Текст книги "Город убийц (СИ)"

Автор книги: Наталья Точильникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Превентивная психокоррекция для террористов?

– Да. Но он этого не говорил. Это только мое предположение.

– У вас очень интересные предположения, мсье Вальдо, – сказал он и отпил кофе.

Как-то он очень медленно и долго его отпивал. Думаю, одновременно говорил по кольцу.

– Так это вы семь часов его спасали от самого себя, – заключил Дауров.

– Да.

– Понятно. Теперь давайте по порядку и во всех подробностях.

Я пересказал наш с Филиппом разговор, опустив зачем-то его обещание обратной психокорркции и мое обещание спалить их сеть.

– Ясно, – сказал Дауров, – похоже на первую разведку, прощупывание почвы. А об убийстве, что вы знаете?

– Почти ничего. Я, конечно, подумал, что это Филипп, но ни одного доказательства у меня нет. Я потом нашел кострище, там в золе было испорченное кольцо, совершенно мертвое. Сначала я подумал, что это его кольцо, которое он уничтожил после того, как передал информацию своим.

– Угу, минуту, – сказал Дауров и, видимо, опять говорил с кем-то по кольцу.

– Так что вы подумали потом? – продолжил Георгий Петрович.

– А потом я не увидел кольца на руке у Маши. И решил, что кольцо, видимо, ее.

Дауров кивнул и снова принялся за кофе.

– Евгений Львович, на ваш адреналиновые пики его рассказ хорошо ложится? – наконец, спросил он.

– Идеально просто, – сказал Ройтман.

Из чего я сделал вывод, что его адреналиновые пики далеко не идеальны.

– Анри, – жестко сказал Дауров, – конечно лучше поздно, чем никогда. Но вы семь часов протянули! Семь! Я сейчас отдал распоряжения, сделают все возможное, чтобы найти вашего Филиппа, но это надо было делать семь часов назад. Вы семь часов назад могли все честно рассказать Евгению Львовичу. У него допуск, он бы связался со мной семь часов назад, и может быть ваша знакомая была бы жива.

– Зато мой собеседник был бы мертв, – сказал я. – и потом вы бы выбивали их по одному. Вышли – попытались взять – смерть. Еще, потом еще. Не сомневаюсь, вы бы их находили.

– Мы их и сейчас найдем. И выбивать их по одному нам не выгодно совершенно. Потому что пока мы выбиваем их по одному, они таких дел натворят, что нам останется только заявить о своем полном служебном несоответствии. Нам надо всю сеть накрыть. И то, чем вы занимались последние семь часов, имеет совершенно определенное название. И оно таково, что я бы вам посоветовал связаться со своим адвокатом.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Пособничество терроризму, – сказал Дауров.

– Георгий Петрович, ну нет тут пособничества терроризму, – вмешался Ройтман. – Вы о чем? Он что им взрывчатку грузил? У вас нет ни одного доказательства, что этот Филипп вообще террорист.

– Заранее оговоренное укрывательство преступника есть пособничество, – заметил Дауров. – А было или нет, мы сейчас увидим во-он за той дверью, – и он кивнул в сторону комнаты с биопрограммером. – А вы звоните адвокату, мсье Вальдо. Я не имею права вас без адвоката под биопрограммером допрашивать.

– Георгий Петрович, ну, зачем? – возмутился Ройтман. – Он же все рассказал. Сам рассказал!

– Вот все или не все мы сейчас и увидим, – сказал Дауров.

Я понял, что сглупил. Затребовав адвоката в Беринг, я бы выиграл еще пару часов.

Глава 3

Жанна Камилла де Вилетт ответила сразу.

– Камилла, добрый вечер, – сказал я. – Ты сейчас очень занята?

– Не особенно, Анри. Что у тебя случилось?

Жанна защищает меня одиннадцать лет. И во многом благодаря ей, я жив. Девять с половиной лет она служила моим связным с внешним миром, регулярно навещая в ПЦ. Так что мы давно на «ты».

– Я в СБК, – сказал я. – Конкретно в кабинете Даурова. Георгий Петрович рядом сидит. И грозится допросить меня под БП. Так что нам нужен адвокат.

– Понятно. Я сейчас приеду. Полчаса.

– Ну, что ж, ждем госпожу де Вилетт, – заключил Дауров.

