Текст книги "Мозаика любви"

Автор книги: Наталья Сафронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Есть, но рановато еще слушать эту песню. Хотя, подожди, я тебе создам необходимые условия, – с этими словами он потянулся и достал из бардачка плоскую пластиковую бутылку коньяка «Хеннесси», которые продают только на борту международных авиарейсов. – Из горлышка будешь?

– Подожди, у меня в сумке мандарин есть, сейчас организую закуску. За наше путешествие! Будь здоров! – Она отхлебнула коньяка.

– Ты сказала два тоста, поэтому два глотка, – подначил одноклассник.

– Надеешься, что пьяная женщина будет легкой добычей? – заподозрила Таня, жуя мандарин.

– Женщина всегда добыча. Посмотри, – и он показал вверх.

В обшивке облаков вдруг открылся маленький круглый люк, и в него тут же просунулись длинные тонкие щупальца солнечных лучей. Облака вокруг отверстия пошли мелкими красноватыми трещинками. Как застывшая лава под напором огненной жижи, облака от ветра стали ломаться, крошиться и отваливаться кусками, обнажая блеклую, но чистую синеву осеннего неба. Туннель кончился, стены отступили, и с холма, на который вырвалась дорога, они увидели золотые коронки монастырских колоколен и влажную улыбку Плещеева озера. Город, как добродушный великан, приветствовал их с обочины.

– Будем заезжать? – перекрывая звуки балалаек, прокричал Анатолий.

– Нет, лучше полюбоваться издалека, – ответила Таня, приветственно подняв в сторону Переславля пластиковую бутылку, словно старинный кубок.

– Мак, мне пора закусывать, – честно призналась путешественница, решительно завинчивая наполовину опустошенную бутылку. – Последний раз чувствовала такой же шторм внутри на прошлый Новый год. А я – женщина серьезная, мало пьющая.

– А что случилось на Новый год? – Анатолий решил злоупотребить тем преимуществом, которое дает вынужденное воздержание за рулем, и узнать побольше о личной жизни своей школьной подруги.

– Мы встречали его тихо, ко мне приехала наша Маринка Худякова. Но первого числа ее начал поздравлять давний кавалер. После того как он позвонил три раза с интервалом в пять минут, мы сообразили его пригласить. Ну тут началось шоу. Он совершенно неуемного темперамента. Привез ящик шампанского, деликатесы какие-то, мы начали на стол накрывать, он говорит, все бросаем, поехали борщ есть. Мотались как сумасшедшие чуть не сутки, пока нас где-то гаишник не остановил. Но потом, помню, этот же гаишник, на патрульной машине нас в следующий кабак привез. Я думала, что мой слабо тренированный организм не выдержит.

– Выдержал? – предположил Толя.

– Да, но долго мысли о выпивке не допускал. Я есть хочу! – напомнила она капризно.

– Скоро будет одно местечко, где готовят отличную солянку. А чем дело с кавалером-то кончилось? Маринка замуж вышла? – Анатолию хотелось всеобщего счастья.

– Ой, не знаю, они уже много лет друг другу характер показывают. Безнадежно, в нашем возрасте все уже такие умные, что в будущее не верят, – поставила диагноз Луговская.

– А в прошлое? – Вопрос был провокационным.

– Прошлое, конечно, надежнее. Заметил, как на дне рожденья Галины Григорьевны все друг к другу потянулись? Ты с кем-нибудь после этой встречи разговаривал? – Тане хотелось сохранить нейтральный тон.

– Только с Женькой. Но собираюсь Крупинкину позвонить, предложить ему работу, – поделился Мак.

– Хорошо бы. Он очень стесняется, что сидит без работы, мне Милка жаловалась, – поддержала Таня.

– Мы приехали. Закусывать будем здесь. Анатолий припарковал машину и, открыв дверцу, помог выйти своей пассажирке, окутанной легким облачком коньячно-цитрусового аромата.

– Привет, подруга! Звоню вчера вечером, ребенок печальный отвечает, что мамы нет, уехала с утра, и когда будет, неизвестно. И это в нерабочий день. Как понимать? Загуляла? – Красивое контральто Нины ласкало слух независимо от критического содержания ее речи.

