Текст книги "300 спартанцев."

Автор книги: Наталья Харламова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3
Спартанская царевна

Вся Греция с осуждением смотрела на вольности спартанских женщин. Если жительница Афин проводила жизнь взаперти, в обществе рабынь за ткацким станком или прялкой, то спартанки пользовались замечательной свободой. Разве могла почтенная афинская гражданка выйти на улицу одна, без сопровождения раба или рабыни? При этом её маршрут был строго ограничен рыночной площадью. Спартанки могли свободно гулять где им заблагорассудится, в одиночестве, без всякого сопровождения. Они не боялись нападения – каждая женщина была способна дать отпор, с раннего возраста девочки наравне с мальчиками занимались лёгкой атлетикой, главным образом – бегом и прыжками. В Спарте даже устраивали состязания среди девушек, что вызывало нарекания со стороны других греков – особенно ворчали философы, которые считали, что чрезмерная свобода женщин может повредить государству. Спарте, однако, это ничуть не повредило, напротив, спартанские женщины считались лучшими жёнами и воспитательницами детей среди всех гречанок.

Леонид шёл на стадион, чтобы посмотреть на состязания девушек в честь богини Артемиды, ему хотелось увидеть Горго. Он пришёл как раз вовремя. Судья уже поднял платок, готовясь дать старт. Девушки стояли у стартовой черты в напряжённых позах. Без труда он узнал Горго, её огненно-рыжие пышные волосы, собранные на затылке, спускались свободно вниз на спину, на солнце они казались золотыми.

Девушки были одеты в очень короткие туники, закреплённые на одном плече застёжкой-фибулой, оставлявшие обнажёнными шею, правую грудь, руки и крепкие ноги, обутые в лёгкие сандалии, – костюм, приводивший в ужас ионийцев. Случалось, что они бегали и вовсе без одежды – в Спарте это никого не удивляло и не считалось неприличным.

Горго в пурпурной тунике, отличавшей царскую дочь, бодрая, энергичная, полная сил и юношеского задора, вся обратилась в ожидание, не спуская глаз с платка судьи. Она была не слишком высокого роста, что всегда огорчало Клеомена, но лёгкая и длинноногая. Греки считали высокий рост обязательным атрибутом красоты и главным отличительным признаком благородного происхождения. Поэтому никто бы не назвал Горю из-за её малого роста красивой девушкой, но Леониду она казалась лучше всех, краше надменных высокорослых девиц из прославленных аристократических родов. Горго, хотя и не вышла ростом, была мила лицом и славилась редким благоразумием. Насколько отца её считали взбалмошным, своенравным, лишённым всякого чувства меры, настолько его юная дочь изумляла всех жителей Лакедемона своей рассудительностью.

Однажды в Спарту на какой-то религиозный праздник прибыла делегация афинских женщин. Они присутствовали на спортивных состязаниях девушек, которые бежали обнажёнными, посмотрели на свободу, которой пользуются спартанские женщины, их свободное обращение со своими мужьями. Дивились афинянки на такие небывалые дела. Одна из них, не удержавшись, спросила:

   – Как так получается, что вы, спартанки, единственные среди женщин, которые умудряются командовать своими мужьями?

Юная Горго тут же ответила:

   – Потому что мы единственные среди женщин, которые рожают настоящих мужей.

Ей было не более девяти лет, когда случилась история, сделавшая её популярной среди граждан Спарты. Отец очень любил её, ведь она была его единственным ребёнком, и потому позволял находиться при нём даже во время важных государственных дел.

Однажды жители Милета прибыли в Спарту для переговоров об отправке спартанцев в Азию на помощь восставшим против персидского владычества ионийцам, жителям греческих городов на побережье Малой Азии, незадолго до этого завоёванных Гарпагом, полководцем Кира Великого. Посланник Милета Аристагор говорил царю:

   – Наше положение, Клеомен, ужасно. То, что мы из свободных людей стали рабами варваров, – величайший позор и скорбь не только нам самим, но и для всех остальных эллинов, и особенно для вас, потому что на вас смотрит вся Эллада и вы прославились своей доблестью среди всех народов. Поэтому заклинаю вас эллинскими богами, спасите ионян от рабства! Этого вы легко можете добиться. Ведь варвары вовсе не отличаются мужеством, вы же достигли высшей военной доблести. А сражаются варвары вот как: у них есть луки и короткие копья, в бой идут в штанах, с островерхими шапками на голове. Поэтому вы легко можете их одолеть.