– Меня как свидетеля будут допрашивать? – спросил я.

– Пока да.

– Ну, у вас просто королевский сервис, Георгий Петрович, – заметил я. – В Чистом мне даже не заикнулись про адвоката.

И я весело рассказал про обшарпанный биопрограммер, мои подозрения относительно украденных денег на новый, желании написать про сие Нагорному и стиль общения местного следователя.

– Эдуард Валентинович, вы сказали? – переспросил Дауров. – Рассохов?

– Да.

– Ну, считайте, что он больше не работает.

– Но он не из СБК.

– Ну и что? Я Александру Анатольевичу докладную напишу… точнее, уже написал. Он человек молодой, во многом неопытный. Так что в его ведомстве, особенно в провинции, местами полный бардак. Но я рад помочь. В конечном итоге одно дело делаем. И он потом так трогательно благодарит за советы, что одно удовольствие их давать. Он вам-то с Реми напомнил про адвоката, когда вас допрашивал в прошлом году?

– Я заранее позвонил Камилле. Она была.

– Ну, это ваша заслуга. А то с ним бывает. Ему самого себя надо увольнять. Вы знаете, что результаты незаконного допроса можно оспорить?

– Что-то такое мне Камилла рассказывала…

– Правильно рассказывала. А допрос с помощью БП является законным только в присутствии адвоката. Даже если это допрос свидетеля. Иначе можно всю информацию смело выбрасывать на помойку. Все равно нельзя воспользоваться. А мы не можем себе позволить подобное расточительство, нам время дорого. Иногда очень дорого. И цена его человеческие жизни. Так и получается королевский сервис.

– Но если бы я потребовал адвоката в Беринге, вы бы потеряли еще два часа, – заметил я.

– Ах, какая упущенная возможность! – понимающе сказал Дауров. – Прошляпили, да?

– Это была моя ошибка. Но иначе вы бы их потеряли.

– Первый допрос надо уметь и так снимать, без применения технических средств. Лучше немного поучиться у господ психологов, чем нарушить законную процедуру. У нас же политические. Убийцы, но с убеждениями. Нарушим хоть запятую – нас журналисты съедят. Так что пусть госпожа де Вилетт смотрит внимательно и сразу говорит, если что-то не так.

– Так что я у вас, как у Христа за пазухой, – резюмировал я.

– Конечно, – сказал Дауров без тени иронии. – Не скажу, что у нас как в лучших отелях Версай-нуво, но ничуть не хуже, чем в ПЦ: душ, кондиционер, внутренняя Сеть. Это на тот случай, если вам придется воспользоваться нашим гостеприимством.

– Не вопрос, – сказал я. – Буду благодарен за приют.

– Только камеры запираются, и гулять на крыше, – заметил Ройтман.

– Какие мелочи! – усмехнулся я. – Мне Роше гравиплан пришлет.

– Не поможет, – сказал Ройтман. – Там решетка над местом прогулки. Под током. И силовое поле на километр вверх.

– Ага! Запомню, – сказал я. – Но вы, право, переоцениваете мои запросы. Какие отели Версай-нуво! Я их видел только снаружи. Я был бедный студент. Потом, правда, были махдийские деньги. Но их казалось как-то неприлично на отели тратить. Мне же их на оружие давали.

Дауров осуждающе покачал головой.

Но я продолжал:

– А первый светский прием в моей жизни был тот, на котором я поругался с Даниным.

– Да, – сказал Дауров, – это многое говорит о человеке. Впервые попасть на светский прием и тут же поругаться с императором.

Последнюю фразу он говорил уже по дороге к двери.

Открыл сам, также как нам с Ройтманом. На этот раз на пороге стояла Камилла.

Легкий белый плащ, белый зонт-трость в руке, строгая прическа, внимательный взгляд больших серых глаз.

Я в который раз подумал, что мой адвокат еще и красивая женщина. К сожалению, всякий раз, когда я начинал думать в этом направлении, либо у нее, либо у меня был кто-то другой. Заключенный, государственный преступник я не мог предложить ей конкурентную альтернативу. Да и у меня были те еще любовницы. Сначала смерть. У нее меня Камилла благополучно отбила. Потом тюрьма, точнее психокоррекция. У этой меня пришлось с переменным успехом отбивать девять с половиной лет.