Татьяна легко признала все.

– Что «все»? – возмутилась подруга. – Требую подробностей! Что за таинственные исчезновения?

– Ты сидишь? Лучше ляг, а то упадешь. Я была с Маком в Ярославле. Он ездил туда подписывать контракт и пригласил меня, представляешь, какой поворот сюжета? – Таня не стала тянуть, начала с главного.

– Да, чудеса. Ну и как оно после стольких лет? – тоже о главном спросила Нина.

– Как «оно», не знаю, до этого не дошло, Но мне удивительно легко и хорошо. Сначала я со страху напилась, потом полдороги проспала, а когда проснулась, то почувствовала себя рядом с близким человеком. Он изменился, стал практичным, предусмотрительным, но главное осталось прежним: умница и невероятно обаятельный, – поделилась своими впечатлениями путешественница.

– Хватит мне песни петь, у вас опять роман? – Нина не давала себя отвлечь.

– Почему опять? У него со мной романа не было, только у меня с ним был. А теперь я чувствую, что привлекаю его и могу…

Подруга договорила за нее:

– Взять реванш за прежние слезы?

– Ну зачем так? – не согласилась Татьяна. – Просто в школе я за ним бегала, а теперь инициатива исходит от него.

– Приятно? – спросила бывшая соседка по парте.

– Очень! – без жеманства ответила Таня. – За мной давно так красиво не ухаживали. В Ярославле его принимали по первому разряду, а он старался мне угодить.

– Короче говоря, у тебя ренессанс? Или неудовлетворенное самолюбие? – Нине как врачу был нужен диагноз.

– Нинуль, ну неужели я такая примитивная курица, что буду сводить счеты с мальчиком, который меня поцеловал пару раз на выпускном и больше не звонил? – начала возмущаться Таня, но подруга перебила:

– Не говори ерунды. Ты выяснила, почему он не звонил?

– Да, у него был роман с соседкой по дому на три года его старше, – ответила Таня и призналась: – Я ему была интересна, но не нужна.

– А сейчас? – В Нинином голосе присутствовало нормальное женское любопытство.

– А сейчас, похоже, и нужна, и интересна, – гордо сообщила Татьяна.

– Он женат? – Подруге нужно было оценить перспективы.

– Нет, разведен уже пару лет. Но я ничего такого от него не хочу. Пусть он будет рядом, и всё, – отклонила всякие подозрения в матримониальных планах Таня.

– Пусть будет, а там посмотрим. Я рада за тебя, боюсь только, Васька его во сне загрызет, – определившись с главным, Нина перешла к деталям.

– Я тоже боюсь. И Дашку тоже не хочется травмировать. Но, похоже, мы делим шкуру медведя, пока гуляющего самого по себе. А вдруг он не позвонит? – сомнения терзали Таню.

– Позвонит, только ты терпи, сама не проявляй инициативу, – строго велела подруга.

– Конечно, он сказал, что каждая женщина – добыча, так что придется бегать, – вспомнила разговор в машине Татьяна.

– Вот умница! Бегай. А я позвоню ему и приглашу на проводы Дариенко, – предложила Нина.

– Правильно, а я не приду, – сообразила кокетка.

– Отлично, – поддержала подруга. – Держи меня в курсе дел, целую.

