Текст книги "Город убийц (СИ)"

Автор книги: Наталья Точильникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Глава 18

Был второй вечер этого дня, если можно так выразиться. Местное рыжее солнце клонилось к закату. Мы шли по крытой галерее к центральному залу виллы. Планировка ее слегка напоминала панировку дома на Лие, я бы не удивился, если бы они принадлежали одному владельцу. Только здесь был центральный зал, который вряд ли бы догадались построить на любой другой планете. Он представлял собой помещение под высоким куполом, напоминавшим обсерваторию. С севера и юга купол был непрозрачным, а с востока и запада обладал переменной прозрачностью, так что солнце, вставая, освещало зал с востока и отражалось в его западной стене. И то же самое, с точностью до наоборот, происходило на закате. Так что присутствующие оказывались между двух солнц, освещенные красными лучами обоих.

Сейчас нас ждала закатная феерия. Я был благодарен моим бывшим друзьям за столь красивый момент для вынесения мне приговора. В конце концов, не отправят же на костер. Максимум не вернут мое кольцо. Так или иначе, но врать им я не собирался.

Все были уже в сборе. Вокруг стола расположились Эжен, Симон, Ги, Бернард Тибо и Рауль Ланс – мои бывшие командиры, провожавшие меня в Оазисы.

Эжен указал на стул практически напротив своего.

– Садись!

– Рыцари круглого стола, – съязвил я, занимая предложенное место.

– Быть может, – без тени улыбки проговорил Симон.

– А я уж постою, как докладчик, – сказал Адам и принялся раскуривать трубку.

Ги, тем временем, зажег сигарету.

Я, кажется, тоже когда-то курил. Адам говорил, что зависимости практически не было. Значит, курил от случая к случаю и больше за компанию. Сейчас мне даже не предлагали.

– Так, – начал Адам, – я настоял, чтобы этот разговор происходил в присутствии Анри, поскольку вещи, которые мы будем здесь обсуждать, за глаза говорить недопустимо. Хотя что-то вы уже знаете. Частично я объяснял ситуацию Эжену, частично Анри. Но теперь для всех и по порядку. В том, что касается памяти, я сделал все, что мог. Все, что можно было восстановить, мы восстановили. Анри даже свои юношеские стихи вспомнил.

– Мог бы и не говорить, – заметил я.

– А что? – спросил Симон. – Хорошие были стихи, мы помним.

– Ну-у, – протянул я.

Мои вирши образца двадцатилетней давности казались мне излишне романтическими, донельзя наивными и полными откровенных стилистических ляпов. Речь в них шла в основном о любви к Тессе, которая, понятно, должна стать свободной. И о том, где и как меня, в конце концов, убьют. Вариантов описывалось много, и все, как на подбор, героические.

Беда в том, что мои собеседники и судьи, похоже, так и остались неисправимыми романтиками, а я постиг тот пошлый факт, что ветряные мельницы существуют не для того, чтобы с ними сражаться, а для того, чтобы молоть муку. И посему неплохо бы владеть одной из них. Впрочем, прелесть владения мельницами, Эжен, по-моему, понимал не хуже меня.

– Он стал прежним? – спросил Эжен.

– Нет, конечно. Даже мы не может стать такими же, как двенадцать лет назад.

– Но он изменился? Насколько?

– Изменился, – кивнул Адам. – Насколько…

Ершинский задумался, и Эжен взглянул мне прямо в глаза.

– Анри, ты с нами?

– Ребята, я всегда с вами, – быстро сказал я.

– Он врет? – спросил он Адама.

– Нет, ни в коей мере. Просто вы друг друга не понимаете. Он с вами настолько, насколько Ройтман Евгений Львович все эти двенадцать лет был с ним. Вы для него свои, он вас любит и ценит, и потому всеми силами души мечтает отговорить вас заниматься хренью, затевать войну против Кратоса, и хочет вернуть вас на путь истинный. То есть уломать сдаться Хазаровскому, а он уж договорится о наилучших условиях сдачи.