А потом почти сразу слава человека, спасшего Кратос во время войны. У славы она не стала меня отбивать, а я, сволочь, забыл про нее. И слава оказалась быстротечна, точнее дурная слава победила добрую и отправила меня в ссылку. Что я там мог предложить столичной звезде адвокатуры? Бросить практику и уехать в медвежий угол? И у меня уже разворачивался сетевой роман с дочерью Роше Вегой, которой, впрочем, мне тоже предложить было нечего, кроме интеллектуальных разговоров по кольцу.

Камилла кивнула мне как старому знакомому и поздоровалась с Ройтманом и Дауровым.

– Георгий Петрович, вы позволите переговорить с моим клиентом наедине? – спросила она.

– Конечно, конечно, – сказал Дауров и направился к той самой двери, за которой должен был стоять биопрограммер. – Идите сюда.

За дверью он и был. Совершенно с иголочки, с блестящим овальным излучателем с матовой поверхностью без единой царапины. Странный какой-то БП, я раньше таких не видел.

– Новейшая модель, специально для вас, мсье Вальдо, – прокомментировал Дауров.

Специально для меня, конечно, чушь, но, что новейшая видно. Интересно, что это мне сулит.

Я непринужденно опустился на кресло под биопрограммером, тоже с иголочки, обтянутое новой искусственной кожей. В комнате был еще круглый стул для следователя рядом с креслом и три обычных стула поодаль – все новое и блестящее. То ли ничего не украли, то ли слишком много выделили.

Камилла закрыла дверь и села напротив меня, слава богу, не на следовательский стул.

– Интересное место ты для себя выбрал, Анри, – заметила она.

Я поднял глаза к излучателю биопрограммера.

– Да он выключен, пока. Что ж, привычное для меня место, как дома. Интересное помещение нам предоставил Дауров для переговоров…

– Ну-у, это понятно, – протянула она. – Надо же парализовать волю клиента.

– Он что надеется парализовать мою волю?

– Анри, не будь так самоуверен. Не Дауров – так БП.

Я пожал плечами.

– БП. Правда, зря потратят электроэнергию. Я уже все выложил.

– Угу, – кивнула она, – ну, что ты натворил?

– Почти нечего.

И я ей рассказал о событиях последних восьми часов.

– Ну, никакого пособничества террористам здесь нет, конечно, – сказала она. – Ни один судья тебя не арестует.

– Тогда зачем все это словоблудие? Он что меня запугать хочет? Блоком «Е», да? После девяти лет в блоке «F» – это для меня так, каникулы.

– Анри, после хоть и ограниченной, но свободы, тоже не каникулы. Но он тебя максимум задержит на сутки. Для того, чтобы провести через суд решение об аресте нужен очень молодой и неопытный судья, которого Дауров задавит авторитетом, а ты своим выдающимся бэкграундом. Сейчас таких нет. Спасибо Хазаровскому. Он таких монстров посадил, что для них и Дауров никто и звать его никак. Их отставить может только Народное Собрание.

– Зачем тогда?

– Может быть две причины. Первая: он тебе не верит. И вторая: он тебя вербует. Возможно обе сразу.

– Вербует?

– Анри, ну, конечно. Он же понимает, что тебя в покое не оставят. Будут еще эмиссары. И потому ты им нужен.

– Ловля на живца?

– Видимо, да.

– Не хочу себя чувствовать червяком на крючке.

– Дело твоей совести.

– Камилла, ты меня хорошо помнишь одиннадцать лет назад?

– Да.

– Во мне многое убили?

– Я бы не стала так формулировать. Ты изменился. Был злой и веселый. Теперь веселость иногда вспыхивает, а злость ушла совсем.

– Лучше стало?

– По-другому. Знаешь, тогда можно было поверить, что ты убил триста человек. Теперь нет.

– Тысячу, Камилла, тысячу. Народное Собрание всех подсчитало. Только ведь это был не я, а тот человек, до психокоррекции. Просто я подумал, что если бы кто-то начал уговаривать на сотрудничество с СБК прежнего Анри Вальдо, он бы просто встал и ушел.

– Ты можешь встать и уйти, – сказала Камилла, – но ведь спецслужбы сами по себе не хороши и не плохи. В принципе полезный для общества институт. Кто сказал, что сотрудничество с ними нравственно неприемлемо при любых обстоятельствах? Вопрос в том, чем они реально занимаются.