Повесив трубку, Татьяна задумалась. В ее сорок с небольшим счастья хотелось не меньше, чем в семнадцать. Разница была лишь в том, что в юности понятие счастья абстрактно – таинственный образ чего-то похожего на привидение. С годами потери, разочарования, ошибки и обманы наполняют душу безнадежностью. Но она сменяется уверенностью в том, что то немногое, но твердо желанное, отзывающееся в душе на слово «счастье», как любимая зверушка на кличку, это близкое и понятное обязательно сбудется. Когда при ней кто-то сетовал на ушедшую юность и желал возврата своих «семнадцати годов», она недоумевала, зачем опять нужны терзания, комплексы, страхи и ошибки. «Обратно не возьму ничего, – смеялась она, – мне в старости лучше». Татьяна лукавила и кокетничала, смело называя свой возраст. Как говорят соседки по подъезду: «На свои она не выглядит». Хотя морщин она не избежала: высокий Танин лоб пересекали вдоль несколько «задумчивых» морщин и поперек около переносицы пара «строгих». Вьющиеся русые волосы оттеняли темные тонкие брови и густые ресницы на крупных выпуклых веках. Когда она опускала глаза и в задумчивости покусывала тонко очерченные губы, от лица веяло отрешенной надменностью. Но стоило ей открыто глянуть из-под темных ресниц светлыми, словно выложенными из кусочков лазурита глазами, как все лицо освещалось их лучистым светом. Высокая, длинноногая, набравшая не вес, а женственные формы, стильно постриженная, приветливая и обаятельная, Татьяна являла собой образец того, как могут похорошеть серые мышки, когда им удается привести внутреннее и внешнее состояние в гармонию. К зрелым годам она из миловидной превратилась в привлекательную женщину, почти уверенную в своих силах. А «почти» только потому, что реализовать себя в новом качестве ей пока не приходилось. Последние годы были заняты безнадежной болезнью отца, глубоким внутренним трауром после его смерти, тревогами за мать и проблемами дочери. Но если в юности каждый прожитый без любви день кажется уводящим от счастья, то в зрелую пору каждый день – это новый шаг к цели. После неожиданной, но удачной поездки с Лобановым Татьяна чувствовала радостное возбуждение. Между ними было сказано много слов, не прояснивших, а лишь запутавших их отношения, но весь день она была востребована, свободна и беспечна именно так, как ей хотелось в последнее время.

«Нет, так прятаться от возможности счастья, как Марина, я не хочу. Считать, что нам осталась лишь бесплотная надежда, и гнать от себя всякую возможность настоящей любви? Может быть, я недостаточно сильна или умна для этого?

Я не согласна на синицу, и журавля своего упускать не хочу. Как это случилось в прошлый Новый год на моих глазах? Задумавшись, Таня набрала на клавиатуре заголовок «Журавль». Часа через полтора принтер на ее столе распечатал следующий текст:

«Она никогда не любила синиц. Их глуповатое теньканье раздражало, и когда они слетались к ней – красивой, то, не впадая в сентиментальность, разгоняла их так, чтобы не оставить ни малейшего шанса подкормиться от ее щедрот. А потом, подняв мечтательные серо-голубые глаза, всматривалась в небо. В нем иногда пролетали журавли. Случалось, они садились недалеко от нее, давали себя погладить, ласкались к ней, а потом взмывали ввысь. Поэтому она твердо знала: есть такие птицы на наших просторах.

В то время как подруги заводили себе кто попугаев, кто ворон, кто воробьев или свиристелей, она презрительно задирала голову вверх, как казалось – в гордыне. На самом деле просто ждала своего журавля.

Его звали Сергей. Он был свободолюбив, красив, изящен, сладко курлыкал и редко прилетал. История их отношений оказалась яркой и непростой. Был период, когда они работали вместе, и она любовалась им издалека, даже не пытаясь подманить. Он ревниво косил на нее черным глазом и крутил роман с ее подругой. Но однажды они остались на работе и проговорили всю ночь, выпив заначки из всех столов в офисе. Она тогда не сделала ни одного резкого движения, ничем не отпугнула его, и он стал часто прохаживаться возле нее на расстоянии вытянутой руки, распушив хвост, пощелкивая клювом.

Он был так хорош, что даже просто видеть его было для нее праздником. Близость с ним манила и пугала возможным разочарованием. Но напрасно, первое же любовное свидание убедило в том, что он даже лучше, чем можно было представить! Утром, провожая ее, он остановился около цветочницы и купил ведро свежих летних роз. Открыв дверцу такси, бережно разложил их у нее в ногах, на коленях, на сиденье, улыбнулся и, рассчитавшись с шофером, взмыл в утренних лучах. Она даже не повернула головы, чтобы посмотреть ему вслед, потому что знала: он улетел не от нее, а в небо.

Потом многие годы он мелькал где-то в высоте, согревая ее сердце надеждой на новую встречу.