Клеомен хранил молчание, желая дослушать доводы милетян до конца.

   – Народы, обитающие в Азии, – продолжал Аристагор, – богаче всех остальных: прежде всего – золотом, потом – серебром, медью, пёстрыми одеждами, вьючными животными и рабами. Далеко на Востоке на реке Хоаспе лежит город Сузы, где пребывает великий царь и находятся все его сокровища. Если вы завоюете этот город, то смело можете спорить в богатстве с самим Зевсом. К чему вам воевать за скудные земли с равными вам врагами, как мессенцы? Или с аркадцами и аргосцами, у которых нет ни золота, ни серебра. Из-за чего вы готовы биться не на жизнь, а на смерть, если есть возможность легко овладеть всей Азией.

При этом Аристагор подал Клеомену медную дощечку, на которой была выгравирована карта персидской державы. Там были обозначены дороги, границы отдельных сатрапий и большие города.

   – Покажи мне, где находятся Сузы, – спросил Клеомен в раздумье.

Аристагор показал город на карте. Спартанец не разбирался в географии и не мог вообразить себе масштаб персидской державы. Он знал, что она велика, но размеры её ему представлялись весьма смутно, ну, может быть, раза в два больше просторной Фессалии – это была самая большая страна, которую ему довелось видеть. Он с интересом изучал карту.

   – Твоя персидская держава легко умещается у меня на ладони, Аристагор, покажи мне, где здесь Сузы. Такие маленькие? Смотри, я могу раздавить их одним мизинцем.

   – Ты и в самом деле можешь это сделать, доблестный Клеомен.

   – Да, но как далеко от побережья этот золотоносный город?

Аристагор медлил. Сказать правду? Благодушие царя его обмануло, ему казалось, что он почти согласен.

   – Примерно три месяца пути, если идти с отрядом в восемь-десять тысяч, – как можно более небрежно произнёс милетянин.

   – Три месяца?! – вскричал Клеомен. – Ты говоришь, три месяца? Ты шутишь, наверно?

Он пристально посмотрел на карту, потом перевёл взгляд на Аристагора. Он и в самом деле не представлял себе размеров Азии. Ещё раз взглянув на медную дощечку, Клеомен сказал:

   – Я повелеваю тебе, милетянин, покинуть Спарту до захода солнца. Ты задумал погубить наше государство. Ты хочешь завести наших лакедемонян на расстояние трёхмесячного пути от моря, это совершенно неприемлемое условие для нас.

Аристагор удалился, но через час явился снова с оливковой ветвью в руках и попросил выслушать его как просителя, молящего о защите.

   – Выслушай меня, Клеомен, только прежде попроси твою маленькую дочь выйти из комнаты.

Аристагор заметил, что на протяжении всего разговора девочка внимательно вслушивалась в его слова, и её умные блестящие глаза смущали его.

   – Моя дочь останется здесь, – сказал Клеомен, – я не думаю, что ты собираешься мне сообщить что-то такое, что бы она не могла слышать.

Аристагор стал пытаться подкупить Клеомена, предложив ему десять талантов за исполнение его просьбы. Клеомен отказался. Тогда милетянин удвоил сумму. Потом прибавил ещё, пока размер взятки не достиг пятидесяти талантов – суммы, которую он даже и представить себе не мог. Горго, видя, что Клеомен колеблется, воскликнула:

   – Отец! Чужеземец подкупит тебя, если ты немедленно не уйдёшь!

Клеомен обрадовался, что дочь удержала его от соблазна, и поспешно вышел в другую комнату.

Аристагору пришлось в тот же день покинуть Спарту. Так маленькая Горго уберегла Лакедемон от ужасного несчастья, грозившего гибелью всему государству. А Клеомен с тех пор стал прислушиваться к советам дочери.

