Текст книги "300 спартанцев."

Автор книги: Наталья Харламова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 5
Гнев Аполлона

На следующий день состоялось народное собрание Спарты. Старший эфор Гипподам объявил о вчерашнем решении Совета выбрать добровольцев, которые бы согласились стать искупительной жертвой за убийство персидских послов и отправились к царю Дарию. Воцарилось молчание. Гипподам внимательно оглядывал толпу. Охотников ехать за тысячи и тысячи плетров от отечества, чтобы там погибнуть, не находилось.

Тогда он сказал:

   – Граждане Лакедемона, я понимаю, почему вы медлите, ибо знаю вашу решимость умереть за отечество, но вы, видимо, не поняли всей важности этой жертвы. Вчера мы с эфорами вопросили звёзды, и небо нам ответило, что если мы не пошлём добровольцев на смерть, то может погибнуть всё государство. Ибо Зевс, хранитель странников и послов, разгневался на нас. И мы не можем ожидать от него помощи, пока не очистимся.

Тогда в толпе возникло волнение. Двое юношей вышли вперёд, за ними ещё и ещё, затем вышли зрелые мужчины и даже убелённые сединами старцы.

   – Мужи граждане, теперь нам предстоит выбрать как наиболее достойных, так и подходящих для этой миссии. Не годится нам посылать стариков в такой дальний путь. Старикам не пристало умирать вдали от дома, это было бы позором для нас. Также пусть отойдут юноши безбрачные и те из женатых мужчин, которые не имеют сыновей.

В конце концов, спартанцы остановили свой выбор на двух товарищах – Сперхии, сыне Анериста, и Блисе, сыне Николая, знатных мужей из всаднического сословия. Им было предписано незамедлительно, с восходом солнца отправиться в Персию к Дарию. Стояла ранняя осень – хлопотливое и радостное время сбора плодов. Хозяева чаще стали посещать свои наделы, наблюдая за работой илотов и строго фиксируя урожай. Готовились новые пифосы для вина, масла и ячменя – огромные глиняные бочки, которые закапывались в землю на большую глубину. Илоты давили прессом спелые виноградные грозди, темно-бордовый сок сливали в пифосы, где он должен был забродить и превратиться в вино. Шло заготовление оливкового масла, в закрома ссыпалась ячменная и полбенная круша. Приближалось время заключения браков, которое наступало сразу после сбора урожая.

Уже было объявлено о помолвке Леонида и Горго, к радости всех сограждан. Все были согласны в том, что Леонид не мог сделать лучшего выбора. Горго была всеобщей любимицей, а на Леонида давно все смотрели с надеждой. Этот союз сулил всем лучшие времена правления мудрого царя и разумной царицы и доброе потомство в царском роде.

Леонид был третьим сыном царя Анаксандрида и приходился братом Клеомену, но только по отцу. Обстоятельства рождения его самого и его братьев были таковы. Анаксандрид был женат несколько лет, но детей у него не было. Тогда эфоры приступили к царю и сказали: «Если ты сам не заботишься о своём потомстве, то мы не допустим, чтобы угас род Эврисфена. Поскольку супруга твоя бесплодна, отпусти её и возьми себе другую. Если ты это сделаешь, то спартанцы будут тебе за это признательны ».

Царь был очень привязан к своей жене и разгневался на речи эфоров, позволивших себе вмешаться столь бесцеремонным образом в его личные семейные дела. В гневе царь ответил им, что они дают ему недостойный совет. «Не подобает, – сказал он, – отсылать ни в чём не повинную супругу и взять другую».

После этого эфоры имели совещание с геронтами и предложили Анаксандриду следующее: «Мы понимаем твою привязанность к супруге и не настаиваем, чтобы ты с ней развёлся. Ты можешь, как и прежде, любить её, но должен взять вторую жену, которая родит тебе детей. В противном случае спартанцам придётся применить против тебя другие меры».