– Анри, это так? – спросил Симон.

– В принципе, да. Моя позиция не изменилась.

Эжен вздохнул. Ги выпустил в своды струю дыма.

– Анри, – сказал он. – Тебя изуродовали в Центре, а ты даже не понимаешь этого.

Адам вздохнул.

– Если Анри когда-нибудь попадет к Ройтману, Евгений Львович наверняка скажет, что это я его изуродовал.

– Ладно, Адам. Что еще можно сделать? – спросил Эжен.

– Дальше начинается очень рискованная область, – вздохнул Адам. – Дело в том, что психокоррекция – это не только редактирование памяти. И даже не столько. Я знаю специалистов, которые вообще обходятся без этого. Судя по всему, и Ройтман этим не увлекался: мало затертых участков. Но, обвинение-то с их точки зрения ужасное, так что обязательно надо было что-то стереть. Его, между прочим, психологическая комиссия смотрела. Мы с Анри вспомнили комиссию. Они даже сами встречались, не только смотрели архив и микрофотографии. Председатель комиссии сказал: «Анри, мы передадим императрице, что у вас все в порядке». Но Анастасия Павловна решила иначе.

Итак, кроме изменений памяти, у Анри сильно изменен участок мозга, отвечающий за различение «свой-чужой». Раньше граждане Кратоса были чужие, теперь свои. Не враги. А значит убить можно только в самом крайнем случае, в ситуации самообороны, например. Самооборона – это для них свято, никогда и ни у кого в Центре не отнимают способность защищать себя. Но если войну с Кратосом начнем мы – это не самооборона. Он, скорее всего, окажется на другой стороне, потому что именно другую сторону в этой ситуации надо защищать. Хотя любую войну между РАТ и империей он воспримет, как братоубийственную. Свои против своих. На то, что он возглавит нашу борьбу, я бы не надеялся, особенно в свете того, что вы собираетесь сделать с Кратосом.

– Что вы собираетесь сделать с Кратосом? – быстро спросил я.

Эжен метнул в Адама пылающий взгляд. Ершинский явно сказал лишнее.

Я в упор смотрел на Добиньи.

– Ничего, – усмехнулся Эжен, – кроме того, о чем мы десять раз говорили: мы собираемся с ними воевать.

И я совершенно четко понял: неправда! Точнее не вся правда. Развязать войну они, конечно, мечтают, но Адам имел в виду совсем другое. Что-то, куда более страшное.

– И сейчас у нас есть возможность победить, – продолжил Эжен.

И на этот раз он говорил правду, точнее свято верил в то, что говорил.

– Но больше я ничего не скажу, – усмехнулся он. – Пока Кратос не станет для тебя врагом. Можно это сделать, Адам?

– Очень сложно. Были бы только имплантированные связи – это полбеды. Их можно отличить и убрать. Но Анри реально связан с Кратосом: у него там сын, друзья, девушка. Для того чтобы граждане Кратоса снова воспринимались как чужие, нам придется стереть восемьдесят процентов воспоминаний за последние десять лет. Не думаю, что Анри на это пойдет. Да и я на это не пойду. Даже в ПЦ Кириополя не использовали настолько травматичную методику. Они сделали все, чтобы Анри перестал воспринимать Кратос как врага и ничего, чтобы он начал воспринимать врагами не то, что Тессу, а даже РАТ. Мы для него по-прежнему свои. Свои, но заблудшие. Надо жалеть и помогать. В общем, типичное отношение психолога к своим подопечным в Центре, я не зря с Ройтманом сравнил.

– Так, значит здесь мы бессильны, – сказал Берни, который до сих пор не принимал участия в разговоре.