Платок судьи упал вниз, девушки встрепенулись и бросились вперёд. Горго вначале будто бы отставала, но Леонид не волновался за неё, он знал, что она умеет хитрить и просто сберегает силы для финала. Так оно и случилось, незадолго до финишной черты она внезапно вырвалась вперёд и пришла первой, обогнав на два-три шага своих соперниц.

Под звуки тимпанов судья торжественно вручил ей награду – амфору с оливковым маслом, голову её увенчали почётным венком победителя – из листьев лавра.

Все граждане радостно приветствовали дочь Клеомена, победительницу в беге на стадий[10]10
  Бег на стадий – бег на короткую дистанцию, составлявшую 180 метров.


[Закрыть].

Сияющая, она подлетела к Леониду.

   – Спасибо, что пришёл, дядя. Мне было грустно, что нынче не было моего отца. Он всегда так радуется моим успехам.

   – Я тоже радуюсь, Горго, ты воистину достойная дочь царя и настоящая спартанка. Счастливцем будет тот, кого ты изберёшь себе в мужья.

Девушка густо покраснела.

   – Разве это зависит от моей воли? Отец отдаст меня тому, кто ему будет угоден. Ты же знаешь его.

   – Да, обычно так и бывает. Но с гобой будет по-другому. Ты единственный ребёнок у Клеомена, его утешение и гордость. Уверен, он не будет принуждать тебя. Так что ты можешь избрать себе мужа по своему выбору.

   – А ты, Леонид, почему ты не женишься? Это против наших законов. Эфоры ворчат, и граждане Лакедемона на тебя косо смотрят.

   – Да, мне давно пора жениться, но до недавнего времени я не мог этого сделать.

   – Неужели ни одна из спартанских девушек не привлекала тебя? Любая бы с радостью стала твоей женой. Ты такой красивый, дядя, и такой отважный, ты самый лучший в Лакедемоне!

Девушка полными восхищения глазами смотрела на прекрасный чеканный профиль Леонида, на его льняные, очень светлые волосы, свободно спадавшие на спину, мощные плечи и руки атлета.

   – Ты вправду так считаешь, моя маленькая Горго?

   – Да разве есть в Спарте кто-нибудь, кто считал бы иначе? Иногда мне кажется, что ты не человек, а сам Аполлон, посетивший нашу землю.

   – А ты – и маленькая премудрая Паллада, и стремительная Артемида в одном лице.

Девушка опять покраснела.

   – Я обычная девушка, мало чем примечательная, и росту во мне всего-то пять с половиной футов.

   – Ты лукавишь, Горго, разве ты не видишь, как юноши засматриваются на тебя всю дорогу, пока мы идём. Не было ни одного, который бы не улыбнулся тебе и не отдал поклон.

   – Это потому, что я иду рядом с тобой, и ещё этот почётный венок и амфора с маслом, которую илот несёт позади нас. К тому же я царская дочь, вот они и приветствуют меня, а совсем не потому, что я красива.

Они оба умолкли, каждый думая о своём.

   – Леонид, тебе что-нибудь известно об отце? – спросила Горго с беспокойством. – Он столько всего натворил! Неужели эфоры объявят его вне закона?

   – Нет, Горго, не думаю! Кажется, они не на шутку испугались.

   – Этого не может быть! Эфоры ничего не боятся, это их все боятся. Даже мой отец. Он потому и бежал.

   – Сейчас идёт совет. Они решают, как поступить с твоим отцом, но мне кажется, что всё будет хорошо, вот увидишь.

   – Я так боюсь, Леонид! И не только из-за эфоров. Боги могут прогневаться за подкуп пифии. Страшен гнев Аполлона. Я опасаюсь его возмездия даже больше, чем решения эфоров.

   – Полно, наши боги тоже частенько лгут и лукавят, если верить Гомеру. К своим любимцам они бывают снисходительны. А твой отец всегда был удачлив, несмотря на своенравный характер. Даже удивительно, как ему всё сходило до сих пор с рук. Другого бы эфоры давно отдали под суд.

   – Не надо, Леонид, не говори так. Мне страшно.

   – Моя отважная царевна чего-то боится? Этого не может быть!

