенок, ведь у нас с ним чисто дружеские отношения… А уж какое это счастье для меня – передать не могу. Как будто время начало обратный отсчет… Я всегда была абсолютно равнодушна к детям. Мне казалось, что рядом со мной их не будет никогда, они меня страшно раздражали. Понимаешь, никакого умиления, сюси-пуси и прочее… Но когда я взяла Диану на руки – все изменилось за доли секунд! Такая странная жизнь… Она пока еще, конечно, скучает по Гале. Спрашивает, где она. Я говорю, что уплыла в далекую страну, за синее море. Я вряд ли заменю ей мать, но по крайней мере смогу рассказать, какой замечательной она была!