На это царь согласился, хотя это и не согласуется с обычаями эллинов. Спустя некоторое время новая жена родила Клеомена. Но и первая супруга в это же самое время забеременела. И когда это стало всем известно, родственники второй жены распустили слухи, будто она хочет подбросить чужого ребёнка, выдав его за своего. Когда настало время ей родить, то эфоры, поскольку не доверяли женщине, уселись напротив неё и стали наблюдать. Она родила мальчика, которого назвали Дориеем. В скором времени она снова забеременела и родила ещё одного сына, которого назвали Леонидом, затем сразу же после него третьего сына – Клеомброта. Вторая жена, мать Клеомена, больше детей не имела. Дорией, понимая, что ему не наследовать царство, отправился с переселенцами в Ливию, а затем в Сицилию, где и погиб. В то же время Клеомен так и не дождался ребёнка мужского пола. Наследником царского венца стал третий сын Анаксандрида – Леонид.

Свадебные торжества были пышными и вылились во всенародное празднество. Множество спартанок пришли поприветствовать невесту и принесли ей свои дары – венки из роз, лилий и фиалок, символические пучки колосьев, разных злаков и трав – знак процветания и благополучия. Мужчины одаряли не менее щедро жениха – овцами, козами и быками.

Это был верный знак любви и уважения народа. Прекрасные и чистые стояли они на брачной церемонии в окружении спартанцев – мужественный, мощный воин Леонид и миниатюрная рыжеволосая Горго. Даже суровые эфоры, глядя на новобрачных, казались весёлыми. Клеомен торжествовал. Теперь он мог чувствовать себя более спокойно. Больше судьба дочери его не волновала, и он мог заняться своими собственными делами, а вернее, предаваться пьяному разгулу.

Это одно омрачало счастье молодожёнов – после ухода Горго из дома Клеомена, он стал предаваться пьянству, никого более не стесняясь. Грустно было Горго видеть своего отца, прежде такого решительного и энергичного, в расслабленном состоянии. Целые дни напролёт он проводил за чашей с недостойными дружками, которые пользовались самой дурной славой в Спарте и с которыми не только что царь, а ни один уважающий себя гражданин не станет общаться. Вот и сейчас грустная Горго шла вместе с Леонидом по направлению к царскому дому.

Их встретил молчаливый слуга, по его лицу она всё поняла.

   – О, Горго, Леонид! Как это мило, что вы пришли меня навестить! Эй ты, маленький негодяй, – обратился он к слуге, – принеси кантары, мы будем пить и веселиться. Ведь моя единственная дочь, моя Горго, вышла замуж за достойнейшего из людей!

   – Не время пить – ещё не спала полуденная жара, – сдержанно сказал Леонид. – Ты же знаешь, Клеомен, что вино в эту пору дня может повредить рассудок, а тело сделать дряблым. Что касается нас, то молодожёнам употребление вина обычай воспрещает вовсе, так как это может повредить потомству.

   – Хорошо, вы можете не пить, я не настаиваю, но я непременно должен выпить за ваше здоровье и благополучие. Хвала тебе, Дионис! – поднимая кубок, сказал Клеомен заплетающимся языком. – Ты, дающий утешение в скорбях и печалях, веселящий сердца людей, украшающий нашу жизнь, лучший и мудрейший из богов! Пью за тебя!

   – Будь осторожен, брат, на невоздержанных он же насылает безумие, – сказал Леонид.

   – Не беспокойся, безумие он скорее нашлёт на вас, нечестивцев, которые не чтят его. Разве ты не помнишь фиванского царя Пентея? Что с ним стало за то, что он гнал Диониса? Так что это ты нечестивец, клянусь Зевсом! Берегись! Пью за тебя, моя маленькая Горго!

Горго с ужасом смотрела, как он опустошил второй кубок неразбавленного вина.