   – Я боюсь не за себя! А страх за близких и любимых – самый мучительный.

   – Не этот ли страх сделал тебя такой премудрой?

Они уже подошли к дому Клеомена и на пороге столкнулись с вестником, посланцем эфоров.

   – Леонид, Горго, у меня для вас есть хорошая новость. Клеомена прощают и дозволяют вернуться обратно в Спарту. Он будет царствовать, как и прежде. Сообщите ему это как можно скорее. Ваше счастье, что Демарат бежал к Дарию. Если бы он был здесь, дело могло решиться по-другому, но эфоры сердиты на Демарата за его дерзкий побег и поэтому были снисходительны к твоему отцу и Левтихиду.

   – Ну вот, Горго, видишь, ты напрасно так беспокоилась, – сказал Леонид.

   – Но есть ещё божий суд, его-то я страшусь больше всего, – задумчиво произнесла Горго.

Глава 4
Возвращение Клеомена

Клеомен вернулся через несколько дней, как только получил известие о прощении, бросив на произвол судьбы своих аркадцев. Он вошёл в дом, как всегда, полный энергии и огня. Казалось, его неугомонная натура не знала покоя ни на минуту. Он затевал всё новые и новые войны, то с афинянами, то с ближайшими соседями на Пелопоннесе, убеждая Совет в их необходимости. На самом деле, он не мог долго сидеть в скучной Спарте, питаясь чёрной похлёбкой, под неусыпным надзором эфоров.

   – Отец! – Горго радостно бросилась ему на шею. – Ну что ты опять натворил! Я ужасно переживала за тебя.

   – И совершенно напрасно. Аркадцы хорошо меня принимали, конечно, не так, как Дарий Демарата, но всё же я неплохо провёл там время. Единственное, что меня огорчало, что я не мог видеть тебя, дитя моё. Если бы можно было брать тебя в поход, я бы воевал всё время, не возвращаясь в Спарту вовсе.

   – Тебе так не нравится здесь?

   – Не в этом дело. Что я без Лакедемона? Пустое место. Ничто. Это ведь я только грозился, что поведу аркадцев против Спарты. Даже если бы дело дошло до этого, я только бы сверг власть эфоров, а потом нашёл бы способ заставить аркадцев убраться отсюда.

Он ходил по дому так, будто бы не мог найти себе места. В палатке в походе он чувствовал себя гораздо свободнее. Воздух Спарты был тяжёл ему, и дом казался тюрьмой.

   – Слышал о твоих успехах, ты, как всегда, не посрамила своего отца, моя быстроногая нимфа, – сказал Клеомен, указывая рукой на амфору с оливковым маслом – почётную награду за одержанную победу.

   – Мне было очень грустно, что тебя не было на празднике, спасибо дяде Леониду, хоть он пришёл поддержать меня.

При этих словах отец бросил на дочь быстрый внимательный взгляд.

   – Кстати, как он? Ты давно его видела? У меня появилась одна идея. Я хочу нынче вечером поговорить с ним. Пошли слугу за Леонидом. Пусть он придёт после захода солнца. Я хочу с ним поужинать.

Незамедлительно он известил о своём приезде эфоров. Они уже знали о его возвращении и назначили в тот же день заседание Совета.

Спартанцы радостно приветствовали Клеомена, когда он шёл но улицам города. После отъезда Демарата он стал любимцем народа. Эфоры не могли это игнорировать, хотя никогда особенно не считались с мнением толпы.

Клеомен шёл на совет без всякого энтузиазма. Эти заседания ничего, кроме неприятностей, не сулили, но избежать их не было никакой возможности.

Совет уже начался, когда он вошёл в зал. Старейшины-геронты и пять эфоров были в сборе. При его появлении геронты встали с мест и поклонились, эфоры остались сидеть, лёгким кивком, молча приветствуя спартанского царя. Клеомен занял своё место.

Левтихид уже был здесь. Клеомен успел заметить, что за время его отсутствия Левтихид сильно постарел и как-то весь обмяк – будто потерял волю к жизни. Он всё время угрюмо смотрел в пол, бросив на Клеомена быстрый рассеянный взгляд.