И вот когда все синицы вокруг нее были окончательно распуганы, а ее мечтательные глаза стали все реже смотреть ввысь, он прилетел сам и постучал в окно, призывая ее в полет.

Она сразу вышла к нему, и он закружил, заворожил, унес ее на своих крыльях. Когда к исходу второго дня они, усталые, присели подкрепиться, я впервые смогла послушать и разглядеть его. Придраться было не к чему. Стать, окраска, голос были обворожительны. Увидев нового человека, он насторожился, но мой восторг быстро развеял его опасения. Мое восхищение было вызвано не столько его достоинствами, сколько тем, как он любил ее. Взгляд его источал нежность, слова, срывающиеся с губ, были полны страсти и восхищения. Она сидела напротив, кормила его супом и щурила от удовольствия глаза свои, опушенные светлыми, не накрашенными ресницами. Я улучила момент и шепнула ей с укоризной:

– Могла бы хоть макияж сделать!

Она счастливо засмеялась:

– Я хотела, но он запретил, говорит, что моей красоте это не нужно.

Женщинам, которых так любят, можно экономить на косметике. Под таким взглядом морщины сами разглаживаются, а щеки заливает натуральный румянец.

Они вовлекли меня в круговорот своих сумасшедших полетов. Мы ехали куда-то в сгущающихся сумерках, ждали его у каких-то таинственных ворот, а он неожиданно возник из темноты с другой стороны улицы. Самым главным занятием в том смешном путешествии был объезд всех возможных постов и «схоронов» ГАИ, потому что трезвых в машине не было. Но в каком-то пустынном переулке наши страхи материализовались в белый автомобиль с черными буквами на боку «ДПС» и бдительного стража дороги. Не дожидаясь сигнала, Сергей припарковал машину и пошел навстречу милиционеру, приветливо улыбаясь. Мы остались в салоне. После короткого разговора оба подошли к нам, и гаишник постучал в запотевшее окно. Мы открыли дверцу и вместе с теплом выпустили из заточения зеленого змия, принявшего форму клубящихся винных паров. Оценив коктейль чутким нюхом, сержант расслабился, ожидая легкой добычи, и спросил:

– Кто владелец машины?

Мы дружно и весело сказали:

– Не знаем.

– А кто был за рулем?

– Не знаем.

– Как не знаете? Вот этот гражданин при мне вышел из машины, а теперь говорит, что он пешеход. Это он был за рулем?

– Нет! – радостно заорали мы, поняв избранную тактику защиты.

– Тогда кто вас сюда привез? – обратился он к нам.

– Никто, мы сюда пришли пешком.

– А что вы делаете в машине?

– Греемся, очень замерзли по дороге.

Тут в наш диалог вклинился самоуверенный рокот Сергея:

– Хорошо, что мы с вами подошли, товарищ сержант. Девчонки клёвые мерзнут, надо помочь. Моя, чур, беленькая, – он заговорщицки подмигнул, сбитому с толку сержанту.

От такого напора тот опешил. Сергей, видя, что сопротивление сломлено, великодушно попросил сержанта в обмен на сто рублей подвезти его с девчонками куда-нибудь, где можно погреться. Веселая наглость дала неожиданный результат, и через десять минут мы были доставлены на патрульной машине к дверям пиццерии. Перед тем как покинуть машину, Сергей протянул обещанные деньги и, обаятельно улыбнувшись, напутствовал сержанта:

– Ты за машиной той пригляди до утра, все-таки неизвестно, чьей она окажется.

Уже совсем ручной гаишник согласно кивнул. Я поняла, что такой силе противостоять не может никто.

В тепле заведения мы затихли, возбуждение улеглось. Мы говорили о чем-то важном или о пустяках, но очень серьезно. Я пыталась их убедить в том, что расставаться нельзя, а они не спорили со мной, зная неизбежность разлуки. Мне не хотелось видеть, как «не сбываются мечты», и я поднялась, чтобы уйти.

Сергей вышел проводить меня, и на ступеньках я, не выдержав, сказала:

– Я ее очень люблю, мы дружим со школы.