   – Отец, не пей, ведь на тебя смотрят все спартанцы. Ты должен быть достоин своего высокого положения. Что скажут граждане, увидев своего царя в таком ужасном состоянии? Даже илоты будут насмехаться над тобой! Чем ты теперь отличаешься от них? Помнишь, когда я была маленькая, эфоры мне и другим детям показывали пьяных илотов. Они были отвратительны, на всю жизнь я запомнила их безобразные, искажённые лица, их безумные, бессмысленные глаза. Они ужасно кричали такими страшными голосами. «Смотрите дети, – сказали нам тогда эфоры, – так ведут себя жалкие рабы, распущенные в своих страстях, напиваясь до потери рассудка, теряя человеческий облик, а свободнорождённые спартанцы никогда не позволят вину и другим страстям обладать ими. Запомните, дети, этот урок и сохраняйте всегда и во всём меру». Как же мне больно видеть тебя, отец, уподобившимся жалким илотам-рабам!

   – Ты думаешь, что если ты теперь замужняя женщина, то можешь ругать отца? Ты хочешь, чтобы я выгнал тебя с позором вместе с твоим мужем из дому? Эй, вы, бездельники, быстро все сюда! Пусть они уходят! Гоните, гоните их, они оскорбляют бога Диониса, нечестивцы!

   – Отец, что ты говоришь? – со слезами вскричала Горго. – Отец! Что ты хочешь сделать! Ведь после этого будут ужасные разговоры и слухи. К тому же мы ничем не оскорбили ни тебя, ни бога Диониса. Мы только просим тебя быть более умеренным.

Клеомен, совсем обмякнув, развалился на ложе. Дрожащей рукой он попробовал наполнить кантар снова. Из этого ничего не получилось. Он только разлил вино и опрокинул кубок на пол.

   – Куда все подевались? Эй, там, кто-нибудь, сюда! Принесите ещё вина и кубки! Ты кто? – удивлённо уставившись на Горго, спросил он. – Что за мрачная тень покинула чертог Аида, чтобы пугать меня! Исчезни, сгинь!

   – Отец, – плакала несчастная женщина, – это я, твоя дочь, Горго.

   – Не подходи! – взвизгнул как ужаленный Клеомен и швырнул в неё кантар.

Кубок пролетел мимо, задев правую руку, и вдребезги разбился о стену. Леонид бросился к жене.

   – Иди скорее, позови слуг, боюсь, он впал в безумие, – сказал он ей тихо на ухо. – Неразбавленное вино сыграло с ним плохую шутку. Я давно опасался этого, но надеялся, что он одумается.

Плачущая Горго выбежала из комнаты. Леонид пытался понять, действительно ли Клеомен безумен, или это была пьяная безобразная выходка.

   – Брат, ты узнаешь меня? – обернувшись, спросил он Клеомена.

   – Конечно, узнаю, ты – мошенник Лампон, который вчера стащил у меня амфору с моим лучшим вином, которое я привёз из Аргоса. Сейчас я тебе покажу, прохвост, – с этими словами Клеомен привстал и попытался наброситься на Леонида.

Тот схватил брата за запястья и силой принудил вернуться на прежнее место. Клеомен пришёл в неописуемую ярость. Он стал энергично осыпать ударами Леонида, сопровождая их отборной бранью, которую даже грузчики в порту постыдились бы произнести. Справиться с ним оказалось непросто. По счастью, подоспели слуги, которые привязали его полотенцами к кровати. Клеомен извергал ужасные проклятья, плакал, требовал дать ему ещё вина.

Горго с ужасом смотрела на своего несчастного отца. Разум навсегда покинул его. Немедленно вызвали врача, который не мог сказать им ничего утешительного.

   – Это наказание Аполлона за подкуп пифии, – шептала она. – Я предчувствовала, что случится что-нибудь ужасное.