«Воздух Спарты не слишком полезен царям», – подумал Клеомен.

С самым невозмутимым видом он занял своё место и внутренне приготовился к обороне.

Старший из эфоров, Гипподам, сказал:

   – Хочу напомнить вам, мужи геронты, мужи эфоры и цари Спарты, то печальное обстоятельство, что в последнее время наши жертвы богам имеют неблагоприятные предзнаменования. Нас поразил гнев Зевса-Страннолюбца и героя Тальфибия, глашатого Агамемнона. Как сообщают наши жрецы, это началось сразу после того, как мы бросили в колодец посланников царя Дария, где они нашли свою смерть.

   – Это было правильное решение! – воскликнул один из эфоров. – Они посмели потребовать от нас, свободных граждан Лакедемона, земли и воды в знак нашей покорности Варвару. Пусть пойдут и возьмут сами – с этими словами мы их бросили в колодец. Это не было убийство, это был наш ответ.

   – Тем не менее, послы умерли, даже если это была только изящная риторика, – сказал с усмешкой Клеомен, – и отвечать за это придётся. Никто безнаказанно не может убивать послов. Я предупреждал вас, что это может обернуться бедствием для нас.

Всю эту тираду Клеомен произнёс вовсе не потому, что сочувствовал несчастным персидским послам или боялся гнева богов, просто он радовался возможности обвинить эфоров в неправедном поступке.

   – Но пришедшие от Дария не были послами, – возразил тот же самый голос. – Они разговаривали с нами не как равные с равными, а так, будто уже овладели нашей страной.

   – Всё так, Леонт. Но закон есть закон, – сказал Гипподам. – Наши жрецы боятся, что это может навлечь на нас кару. Смотрите, сколько несчастий обрушилось на нас в последнее время. История с подкупом пифии, отстранение законного царя Демарата, его бегство в Персию. Каких ещё бед нам ожидать? А если Варвар пожалует сюда? Ионийцы сообщают, что Дарий три года готовится к большой войне против нас и собирается скоро уже выступить.

   – Что ты предлагаешь, Гипподам? Куда ты клонишь? – спросил Клеомен.

   – Мы должны послать к Дарию двух спартанцев, чтобы они своей смертью искупили эту вину.

   – Двух наших доблестных граждан за двух варваров! – вскричал Клеомен. – Это уж слишком!

   – Прекрати, Клеомен, ты прекрасно понимаешь, о чём идёт речь. Мы должны дать возмещение Дарию, чтобы умилостивить богов. Я нисколько не раскаиваюсь, что мы поступили с послами так, как поступили. Дерзость их притязаний была невыносима. Если бы они осмелились прийти сюда снова с такими же требованиями, я бы снова распорядился бросить их в колодец. Но вместе с тем, нам надо очиститься от скверны и умилостивить богов. Вы все знаете: убийство послов – одно из самых худших преступлений и за него наказывается всё государство. Теперь, когда близка война с персами, нам особенно нужно заручиться поддержкой наших богов и позаботиться о том, чтобы мы были чисты перед Варваром.

   – И кого же мы пошлём? – спросил Клеомен.

   – Это может быть только добровольная жертва. Завтра мы объявим об этом деле в народном собрании и выберем желающих.

Все одобрили это решение.

   – Цари Лакедемона, – продолжал Гипподам, – выслушайте решение эфоров. Вы нарушили установления божественные и человеческие, обманом вы сместили законного царя Спарты, надругавшись над нашими обычаями и оскорбив божество. За это вы заслуживаете самого сурового наказания...

Левтихид и Клеомен напряглись.

«Зря я вернулся, – пронеслось в голове у Клеомена. – Неужели эфоры нарушат обещание?»

«Зачем только он вернулся?» – подумал Левтихид.

Он всё это время безучастно молчал, тоскливо глядя в пол.

   – Но ввиду бегства Демарата эфоры даруют вам прощение, с тем чтобы вы публично совершили очистительные жертвы Аполлону и, таким образом, освободили город и себя от скверны.

Оба царя облегчённо вздохнули. Буря пронеслась на этот раз мимо.

Вечером, после захода солнца Леонид пришёл к Клеомену.