При Анастасии Павловне они делали полезные вещи, но и много плохого, когда зарывались. При Страдине – СБК превратился в отвязную мафию, не озабоченную ничем, кроме собственных доходов. Конечно, с СБК Страдина иметь дело было нельзя. Но Данин основательно их перетряс. Леонид Аркадьевич перетряс еще раз. Знаешь, Анри, с СБК Даурова иметь дело можно. Если его обязанность ловить террористов – он будет ловить террористов, а не рейдировать чужой бизнес. Он честный человек. Насколько вообще спецслужбист может быть честным.

– Угу! Наврать про пособничество террористам – это в рамках их специфической честности.

– Ну, это скорее моральная оценка, чем юридическая, – заметила Камилла.

– И ты согласна с этой моральной оценкой?

– Ну-у…

– Ладно, не буду тебя провоцировать на ложь клиенту, – вздохнул я. – Согласна, конечно.

Меня вызывали по кольцу.

– Поговорили, мсье Вальдо? – спросил Дауров.

– Камилла, ты мне еще что-то посоветуешь? – спросил я.

– Пока нет.

– Да, Георгий Петрович, – ответил я. – Я готов. Заходите.

К компании Дауров плюс Ройтман прибавился еще один человек: парень лет двадцати пяти. Адъютант что ли?

Я почти не ошибся.

– Это мой помощник Алексей, – представил Дауров. – он мне проассистирует в работе с биопрограммером.

Камилла окинула новичка оценивающим взглядом.

– Какой у вас опыт работы, Алексей?

– Пять лет.

– А с этим прибором?

– Восемь месяцев.

На лице у Камиллы отразилось некоторое недовольство.

– Это максимальный опыт работы с этим прибором во всем СБК, госпожа де Вилетт, – успокоил Дауров. – Новая техника. Лучше Алексея никто не разбирается. Так что к мсье Вальдо у нас совершенно особое отношение.

– Ладно, – сказала Камилла.

– Так все законно, госпожа де Вилетт? – переспросил Дауров.

– Пока да.

– Мсье Вальдо, заверните, пожалуйста, рукав на левой руке, – сказал он.

– Почему на левой? – весело спросил я.

– Потому что на правой у вас плохие вены.

– Откуда вы знаете? – удивился я и начал расстегивать манжету (второй раз за сегодня!).

– Вы мне сами об этом сказали на приеме у Реми Роше полтора года назад.

– Господи! Я и об этом сказал! Да зачем вам биопрограммер, Георгий Петрович?

Дауров не торопясь, опустился на стул, рядом с Камиллой.

– В вашем рассказе есть пробелы, – сказал Дауров. – Их надо заполнить, мсье Вальдо. Надо все рассказать.

Он сделал ударение на слове «все».

– А если я сейчас их заполню, вы отмените процедуру? – я указал глазами на излучатель.

– Анри, я слушаю.

– Отмените?

– Нет. Я должен быть уверен, что их не осталось вообще. Это все слишком серьезно, чтобы мы могли себе позволить чего-то не знать.

– Понятно, – сказал я.

И завернул, наконец, рукав.

– Валяйте!

– Леша, восьмерочку выставите, пожалуйста, – приказал Дауров своему ассистенту.

Наверное, меня залило адреналином, потому что на этот раз возмутился Ройтман.

– Георгий Петрович, ну, зачем?

– Он это честно заработал, – сказал Дауров.

– Мой клиент еще не приговорен ни к какому наказанию… в связи с этим делом, – заметила Камилла.

– Что-то незаконно? – поинтересовался Дауров.

Камилла вздохнула.

– Государственное преступление, – заметил он. – Я могу на десятке допрашивать. Еще раз, все законно, госпожа де Вилетт?

– Формально, да. Но совершенно излишне.

– Не излишне, – возразил Дауров. – В самый раз. Поверьте моему опыту.

– Анри сказал, что вы зря потратите электроэнергию, – заметила Камилла.

– Посмотрим.

Ко мне подсел Алексей, надел перчатки, распаковал иглу, продезинфицировал мне локтевой сгиб.

Игла вошла в вену настолько снайперски точно, что я поверил в пятилетний опыт работы.

– Кофеин у вас есть? – спросила Камилла.

– Не понадобится, – сказал Дауров.