   – Я думаю, Аполлон тут ни при чём, – успокаивал её Леонид. – Это злоупотребление неразбавленным вином спровоцировало болезнь мозга. Так сказал врач. Бедный Клеомен! Его придётся посадить на цепь и приставить илота, чтобы он не навредил себе и другим.

   – Как это ужасно, Леонид! Бедный отец! Он никогда никого не хотел слушать.

Глава 6
Царь Леонид

При печальных обстоятельствах Леонид стал спартанским царём. Официально он не носил ещё этого титула, поскольку Клеомен был жив, но он вынужден был взять на себя все обязанности брата.

Каждый день они вместе с Горго навещали несчастного Клеомена, надеясь найти в нём проблески разума. Горго умоляла обращаться с ним как можно мягче, насколько это было возможно в его положении.

В тот роковой день они, как обычно, пришли к нему под вечер. Уже подходя к дому, Горго почувствовала неладное. В доме стояла непривычная тишина. Обычно Клеомен бывал буйным и ужасно ругался либо жалобно плакал, умоляя дать ему выпить.

   – Наверно, он спит, – отчего-то шёпотом сказала Горго.

Тут они различили тихие всхлипывания. В доме было темно, лампады почему-то не горели. Горго, привыкнув к темноте, различила скорчившуюся фигуру, которая содрогалась от бесшумных рыданий. Оказалось, что плакал смертельно перепуганный мальчик-илот. Он был в таком пароксизме страха, что не мог говорить, а только молча указал на комнату, в которой содержали Клеомена. Горго и Леонид осторожно вошли внутрь. Леонид зажёг лампаду. В неровном свете их глазам предстало ужасное зрелище. Спартанский царь лежал навзничь, в луже крови, всё тело его было сплошь покрыто ранами, в руке был зажат нож. Лицо безумного царя исказила гримаса гнева и ужаса. Он был уже бездыханным, хотя тело ещё не успело окоченеть. Приди они на час раньше, и трагедию можно было бы предотвратить.

Они позвали других слуг, которые, будто мыши, попрятались по углам, и приказали привести в чувство мальчика.

Вскоре он уже был в состоянии говорить.

   – Господин, – жалобно скуля, выкрикивал он, обращаясь к Леониду, ползая, как щенок, на коленях у его ног, – я не виноват! Я не знал, я так испугался! Я ни в чём не виноват! Пощадите меня, господин! Не наказывайте меня!

   – Если ты не виноват, никто тебя не накажет, но если ты сейчас же не успокоишься и не прекратишь визжать, как недорезанный поросёнок, я. велю тебя хорошенько выдрать. Говори по порядку, что произошло.

Угроза подействовала, и мальчик начал рассказывать.

   – Он был весь день спокойный, даже весёлый, – шёпотом заговорил он, – а под вечер очень разволновался. Звал госпожу Горго и тебя, повелитель. Говорил, что ему нужно сообщить вам и эфорам нечто важное. Что-то говорил про царя Демарата, про персов и про Дария. Потом он подозвал меня и стал просить нож. Я сказал ему, что это не дозволено. Тогда он сказал: «Как ты, жалкий раб, отвечаешь мне, царю Лакедемона?!» Затем он стал извергать ужасные проклятья и угрозы, рассказывать, каким пыткам и казням он меня велит подвергнуть, если я не выполню его приказания. Я был так напутан, я не знал, что делать. В конце концов, он уговорил меня. Я дал ему нож. Тогда он стал пытаться разбить цепь, он грыз её зубами, пытался перепилить ножом. У него ничего не получалось. Цепь была слишком прочная и крепкая. Тогда он стал грозить кулаками кому-то, угрожать ножом. Он замахнулся, стараясь поразить невидимого врага, потом ещё и ещё. Тут он впал в такое неистовство, что стал поражать всё вокруг и самого себя, думая при этом, что его ранит нападающий противник. Так он изрезал себе весь живот и в ужасных мучениях скончался.

   – Почему ты сразу, ничтожный, маленький негодяй, не позвал на помощь?