   – Братец! – радостно воскликнул царь. – Ну, вот и ты! Рад тебя видеть. Знаешь, я чувствую себя в Спарте после долгого отсутствия как нашаливший ребёнок, вернувшийся к строгой, но милосердной матери. И наши граждане так обрадовались мне, что я невольно умилился. Я думал, они меня проклинают. Ведь я был причиной бегства их любимого Демарата.

   – Так бы оно и было, если бы не Левтихид. Всё самое неприятное досталось ему. Он даже не может спокойно выйти из дому, чтобы кто-нибудь не сказал ему какой-нибудь колкости.

   – Я заметил, что царский венец ему явно не на пользу. Он стал угрюм и скучен.

Клеомен провёл Леонида во внутренние покои. Просторный зал был убран достаточно пышно для жителя Спарты. Клеомен имел неудержимую склонность к роскоши. Из каждого похода он привозил предметы искусства, которыми с удовольствием украшал свой дом, несмотря на ворчание геронтов и эфоров. Поэтому дом его был обставлен с аттической изысканностью. Ионические колонны, высокие расписные аттические вазы, скульптурные коры и куросы[11]11
  Коры и куросы – скульптурные изображения девушек и юношей, часто служившие в греческом доме элементом архитектурного декора наравне с колоннами.


[Закрыть], драгоценные финикийские ткани и ковры украшали обеденный зал.

Клеомен пригласил Леонида занять место на обеденном ложе, застланном восточным ковром. Сам он устроился напротив. Слуги принесли столики с десертом и вино.

   – Какой нелепый обычай сложился у нас, эллинов, – сказал Клеомен, наполняя свой кантар[12]12
  Кантар – чаша для питья с высокой ручкой.


[Закрыть] из амфоры, которую слуга поставил перед ним прямо на столике, – разбавлять этот божественный напиток, этот волшебный дар богов водой! Вот истинное варварство!

   – У эллинов, напротив, варварством считается пить неразбавленное вино, – сказал Леонид, – я слышал, брат, будто бы скифы научили тебя пить вино, не разбавляя водой, но не мог этому поверить.

   – Всё это предрассудки, Леонид! Попробуй, ведь ты, как и все прочие эллины, даже не знаешь вкус настоящего вина.

   – Клеомен, известно, что неразбавленное вино помрачает рассудок. Говорят, это может привести к полному безумию. Что отличает нас, эллинов, от варваров? Чувство меры и гармонии. Посмотри, все народы вокруг нас предаются разного рода излишествам – неумеренности в еде, невоздержанности в питье, жадности к золоту, женщинам, так что они не способны довольствоваться одной супругой, а окружают себя огромным гаремом, что противно природе человека, как мне кажется. Эллины побеждают разумом все эти ужасные страсти, приводящие человека в жалкое состояние. И особенно это касается вина. Ведь неразбавленное вино заставляет потерять чувство меры, впасть в расслабленность и пьянство. Человек становится жалким рабом виноградной лозы. Я отказываюсь пить чистое вино, Клеомен. Вели слуге принести ключевой воды.

   – Как хочешь, я не уговариваю, тем более что речь пойдёт о таком предмете, для которого нужно иметь трезвую голову.

   – Я слушаю тебя, царь.

   – Я давно хотел спросить тебя, Леонид, почему ты не женишься? Народ недоволен, ты же знаешь, как у нас относятся к холостякам...

   – Ты для этого позвал меня?

   – Да, исключительно для этого. – Клеомен отхлебнул из кантара и откинулся на ложе, с наслаждением проглатывая ароматную жидкость. – Видишь ли, я давно приметил, что моя Горго смущается и краснеет, когда речь заходит о тебе. Наверняка я, конечно, не знаю, но мне почему-то кажется, что ты ей по душе.

   – Боюсь, что ты ошибаешься, она привязана ко мне, это правда, но как к своему близкому родственнику. Она ещё такая юная, я намного старше её...