– Бернард, – вздохнул Адам, – из Анри последние двенадцать лет целенаправленно делали добропорядочного обывателя. Отчасти им это удалось. Кое-что исправить можно, хотя я бы этого не хотел. Анри усиливали запрет на убийство. Поднимали планку. Можно опустить до прежнего уровня. Это не очень травматично, но опасно для окружающих. Совсем уж отвязного монстра я из него не сделаю. Не буду делать, но выстрелить в человека ему будет проще. Но в кого он выстрелит, это уж зависит от обстоятельств. Но и эту коррекцию я буду делать только с согласия Анри.

– Я подумаю, – сказал я.

– Еще, – продолжил Адам. – Мера, связанная с предыдущей. Анри усиливали область мозга, отвечающую за эмпатию, зеркальные нейроны. Эта область достроена. Можно сделать, как было.

– К чему это приведет? – спросил Эжен.

– К большей эмоциональной тупости, – сказал Адам. – Меньше будет переживать, если кого-то убьет. И с меньшим энтузиазмом бросаться на помощь.

– Нет, – сказал я. – Если я кого-нибудь убью, я хочу мучиться по этому поводу.

– Мазохист, – хмыкнул Ги.

– И еще один момент… точнее просьба, – проговорил Ершинский. – Анри последние девять лет находится в ситуации мягкой тюрьмы. Ну, семь. Допустим, более свободный период жизни в Лагранже мы исключаем. Но все равно плохо. Это крайне развращающая ситуация. Человека кормят, поят, не мучают физически, не унижают, но он крайне ограничен в принятии самостоятельных решений, что приучает не рыпаться, поскольку любая активность может изменить мягкую тюрьму на жесткую. Борьба представляется бессмысленной и ненужной. Анри, конечно, сложно превратить в примерного раба при добром господине. Но время работает против него. И, к сожалению, мы в этом участвуем. Положа руку на сердце, психологическя ситуация на Сосновом была лучше. У Анри было кольцо. А мы кормим его деликатесами, но он не в состоянии сам даже новости включить.

– Адаму надоело включать Анри новости, – усмехнулся Симон.

– Адам, ты предлагаешь вернуть Анри кольцо? – спросил Эжен.

– Да. Наш спутник все равно работает, в основном, на прием. Отправка каждого исходящего пакета – это отдельная история. Мы может просто заблокировать все исходящие пакеты с кольца Анри. Он ничего не сможет передать.

– Ладно, – сказал Эжен, – я посоветуюсь с программистами.

Кольцо мне не вернули, более того три дня не давали смотреть новости.

Адам успокаивал меня: «Да все в порядке с твоим Кратосом! Живы все!» «Тогда в чем дело?» – спрашивал я. «Да связь у нас барахлит!» Еришинский врать не умел, и врал совершенно очевидно, никогда еще я не слышал, чтобы он говорил так неуверенно.

Естественно я вышел в Сеть этой же ночью с кольца Эйлиаса.

Но ничего необычного не заметил.

Зато на вторую ночь все новостные каналы твердили об одном и том же: в системе Дервиша ни с того не с сего взорвался астероид, не очень большой, диаметром километров в пятнадцать, но все равно совершенно не с чего было ему взрываться.

Я нарыл видеозапись. Да, взрыв впечатляющий. От астероида не осталось ничего, кроме излучения. Вообще ничего, даже осколков. Пятнадцать километров в диаметре много даже для иглы Тракля. А после термояда, кажется, остается что-то. Впрочем, я не физик.

Я кинул ссылку Эйлиасу.

– Что ты об этом думаешь?

Мы как-то незаметно перешли на «ты».

– Мы с Марго уже это обсуждали, – ответил он. – Видимо, кто-то испытывает новое оружие. Они с Чонгом уже вовсю этим занимаются.

Кажется, я знал, кто его испытывает.

– На кого грешите? – спросил я.