– На «восьмерочке» кофеин не понадобится? – удивилась Камилла.

– Именно. Но ради вашего спокойствия всегда, пожалуйста. Леша, выложи ампулу, чтобы госпожа де Вилетт не волновалась.

Алексей пожал плечами и выложил инъектор на столик возле моего кресла.

– Теперь все в порядке? – спросил Дауров.

– Теперь, да, – кивнула Камилла. – А то недавно к моему клиенту во время допроса скорую пришлось вызывать.

– У нас? – поинтересовался Дауров.

– Нет. У Нагорного.

– Тогда понятно. У Александра Анатольевича, к сожалению, энтузиазм зачастую превалирует над тщательностью.

– Вы несправедливы, Георгий Петрович, – сказала Камилла. – Не он вел допрос, его даже близко не было. Когда он рядом, я за своих клиентов спокойна процентов на двести. Он на пяти-шести допрашивает в присутствии врача. Это не безответственность, в которой вы его обвиняете, это даже не ответственность, это гиперответственность.

– Техника паршивая, – сказал Дауров. – Поэтому и врач нужен. Я понимаю трепетное отношение Александра Анатольевича к целостности госбюджета, но на некоторые вещи стоит потратиться. На врачей больше уйдет.

– Начинать? – спросил Алексей.

– Да. Мсье Вальдо, снимайте кольцо.

Я отдал кольцо «Леше».

– Жаль, – сказал Ройтман. – Я больше не вижу его гормональный фон. Было бы полезно…

– Не проблема, Евгений Львович, – успокоил Дауров. – Скиньте мне код, и вы все увидите через БП. Игла же вместо кольца работает. Мне самому интересно.

Ройтман с минуту колебался, потом, видимо, согласился. Я это понял по тому, что Дауров удовлетворенно кивнул. Значит, теперь и он будет отслеживать мои адреналиновые пики.

И меня начало клонить в сон, точнее я почувствовал себя, как после пары бокалов портвейна. Точнее водки. Голоса зазвучали, словно сквозь толщу воды, откуда-то издалека. При этом не было никаких признаков головокружения. Новая техника работала как-то иначе, чем привычный для меня биопрограммер, под которым голова начинала кружиться в первую очередь.

– Анри, вы не боритесь с собой, ложитесь, – зазвучал прямо у меня в голове голос Даурова. – Успокойтесь. Все будет хорошо.

Сопротивляться было невозможно, да и бессмысленно.

Я откинулся на спинку кресла, и она медленно-медленно поплыла вниз.

Я слушал удары своего сердца. С каждым ударом оно билось все медленнее. Холодели руки. Начиная с кончиков пальцев, потом кисть, предплечье, плечо. Я вспомнил о казни Сократа и похожем действии цикуты, но не испугался, а отстраненно подумал, что цикуты не пил. Я стал совершенно равнодушен к происходящему, оно перестало меня волновать. Я реагировал, как кольцо на сигнал: автоматически. В режиме: сигнал-ответ. Критичность – ноль!

Кажется, Дауров просил рассказать все по порядку, ничего не упустив.

И я очень старался ничего не упустить.

Он задавал какие-то наводящие вопросы.

И я был ему безумно благодарен за помощь, потому что мне было очень важно ничего не упустить.

Я вспоминал мелкие детали.

И тут же их выкладывал, боясь забыть.

– Молодец, Анри, молодец, – звучал в моей голове его голос.

И он просил меня вспомнить еще какую-нибудь деталь.

Иногда я отключался совсем и уже не мог вспомнить ни его вопросов, ни своих ответов.

Потом снова приходил в себя, и голова становилась почти светлой. Но желание отвечать максимально честно и подробно никуда не пропадало и в эти минуты.

Наконец, ощущение опьянения исчезло совсем, и я почувствовал, как учащается пульс и теплеют руки.

– Все, возвращайтесь, Анри, возвращайтесь, мы закончили, – сказал Дауров. – Не зря потратили электроэнергию. Ну, совсем не зря! Как вы себя чувствуете?

– Почти хорошо, – сказал я, садясь. – Даже голова не кружится.

– Вот! А вы говорите кофеин. Максимум чашечка кофе.

– Не откажусь, – сказал я.

– Вот и хорошо. За кофе и обсудим результаты нашей беседы.

– Я половину не помню, – признался я.