   – Не такая уж она и юная. Ей месяц назад исполнилось девятнадцать. Самый подходящий возраст для девицы вступить в брак. Что касается тебя, конечно, ты не юнец, но зрелость украшает мужчину. Я думаю, ты понял, что я имею в виду. Мужского потомства у меня нет. Ты мой наследник, и достойный наследник. Я хочу, чтобы ты женился на Горго. Да, она не вышла ростом, зато редкой рассудительности. И в кого только? Вот уж верно говорят, если в одном месте убавится – я имею в виду себя, – постучав себя по лбу, Клеомен залился звонким смехом, – то в другом – прибавится. Итак, моя малышка Горго – достойнейшая девица. Надеюсь, ты не станешь с этим спорить? Тот, кому она достанется, будет счастливейший из смертных, просто баловень судьбы! Она так умна и остроумна, что ей, конечно же, подобает царский венец. К тому же она весёлого нрава. Ты только подумай, что может быть хуже угрюмой, сварливой жены? Б-р-р-р!

Клеомен поёжился. Он хмелел на глазах. И язык его стал заметно заплетаться.

   – Леонид, я хочу, чтобы после моей смерти она стала царицей Спарты. И знаешь, честно тебе скажу, ты единственный, кому я бы от всей души отдал свою ненаглядную дочку, зная, что ты достойная ей пара. Хоть ты мне брат только наполовину, а сводные братья обычно не слишком жалуют друг друга, тебя я люблю. Ну что ты скажешь? Берёшь её?

Леонид молчал, обдумывая свой ответ.

   – Я хочу сказать тебе, Клеомен, – наконец медленно, будто бы подбирая слова, сказал он, – что жениться на Горго было моей заветной мечтой. Я полюбил её ещё маленькой девочкой. Она была такая трогательная и жизнерадостная! Так радостно всегда бросалась мне навстречу! Наверно, ты мне не поверишь, но я уже давно люблю её. Вот почему я не женился до сих пор. Теперь, когда ты сам заговорил об этом, я могу тебе в этом признаться.

   – Ты меня ничуть не удивил, я догадывался о чём-то таком, – сказал польщённый отец. – Моя рыжеволосая Горго может свести с ума кого угодно.

   – Только я не хочу, – несколько скованно сказал Леонид, – чтобы она вышла за меня по принуждению с твоей стороны или по расчёту.

   – Отлично, я уверен, что она согласится. Эй, Ксуфий, позови мою дочь.

Горго не замедлила прийти на зов отца. Она показалась Леониду притихшей и смущённой.

   – Дочка, твой дядя Леонид хочет назвать тебя своей женой. Как ты на это смотришь? – весело подмигивая ей, проговорил Клеомен.

Леонид и Горго – оба смутились от его развязного тона, будто бы он говорил о чём-то малозначимом.

   – Твоя воля, отец, для меня закон, – спокойно и рассудительно, и очень серьёзно – совсем не в тон отцу; ответила девушка. – Ты избрал мне достойного мужа, и я повинуюсь твоему решению, – закончила она, потупив взгляд и совершенно смутившись.

Леонид, неправильно истолковав её застенчивость, сказал:

   – Горго, я хочу, чтобы ты знала, что непременным условием этого брака должно быть твоё добровольное согласие. Я не хочу брать тебя в жёны против воли, по принуждению. Итак, скажи, – упавшим голосом проговорил Леонид, – ты согласна стать моей женой?

   – Да, Леонид, – твёрдо сказала девушка, – я согласна стать твоей женой, потому что ты самый лучший и самый прекрасный человек в Спарте и во всей Греции! – пылко прибавила она.

   – Ну вот и славно, – заключил Клеомен, – что-то вы оба слишком серьёзные для такого дела. Ко всему следует относиться проще и с юмором. Горго, перестань быть такой чопорной, будто бы ты проглотила морского ежа. И ты, братец, не лучше! Давай-ка лучше выпьем! Вот самое лучшее занятие для философа!

Но Горго и Леонид не слышали его пьяные разглагольствования, они как зачарованные смотрели друг на друга. Тайные мечты их, в которых они не решались сознаться даже самим себе, наконец осуществились. Теперь никакая сила не сможет их разлучить! В этот вечер в Спарте, а может быть, и во всей Греции и даже в целом свете не было людей более счастливых, чем они.