– На махдийцев. Так как это не мы, больше некому. Кратос не вел таких исследований, и они бы не стали проводить испытания под носом у Махди. И сами очень заинтересованы, так что мы договорились об обмене информацией. А до Анкапистана еще дальше, чем до Кратоса. Смотрится круто, конечно. До наших внутренних планет они вряд ли доберутся, но, если нам взорвут входной портал, нас это тоже не обрадует.

– Зачем РЦС махдийцам?

– Резкое и взаимное идеологическое неприятие. Мы для них извращенцы и безбожники, они для нас упертые жестокосердные палачи, пытающиеся жить по книге, давно потерявшей актуальность, верящие в полный абсурд и не понимающие святость Свободы.

– Не мало ли для того, чтобы начать войну?

– На Старой Земле войны начинались из-за меньшего. Да и кто бы говорил, Анри! С моей стороны, конечно, крайне нетактично напоминать тебе о том, что привело тебя в ПЦ Кратоса, но согласись, что идеологические разногласия между Тессой и Кратосом несравнимо меньше, чем между Махди и РЦС.

– Ладно, уел.

– Кстати, когда наши обсуждали с Кратосом сотрудничество в расследовании причин взрыва, мы оговорились о том, что знаем, где ты, но естественно не можем об этом сообщить без твоего согласия. Они поняли, что у нас с тобой связь и просили передать послание от императора. Мы согласились, если ты его примешь.

– Приму. Оно у тебя?

– Да.

– Скидывай!

«Анри, мы знаем, что Вы пленник и не сотрудничаете с РАТ, – писал Хазаровский. – РЦС обещал помочь Вам с освобождением. Если вы вернетесь, никаких санкций не будет. Артур очень скучает и ждет, мы отложили свадьбу. Возвращайтесь!»

«Никаких санкций не будет!» – усмехнулся я. Да, только остров Сосновый, но это же старая санкция, а не новая. Ничего сверх того!

«Леонид Аркадьевич, извините, что так получилось, – ответил я. – Я не принимал участие в сражении с катерами Кратоса, которые нас преследовали, только увел наш корабль. У меня не было другого выхода: они бы дали себя убить, но не сдались. Огромная просьба не трогать моих людей, что бы ни случилось, они просто многого не понимают. Вести войну с Кратосом я не буду. Передайте Артуру, что я обязательно вернусь».

Я хмыкнул: хрен они мои люди!

– Нам дать Кратосу твои координаты, Анри? – спросил Эйлиас.

– Нет пока. Придумайте что-нибудь.

На четвертый день Адам сжалился надо мной и включил новости.

– Можно архив посмотреть? – спросил я.

– Нет, – сказал Адам. – Нет у нас архива, связи не было.

Было совершенно очевидно, что врет.

* * *

Илья Руге обладал репутацией самого авторитетного физика на Кратосе, который вообще высказывался по этому странному поводу, так что у Даурова не было сомнений, кого именно пригласить для консультации.

И вот доктор Руге сидит развалившись на черном кожаном диване в кабинете Даурова, не испытывая ни малейшего трепета от места беседы. Ну, еще бы! Руге – это галактическое светило, известен даже на Центральном Союзе.

Георгий Петрович на минуту представил, что случиться, если он доложит императору что-то типа: «Мы тут решили арестовать Руге, Леонид Аркадьевич…» «Что?» – только и спросит Хазаровский, и разговор на этом закончится.

Так что трепетал, скорее, Дауров. «Чай? Кофе, Илья Михайлович? Всем ли довольны?» Трепетал и с тоской вспоминал о тех древних временах истории Старой Земли, когда такого Руге можно было запросто запихнуть в шарашку, а не обхаживать, как наследного махдийского принца.

Илья Михайлович был щупл, имел пышнейшую копну волос с густой проседью, частично собранную в пучок на затылке и был еще далеко не стар: где-то в возрасте Хазаровского.

Ролик на видеопленке, покрывавшей окно в кабинете начальника СБК, он смотрел уже по третьему разу.

– У нас еще есть запись взрыва астероида в системе Целесто, – сказал Дауров.