– Это нормально, – сказал Дауров. – Ничего, БП все записал.

– Георгий Петрович, можно нам с Анри еще обменяться парой слов наедине? – попросила Камилла.

– Нет, госпожа де Вилетт, – жестко сказал Дауров. – Вы уже поговорили.

Когда мы вышли в кабинет, кофе нас уже ждал. За окном было совсем темно, только сиял огнями деловой центр города.

Я понял, что не знаю, сколько времени: кольцо осталось у Леши. За два с лишним года относительной свободы, я отвык спрашивать «который час».

– Камилла, сколько сейчас времени? – тихо спросил я.

– Два часа десять минут, – сказала она.

– Леша, верните Анри кольцо, – вмешался Дауров.

Это был хороший признак, просто очень хороший.

Я надел кольцо и тут же сообразил, что, возможно, зря радуюсь, просто во время обсуждения «беседы» Дауров хочет наблюдать мои адреналиновые всплески.

– Анри, садитесь, – сказал он.

И сел рядом.

Глава 4

– В принципе, я доволен, – начал Дауров. – Неплохая исповедь. Я ожидал худшего.

– И никакого пособничества! – сказал Ройтман.

– Ну, пособничества, пожалуй, не получится, – нехотя согласился Дауров. – Но это не единственная подходящая нам статья.

– И укрывательства не получится, – заметила Камилла, – если вы это имеете в виду. Укрывательство бывает после преступления, а не до.

– Да, госпожа де Вилетт, – кивнул Дауров. – И укрывательство у нас никак не вытанцовывается.

– Тогда, с вашего позволения, Георгий Петрович, пока вы подбираете для меня статью, я займусь кофе, – сказал я.

– Пожалуйста, пожалуйста, мсье Вальдо, только не обожгитесь. Потому что есть статья, которая подходит к вашему случаю просто идеально.

И он выдержал паузу, видимо, наблюдая мой адреналиновый пик.

– Недонесение о готовящемся террористическом акте.

– Е-ноль, – сказал Ройтман.

– Статья легкая, – уточнила Камилла, – по ней даже арестовать нельзя.

– Господи! Как я низко пал! – улыбнулся я. – С F-пять до Е-ноль.

Дауров посмотрел на меня осуждающе.

– Это он так шутит, – угрюмо пояснил Ройтман.

– В общем случае арестовать нельзя, – продолжил Дауров. – А Анри Вальдо арестовать можно: рецидив.

Я вопросительно посмотрел на Камиллу.

– Теоретически, да, – кивнула она.

– И практически да, – сказал Дауров. – И для вас, Анри, это будет не Е-ноль, а Е-один, потому что в случае рецидива у нас никакого Открытого Центра быть не может. По закону. Только закрытый.

Я взглянул на Ройтмана.

– Правда, – вздохнул он.

– Георгий Петрович, недонесения тоже нет, – сказала Камилла. – Ни о каких террористических актах вообще речь не шла. Откуда он мог сделать вывод, что вообще что-то готовится?

– Анри Вальдо не знает, что такое «РАТ»? – поинтересовался Дауров.

– Георгий Петрович, если бы я знал, что в такой-то день в таком-то месте готовится то-то и то-то, я бы сказал, – вздохнул я. – но не было речи вообще. И я не был ни в чем уверен.

– Мне запись поднять, мсье Вальдо? – спросил Дауров. – Полчаса назад я у вас спрашивал: «Мсье Вальдо, вы были уверены, что имеете дело с террористической организацией?» «Да, – ответил мсье Вальдо, – как только я услышал об ампуле с ядом, я был уверен». «Мсье Вальдо, – спросил я, – вы считали, что у них серьезные намерения?» «Более чем», – ответил Анри Вальдо. «Вы считали, что они готовят теракт?» «И не один…» – ответил мсье Вальдо.

Я не помнил ничего подобного.

– Камилла, я это говорил? – спросил я.

Она кивнула.

– Да, Анри. Но это же только твое мнение! Реальных сведений нет.

– Мнения Анри Вальдо по этому поводу вполне достаточно, – сказал Дауров. – У него слишком высокий экспертный коэффициент по этому вопросу. И с этой записью мы пойдем к кому угодно – к любому судье. Хоть к Эриху Павловичу! И он даст нам санкцию на арест. Любой!