   – О, господин, – заскулил опять мальчишка, – я так испугался, я боялся пошевелиться, я и сейчас ещё не могу опомниться. Не дай бог, такое увидеть! Любой бы на моём месте испугался. Не бейте меня! Я ни в чём не виноват!

Клеомена похоронили с подобающими его положению почестями. Грустные это были похороны. Плакальщики и свирельщики играли и пели особенно заунывно. Или так казалось Горго? Она была безутешна. Она осиротела, и её любовь к Леониду вспыхнула с ещё большей силой. Теперь он был не только её мужем, он должен был заменить ей рано ушедшего отца. В эти печальные дни она обнаружила, что ждёт ребёнка. С грустью Горго подумала, что отец не дождался рождения внука – она почему-то была уверена, что это будет мальчик. Вот бы он обрадовался. Наверно, даже перестал бы пить! Леонид нежно утешал её, но вместе с тем настойчиво уговаривал, чтобы она не переживала так сильно, поскольку это может повредить малышу; Горго повиновалась и старалась из любви к мужу и будущему ребёнку не думать о своей утрате и об ужасном конце отца.

Граждане Спарты торжественно приветствовали Леонида. С ним они связывали надежды на величие своего государства и верили, что он прославит их. В характере Леонида было столько спокойной мудрости, уравновешенности и вместе с тем стойкости и мужества, что спартанцы, глядя на него, вспоминали древнего законодателя Ликурга. Многие утверждали, что его отцом на самом деле был некий бог, проникший в спальню его матери в образе Анаксандрида. Говорят, что в древности олимпийцы не раз проделывали такие вещи. Благородный облик Леонида давал почву для таких нелепых слухов. Бедную вдову Анаксандрида, мать Леонида, осаждали расспросами. Старушка не понимала, чего от неё хотят, и клялась, что, кроме своего супруга, никого не знала. Тем не менее, слухи день ото дня росли и крепли. Популярность нового царя была такова, что эфоры не на шутку встревожились. Будь Леонид более честолюбив, то он мог бы рассчитывать на поддержку любых своих законопроектов и реформ. По счастью, Леонид, не в пример своему старшему брату, был рассудителен и законопослушен.

В разгар этих событий пришло ещё одно важное сообщение из Азии. Умер главный и опасный враг Эллады – персидский царь Дарий, который три последних года готовился к походу на Грецию. В Египте, а затем в Вавилоне вспыхнуло восстание. Наследнику Дария предстояла война – нужно было снова привести к повиновению провинции. Было понятно, что ему потребуется немало времени, чтобы утвердить свою власть. По всей Греции было ликование, казалось, ужасная угроза миновала. Только Фемистокл в Афинах продолжал увещевать своих граждан и всю Элладу. Мрачный и торжественный, выступал он в народном собрании, запугивая всех угрозой неизбежной войны:

   – Напрасно вы так радуетесь, у Дария есть сын и наследник. Он продолжит дело отца, да ещё энергичнее. Столкновение Европы и Азии неизбежно. Будьте благоразумны. Стройте корабли. Готовьтесь к войне.

Но его на радостях никто не хотел слушать. Вот уже несколько лет Эллада жила в состоянии гнетущего страха, ожидая нашествия Варвара. Теперь люди смогли расслабиться. Всем казалось, что угроза миновала. Такова человеческая беспечность, ведь мы всегда охотно верим тому, что нам приятно. В Спарте тоже было всеобщее ликование. Одновременно все стали вновь строить планы новых войн и мелких вооружённых стычек с ближайшими соседями, которым теперь можно было отдаться со всем жаром души. В общем, жизнь вошла в обычное русло и потекла своим чередом.