– Я тоже ее люблю, – ответил он.

– Тогда не улетай, будь с ней или возьми с собой, – взмолилась я в отчаянии.

– Не оставляй ее, береги, – как эхо отозвался он, пронзенный болью вечного скитания в бесприютной высоте.

Слезы стояли у меня в глазах и мешали видеть, как становится влажным его взор. Мы обнялись, как перед вечной разлукой, и я уехала, терзаясь несправедливостью жизни, которая не дает шанса на счастье, а только дразнит им.

На следующий день мне хотелось успокоить, поддержать подругу, но она была весела и безмятежна.

– Он позвал тебя с собой? – с облегчением догадалась я.

– Нет, да я никогда и не согласилась бы, – ответила она.

– Ты не любишь его? – изумилась я.

– Люблю.

– Тогда почему?

– Потому что небо над моей головой для того, чтобы в нем летали журавли. Этого достаточно для счастья».

Глава 6

– Витя, я рад, что ты заехал ко мне, и сразу хочу тебя предупредить: то, что тебе придется делать, если мы договоримся, не соответствует тому, что ты можешь делать. На работе ты будешь скучать, – без лишних предисловий начал разговор с бывшим одноклассником владелец «Агрохимцентра».

– Не волнуйся, Мак, поскучаю, – ответил удивленный Крупинкин и отхлебнул кофе из толстенькой чашки, поставленной перед ним невозмутимой пожилой секретаршей Лобанова.

– Скучать ты долго не сможешь и начнешь мне все совершенствовать. Я ведь дружбу со службой не путаю, поэтому позвонил туда, где ты раньше работал, и поговорил с твоим начальством, – поделился информацией работодатель.

– И ты можешь мне об этом в глаза говорить? – Витя отодвинул недопитую чашку, как возмутительную подачку.

– А почему я должен это скрывать? Я же тебя не в футбол во дворе приглашаю играть? Мое дело для меня значит не меньше, чем твое для тебя. Хочу быть уверен, что человек, которого я беру на работу, в состоянии принести мне больше, чем мои расходы на его зарплату. Иначе он будет жить за мой счет, а это совсем другие отношения. Ты собираешься получать у меня пособие на бедность или зарабатывать деньги? – Тон Лобанова был жестким.

– Почему ты так со мной разговариваешь? Я могу уйти, – растерялся Крупинкин.

– Можешь, но чтобы наша с тобой старая дружба выдержала испытание совместной работой, мы должны поговорить один раз серьезно, – продолжил в том же тоне Лобанов.

– Я не понимаю, в чем ты меня заранее обвиняешь, Мак? – чувствуя несправедливую обиду, возмутился старый друг.

– В том, что ты не привык к рутинной работе от и до. Ты ученый, исследователь, творец, а нам в производстве творцы не нужны, – сформулировал печальную истину Анатолий.

– Тогда зачем ты меня позвал, я не напрашивался, – совсем сбился с толку Виктор.

– А затем, что у меня есть хорошее коммерческое предложение. Я нашел способ заработать на твоей науке деньги, – признался «капиталист проклятый».

– Ты ведь даже не знаешь, чем я занимаюсь, – возразил ученый, но услышал в ответ:

– Это не так важно, потом расскажешь. Я тебе предлагаю следующее: ты работаешь по проекту электронных продаж нашей продукции. Делаешь сайт, обеспечиваешь всю систему программно, запускаешь, тестируешь, сдаешь в эксплуатацию и занимаешься сопровождением. Это ты можешь сделать?

– Да, конечно, только мне нужно техническое задание, описание продукта, требования пользователей и клиентов, – быстро сформулировал Крупинкин.

Анатолий удовлетворенно кивнул и пояснил:

– Ну, положим, этим тебе тоже придется заниматься самому, поручу Андрею из отдела продаж обеспечить тебя всей информацией. Семенов и я будем доступны, а дальше – сам. Но это не все. Работа по внедрению электронных продаж большая, но не бесконечная. Когда все наладишь, у тебя появится свободное время на работе. Мы оба это понимаем. Этот ресурс времени, ресурс техники ты должен использовать для своих научных изысканий. Я жду от тебя статей, моделей, разработок и всего того, что входит в понятие научного исследования, – законченная Лобановым в юности аспирантура дала о себе знать.