– Не факт… – сказала Камилла.

– Свои аргументы вы выскажете в суде, – остановил Дауров. – Конечно, процесс закроют, но тот факт, что за что-то судят Анри Вальдо, неизбежно просочится в Сеть. И по тому, что процесс закрытый, все поймут, в чем дело. Без конкретики, но поймут. А значит, если Леонид Аркадьевич решит смягчить вашу участь, Анри, этого не поймет Народное Собрание. Вы ведь хотите прощения, мсье Вальдо?

– Да.

– Отлично! Наконец-то ваш ответ совпал с тем, что вы говорили под БП!

– Я уже не надеюсь.

– Зря. Леонид Аркадьевич был очень хорошо настроен.

– Был. Ему же все равно упадет запись моего допроса.

– Конечно. Но если она упадет императору – это полбеды. Леонид Аркадьевич – человек великодушный, понимающий и, наконец, он тессианец. А вот если это упадет на портал Народного Собрания…

– Этого можно избежать? Вы ведь к этому клоните?

– Можно. У вас еще два варианта на выбор, мсье Вальдо. Во-первых, вы можете сейчас подписать признание вины и согласие на психокоррекцию и уехать с Евгением Львовичем на Е-один.

– Если Евгений Львович найдет, что корректировать, я ничего не имею против, – сказал я.

– Найду, – сказал Ройтман.

– Только вины я не признаю, – заметил я.

– Ну, вы меня просто поражаете! – пожал плечами Дауров. – Сорок минут назад я у вас спрашивал: «Мсье Вальдо, вы специально тянули время или это случайно так получилось?» «Да, тянул», – ответили вы. «Почему?» – спросил я. «Я хотел, чтобы он ушел», – ответили вы, – Дауров развел руками. – Ну, просто, как по учебнику: умысел плюс волевые усилия для реализации.

Эту часть беседы я даже смутно помнил. Было такое.

– Для согласия на психокоррекцию не нужно признания вины, – вмешалась Камилла.

– Все-таки от адвокатов есть определенный вред, – заметил Дауров. – Для согласия на психокоррекцию не нужно, а для досудебного соглашения – нужно. Вы можете подписать согласие и уехать к Евгению Львовичу, но суд все равно состоится. Для любого судьи тот факт, что подсудимый проходит курс психокоррекции, конечно, хороший аргумент в вашу пользу, но вы же, кажется, огласки не хотели?

– Какие еще варианты? – спросил я.

– Еще один, – сказал он. – Анри, вы искренне хотите спалить сеть?

– Давайте я вам как под БП буду отвечать. Совпадет, надеюсь. Вы же уже спрашивали, да?

– Да. Но этот вопрос требует ответа в здравом уме и твердой памяти.

– Я хочу, чтобы эти ребята остались живы, – сказал я. – И не убили никого.

– И мы того же хотим, – сказал Дауров. – Я предлагаю вам действовать вместе.

– Нет, – сказал я.

– Господи! Да, почему? – воскликнул Дауров. – Вы мне под БП гораздо больше нравитесь, ей-богу! Вы подписываете с нами соглашение о сотрудничестве – и все, никакого суда. Никаких санкций! Максимум съездите к Евгению Львовичу, на сколько он скажет, и если он сочтет нужным. И никакой огласки. А если не хотите ничего подписывать – ради бога! Я поверю вашему слову.

– Нет, – повторил я.

Дауров покачал головой.

– Все их будущие жертвы на вашей совести. И они сами тоже.

Я проигнорировал и обратился к Ройтману.

– Евгений Львович, что там надо подписать?

Мне упал документ, составленный от моего имени, где я соглашался на психокоррекцию в блоке «Е» и обязался пройти курс, который назначит мне психолог, но продолжительностью не более полугода.

Скинул на документ свою электронную подпись и отослал его обратно Евгению Львовичу.

– А суд пусть будет, – сказал я. – Это честнее, чем заключать с вами сепаратные сделки, чтобы скрыть истину.

– Да не пойдет он с этим в суд! – сказала Камилла, когда мы летели в миниплане над сияющим огнями ночным Кириополем.

– Конечно, не пойдет, – кивнул Ройтман, – состава нет.

– Господи! Да что же вы молчали оба! – воскликнул я.