Прошёл год, как Леонид стал царём Спарты. Горго родила ему сына – чудного крепкого малыша с огненными, как у матери, кудрями, которому дали имя Плистарх. Это радостное событие заслонило печаль, связанную с обстоятельствами трагической гибели отца, и постепенно её душевная рана стала затягиваться. Они были счастливы, любимы народом. И казалось, нет такой силы, которая может омрачить их счастье и процветание.

ЧАСТЬ III
ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

Ты людских стад

Волопас, Ксеркс!

Из степных недр,

Из асийских —

Гонит тьмы тем

Пастуха жезл.

Эсхил. Персы, 73-78

Глава 1
Гunnuй

Ксеркс победоносно вступил в Сузы. Толпа радостно приветствовала своего царя. Ксеркс снова доказал всему миру, что персидская держава стоит прочно и никто не может безнаказанно отпасть от неё. Восставший Египет был усмирён и приведён к покорности. Вавилон, осмелившийся бросить вызов персидскому владыке, подвергся сокрушительному удару. Уничтоженный лежал он в руинах среди пустынь, цветущие его сады и прекрасные строения истребил огонь.

Где, золотой Вавилон, твоя прежняя мощь? Где величие твоих богов? Никогда больше он не восстанет из пепла. Это был окончательный закат столицы самого древнего и самого могущественного царства.

Когда Кир Великий захватил Вавилон, то уничтожив недостойного его правителя Балтазара, утопавшего в роскоши, пьянстве и разврате, из уважения к религиозным традициям он пощадил город и даже сохранил его статус религиозной столицы Востока. Ксеркс ничего не оставил от его прежней славы, разметав в прах величественные постройки и мощные стены.

В сознании народов Востока персидский царь теперь прочно стал неоспоримым всемогущим владыкой. Так, в блеске славы и великих побед вступал Ксеркс в завоёванную столицу.

На следующий день он устроил торжественный пир по случаю победы. Все друзья и сотрапезники царя должны были участвовать в этом празднике. Демарат приехал в Сузы из отдалённого имения, в котором он предпочитал проводить время. Он ничуть не изменился. Только кожа его от южного солнца стала более смуглой, что резко отличало его от всех придворных. Бывший спартанский царь решительно отверг зонтики и прочие ухищрения персидской знати. Испросив у царя, весьма к нему расположенного, право ношения греческой одежды, он мало чем отличался своим внешним обликом от простых спартанцев. Его подчёркнутое равнодушие к роскоши и золоту раздражало придворных, и особенно эллинов, которые, как и Демарат, по каким– то причинам бежали из Греции и нашли приют в Сузах. Но покровительство Атоссы и благодарность самого Ксеркса прочно защищали его от всех наветов. Он единственный среди под данных царя был освобождён от унизительного для эллинов проскинеза, чем, конечно, возбуждал немалую зависть у своих сородичей, принуждённых раболепно изгибать спину и падать ниц перед владыкой Азии.

Вскоре по приезде, когда Демарат готовился предстать перед царём, ему доложили о приходе посетителя. Пришедший оказался Гиппием, сыном афинского тирана Писистрата, который был изгнан своими гражданами и бежал в Персию. Он только что прибыл с Лемноса, где проживал в последнее время.

   – Я пришёл к тебе, Демарат, сын Анаксандрида, чтобы поприветствовать. Я слышал, ты в большом фаворе у царя. Но у тебя есть много недоброжелателей, поэтому нам лучше держаться вместе.

   – Приветствую тебя, Гиппий, сын Писистрата. Напомню тебе, что я царской крови, а цари держатся всегда отдельно, а не вместе с кем-либо, так что твоё предложение я отвергаю сразу. Говори, чего ты хочешь?

Гиппий закусил губу до боли. Ему было неприятно, что Демарат подчеркнул легитимность своей власти, в то время как сам он, так же как его отец, был тираном и пользовался властью не по закону. Демарат, как наследник древней почтенной династии, подчеркнул разницу между ними. С языка Гиппия готовы были сорваться колкости, но он решил, что благоразумнее сдержаться, а отмщение оставить до лучших времён.