– Но ведь я это буду делать в рабочее время, так? – уточнил Виктор.

– Да, и получать высокую зарплату. Думаю, что за время простоя у тебя появились новые идеи? – предположил работодатель.

– Я как раз статью заканчиваю по вопросам информационного равенства. За этой проблемой стоят огромные объемы производства техники нового поколения, сравнить можно только с сотовой телефонией, – моментально зажегшись, стал объяснять Витя.

Лобанов сделал рукой успокаивающий жест и попытался охладить пыл изобретателя:

– Учти, в случае реализации внедрения твоих разработок, получения тобой премий или грантов мне будет принадлежать треть. Мы с тобой подпишем договор, который урегулирует вопросы интеллектуальной собственности на твои научные результаты. Это мое предложение, которое ты должен обдумать. Посоветуйся с юристами, с Милой и дай мне ответ. Твоя заработная плата не будет зависеть ни от объема работ, ни от результатов деятельности компании. Я тебе предлагаю тысячу семьсот в месяц, ненормированный рабочий день, отпуск два раза в год по две недели, социальный пакет такой же, как у всех сотрудников. Подумай и в понедельник сообщи мне решение, договорились? – впервые улыбнувшись, спросил Анатолий.

– Мак, теперь я понимаю, как ты свои деньги зарабатываешь. Я позвоню, а лучше в понедельник выйду на работу. Только у меня одно условие. Если мне понадобятся пара человек технического персонала, можно будет взять на работу? – Глаза ученого азартно сверкали.

– А потом тебе понадобится новый процессор, оборудование, помещение… Ох, разоришь ты меня! – засмеялся Лобанов. – Надежда только на Нобелевскую премию, которую мы поделим. Ладно, все в рабочем порядке. Будут средства – я в тебя вложусь, не будет – извини.

– Я тебе систему торговли сделаю такую, что ты ее на корню конкурентам продавать будешь, – успокоил друга Витя.

– Мне нравится ход твоих мыслей, будем работать, не забывая зарабатывать, – поддержал его Анатолий и добавил: – А теперь, когда мы договорились о главном, можно про жизнь поговорить.

– Извини, у тебя в кабинете под телефонные звонки много не наговоришь. Приезжай как-нибудь к нам, бери сына, пусть он с моими пообщается, а мы спокойно пивка попьем или чего покрепче, если здоровье позволяет, – пригласил Витя.

– Ты что это про здоровье так трагически? Сам-то здоров? – забеспокоился Анатолий.

– Я ничего, а вот Мила у меня что-то не в порядке, – вздохнул друг.

– Может, врачей надо или медицинскую страховку не тебе, а ей сделать, если будешь работать? – предложил Лобанов.

– Спасибо, может быть. Понимаешь, мы после кошмара в Беслане пошли с ней кровь сдавать. Хотелось этот ужас хоть чем-то заглушить. А в донорском центре обязательная проверка, врачи. Меня допустили, а ее – нет. Диагноз толком до сих пор не поставили. Она работает много, устает, похудела, боится врачей. Поэтому, если честно, я, конечно, тебе в понедельник ответ дам, но думать тут не о чем. Я должен работать, чтобы она могла хоть немного собой заняться, а главное, перестать мучиться мыслями, что дети с голоду умрут, если она в больницу ляжет. Что ты мне сказал, я понял. Я ведь не псих из мультиков про ученых. Никто не должен платить ни деньгами, ни здоровьем за мою науку, кроме меня. Я буду делать только то, что позволит тебе зарабатывать больше. И твои интересы для меня сейчас важнее моих, ты ведь, как ни крути, для меня и моего семейства благодетель и кормилец. Хватит ржать, Мак. Есть вещи, которые надо иногда называть своими именами. Ты со мной сегодня говорил по-взрослому, и я тебе тем же отвечаю. Все, до понедельника. – Не дав бывшему однокласснику вставить ни слова, Крупинкин вышел.