– Анри, честно говоря, я молчала потому, что хотела, чтобы ты согласился, потому что мне не улыбается погибнуть в каком-нибудь теракте, организованным твоими бывшими друзьями. Если хочешь, можешь меня уволить.

– Я к тебе привык, – сказал я.

– А я молчал потому, что за некоторые вещи, которые не подпадают под уголовный кодекс, тем не менее, хочется выпороть, – сказал Ройтман.

– Так вы меня пороть на Е-один собираетесь?

– Порка – это старинный метод психокоррекции, – заметил Евгений Львович. – Хотя я не вполне уверен, что найду, что корректировать. Цель-то была благая – человека спасти. А сотрудничать или не сотрудничать с СБК – это личный выбор и дело совести каждого. Есть один момент. У тебя видимо, проблемы с различением «свой»-«чужой»: бойцы «РАТ» до сих пор более свои, чем остальные граждане. И спасать бойцов «РАТ» поэтому надо в первую очередь. Хотя странно. Мы это корректировали, не должно было сбиться.

– Просто смерть Филиппа была более вероятной, чем смерть неизвестных мне граждан в неизвестном мне теракте, который только предполагается, – пояснил я.

– А, ну, может быть, – сказал Ройтман. – Завтра ПЗ составим, будет видно. Если корректировать нечего – значит, не будем ничего корректировать. Ну, выспишься у нас. Куда ты в Чистое полетишь в три часа ночи! И еще неизвестно, как встретят. Тебе же в Кириополе нельзя оставаться, а у нас будешь на законном основании.

– Спасибо за гостеприимство, – хмыкнул я.

– Пожалуйста, – невозмутимо проговорил Ройтман. – Все-таки я был о Даурове более высокого мнения. Он ничего в тебе не понял. Ему хочется прочитать пару лекций по вальдологии.

– Не надо, – попросил я.

– Совершенно необходимо, – сказал Евгений Львович. – Он попадал в точку иногда. Руку тебе пожал, на весьма откровенный разговор без БП раскрутил. Между прочим, восемьдесят процентов допроса под БП было посвящено тому, чтобы ты рассказал, как тебя правильно завербовать.

– Это точно! – заметила Камилла.

– Он многое выяснил, но не смог применить, – продолжил Ройтман. – Как только он начал тебя, скажем так, вводить в заблуждение относительно твоей вины в недонесении о теракте, запугивать, а потом подкупать, я понял, как умру. Меня взорвут бойцы «РАТ» в каком-нибудь пассажирском лайнере или космопорте, потому что Анри Вальдо отказался сотрудничать с Дауровым.

– Их так учат, – сказала Камилла. – Они считают, что угроза и подкуп – самые действенные методы, и первым делом применяют против всех.

– Против мелких воришек в корпорации Хазаровского, может быть, это и были действенные методы, – заметил Ройтман. – Но применять это против бывшего вождя повстанческой армии – извините меня! Здесь мотивации совсем другие.

Впереди внизу показался ярко освещенный периметр Психологического Центра.

Мы снижались.

– Анри, – сказал Ройтман. – Так как мы официально, и Е-один – это не посткоррекционка, а нормальный рабочий блок, будет пара неприятных моментов. Давай так, смиренно. Договорились?

– Обыщут с заглядыванием в задний проход? – спросил я.

– От этого я тебя избавлю. Но обыщут.

– Евгений Львович, я последние одиннадцать лет занимаюсь в основном тем, что упражняюсь в смирении. Мне уже надо присваивать квалификационную категорию, как вам по вальдологии.

– Значит, договорились?

– Конечно.

У входа в ПЦв свете круглых фонарей цвели форзиции.

Я помню это место десять лет назад, когда меня привезли сюда после приговора суда. Тогда все было куда депрессивнее и строже. Форзиций точно не было. И фонари имели казенный вид. Точно не эти светящиеся шары, словно в коттеджном поселке.

Потом, после освобождения, я обязан был приезжать в Центр на обследование каждые три месяца. Но в Посткоррекционное отделение, на «посткоррекционку», как говорит Ройтман. Туда даже вход с другой стороны. Там конечно вполне либерально. И форзиции, и кипарисы, и можжевельники, и кольцо не отбирают, и даже почти не обыскивают – только гоняют через арку.

Я так приезжал раза три, потом Ройтман стал гонять меня раз в полгода или, когда считал, что у меня депрессия.