Текст книги "300 спартанцев."

Автор книги: Наталья Харламова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6
Ночь в Сардах

Они подходили к Сардам. Древняя, сказочно богатая столица Лидии была уже на горизонте. Можно уже было различить её мощные стены и башни акрополя, считавшегося неприступным. Город огибала река Пактола, берущая начало на горе Тмол, на северном склоне которой живописно расположился город. Тмол славится своими виноградниками, из плодов которых местные жители делают превосходное вино, а скромная по своим размерам речка Пактола изобилует золотым песком, который был источником богатства Креза. Прежде Сарды были резиденцией лидийских царей, теперь в роскошном царском дворце обосновались персидские сатрапы. Вокруг мощной каменной твердыни примостились убогие тростниковые хижины, крытые тростниковыми же кровлями, что бывало не раз причиной страшных пожаров, истреблявших весь нижний город. Недавно он особенно сильно пострадал во время похода ионийцев, когда была сожжена даже часть дворца. Лидийский сатрап к приезду Ксеркса не только устранил все следы разрушений, но сумел придать дворцу ещё большее великолепие.

По прибытии в Сарды царь распорядился послать в Грецию послов с требованием воды и земли. Только в Афины и в Спарту он не велел приезжать своим послам.

   – Они должны быть уничтожены до основания. Никакой союз с ними не возможен. Только война до полного уничтожения.

Против Спарты у Ксеркса не было такого ожесточения, как против Афин, но царь знал свободолюбие лакедемонян и считал бесполезным вести с ними переговоры.

Вечером, как всегда, устроили пир, на котором, вопреки персидским и эллинским обычаям присутствовала женщина – царица Галикарнасса Артемисия. Она прибыла со своим отрядом из соседней Карии накануне приезда Ксеркса. Эта мужественная женщина удивила весь мир. По матери она была родом с Крита, отец её, почтенный Лигдамид, был уроженцем Галикарнасса. После ранней смерти мужа энергичная Артемисия, поскольку сын её был малолетним, взяла бразды правления в свои руки. Она возглавила войско не только от Галикарнасса, но и от соседних дорийских городов Коса, Нисира и Калидны.

Вечером вместе со всеми придворными Артемисия приветствовала царя в пиршественной зале. Одетая в серебряную чешуйчатую египетскую кольчугу такой тонкой изящной работы, что казалось, будто она соткана из паутинки, и в пурпурный короткий плащ, подчёркивающий её царское достоинство, в золотом венце, усыпанным красными камнями, Артемисия вызвала всеобщий гул неподдельного восхищения. Она почтительно преклонила колени перед Ксерксом, выполняя положенный проскинез. Затем Артемисия обратилась к царю:

   – Великий царь, господин и владыка наш, я рада приветствовать тебя в Сардах и счастлива сообщить, что желание услужить тебе и выразить мою любовь и дружбу побудило меня лично возглавить небольшой отряд из Галикарнасса. Я привела с собой также пять боевых кораблей, и пусть мой вклад не гак велик (он соразмерен моим возможностям), но у царя будет возможность убедиться в мужестве и отваге моих воинов. Я уверена, наш малый отряд ещё покажет себя и сможет оказать царю важную услугу. Мои корабли лишь немногим уступают прославленным сидонским. Ручаюсь, они будут лучшими во всём твоём флоте. По маневренности и устойчивости им нет равным. Что касается искусства наших кормчих, нет нужды расхваливать их, ты сам вскоре убедишься в этом.

   – О, прекрасная, отважная царица, я не верю своим глазам – вижу ли я перед собой смертную женщину или богиню, спустившуюся к нам с высоты небес, – дивную воительницу Палладу. Воистину, это чудо – видеть тебя среди нас! Верю, что ты станешь нашим символом победы, нашей Никой, залогом успеха во всех делах. Имя твоё прославится в веках. Ты будешь вдохновлять своим мужеством на ратные подвиги наших воинов, ведь умереть у тебя на глазах – достойная награда для воина. Ты, которая оставила малолетнего сына и пренебрегла женской немощью ради нас, достойна наивысшей похвалы и награды. Займи же самое почётное место в этом зале – за царским столом, по правую руку от меня.