«Сколько лет назад мы вот так же собирались на проводы Ольги первый раз? Пятнадцать или шестнадцать? Чувства были такие, наверное, как у наших прабабушек в гражданскую войну, провожающих последний корабль в Стамбул. Девчонки тогда ее осуждали: как можно оставить тут маленького ребенка и мчаться по какой-то транзитной визе в Италию, не оставляя себе шанса на возвращение? Другие, наоборот, ее поддерживали. Лучше она там будет деньги зарабатывать для него, чем здесь с голоду пропадать. Голода, конечно, не было, но все к нему были готовы. Пятикилограммовая банка яблочного повидла, которая стояла у меня на балконе, наполняла сердце уверенностью в завтрашнем, если не сытом, то подслащенном дне. И съели мы ее быстро: что-то раздали, а остальное исчезло с хлебом и бесконечными оладьями из недоеденных детских каш.

Потом Дариенко лет через пять смогла легализоваться и забрать сына. В тот приезд ее никто, кроме Надежды, которая ей по милицейской линии с документами помогала, не видел. Не до этого было. Суета какая-то, дети маленькие, денег нет, не до встреч. Если раз в год кто-нибудь кому-нибудь звонил, то только с коммерческими предложениями. Все пытались заработать на друзьях, соседях, одноклассниках. Сначала были вагоны с тушенкой, потом польское постельное белье, китайские кроссовки, а уж дальше пошли всякие сетевые маркетинги и фонды. Больших денег все это не давало, но на плаву продержаться удалось. Об Ольге не вспоминали даже в период моды на коммерцию с Италией. Да и где было найти нелегалку, переезжающую из города в город со своим эстрадным номером? Только после официального замужества с итальянцем она смогла приехать навестить родителей: маму – на кладбище, а папу – в больнице».

Такие воспоминания крутились в голове Нины, пока она добиралась до Алтуфьева, где в своей разоренной, выставленной на продажу квартире устраивала прощальную вечеринку синьора Пачолли. Народу собралось порядком: из класса пришли Женя Балтийский, Наташа Смирнова, Емелин, Ира Михайлова, Зеленцова, Лобанов, Аня Пименова. Были еще знакомые Ольги по киностудии, где она работала перед отъездом. В пустой квартире гулко раздавались голоса, на остатках мебели стояли пластиковые стаканчики с напитками и прозрачные контейнеры с салатами. Хлеб и вилки доставали из больших матовых пакетов, лежащих на подоконнике. На хозяйстве были Женька, как всегда заведующий напитками и их разливом, и Аня, мастерившая поточным методом бутерброды для прибывающих и выпивающих. Нина получила свою порцию и прислушалась к современному варианту «приключений итальянцев в России». Отличительной особенностью синьоры Пачолли была чрезмерная говорливость. Она болтала с уморительной иностранной интонацией, забавно вставляя итальянские термины в свои кулинарные истории. Нина, не уловив нити повествования, подошла к Ире Зеленцовой, удивительно соответствующей цветом лица своей девичьей фамилии.

– Ирка, ты что такая зеленая? Токсикоз у тебя, что ли? – сочувственно спросила Нина.

– Нет, с чего ты взяла, я в норме, – подавленно ответила одноклассница.

– Я все-таки врач, хоть и в отставке, тебе надо анализы сдать, может быть, печень шалит, – посоветовала подруга.

– Да, гепатит С, – призналась Ира и добавила, увидя испуг в Нининых глазах, – но не у меня, а у моего мужа.

– Ужас. Но ты подожди убиваться, сейчас препаратов много поддерживающих, подлечат, – начала утешать ее Нина.

– Спасибо, я его уже вылечила, последние пробы отрицательные, – равнодушным голосом на одной ноте произнесла Ира.

– Это чудеса, здорово! Но теперь тебе надо собой заняться. Съездите куда-нибудь, поныряйте, – попыталась расшевелить собеседницу Нина.

– Мы расстались, я теперь нырять не могу, могу только утопиться. – Слезы заструились по Иркиным щекам привычным маршрутом.