– Да, – кивнул Руге. – Я видел. Раз десять. Смотрите, что происходит. Это не один взрыв, это три взрыва, один за другим. Сначала не очень мощный. Потом просто катастрофический: маленький астероид ни с того ни с сего вспыхивает, как сверхновая. И наконец, третий взрыв и единственный, с которым нам все ясно. Термояд обыкновенный. После второго взрыва температура умопомрачительная, так что дейтерий сливается с тритием. И здесь все понятно, кроме того, как совершенно твердый астероид превратился в водород, судя по спектру, а потом дейтерий и тритий.

– Такое впечатление, что кто-то летает по галактике и палит по астероидам из иглы Тракля, – сказал Дауров.

– Ничего похожего, даже близко. Спектр совершенно другой.

И Илья Михаийлович начал объяснять занудно, как школьнику.

– Георгий Петрович, игла Тракля вызывает аннигиляцию вещества, это огромное энерговыделение и поток гамма-квантов. Гамма-кванты и здесь присутствуют во время второго взрыва, но термояду от иглы Тракля взяться неоткуда.

– Ну, вы же назвали причину в своей статье…

– Эта причина вроде призрака Анастасии Павловны. Представляете, что бы было, если бы вы в каком-нибудь своем официальном докладе написали, что на современную внутреннюю политику влияет призрак Анастасии Павловны?

– А что? И ведь влияет в некотором смысле…

– А в буквальном. Понимаете, в буквальном. Кварковый распад – это что-то вроде призрака Анастасии Павловны. Никто его не видел. Думаю, эта мысль пришла еще в сотню голов, но только я решился ее высказать, надеясь, что по старой памяти, меня не засмеют с порога.

– А может быть, это дезинтеграция материи на протоны и нейтроны, – процитировал Дауров одного из оппонентов Руге.

– Близкое явление, – заметил ученый. – Ну, призрак отца Гамлета.

– Илья Михайлович, вы готовы заняться этим исследованием?

– Уже занимаемся. Правда, пока на энтузиазме, финансирования-то нет.

– Будет.

Будет, конечно! Хазаровский вообще-то любил финансировать науку, а тут еще явная угроза государственной безопасности. Да завалят их деньгами!

– Илья Михайлович, – продолжил Дауров. – У меня к вам еще одна просьба. Вы хорошо знаете научное сообщество. Не могли бы вы составить список ваших коллег, на Кратосе, на Тессе, на Дарте, Махдийцев и граждан РЦС – всех, кто мог быть причастен к этим взрывам? Кто вообще этим занимался?

– А вот это уже не по моей части, – сказал Руге, вставая.

– Илья Михайлович, а если они сделают это с Кратосом?

Руге поморщился.

– Я вас не уговариваю, не давлю, не угрожаю. Боже упаси! Финансирование у вас будет в любом случае, – сказал Дауров. – Но просто представьте такой взрыв в центре Кириополя. Просто представьте.

– Я подумаю, – буркнул Руге.

И Дауров понял: даже размышлять не будет в этом направлении, табу!

* * *

– Адам, я выполнил ваши условия: память восстановлена, «пианино» убрано. Когда Эжен собирается исполнить свою часть обязательств? Когда мне вернут связь?

В общем-то вопрос был уже не очень актуален, но я сказал то, что должен был сказать, если бы у меня действительно не было кольца.

– Я с ним поговорю, – вздохнул Адам.

Кольцо мне не отдали, зато, наконец, перестали запирать в комнате, что тоже большой прогресс. Я мог болтаться по всей вилле и гулять в нашем очищенном от насекомоядных сорняков саду: еще не реабилитационка, но уже и не блок «F».

Это настолько соответствовало моим целям, что я даже перестал возмущаться отсутствием связи, увлеченно изучая планировку нашего обиталища.