«Любят же эти персы витийствовать! – Демарата мутило от напыщенных длинных речей царя и его придворных. – Пригласить женщину на пир! Вот это новость!»

По залу прошёл тихий ропот, непонятно чего в нём было больше – зависти, восхищения или осуждения.

   – И чего ей дома не сидится? – проворчал посланник фессалийских Алдевадов Диметрий. – Женщина – в армии? По-моему, это скорее дурной знак. Разве мало здесь мужчин, что нужна помощь взбалмошной бабёнки? Лично меня это оскорбляет. Да ещё пригласить её с нами на пир!

   – Что ты так кипятишься? – ответил Демарат. – У нас в Спарте относятся к женщинам с уважением, в отличие от остальных греческих и варварских государств, вот почему не найдёшь во всём мире женщин более преданных и достойных, чем спартанки. Конечно, они не отправляются с нами в поход, но если бы это потребовалось, то оказались бы под стать своим мужьям. Артемисия – одного с нами, дорийского рода, и потому мужеством своим не уступит многим мужчинам-варварам.

Намёк покоробил Диметрия. Он знал, что эллины не признают их, фессалийцев, цивилизованными людьми, причисляя к остальным варварам, в то время как сами фессалийцы претендуют на то, чтобы считаться частью греческого мира. Он поднял на Демарата глаза, полные ненависти, сжал кулаки, но не нашёлся, что ответить, и затаил вражду.

Во время пира Ксеркс не спускал глаз с прекрасной царицы, и вечером, когда совсем стемнело, он пригласил Артемисию прогуляться с ним по террасе. Царица-воительница поразила его воображение. Она резко отличалась от томных, расслабленных восточных красавиц, к которым он привык. Стройная, стремительная и лёгкая, как серна, с льняными волосами и огромными серыми внимательными глазами, сдержанная и полная достоинства – она невольно дразнила и увлекала его в область непознанных ощущений. Чувственный и сладострастный перс почувствовал себя охваченным необоримым любовным томлением.

Они вдыхали ночной прохладный воздух. В неверном призрачном свете огромной луны весь город, простирающийся под ними со склона Тмола до реки, казался нереальным и сказочным. Крупные звёзды на ясном небе были совсем близко. Юная царица была тоже совсем близко, до неё, как до звёзд, можно было дотянуться рукой, и в то же время – Ксеркс это чувствовал – она была так же далека и недосягаема, как её сёстры-небожительницы, так ярко сияющие сейчас в темноте. Что-то подсказывало царю, что при всём его могуществе у него нет надежды дотянуться до этой женщины.

   – Артемисия, – прошептал он, – твоё имя как аромат весеннего цветка, оно пьянит и кружит голову. Оно стремительно и вместе целомудренно, как и ваша девственная богиня Артемида, которой оно принадлежит.

Царица молчала. Ничто не изменилось в её лице. Оно было прекрасно и бесстрастно, как у статуи греческой богини. Никакая эмоция не нарушала его дивной гармонии. Артемисия устремила задумчивый, несколько мечтательный и в то же время печальный взгляд вдаль, поверх города, за горизонт. О чём она думала? О безвременно ушедшем супруге? О своём ребёнке, оставленном на попечение кормилицы? О своём государстве? Или повелитель Востока пленил её, и она размышляла о возможности их союза? Или скорее – о его невозможности.

Невозможности? Но почему?

Потому что она не могла оставить любимое отечество, бросить на произвол судьбы сына, город, людей. Прежде всего, она царица, а затем женщина.

Она посмотрела на влюблённого царя и печально улыбнулась ему.

   – Царь, эту ночь в Сардах мы запомним навсегда. Я чувствую дивную музыку в моей груди, чувствую, как та же мелодия рождается в твоём сердце. Пусть она поёт, то тише, то громче, пусть никогда не замирает. Каждый раз в одиночестве, когда мы будем смотреть на звёзды, мы будем слышать её, хотя она и будет причинять нам нестерпимую боль.

Она замолчала. Тишина окутала их своим покрывалом. Только стрекотание цикад нарушало это упоительное безмолвие. Ксеркс протянул к ней руки, желая обнять. Она отступила на шаг и ускользнула стремительной тенью. В сомкнутых руках царя остался лишь воздух.

   – Артемисия, – хрипло позвал царь, – не уходи! Не покидай меня! Ни одна женщина не волновала меня и не томила так сильно, как ты. Никогда я не испытывал такой пронзительной муки. Все члены мои расслабляются, я теряю власть над ними. Останься со мною в эту ночь.

   – Нет, мой повелитель! Я не могу остаться. Всё войско сегодня смотрит на нас. Я уроню своё достоинство царицы, если послушаюсь голоса чувства, я опозорю не только себя, но всех моих сограждан. Что станут говорить обо мне, о нас? Что я отправилась искать приключений? Что ты, начав такой грандиозный поход, предался любви? Какова же будет дисциплина после этого в войске? Нет! Владыка, я не допущу этого. Я буду хранить своё достоинство царицы и стратега. Прошу, никогда больше не возобновляй этого разговора. Мы с тобой облечены властью и потому не имеем права отдаваться страстям.

   – Ты права, моя дивная, прекрасная царица. Клянусь, ты не услышишь от меня слов любви, пока не окончится наш поход. Но знай, пока бьётся сердце Ксеркса, оно принадлежит тебе, бьётся для тебя, оно полно одной тобой. Эту печаль я буду носить в себе. Больше я не потревожу твой покой. Прости, если глаза мои будут выдавать мои чувства. Им я не могу приказать не восхищаться тобой, потому что на земле не рождалось женщины более достойной, отважной и царственной. В детстве моя нянька, гречанка благородного рода (её похитили пираты и продали к нам, во дворец), рассказывала мне много ваших историй, стихов и басен. Я любил слушать её – иногда целыми часами. Однажды она прочитала стихи какой-то вашей древней поэтессы. Кажется, её звали Псапфо. Одни строчки меня поразили и навсегда засели в памяти. Точно я не вспомню, но смысл был такой: «У меня есть девочка, золотому цветку подобная, её не стоит и вся обширная Лидия». Я был ещё мальчишкой и подумал тогда – что за чепуха! Какая-то девчонка и богатейшая из наших провинций! Разве можно это сравнивать? Я сказал это своей няньке. Она улыбнулась и ответила: «Ты пока мал, царевич, вот вырастешь, тогда вспомнишь мудрую Псапфо». Она оказалась пророчицей, моя нянька, теперь я знаю, что есть женщины, за которых не только Лидию, но половину персидской державы не жалко отдать.

   – Но не честь! – прозвенел голос Артемисии. – Честь дороже и Лидии, и персидской державы, и прекрасной женщины.

Луна зашла за тучу. Артемисия быстрой тенью скользнула в темноту и там растаяла. Царь остался один. Он долго ещё в сумерках смотрел на звёзды. Сейчас он взвешивал на весах – любовь и воинскую славу. Может быть, бросить всё, взять в жёны Артемисию и жить, наслаждаясь любовью и покоем. Пожалуй, он бы так и сделал, если б мог. Но нет! Поздно. Теперь он не мог остановиться, слишком большие силы были разбужены и приведены в действие. Остановить или затормозить их ход было не в его власти при всём его могуществе. В ушах его ещё звенели последние слова царицы: «Честь дороже и Лидии, и персидской державы, и прекрасной женщины».

   – Прощай, любовь моя, – прошептал он.

В эту звёздную ночь в Сардах Ксеркс познал, что не всё доступно владыкам, цари тоже не свободны от муки безнадёжной, неутолимой любви.

Глава 7
Тайна Артемucuu

Со смутным чувством Демарат пришёл в отведённые ему покои. Артемисия поразила воображение не только Ксеркса. У спартанца также не выходила из головы эта необыкновенная женщина. Её свободная уверенность, царственность, необычная манера держаться, исполненная достоинства и вместе скромности, глубоко взволновали его. Одно мучило Демарата: почему она, бросив семью, отправилась воевать против греков, возглавив поход лично. Никто не принуждал её к такому шагу. Это было её добровольное решение. Если бы она отправилась воевать за свободу эллинов, тогда бы он готов был преклониться перед ней как перед самой выдающейся женщиной всех времён. Он смутно догадывался, что какие-то исключительные причины, которые она от всех скрывает, побудили её отважиться на такой шаг. Демарат решил, что он не успокоится до тех пор, пока не дознается, в чём дело. Поэтому на следующий день он отправился с визитом к Галикарнасской царице.

Она приняла его в портике в саду. Под навесом, увитым виноградом, стояло ложе с подушками, которое было приготовлено для неё по персидским обычаям. Однако Артемисия распорядилась принести два кресла с низкими спинками.

   – Приветствую тебя, достойная царица Галикарнасса, – поздоровался Демарат.

   – Для меня большая честь принимать спартанского царя, – ответила она любезно, жестом приглашая занять место в кресле напротив себя. Рабы тут же принесли столики с фруктами, десертом, кубки и прохладительные напитки.

   – Бывшего царя, – поправил Демарат.

   – Бывших царей не бывает, – внушительно сказала она. – Я наслышана о твоих злоключениях, о них говорит вся Эллада. Твои граждане обошлись с тобой несправедливо и немилосердно.

   – Это не их вина, коварство Клеомена и Левтихида лишило меня власти. Эфоры и граждане поверили ложному оракулу, который дала пифия.

   – Где были глаза у твоих граждан? Разве всякий, взглянув на тебя, не увидит тотчас признаки царского рода?

   – Так или иначе, такова воля богов, значит, мне нужно быть там, где я есть. Не по доброй воле отправился я в путь.

   – Разве ты не хочешь отомстить своим гражданам за оскорбление? Разве не это твоя цель? – спросила царица.

   – Ты не представляешь, насколько я далёк от мстительных чувств. Ксеркс оказал мне гостеприимство, он любит и ценит меня. Я имею всё, что только может пожелать человек. Благодаря несчастью у меня появилась возможность увидеть огромность этого мира, я узнал столько нового и необыкновенного о разных народах, их обычаях и верованиях, чего я никогда не узнал бы, оставаясь в Спарте. И потом, здесь у меня есть досуг, я пристрастился к чтению. Ты не представляешь, сколько разных книг я прочёл – древних и новых поэтов, исторические сочинения, философские и юридические. Я стал совсем другим человеком и смотрю на мир иначе. Мы в Спарте уделяем слишком много внимания физической и военной подготовке. Конечно, принципы воспитания нашего юношества в духе послушания государству, чувства долга, отваги, пренебрежения к материальным благам, комфорту и к смерти – это величайшее достижение спартанских обычаев. Я особенно в этом убедился, находясь здесь, среди персов. И всё же мне жаль, что наши граждане и те, кто ими правит, не уделяют должного внимания литературе, наукам и искусству. Если так пойдёт дальше, то Афины скоро станут центром Эллады. Ничто так не влечёт сердца, как красота и жажда знаний, поэтому все эллины станут стремиться в Аттику. Если бы мне снова пришлось править в Спарте, я бы несколько изменил нашу систему воспитания. Я бы отбирал наиболее сообразительных, любознательных юношей и отдавал их учиться наукам и искусствам. Мне хочется, чтобы мы могли гордиться своими поэтами и философами.

   – Может быть, у тебя ещё будет такая возможность. Ксеркс, когда захватит Элладу, непременно возвратит тебе царскую власть, и ты сможешь издать такие законы, какие захочешь.

   – И ты думаешь, что я соглашусь быть персидским сатрапом в собственном государстве?

   – А разве не для этого ты отправился в поход? Гиппий просто мечтает о том дне, когда Ксеркс его посадит царствовать в Афинах и он сможет отомстить своим обидчикам.

   – Он безумный честолюбец. Неужели он не понимает, что граждане будут его ненавидеть. Даже если случится наихудшее и Варвар захватит Грецию, на этом борьба не кончится. Греки никогда не смирятся с рабским ярмом. Они будут восставать, и все ставленники персов обречены на жалкую позорную смерть. Вспомни Гармодия и Аристогитона, памятник которым теперь украшает Афины. Они не побоялись убить тирана даже ценой собственной жизни. Невозможно поработить народ, который свободу и честь ценит больше жизни.

Царица задумчиво смотрела на Демарата; В глазах её сквозило неподдельное восхищение.

   – Как мне приятно беседовать с тобой! Давно мне не приходилось слышать таких благородных прекрасных речей. Я готова слушать их часами! – воскликнула она, не в силах скрыть волнения в голосе.

Спартанец, прекрасный, мужественный, спокойный, поразил её. Ей нравилось, что он носил эллинское платье и ничем не был похож на персов. Все остальные греки в лагере персов быстро перенимали одежду и обычаи восточных народов. Демарат счастливо избежал чужеродного влияния. Находясь вдали от родины, он остался тем же стойким спартанцем, каким воспитало его отечество.

   – Я знаю, о чём ты хочешь спросить меня, – внезапно сказала она, – ведь ты за этим пришёл ко мне.

Демарат молчал.

   – Ты хочешь знать, зачем я отправилась в поход воевать против греков. Ведь так?

Демарат смотрел на неё, не отрывая глаз, и по-прежнему хранил молчание.

   – Тебе я расскажу всё, ничего не скрывая. Я верю тебе, царь Спарты! Я расскажу тебе всё, потому что для меня невыносима мысль, что ты осуждаешь меня! – пылко сказала она. – Мне всё равно, что будут говорить другие, но осуждение такого благородного человека, как ты, мне трудно вынести. То, что я скажу, может стоить мне жизни. Ведь узнай Ксеркс правду, он меня не пощадит.

При этих словах спартанец усмехнулся. Она поняла почему.

   – Ты плохо знаешь персов, они, как и все восточные народы, не прощают неверности и обмана. В их сердце гнев способен в один миг испепелить самое сильное чувство любви и приязни. Помнишь, что стало с любимой женой Ксеркса несколько лет назад, до того как всем стала заправлять Аместрида? И только потому, что неосмотрительная женщина позволила однажды проявить небольшой каприз и выказать гордость. Ксеркс, сколь ни любил её, впал в ужасный гнев и велел казнить.

   – Однако Аместрида имеет сильное влияние на царя и держится достаточно свободно.

   – Говорят, она какими-то зельями и заклинаниями околдовала его, к тому же Аместрида в его присутствии ведёт себя кротко и смиренно, расточая медоточивые речи, и этим всегда добивается того, чего хочет.

   – Мне кажется, царица, одно твоё слово, и ты могла занять место Аместриды.

   – Это не то, к чему стремится моё сердце. Занять место в восточном гареме, пусть даже самое почётное! Мне? Привыкшей повелевать! Никогда!

   – Зачем тогда ты отправилась в поход? В войске поговаривают, что тебя побудила к этому необоримая любовь к Ксерксу.

Артемисия горько усмехнулась.

   – Это хорошо, и пусть так думают. Но ты узнай правду – не любовь, а необоримая ненависть побудила меня отправиться в путь, забыв женскую слабость, свой дом и сына.

   – Вот как! – изумился Демарат. – Ненависть! К кому же? К Ксерксу?

   – О, нет! Совсем нет! К персидскому царю у меня самые дружеские чувства, хотя не настолько сильные, чтобы они могли побудить меня отправиться с ним против Греции.

Артемисия замолчала, глядя вперёд невидящими глазами, будто всматриваясь во что-то далёкое и трудно различимое.

   – Демарат, – наконец прервала она молчание, – я поклялась, что не успокоюсь, пока не отомщу... калиндянину Дамасифиму.

   – Дамасифиму? Не могу припомнить. Кто это?

   – Ничтожнейший из всех смертных.

   – Тогда стоит ли на него обращать внимание?

   – Он причинил мне ужасное зло. И не только мне. Демарат, как ты знаешь, по отцу Лигдамиду я родом из царственного дома Галикарнасса, но мать моя с Крита. Когда я была девочкой, мы с моей старшей сестрой гостили у деда на Крите. Как и все дети, мы были непослушны и убегали с сестрой гулять на взморье. Наша мать не раз предупреждала нас, что это может быть опасно – море кишит разбойниками и работорговцами. Как мы были беспечны! Однажды мы, как всегда, убежав от нашей старой подслеповатой кормилицы, которая вечно нам досаждала своими наставлениями и не позволяла резвиться так, как нам нравилось, мы отправились на побережье вдвоём. За весёлыми играми мы не заметили, что за нами наблюдали две пары внимательных глаз. Когда неожиданно два негодяя, подкравшись сзади, схватили нас, закрыв рот ладонью, было уже поздно сопротивляться. Нас связали и понесли вниз на корабль, стоящий в лагуне. Сколь несчастной сделалась наша жизнь с этого ужасного момента! Вместо тёплой уютной комнаты в окружении заботливых служанок мы, две маленькие девочки, оказались в грязном трюме в обществе подонков. Мы умоляли наших похитителей вернуть нас домой. Уверяли, что за нас им дадут хороший выкуп. Все наши мольбы были напрасны. По-видимому, негодяи боялись, что на Крите их могут схватить по нашему обвинению, и они предпочли продать нас подальше от родных берегов. У нас хватило благоразумия не рассказывать, откуда мы родом. Похитители не знали ни того, что мы царского происхождения, ни того, что наш дом в Малой Азии, куда они теперь мчались на всех парусах. Я не буду рассказывать, сколько лишений и унижений претерпели мы, пока плыли на корабле, но ужаснее всего была неизвестность. Из кратких замечаний пиратов мы поняли, что нас хотят продать в Персию и рассчитывают получить много золота. Мы с сестрой были очень красивы и ухожены. Негодяи были уверены, что за нас им хорошо заплатят. Мы приплыли на Родос. Я сразу узнала его. Здесь мы часто бывали с отцом осенью после сбора урожая на ярмарке. Отец очень любил нас и всегда покупал нам красивые украшения, шапочки, шитые золотом, драгоценные финикийские ткани. Сколько счастливых мгновений было связано с этим островом, и здесь же мы пережили самые горькие минуты жизни. Подумать только, всего сотня миль отделяла нас от дома нашего отца, который даже не подозревал о нашем плачевном положении. Мы стали думать, как нам известить его о случившемся, и вскоре нам представился счастливый случай, ведь наши похитители не догадывались, что нас могут здесь узнать, и потому демонстрировали нас на невольничьем рынке открыто.

На Родосе находился крупный невольничий рынок, куда съезжались для покупки рабов со всех концов света – из Персии, Египта, со всех островов. Нас водили туда каждое утро. Многие хотели нас купить, но за нас просили слишком дорого. О! Эти торги были нестерпимым унижением! До сих пор, как только вспомню, кровь начинает закипать у меня в жилах. И вот однажды нас заметил наш соотечественник Демофил, старый друг моего отца. Он сразу догадался, какая беда случилась с нами. Подав нам знак молчать, он немедленно вступил в торг. Как мы молились, чтобы он смог купить нас. Но при нём не оказалось требуемой суммы. Похитители никак не хотели сбавить цену. Тогда Демофил согласился на все условия, но просил дать ему время собрать деньги. Работорговцы согласились подождать. Демофил немедленно отправил гонца с письмом к моему отцу, чтобы он срочно прибыл на Родос с деньгами, и сам стал обходить своих знакомых и гостеприимцев, повсюду занимая деньги. Но злосчастный рок преследовал нас. Вечером в дом, где нас поместили, пришли финикийские купцы. Им понравилась моя сестра. И они быстро сторговались с нашими хозяевами. Как умоляла моя бедная сестра не разъединять нас, ведь спасение было так близко! Мы говорили, что хотим остаться вместе, что есть покупатель, согласный купить нас обеих. Негодяи только смеялись. Наконец финикийцы увели рыдающую мою сестру с собой. Больше я никогда её не видела.

Артемисия замолчала, две крупные слезы скатились с её ресниц, грудь бурно вздымалась, взор затуманился. Воспоминание и теперь, спустя столько лет, причиняло ей ужасную боль.

   – Наутро Демофил принёс необходимую сумму, меня выкупили на свободу. Но бедная моя сестра... Она бесследно исчезла. Отец искал её повсюду, но всё было напрасно. Несчастная участь моей горячо любимой Гангилы стала печалью всей моей жизни. Уже после смерти отца я сама продолжила поиски. Мой муж помогал мне. Сейчас я уже почти отчаялась отыскать её. Боюсь, её нет в живых. Она, наверно, умерла от горя. Но у меня появилась ещё и другая цель. Я поклялась, что отомщу похитителям.

   – Но при чём тут Дамасифим? Неужели...

   – Да, это он предводительствовал пиратами! Я сумела разыскать его. Мой муж собирался отомстить ему, но преждевременная смерть помешала исполнить это намеренье. Тогда я решила, что буду дожидаться, когда вырастет мой сын. И тут случился этот поход. Как только я узнала, что Дамасифим отправляется вместе с персами, я тоже решила отправиться и лично покарать его. Я испугалась – вдруг негодяй умрёт не от моей руки, и тогда неутолённая жажда мести не даст мне покоя.

   – Но разве он не благородного рода? Я слышал, что он называется царём Калинды. Разве бы стал человек царской крови заниматься такими низменными вещами?

   – Калинды – крохотный, ничем не примечательный городок, почти деревня. Все жители его – жалкие нищие, которые частенько промышляют разбоем. Дамасифим разбогател благодаря пиратству и работорговле, и граждане несколько лет назад поставили его басилевсом.

   – Что ж, благородная царица, теперь мне ясна твоя цель. Будь уверена, что твоя тайна умрёт вместе со мной. Если тебе понадобится помощь, я сделаю всё, что ты попросишь. Негодяй заслуживает наказания. Я готов покарать его.

   – Спасибо, Демарат, но я хочу попробовать отомстить ему сама. Бесславно умереть от руки женщины – вот какой конец я ему уготовила! Я не позволю ему умереть достойно, как мужчине и воину.

   – Что ж, на всё твоя воля, царица. Знай, Демарат всегда будет твоим преданным другом.

   – Я тоже, благородный царь, обещаю тебе свою дружбу и поддержку.

С этими словами она внезапно встала и быстро вошла в дом. Демарат остался в недоумении. Через несколько мгновений она вышла снова, держа в руках великолепный кинжал персидской работы в драгоценных золотых ножнах, украшенный красными, как кровь, камнями. Она протянула кинжал спартанцу.

   – Возьми этот знак моей вечной дружбы. Это кинжал моего погибшего мужа, который я всегда носила с собой. Теперь он твой. Я знаю, что ты предан своей супруге Перкале, но если бы ты когда-нибудь решился на новый брак, то знай – Артемисия будет счастлива разделить с тобой и царство, и ложе.

Демарат стоял в сильном смущении. Настоящая буря разыгралась в его сердце. Он с трудом мог понять себя. Бесконечное восхищение красотой и благородством царицы боролись в нём в этот момент с далёким, почти уже нереальным образом Перкалы. Он почувствовал звон в ушах. Приняв подарок, он стоял как вкопанный, держа в руках кинжал, не в силах сказать ни слова. Царица лёгкой тенью сделала шаг к нему, нежно провела рукой по волосам и прикоснулась губами к его щеке. Затем она быстро ушла в дом. Только теперь Демарат очнулся и медленно побрёл домой.