   – Я хочу того же, что и ты. Думаю, наши планы совпадают. Оба мы хотим вернуться на родину и восстановить свою власть. Да, я не принадлежу к царскому роду, как ты это верно заметил, но мой отец, также как и я стали благодетелями государства, спасли его от распри, дали справедливые законы.

   – Почему же граждане прогнали вас, своих благодетелей? Твоего отца изгоняли, кажется, трижды – точно не помню, твой брат был убит как тиран, и этот подвиг увековечен в Афинах статуей его убийц Гармодия и Аристогитона. Ты уже много лет живёшь как изгой...

   – Народ никогда не ценит своих благодетелей. Афинская чернь – самая неблагодарная в мире. Вспомни историю Мильтиада. Благодаря ему афиняне разбили персов на Марафоне. И что же? Какую награду он получил от своего народа? Бедняга умер в долговой тюрьме, не в силах выплатить огромный штраф, к которому его приговорили по совершенно дикому обвинению. Вот как Афины награждают своих героев. Если так пойдёт дальше, то через несколько лет демократия ввергнет государство в самое жалкое состояние. Потому что властью будут пользоваться не самые лучшие люди, а наиболее ловкие, изворотливые, нечистые на руку. Коррупция и продажность станут нормой жизни. Эта их демократия способна выбрасывать на поверхность только самых низких и бездарных людей. Эти глупцы, это сборище, именующее себя народом, оно окончательно развратится ото лжи своих демагогов, которые льстят ему. Народ велик тогда, когда у него есть вождь.

   – Да, ты прав. В этом я не могу не согласиться с тобой. Ты знаешь, как мы, спартанцы, относимся к вашей демократии, считая её опасной и лживой идеологией. Но всё же мы полагаем, что во главе государства должен стоять законный правитель, как это заведено у нас, в Лакедемоне.

   – У вас тоже всё не так идеально. Во-первых, два царя – то же, что ни одного, во-вторых, власть эфоров и геронтов сводит на нет идею царской власти, ваш государственный строй – скорее напоминает олигархию, чем монархию. Что касается нас, то, поскольку законных царей у нас давно нет, остаётся единственный способ спасти величие государства – это узурпация власти. Постепенно в силу обычая она станет наследственной и законной. Пребывая здесь, в Персии, я ещё раз убедился, что монархия – единственная достойная и мудрая форма правления, которая одна только и способна ограничить самовластие олигархов и реально защитить права народа. Не случайно главные наши враги в Афинах, как и враги любой монархии, – это именно олигархи, которые знают, что царь положит конец их беспределу. Но сила их в том, что они льстят толпе разглагольствованиями о свободе и равенстве, которого не существует. Всё это абсолютная чушь! Вредная выдумка! Равенства не существует даже в природе. Вот два камня на дороге, два цветка, даже они разные, хотя относятся к одному виду. В природе мы наблюдаем иерархию. Дубы, кедры, кипарисы возвышаются над другими растениями, как цари. Далее идут деревья поменьше – плодовые: оливы, смоквы, яблони и другие. Потом кустарники, злаки и трава. Говорить о равенстве, это то же самое, что сказать ячменному колосу, что ты такого же достоинства, что и кипарис. Можно даже издать закон, по которому они будут признаны равными, но от этого колос не перестанет быть колосом, а кипарис кипарисом, каждый останется при своём, и колосу этот указ не прибавит роста ни на дюйм. В этом-то и состоит ложь демократии – в обольщении равенством, которого реально не существует.

   – Хорошо, Гиппий, твои рассуждения я нахожу здравыми. Жаль, что их не слышат на площадях в Афинах.

   – Народ не хочет знать правду о себе. Ему и не надо её знать. Ему, с одной стороны, нужна палка, а с другой – высокая идея и, конечно, достойный вождь. Народу не следует думать о себе, о нём должен думать царь. Тогда всё будет в государстве благополучно.