На втором этаже виллы располагались жилые комнаты, в том числе моя. Рядом жил Адам, дальше остальные: Рауль, Берни, Симон, Эжен и Ги. Впрочем, двое последних часто уезжали на базу. Были еще какие-то молодые люди, которых я не знал раньше. И оказалось, что на вилле есть женщины: одна милая стройная брюнетка оказалась женой Симона. Вторая, посветлее и пополнее – женой Эжена.

Я довольно быстро нашел общий язык с обеими, так что рябчики и вино не переводились, только теперь мне не приносили их в комнату. Здесь же на втором этаже, но через стеклянный коридор был тот самый великолепный закатный зал, где обсуждали успехи моей обратной психокоррекции, а на первом этаже имелась общая кухня с огромным окном, столиками, кофемашиной и всем набором остальной кухонной техники. Я обозвал ее «кают-компанией», поскольку все эти удовольствия присутствовали и в номерах, здесь собирались в основном пообщаться.

Однако первый этаж был велик и кухней не ограничивался. Было еще несколько комнат, назначения которых я не знал. Тоже жилые? Но я не понимал, кто их занимает.

Двери были заперты.

Я устроил за ними периодическую слежку, появляясь в зоне видимости в разное время суток. Одна оказалась открытой около семи утра, и там хранились роботы-уборщики, вторую как-то открыли ближе к ночи, и она оказалась бойлерной. Третья открывалась довольно часто: туда кто-то входил и выходил в коридор. Было похоже на пункт охраны, ибо выходили ребята до зубов вооруженные. Впрочем, на нашей вилле без оружия ходил я один.

А ночами я выходил в Сеть и размышлял.

По взаимной договоренности с Адамом, психокоррекцию мы забросили. Опускать планку на запрет убийства я не хотел, да и Адам не особенно настаивал, думаю, и Ги с Эженом осознали опасность этого мероприятия. Я бы, наверное, хотел опустить планку на воровство, но как-то не решился просить об этом. Было слишком очевидно, что я захочу украсть либо устройство связи, либо оружие. Причем, у моих бывших друзей.

Так что вопрос мы обсуждали с Эйлиасом.

«Я у Лиз спросил, – писал он. – На Кратосе очень топорно делают психокоррекцию, тебе просто сделали контур кнута на воровство. Но этот контур ты можешь обойти сам, вообще без коррекции. Цель же не в исполнении заповеди „не укради“, а в том, чтобы улучшить мир. Если от того, что ты украдешь у своих друзей оружие, мир улучшится, значит все в порядке: ты сможешь оборонятся от местных тварей, а они тоже не пропадут, у них и без тебя целый арсенал».

Мое положение на вилле напоминало положение инвалида, раненого в прошлых боях: почет и уважение, но в общем-то пользы никакой. Отличие было в том, что меня не отпускали. Надо сказать, не очень и следили. Бежать было бы несложно, особенно при поддержке господина Кэри, однако у меня появились другие цели.

Проникнуть на пункт охраны оказалось совсем просто: я поставил ребятам тессианское вино, и мы расписали пулю. Охраняли они металлическую дверь без надписей и опознавательных знаков.

– Слушай, Ланс, – спросил я их командира, записывая себе очередные очки, – а что за бункер вы охраняете?

– Ох, Анри! Как раз тебе Ги приказал ни в коем случае про это не говорить.

Я пожал плечами.

– Понятно. То есть это какое-то хозяйство Ги.

– Все, Анри. Довольно того, что мы с тобой тут в преф играем. Только потому, что Ги с Эженом на базе! Ты уж нас не выдавай.

– Вы тоже не выдавайте, а то меня живо запрут в комнате. Договорились?

И я подмигнул.

Ланс кивнул.

Из повстанцев плохие тюремщики, но и из меня плохой шпион. Но, эта дверь мне как-то очень не нравилась.

Ночью я связался с Эйлиасом.

«Выяснили что-нибудь про взрыв?»