– Так, – задумалась Токарева, – тебе нужен психотерапевт. Давай пойдем к народу, узнаем, что у Ольги, а потом прямо отсюда поедем к Сергею Багратовичу. Сама ты с этим не справишься.

– Я не сумасшедшая, я просто не могу понять, за что он меня? – У Зеленцовой задрожал подбородок.

– Вот пусть специалисты и объяснят, – авторитетно заключила подруга.

Нина в любой компании и ситуации могла найти себе пациента – она была женщиной сердобольной.

– Ольга, привет! – решительно остановила она поток слов хозяйки. – Ты квартиру продала?

– Я покупателя только нашла. Начала оформлять документы, так оказалось, что не хватает еще каких-то разрешений от моего первого мужа. Я сестре вместе с доверенностью их сюда буду переправлять, – с удовольствием обстоятельно объяснила Ольга и добавила: – Не грустите, я не последний раз тут.

– Раз не последний, то помолчи хоть немного, – возмутилась Наташа, – такое впечатление, что ты хочешь наговориться по-русски на всю оставшуюся жизнь. Тебе там разговаривать не дают?

– А с кем? Муж на работе, когда приезжает, ужинает, не до разговоров, так? Сын – в школе, приезжает в пять, – пояснила синьора.

– Он русский знает? – успел кто-то задать вопрос.

– Знает, но уже забывает. Практики нет, книжки не читает. Я хочу привезти ему почитать, что тут модно. Назовите мне, я буду приобретать, – попросила Ольга совета и, не меняя интонации, в том же темпе продолжила высказывать свои пожелания: – И скажите, кто имеет наши старые школьные фотографии? У меня после переезда ничего не осталось, как будто я и не жила до Италии.

– У меня остались походные, помните, мы ездили на Истру? – сказала Наташа.

– Ты их отдашь мне? – обрадовалась эмигрантка.

– Ни за что. Можно отцифровать и напечатать тебе, только не знаю, сколько это стоит, – определила свою позицию одноклассница.

– Соберите, у кого что есть, я сделаю на работе, – предложил Лобанов.

– У тебя имеется возможность? – сформулировала Ольга неправильно, но понятно.

– У меня имеется сканер, – издевательским тоном пояснил Мак, раздраженно поглядывая на часы. Он провел в пробках, пока добрался до этого жуткого района, часа два совсем не для того, чтобы слушать Ольгины глупости и получать от Емелина приглашения перекинуться в картишки. Лобанов хотел увезти отсюда Татьяну в ресторан, даже заказал столик у камина в «Розовой свинье», пригласил величественного профессора в качестве предлога для консультации по экономике. Наташа уверяла, что Луговская должна приехать, и он продолжал терять время, слушая ненужные разговоры. Машинально жуя бутерброд с ветчиной, Анатолий не выдержал и заметил:

– Дариенко, спасибо, тебя Галина Григорьевна не слышит, у нее сердечный приступ случился бы от твоего русского языка. Ты сама-то читаешь что-нибудь?

– А что я говорю не так? – удивилась синьора.

– Где твой сын будет учиться? Там? – перевела разговор на насущные вопросы Смирнова.

– А тебе, доцент, всех бы поучить, – ехидно заметил Лобанов, уже не раздраженный, а озлобленный отсутствием Татьяны и неизбежностью ужина наедине с неумолкающим профессором.

– У тебя наследник в каком классе? – обиженная его тоном, перешла в атаку Смирнова.

– В десятом, кажется, – пробубнил он в ответ, пожалев, что поднял эту тему.

– Ты его за границей будешь учить или у нас в армию отдашь? – Доцент продолжала допрашивать его как на экзамене.

– Во! Ты правильно говоришь! – воскликнула синьора, устав молчать. – Разве можно мальчиков сюда везти, когда происходит Чечня?

– Да там скоро закончится все, Женя, скажи нам с точки зрения Генерального штаба, – попросила Михайлова.

– Пока мы там стоим, войск много, а остальное не ведомо никому, – правдиво, но не выходя за рамки секретности сообщил полковник.

– Да вряд ли наши дети туда попадут, – заметила Ира Михайлова.

Поднявшая эту тему Наташа возмущенно воскликнула: