Текст книги "300 спартанцев."

Автор книги: Наталья Харламова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

ЧАCTЬ II
ЛAКЕДЕМOH

В продолжение пяти веков, пока

Спарта оставалась верна законам

Ликурга, она по своему строю и

славе была первым государством

в Греции... Пока они оставались

по-прежнему в силе, можно было

сказать, что Спарта жила жизнью

не государства, а жизнью опытного

и мудрого мужа.

Плутарх, Ликург, 29-30

Глава 1
Левтихид

Спартанцы, посланные эфорами вслед Демарату, возвратились ни с чем. Они преследовали бывшего спартанского царя вплоть до Элиды, но он ускользнул от них и успел бежать в Закинф. Они устремились за ним туда, но жители Закинфа наотрез отказались выдать его и помогли Демарату отплыть в Азию. В конце концов, спартанцы вынуждены были возвратиться в Лекедемон с известием, что Демарат бежал в Персию к Дарию.

Эта новость не очень обрадовала царя Левтихида. «Демарат может быть опасен, находясь в Персии. Это только кажется, – размышлял Левтихид, – что Азия далеко. Однажды она пожалует к нам во всей своей мощи. И кто устоит тогда? Фемистокл постоянно твердит, что нужно готовиться к новому удару».

Тут ещё случилось это происшествие, о котором вот уже несколько дней говорил весь город, – змея на воротах его дома обвилась вокруг ключа. Прорицатели объявили это чудом и неким знамением, только пока никто не знал, что оно может означать. Много толков ходило в городе по этому поводу, одни расценивали это как добрый знак для всего царского дома, другие, наоборот, видели в нём предостережение. Раздражённый этими разговорами Левтихид в конце концов не выдержал и сказал:

   – А мне кажется, в этом нет ничего чудесного, вот если бы ключ обвился вокруг змеи – тогда было бы чудо.

Это остроумное высказывание передавалось из уст в уста, и вскоре о случившемся все забыли, но не Левтихид. Хитростью и обманом свергнув с престола законного царя Демарата, он не мог чувствовать себя уверенно. Даже теперь, когда его соперник был далеко, он не был спокоен – ведь здесь оставались его сыновья. И как только обман, который он совершил вместе с Клеоменом, раскроется, дети Демарата получат по закону все права в обход Левтихида и его детей.

Левтихид тяжело вздохнул, думая о сыновьях Демарата. Он пытался, но не мог их возненавидеть, как он ненавидел их отца. Ведь они были рождены той, которую он несмотря ни на что не мог забыть до сих пор. Когда-то он поклялся отомстить счастливому сопернику, и вот теперь, казалось бы, он может торжествовать, честолюбие его удовлетворено вполне. Жажда мести, которой он пылал столько лет, могла бы быть утолена. Он мог гордиться собой, он сумел отомстить обидчику. Левтихид усмехнулся, не без гордости думая о своей сокрушительной мести.

 
В этом мастер я большой —
Злом отплачивать ужасным
Тем, кто зло мне причинил,
 

– вспомнились ему строчки из древнего поэта Архилоха. Но, увы, он не ощущал никакой радости от своей мести. Тоска по-прежнему томила его. Ведь осуществившаяся месть не может вернуть ему прошлое, утраченные надежды, безвозвратно потерянную юношескую любовь. Он погрузился в воспоминания, которые были для него тяжелы и безотрадны: Демарат надругался над ним, над его чувствами.

Была ранняя весна, запах цветущего миндаля наполнял сады, смешиваясь с запахом разогретого на солнце кипариса. Он был юный и влюблённый. Почтенный Хилон не стал препятствовать его сердечной склонности и объявил дочери о предстоящей свадьбе. Трудно было понять, отвечала ли Перкала ему взаимностью, но обычно это мало заботит отцов, да и самого жениха – ей не оставалось ничего другого, как смириться с той участью, которую уготовил ей родитель. Со временем жена привыкала к своему супругу, занималась воспитанием детей, домашними заботами. Так, наверно, было бы и с дочерью Хилона, не вмешайся Демарат. Он знал о приготовлениях к свадьбе и понимал, что Хилон, уже давший обещание Левтихиду, не станет расторгать помолвку даже ради царя Спарты. Не имея возможности завладеть девушкой законным путём, Демарат похитил Перкалу прямо накануне свадьбы.

В глазах спартанских граждан и отца девушки этот поступок не встретил осуждения. Похищение невесты женихом было в обычаях Спарты и даже приветствовалось как поступок, достойный доблестного мужа. Перкала всей душой полюбила своего похитителя и нисколько не была огорчена внезапной переменой в своей судьбе. Что же касается Хилона, то ему ничего не оставалось, как совершить необходимые брачные обряды и передать дочь Демарату, о чём он, конечно, никак не мог сожалеть. Ведь его дочь становилась спартанской царицей.

Прошло уже немало лет с тех пор, но одно воспоминание о пережитом позоре и разочаровании приводило Левтихида в ярость. Когда он лишил своего соперника царской власти, ему доставляло удовольствие держать Демарата в Спарте и при каждом удобном случае досаждать, подвергая унижениям. Он насмехался над ним, посылая время от времени спросить, как ему нравится новое его положение и новая должность, которую дали ему эфоры. Но и это не могло утолить его жажду мести.

Увы! Ничего нельзя исправить! Всё пережитое останется навсегда с ним, а Демарат, этот любимчик судьбы и народа, будет наслаждаться роскошью у царя Дария. Ещё не известно, кому из них больше повезло. Кто знает, что лучше, быть царём в Спарте под неусыпным оком вездесущих эфоров или персидским вельможей под крылышком Дария? Более всего угнетало Левтихида, что Демарат был и остаётся любимцем народа, также как его отец. Оба они обладали божественной харизмой. Как и у его отца, стремительность, непреклонность, энергия сочеталась в нём с рассудительностью и чувством справедливости.

К Левтихиду же народ относился настолько неприязненно, что хотел даже выдать его эгинцам из-за этой истории с заложниками, которых он так хитроумно придумал отдать афинянам, питающим неистребимую ненависть к эгинцам. Судьба его висела на волоске в тот момент. К счастью для него, сами эгинцы в последний момент отказались по каким-то своим соображениям взять его в заложники. Тогда Левтихид был глубоко уязвлён этим решением граждан, в котором проявилось подлинное отношение к нему народа.

«Это знамение не сулит мне ничего хорошего, – продолжал свои невесёлые раздумья Левтихид, – я знаю, что оно значит – Дарий по наущению Демарата придёт в Грецию, и во всём обвинят его, Левтихида. Ненавистный Демарат! Даже находясь далеко, ты по-прежнему стоишь между мной и спартанским народом, между мной и Перкалой...» Рана его не заживала, он установил за Перкалой и её сыновьями неусыпный надзор. По крайней мере, он более не даст им быть вместе. О, если бы он мог завладеть Перкалой! Тогда бы его месть была осуществлена вполне.

Его размышления прервал неожиданный визит. Раб доложил, что его срочно хочет видеть Клеомен. Левтихид был поражён и встревожен. Не в обычае у спартанских царей, принадлежащих к двум враждующим ветвям Гераклидов, навещать друг друга дома, если к этому не принуждали чрезвычайные обстоятельства. Хотя в деле Демарата они были сообщниками и Левтихид был обязан Клеомену царством, их объединяла не дружба, а общая ненависть к Демарату. Оба царя в силу привычки не доверяли друг другу как соперники и антиподы. Деятельный, беспокойный Клеомен был полной противоположностью осторожному, расчётливому Левтихиду.

Клеомен, плотный, невысокий, но отлично сложенный, отличался своеобразной внешностью. Лицо его с резкими властными чертами можно было бы считать волевым, если бы не пухлый своевольный рот, выдававший человека сластолюбивого и распущенного в своих страстях. Острый взгляд с лёгким прищуром всегда был устремлён на собеседника с некоторой насмешкой, что всегда приводило Левтихида в ярость, который был занудлив и старался быть во всём правильным и хорошим, настоящим спартанцем – таким, каким его учили быть в школе. Его раздражали своеволие Клеомена и та лёгкость, с которой он мог пренебречь долгом ради своих страстей, а главное то – что все ему с такой же лёгкостью сходило с рук. Бывают такие счастливые натуры, которым позволительно – непонятно в силу каких причин – то, что абсолютно невозможно для других.

   – Что привело тебя ко мне так неожиданно? – спросил Клеомена Левтихид.

Клеомен устремил на своего соправителя долгий, неподвижный взгляд – тот самый насмешливый и самоуверенный взгляд, который так раздражал Левтихида. Правда, сейчас его глаза, кажется, были несколько встревожены и более серьёзны, чем обычно.

   – У меня для тебя интересное известие. Думаю, оно тебя позабавит. – Клеомен сделал драматическую паузу, стараясь произвести максимальный эффект. – Раскрылся наш обман с оракулом, – медленно и чётко проговорил он.

Левтихид замер на месте, поражённый и оглушённый услышанным, и остался стоять в неподвижной позе, будто пригвождённый к месту, не в силах произнести ни слова. «Вот к чему было это знамение, – пронеслось у него в голове, – как я раньше не догадался! Всё пропало», – внутренне он содрогнулся от ужаса при мысли, что скажут теперь эфоры. Но ещё более он страшился возмездия Аполлона. Змея несомненно была послана ему Пифийцем возвестить о грядущем наказании.

   – Откуда-то стало известно, что мы подкупили пифию, – продолжал Клеомен. – Кобон, помогавший нам в этом деле, изгнан из Дельф. Кажется, он то и был причиной разоблачения. Однажды, изрядно напившись в трактире, он стал хвастать кому-то, что сумел скинуть законного царя Спарты, и смеялся над всеми пророчествами. Всё это дошло до жрецов, началось расследование, пифия Перилла лишена своего сана. – Клеомен перевёл дыхание и добавил решительно: – Я ухожу из Спарты немедленно, если хочешь, мы можем бежать вместе.

Левтихид молчал, он обдумывал своё положение, которое представлялось ему весьма незавидным.

   – Нет, Клеомен, я остаюсь.

«Так я и думал, – про себя рассуждал Клеомен, – разве ты способен на поступок? Демарат бы вёл себя иначе».

   – Ты предпочитаешь ждать, пока эфоры тебя отдадут под суд?

   – Пусть эфоры решают, как им заблагорассудится. Я не хочу больше испытывать судьбу и нарушать законы Спарты. Будь что будет. Бесполезно спорить с ними. Бежать и стать изгнанниками?! Her! Я не хочу! Пока я здесь, есть надежда, что всё как-то уладится, а если мы убежим, то поставим себя вне закона.

   – Как хочешь, я не сдамся эфорам, они взяли слишком много власти. Не кажется ли тебе, что пора их укротить? Разве мы с тобой не цари Спарты? Почему мы должны давать отчёт им в каждом нашем шаге? Вечно бояться, что они скажут или подумают, трепетать перед ними! Настал решительный момент – или они, или мы. Бежим вместе, тогда они испугаются, что оба Диоскура покинули город, и согласятся на все наши условия.

   – Нет, – твёрдо ответил Левтихид, – я остаюсь, я не хочу нарушать закон.

   – Ты трус, Левтихид! – воскликнул Клеомен презрительно. – Демарат, которого я ненавижу, как и ты, он бы так не поступил. Он умеет действовать, как мужчина.

Трудно было придумать другие слова, которые могли бы больше задеть Левтихида. Но они возымели обратное действие.

   – Если ты тотчас не уйдёшь, я немедленно предам тебя эфорам и расскажу им о твоих планах.

   – Ты этого не сделаешь, Левтихид! Хотя бы из благодарности за то, что я помог стать тебе царём!

   – Сделаю, Клеомен, ведь мы с тобой связаны не узами дружбы и любви, но общей ненависти к Демарату. Оба мы действовали в своих интересах. Я тебе ничем не обязан. Впрочем, если ты тотчас уйдёшь, я обещаю, что до завтрашнего утра ничего никому не скажу. У тебя в запасе один день и одна ночь. Беги, если хочешь, но я тебе в этом не товарищ.

Клеомен ушёл разочарованный. Их совместное бегство поставило бы государство в трудное положение, и тогда эфоры согласились бы на всё. Отказ Левтихида усложнял дело. Всё же он решил не отступать от задуманного. Зато у Левтихида появилась надежда, что ему всё сойдёт с рук. После бегства Клеомена эфоры не посмеют его тронуть. Остаться сразу без обоих царей? Они ни за что не пойдут на это, тем более что Демарат далеко. Эфоры вынуждены будут простить Левтихида, и всё останется по-прежнему.

Глава 2
Перкала

На следующий день всем стало известно, что Клеомен бежал в Фессалию. Впрочем, надолго он там не задержался и вскоре перебрался на Пелопоннес, в Аркадию. Он стал убеждать аркадцев напасть на Спарту и деятельно занялся созданием аркадского союза, стараясь помирить доблестных тегеатов и буйных мантинейцев, которые издревле соперничали между собой, для совместной войны против Лакедемона. Аркадцы, вдохновлённые Клеоменом, объявили, что они последуют за ним, куда бы он их ни повёл. Вся Спарта встревожилась не на шутку. Если Клеомену удастся объединить аркадцев, это будет катастрофой. Илоты и периэки[8]8
  Периэки – порабощенные спартанцами жители Лаконики, которые, в отличие от илотов, сохранили личную свободу, но не имели гражданских прав.


[Закрыть], состоящие в прямом этническом родстве с аркадцами, немедленно восстанут. Ведь эти илоты – потомки крестьян-ахейцев, некогда населявших весь Пелопоннес. Они были завоёваны дорийцами – потомками Геракла и обращены в рабство. Сами спартанцы не сеют и не жнут. Все полевые работы выполняют вместо них рабы-илоты. Лакония и совсем недавно завоёванная соседняя Мессения принадлежат спартанским гражданам, каждый член общины имеет свой надел, который обрабатывают илоты. Свободное от тяжёлой работы время спартанцы посвящают гимнастике, борьбе и ратным подвигам, вот почему во всём мире нет более доблестных воинов, чем спартанцы. Только свободолюбивые горцы-аркадцы и тегейцы сумели дать яростный отпор дорийцам – единственные среди всего древнего населения Пелопоннеса, кто сумел сохранить свою независимость. Неоднократно мужественные тегейцы наносили спартанцам чувствительные поражения. Перспектива бороться одновременно с таким грозным внешним врагом, как объединённые силы тегейцев и мантинейцев, и с внутренним – многочисленными илотами – привела всех граждан Лакедемона в смятение. Из деревень стали приходить тревожные вести о том, что илоты тайно собираются на сходках и встречаются с аркадскими посланцами. Число илотов и периэков в десятки раз превосходило численность спартанских граждан. Только благодаря своей непревзойдённой доблести и политике постоянного запугивания ахейского населения им удавалось держать обращённых в рабов крестьян в повиновении. Но все отлично понимали – достаточно небольшой искры, чтобы вспыхнула всеобщая война. Спартанцы не боялись никакого внешнего врага, сколь бы силён он ни был. Они так полагались на своё мужество, что, в отличие от всех других греческих полисов, не имели стен и укреплений, полагая, что отвага – лучшая защита государства. Укрываться за стенами города они считали недостойным для себя. Но война в своём доме – это совсем другое. Спартанцы глубоко презирали илотов и в то же время небезосновательно опасались мятежа с их стороны, как самого страшного бедствия. Клеомен знал, как заставить эфоров быть сговорчивыми, – ради своих амбиций он поставил государство на краю пропасти.

В этот критический момент, как и ожидал Левтихид, эфоры не осмелились отдать его под суд – единственного оставшегося у них царя и военного предводителя, они вынуждены были оставить ему царское достоинство. Левтихид был доволен, что поступил так благоразумно.

Он собирался идти в палестру для ежедневной разминки, когда ему принесли письмо, написанное на вощёных табличках изящной формы.

Левтихид разрезал связывающие дощечки нитки и прежде всего посмотрел на подпись. Он замер поражённый. Письмо оказалось от Перкалы! Она приглашала его прийти к ней вечером. Взволнованный Левтихид не знал, что и подумать.

Что бы это значило? Долгие годы безнадёжной любви и томительного ожидания будут наконец вознаграждены! Или, что более вероятно, здесь кроется какой-то обман?

Весь день до вечера он провёл в разных предположениях. Наконец приблизился назначенный час. На правах родственника он мог свободно посещать дом Демарата, но все знали, какую взаимную вражду они испытывали друг к другу, поэтому под покровом наступающих сумерек, завернувшись в тёмный плащ, он постарался проскользнуть незамеченным, чтобы не возбуждать толки. Если эфоры узнают о его посещении, он сошлётся на родственные узы и общие семейные дела. В конце концов, в этом он не обязан давать им отчёт!

С тех пор как Демарат разрушил его помолвку, он ни разу не переступал порога этого дома и сейчас почувствовал сильное волнение, с которым он, как ни старался, никак не мог справиться.

Перкала ждала его во внутреннем дворике. Здесь располагался красивый сад, окружённый перистилем, с маленькой, увитой виноградом беседкой. С замиранием сердца проходил он через сад. Он ещё издали заметил её. Перкала стояла спиной, прислонившись щекой к холодной мраморной колонне. Заслышав его шаги, она резко обернулась и посмотрела ему в лицо прямым, пронзительным взглядом. Левтихид от неожиданности отступил на шаг. Он не знал, что сказать, и потому ждал, пока она заговорит сама. Уже много лет он не видел её так близко. На общественных празднествах, во время религиозных процессий и на состязаниях он наблюдал за ней издали украдкой, такой прекрасной и такой недосягаемой. Теперь она была настолько близко, что он мог коснуться её рукой. В ушах у него послышался звон, холодный пот выступил на лбу. Хотя стояла ранняя осень, ему почудился запах цветущего миндаля, запах, который он так ненавидел с тех пор...

Она стояла на пороге беседки, холодная и отчуждённая. Прошедшие годы почти не изменили её. Казалось, она стала ещё прекрасней, только прежний кроткий девичий взгляд обрёл твёрдость и уверенность. Золотистые волосы тяжёлыми, тугими косами падали на спину и плечи, простое льняное платье оливкового цвета, подвязанное под грудью поясом, красиво уложенное складками, подчёркивало очертания стройного, лёгкого тела. Шафрановый пеплос свободно спадал на плечи, оставляя тонкие изящные руки обнажёнными. «Она, как и прежде, по праву носит своё имя[9]9
  Перкала в переводе с греч. значит «прекрасная».


[Закрыть]. Кто может сравниться с ней?» – подумал Левтихид, безмолвно устремив на неё взгляд, полный страсти и восхищения. Несколько минут они оба хранили молчание. Им было за что ненавидеть и прощать друг друга.

   – Левтихид, – наконец проговорила она тихо.

От звука её голоса он вздрогнул, ему почудились в нём тёплые нотки, он весь задрожал, не в силах сдерживать волнение. «Как ужасна сила Эроса, – пронеслось у него в голове, – мощная Киприда, ты караешь хуже всякой пытки».

В эту минуту ради её ласкового взгляда он готов был на всё. Но Перкала была по-прежнему холодна – как мраморная колонна, к которой она прислонилась.

   – Левтихид, я знаю, насколько сильно ты ненавидишь меня и моего мужа. Я виновата перед тобой, хотя я и была твоей невестой поневоле. Моего согласия никто не спрашивал. Я бы, разумеется, смирилась и стала тебе верной женой, не хуже и не лучше других спартанок. Но всё сложилось иначе, и я счастлива!

Перкала гордо вскинула голову и с вызовом посмотрела на него. Он не выдержал её взгляда и опустил глаза.

   – Кому интересны наши чувства? – продолжала она. – Кто спрашивает нас об этом? Сговорившись с отцом, ты пришёл ко мне и просто объявил, что берёшь меня в жены, что свадьба назначена через месяц, так просто, будто речь шла о загородной прогулке. Потом ты повернулся и ушёл, оставив меня в смятении. Будто какую-то вещь, меня передавали из рук в руки, не спрашивая согласия. Моя гордость была уязвлена, вместо любви родилось отвращение.

   – Я – спартанец и воин, Перкала. Я выбрал тебя как прекрасную женщину, происходящую из почтенного семейства. Я честно пошёл к твоему отцу, объявил о своём намерении взять тебя в жены. Он дал согласие. Что тут особенного? Все так поступают.

   – Вот именно, все, но не Демарат! Как стремительный северный ветер он перелетел ко мне через высокую стену. От него как будто исходило сияние. Я как сейчас вижу его, такого сильного, уверенного, исполненного мужества и достоинства. Любовь светилась в его глазах, о ней говорили его пылкие слова, его сильные руки. В тот же миг я утратила волю. Я отдала ему в руки свою жизнь, честь, судьбу, не задумываясь.

   – Просто у него не было в тот момент законного пути стать твоим мужем. Я опередил его, поэтому-то он и стал самым бесчестным образом обольщать тебя. Уверяю, в других обстоятельствах он поступил бы в точности как я.

   – Это неправда! Демарат никогда и ни в чём не поступил бы как ты! Потому что он Демарат!

Левтихид тяжело перевёл дыхание, чем больше она говорила, тем меньше оставалось у него надежды. Он вспомнил, как утром он, окрылённый в предвкушении встречи, терялся в догадках, как трепетало его сердце. Его как будто облили ключевой водой из холодного источника. Старая душевная рана открылась и вновь причиняла ему нестерпимую боль.

   – Ты нанесла мне ужасную рану, Перкала, ты опозорила меня, сделала всеобщим посмешищем, а ведь я любил тебя. Я и теперь люблю тебя. Если бы ты захотела! Если бы только ты сказала слово... Перкала! Я бы забыл свою обиду, свой позор. О! Ты можешь сделать меня счастливейшим из смертных! Я бы немедленно развёлся со своей женой... – Голос его прерывался от волнения. Он не знал, как ему убедить её в своей любви. Пока она была здесь, рядом, в нём ещё теплилась надежда. Ему казалось невозможным, чтобы он жаром своей страсти не смог растопить этот лёд. – Что ты со мной сделала, Перкала! Ты околдовала меня! – Он продолжал говорить, боясь остановиться, страшась услышать свой последний приговор. – Будь моею! Ты не можешь не ответить на мою любовь!

   – Нет! Никогда! – Голос её звенел гневно и одновременно страдальчески. – Я не люблю тебя! И ты никогда не любил меня! В тебе говорит ярость хищника, у которого украли его добычу. Ты хочешь добиться меня, чтобы отомстить ему. Ты завидуешь нашему счастью, потому что я люблю Демарата и готова умереть за моего мужа!

   – Который бросил тебя, а сам наслаждается жизнью в окружении персидских красавиц. Он, наверно, уже успел обзавестись своим гаремом.

   – Не смей! Замолчи! Ты не понимаешь, о чём говоришь. Даже смерть не может разрушить нашей любви. Нас навеки соединил пояс Афродиты. Никто не может стать между нами.

«Как она его любит! Счастливец! Ему во всём и всегда везёт! Его любит народ, женщины. Почему?» – подумал Левтихид.

Он был опустошён, надежды, которые втайне он питал весь этот день, окончательно развеялись. Никогда Перкала не будет его, теперь ему это было ясно. Для него в её сердце нет никакого чувства, кроме ненависти и отвращения. Ну что ж, он ответит ей тем же, не будь он Левтихидом.

   – Ты для этого позвала меня, чтобы рассказывать о своей любви к Демарату? – спросил он уже совсем другим тоном.

   – Нет! Ты сам стал ворошить прошлое и осыпать меня незаслуженными упрёками. Тем более что ты отомстил мне в полной мере. Подлым обманом ты лишил моего мужа и меня высокого почётного положения, по твоей вине я живу в разлуке со своим любимым. Разве тебе этого мало?

   – Хорошо, оставим это, Перкала, не будем тратить время, считая обиды. Зачем ты звала меня?

   – Я хотела просить тебя отпустить меня с моими сыновьями к мужу в Персию.

   – Но эфоры этого не допустят!

   – Разумеется, но это можно сделать тайно. Если ты уберёшь своих соглядатаев, день и ночь наблюдающих за мной, я найду способ покинуть Лакедемон.

   – Это невозможно, особенно для женщины.

   – Для любящего сердца, Левтихид, нет ничего невозможного! Теперь, когда разоблачился ваш подлый обман, ты обязан искупить свою вину. Прошу, помоги мне!

   – Я обещаю, – медленно чеканя слова, произнёс он, – я сделаю всё, чтобы ты никогда не покинула пределы Лакедемона и никогда не увидела Демарата. Твоя красота будет медленно увядать – отцветёт без всякой пользы, ты преждевременно состаришься от слёз. А твой Демарат никогда не увидит своих сыновей, пока я жив.

Она смотрела на него, бледная и растерянная, каждое его слово как молот обрушивалось ей на голову.

Теперь пришла её очередь прийти в отчаянье. Она надеялась, что Левтихид захочет загладить свою вину перед ней за свой обман, она думала даже примириться с ним. Это объяснение застигло её врасплох, она была не готова к такому разговору.

   – Это твоё последнее слово, жестокий человек? Боги накажут тебя и твой род за то зло, которое ты мне причинил. У тебя есть всё – жена, дети, почёт, царство. Меня и Демарата ты лишил всего, а главное нас разлучил. Ты несправедлив, и боги отомстят за меня!

   – Я не знаю, можно ли наказать меня больше. Я неисцелимо болен тобой. Увы! Проходят годы, но Киприда не хочет прекратить пытку, которую она измыслила для меня.

Он встряхнул головой, будто бы силясь сбросить тяжёлое наваждение.

   – Прощай, Перкала, больше я никогда не приду к тебе. Ты могла бы стать снова царицей, а теперь тебя ждёт жалкая ничтожная участь – не вдова, не жена, бывшая царица, всеми забытая и презираемая.

Он повернулся и пошёл быстрыми шагами, желая как можно скорее покинуть этот дом. Перкала осталась стоять, прислонившись к колонне, – высокая и неподвижная, будто мраморное изваяние.