«Есть много версий, не более того. Физики работают».

«Эйлиас, слушай, а насколько такую взрывчатку можно сделать условно говоря, в гараже? В небольшой лаборатории? Я не физик, я историк, но я читал, что были умельцы еще на Старой Земле, которые собирали атомные бомбы в подвале из материалов, найденных на помойке».

«Ядерные реакторы. Но да, собирали. Ты считаешь, что это РАТ?»

«Я не уверен, но есть подозрения».

«Ты что-то нашел?»

«Возможно».

«Анри, ты зря действуешь один. Вместе мы смогли бы гораздо больше. Я понимаю, что ты хочешь защитить старых друзей, но так только протянешь время. Мы никогда не относились плохо к тессианским революционерам, всегда давали укрытие, убежище и приют. Тебе нечего бояться».

«Мне Адам рассказывал про приют за стеной с колючей проволокой…»

«Это он преувеличил. Никаких стен и проволоки нет. Есть поселения на Остиуме для иммигрантов, которые находятся под нашей зашитой, но не хотят проходить через портал. Там же филиалы наших университетов для иностранных студентов, которые не собираются преодолевать Сад Гостеприимства: кампусы, жилые корпуса. Там Чонг иногда читает лекции и Марго. Я тебя приглашаю, кстати. Хотя бы на Остиум, хотя, конечно, за порталом лучше».

«Спасибо, я подумаю, – ответил я. – Кстати, у вас много наших?»

«Есть, но я не могу давать о них сведения без их разрешения».

«А о тех, кто на Остиуме?»

«Обо всех. Анри, что ты знаешь?»

«Только предполагаю, Эйлиас. Не более».

Преферанс по вечерам превратился в систему. Остальных ребят звали: Тьери, Феликс, Морис и Блез. Иногда они сменяли друг друга, так что пуля всегда расписывалась идеально: никого лишнего.

Как-то меня предупредили, что преферанс сегодня отменяется. Просто Блез подошел в кают-компании. Ну, отменяется так отменяется! Я весь вечер не спускал глаз с двери, с внешней, конечно, не с внутренней. И был вознагражден. Ближе к полуночи оттуда вывалились Эжен, Ги и незнакомый мне высокий человек. Они были, кажется, очень увлечены беседой, так что, надеюсь, не обратили на меня внимания, я торчал с другого полутемного конца коридора, у выхода в сад и был не очень заметен. То есть Эжен, Ги, которых несколько дней не было на вилле, и, тем более, незнакомец не входили в эту самую дверь, но они из нее вышли.

Ночью я надел кольцо.

«Эйлиас, а как Ваша спецслужба называется? Кажется, что-то про равновесие?»

«Центральное Бюро Равновесия (ЦБР)».

«Любите вы аббревиатуры из трех букв! Можно с ними связаться?»

«Говори».

«И, какое у тебя звание?»

«Мы не пользуемся этой ненужной мишурой отсталых народов».

Ага! Не вынесла душа представителя высшей расы! И ведь ни одного слова «варвар» за весь период нашего общения, для союзовца – это прямо подвиг.

«У тебя-то какое было звание в Революционной Армии Тессы?» – попытался смягчить Эйлиас.

«Ладно, не до препирательств. Эйлиас, я нашел на нашей вилле одну интересную дверь, – и я вкратце рассказал ему про преферансы и появление Эжена и Ги. – Я ее открыть не могу. Но она очевидно открывается с кольца Ги, а, может быть, и с кольца Эжена. Или еще с чьего-то. Я подумал, что, если кто-то из них был на Остиуме, у вас должны были сохраниться их генетические коды. Там же много было наших».

«Спасибо, Анри! Я выясню».

Это, конечно, мог быть ложный след: просто еще один путь к хорде. Но проверить стоило.

Утром Ги познакомил меня с тем самым человеком, что накануне появился вместе с ним и Эженом из таинственной двери. Я узнал его по росту, походке и ширине плеч.

Я сидел в столовой и пил кофе.

– Знакомься, Анри, – сказал Ги. – Это Хасан Муршид с Махди, теперь он будет твоим психологом.

Психолог с Махди? Я удивился. Адам утверждал, что на Махди психология не развита, поскольку действует шариат, и нет коррекционных центров.

Хасан имел правильные черты лица, прямой нос, короткую ухоженную бороду с проседью, такие же приличные, без излишеств усы и чуть смуглую кожу. Волосы, явно когда-то черные, тоже были тронуты сединой, коротко подстрижены и аккуратно зачесаны направо густой серой волной над высоким лбом, переходящим в нарождающуюся лысину. Его можно было бы назвать красивым стариком, если бы не слишком жесткий и властный взгляд карих глаз из-под черных бровей. Меня не так просто подчинить, но я почувствовал.

Тем не менее, он мне скорее понравился.

Хасан протянул мне руку, и я пожал ее.

Господин Муршид сел напротив, Ги – рядом с ним.

– Мне говорили, что на Махди плохо с психологией, – заметил я.

– Смотря с какой, – улыбнулся Хасан. – Да, мы не занимаемся коррекцией преступников, зато много работаем с честными людьми, которых надо перевести на другой уровень.

– Дизайн личности?

– Да, близко.

– До меня доходили слухи, что для этого тоже тессианцев нанимают.

– Смотря для чего. Для бизнеса – да, но совершенствование нужно не только в бизнесе. Есть, например, служба: военная или гражданская.

– Извините, Хасан, – сказал я. – Я ничего против вас не имею, но у меня уже есть психолог, и он меня вполне устраивает.

– Адам исчерпал свой потенциал, – вмешался Ги. – Он сделал все, что мог, дальнейшее вне его компетенции, а цель не достигнута.

– Мои цели достигнуты, – возразил я. – Я больше не собираюсь ничего менять.

– Ты все еще не с нами, Анри.

– Я с вами.

– Ты понял, о чем я. И ты будешь с нами, хочешь ты этого или нет.

– До сих пор вы относились ко мне с уважением, Ги, – сказал я. – За что благодарен. Очень надеюсь, что вы не отступите от этой традиции.

Я встал и вышел из столовой. Меня не удерживали.

Я поискал Адама, но он куда-то запропастился. Разговор с махдийским психологом мне крайне не понравился.

Когда ночью я снова надел кольцо, меня уже ждало послание от Эйлиаса.

«Анри, у нас есть генетический код Ги. Он учился у нас на Остиуме. Ван Чонг его хорошо помнит. И с Марго они пересекались. Мы его пытались уговорить пройти через портал, но он отказался к сожалению. Я тебе посылаю программу. Поставь ее на кольцо. Все ваши системы будут принимать тебя за Ги».

«И он дал вам разрешение?» – не удержался я.

«Анри, нет нерушимых принципов, когда речь идет о спасении человеческих жизней, – отчеканил Эйлиас. – Постарайся его не убить. Он очень талантливый физик».

«Он сумасшедший! У него был самый отвязный отряд в мой армии. Ему человека расстрелять ничего не стоит!»

«Тот факт, что ты еще жив, говорит о том, что не все так плохо. Сад Гостеприимства решил бы все проблемы. Очень жаль, что не прошел».

«Насчет убить не беспокойтесь. Боюсь, что я вообще не смогу взять в руки летальное оружие».

«У тебя биопрограммер есть. И у него есть мягкий режим. Ты сможешь просто усыпить охрану».

«Я прочитал инструкцию».

Я снял и спрятал кольцо, собираясь спать. Лег и положил руку под подушку. И тогда пальцы почувствовали мягкий клочок бумаги. Я включил свет и рассмотрел его: салфетка из столовой, а на ней красная надпись из печатных расплывающихся букв: «Беги!»

Написано вином или каким-то соусом. Не кровью же!