   – Я смотрю, на досуге ты сделался настоящим философом. Всё-таки что ты от меня хочешь? Для чего ты развивал передо мной эти великолепные рассуждения, достойные не одного слушателя, а сотен и тысяч.

   – Демарат, я хочу спасти несчастные Афины от демократии, от буйства демагогов-политиканов, которые погубят их.

   – Благая цель, Гиппий, но осчастливить государство и его граждан против воли, да ещё руками врагов невозможно. Полагаю, я правильно понял твоё намерение. Руками Ксеркса ты хочешь уничтожить демократию и заполучить власть в Афинах.

   – А разве есть другой способ? Разве ты хочешь не того же, что и я?

   – Я думаю, что вряд ли Ксеркс преследует ту же цель, что и ты. Не ради же величия Афин он готовит свой поход. Ты обманываешь себя. Что касается меня, то я не хочу возвращать себе утраченное царское достоинство, тем более такой ценой. Знаешь, мне понравилась жизнь в Персии, и я не собираюсь менять её на неусыпность эфоров. Здесь я впервые вздохнул свободно. Воздух Персии оказался куда привольнее, чем в нашем государстве равных.

   – Ты хочешь остаться в стороне? Ты не отправишься с Ксерксом за море?

   – Вряд ли мне удастся остаться в стороне. Я люблю своё отечество, с другой стороны, я благодарен Ксерксу за его гостеприимство и почёт, которым он меня окружил. И считаю себе обязанным помочь ему. И помощь моя заключается именно в том, чтобы предостеречь его от похода в Европу, который вряд ли кончится успешно.

   – Что ты говоришь! Персы подчинили себе весь мир! Вся необъятная Азия – в его власти! Что ему стоит раздавить маленькую Грецию, как муху?

   – Не всё так просто, Гиппий. Ты забываешь, что доблесть истинных мужей способна творить чудеса. Я верю в мужество своих сограждан. Они способны отстоять свободу для своих детей ценою своей жизни. Также и твои афиняне доказали на Марафоне свою отвагу. Они тоже, я думаю, не сдадутся так просто. Фемистокл все эти годы всерьёз готовится дать отпор персам.

   – Что смогут сделать Спарта и Афины, ну пусть ещё несколько мелких государств, когда в самой Греции нет единства? Как смогут договориться Спарта и Афины между собой? Их разделяет постоянная вражда. В Греции многие государства изъявили свою покорность персам, это и фессалийские Алевады, и фиванские олигархи, и другие города. Если бы Греция была едина и монолитна, я бы, может, и задумался всерьёз над твоими словами.

   – Перед лицом такой угрозы у них хватит мудрости забыть свои мелкие распри, – ответил Демарат, – но не в этом дело. Ты очень хорошо сегодня рассуждал об иерархии – о деревьях, кустах и полевых травах. Я продолжу твою аналогию. Каждому народу, как и растению, определена своя среда обитания. У всего, что существует во вселенной, есть своя мера. Об этом писал Гераклид: есть своя мера у солнца, у звёзд – у всего, что нас окружает. Также и каждый народ имеет свою меру. Богами положен водораздел между двумя частями света – Азией и Европой. Нельзя не видеть разницы между народами, их населяющими. И это имеет свой высший смысл, который пока скрыт от нас. Но я верю, что Европа не покорится Азии – во всяком случае, это не такая лёгкая задача, как кажется. И знаешь, кто первый высказал такую мысль?

   – И кто же это?

   – Премудрая Атосса. В последний год она отговаривала Дария от похода и теперь пытается удержать Ксеркса. Я тоже стараюсь удержать его и в этом вижу свою задачу. Этим я постараюсь спасти своё отечество от разорения, а своего благодетеля и друга Ксеркса от разгрома.

   – Тогда у нас разные цели, Демарат.

   – Да, Гиппий, у нас разные цели.