Текст книги "Город убийц (СИ)"

Автор книги: Наталья Точильникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава 15

Я поднял глаза на Ершинского, он в упор смотрел на меня.

– Ты выключил? – глухо спросил я.

– Он грузит, – сказал Адам, – его надо было остановить.

– Что значит «грузит»?

– Он тебя программирует.

– Слушай, Адам, я ни на грош не верю в то, что человек – это робот, которого можно запрограммировать!

– Слушай, Анри, да я изучал эту методику! Я знаю этот тон, этот тембр голоса, я сам писал подобные тексты. Я тоже так умею! Хочешь, объясню, что он сейчас делал? У тебя есть частично имплантированный участок мозга, подготовленный под этот текст. Скажем так, панель с набором кнопок, на которые он сейчас последовательно нажимал. Всем особо опасным преступникам делают такую штуку на случай срыва. И на Тессе делают. Чтобы человека можно было быстро взять под контроль, если он вдруг начнет вытворять неладное.

В общем-то, достаточно текста, хотя, когда произносит психолог, действует эффективнее, когда произносит психолог, который с тобой работал – вообще атомное оружие. Я сам видел, как парень, захвативший заложников, прослушав подобный текст, даже не вживую – в записи! – вышел с поднятыми руками. Твой Ройтман брал тебя под контроль. И весьма успешно. Судя по тому, как ты на меня смотришь, ты уже неадекватен. Словно тебя оторвали от наркотика.

– Адам, мы же договорились, что решаю я.

– Досмотришь до конца – ничего решать уже не будешь!

– Адам, я хочу досмотреть!

– Ладно, – вдруг согласился он. – Но я вызвал охрану.

Я пожал плечами.

– Да, пожалуйста.

В гостиную вошли двое парней с лазарными пистолетами в руках и встали по краям дивана.

– Адам, ты встал бы, – сказал один из них. – Опасно с ним рядом сидеть. Сам же сказал.

Ершинский встал и удалился под защиту лазарника.

Я развалился на диване, положил ногу на ногу, и раскинул руки по спинке.

– Ну, – сказал я. – Адам, запускай!

– Хорошо, – кивнул он.

И трансляция продолжилась.

– Ты не хочешь возвращаться к тому, что было. Тебе нужно прошлое. Но это укрощенное прошлое, пусть таким и останется. Мы долго с тобой работали, и, по крайней мере, одного добились точно: ты стал ответственнее. Я не буду угрожать тебе какими-то статьями и запугивать тебя, я знаю, что это бесполезно. Когда ты будешь принимать решение, ты не будешь это учитывать. Потому что это не то, чем тебя можно напугать. Я не буду обещать тебе какие-то льготы и привилегии, они для тебя ничего не значат. Но есть то, что значит. Ты сейчас вспомнил, как погибли твои люди на Лие. Я знаю, что ты вспомнил. Ты всегда помнил, и сейчас помнишь, как погибли люди на «Анастасии». И я знаю, что ты не захочешь продолжать эту кровавую эстафету: око за око, жизнь за жизнь. Это для тебя единственный аргумент. Ты больше не захочешь сравнивать счет.

Ройтман явно закончил, и я взглянул на Адама.

– Ну, что? Я бросаюсь на вас с ножом?

– У тебя ножа нет, – вздохнул он. – И Ройтман программировал не на это. Но свое дело сделал. Мне убрать этот имплантированный участок?

– Который?

– С кнопками.

– Я подумаю.

– Угу! Скажи уж сразу: нет.

– Евгений Львович меня просто хорошо знает. Подписываюсь под каждым словом. Я и вчера так думал. Ничего не изменилось.

– Ну, да, конечно, – вздохнул Адам. – Только вчера ты мне рассказывал про то, как хотел сравнять счет. Он твоими словами говорил. Не заметил?

– Он знает мои слова, – усмехнулся я. – Да, я хотел сравнять счет после Лии, но это не значит, что я и сейчас собираюсь действовать в том же духе.

– Так мы прекращаем коррекцию?

– Нет, с чего ты взял? Мы продолжаем. Я хочу вспомнить остальное.

– А как же твой огромный риск, о которым говорил Ройтман?

– Я люблю риск. Продолжаем!

Вечером, точнее часа через три, Адам явился снова и плюхнулся рядом со мной на диван без всякой охраны.

– Я тебе тут интересную подборочку нарыл, – сказал он. – Ты какие каналы любил смотреть?

– Ну, «Новый портал».

– Ага! Уже видели. Еще?

– «НВК».

– Отлично! «Новое время Кратоса». Любуйся.

Экран вспыхнул, и на нем возник Ройтман.

– Анри, если ты нас сейчас слушаешь, я должен сказать тебе: ты очень рискуешь, – сказал Евгений Львович.

– Тоже самое? – спросил я Адама.

– А то! – хмыкнул он. – «Утро Тессы» смотрел?

– Регулярно.

– Смотри.

Я уже знал, что будет.

Естественно на экране появился Евгений Львович и заговорил:

– Анри, если ты нас сейчас слушаешь, я должен сказать тебе: ты очень рискуешь…

– «Вестник Народного Собрания», – сказал я.

– О, конечно!

И на экране под знакомым алым фениксом империи с переплетенными буквами «Н» и «С» на груди и девизом «Кратос Анастасис» снова возник Ройтман:

– Анри, если ты нас сейчас слушаешь, я должен сказать тебе: ты очень рискуешь, – произнес он.

– Тексты хоть немного отличаются? – спросил я.

– Почти нет. Правда на НС есть дополнительный фрагмент про твою законотворческую деятельность, которую ты, конечно, не захочешь похерить.

– Понятно, – сказал я.

– Точно понятно? Они это еще крутят по всем местным каналам мелких планет, имеющих к Кратосу хоть какое-то отношение. А вот это посмотри, вообще шедевр!

На экране появилось белая беседка в стиле, похожем на английскую готику, но совсем уж невообразимо легком и витиеватом, даже по сравнению с архитектурой Версай-нуво. Сквозь каменное кружево кое-где проглядывали кусочки совершенно лазурного неба и чуть зеленоватого моря. А вокруг раскинулся великолепный цветущий сад с мраморными лестницами, балюстрадами, перголами и вьющимися розами и золотыми лианами с цветами, напоминающими лилии. Камера поползла вверх, и стала видна циклопических размеров романская арка, сияющая на солнце так, словно сделана из хорошо отполированного металла.

– Что-то знакомое, – задумчиво проговорил я.

– Ну, еще бы! У них на гербе эта арка.

– РЦС?

– Точно! Республиканский Центральный союз собственной персоной. Точнее собственным входным порталом. Проходишь через арочку и никакой тебе никотиновой зависимости. Все никак не доеду.

– Сад гостеприимства?

– Да, да! Именно так они его и величают. Сад для гостей. Чтобы ни одна инопланетная сука с неотредактированными мозгами не ступила на их прекрасную землю. Психокоррекция в автоматическом режиме, без участия психолога, без кондактина и все за один сеанс. Наши, кто туда свалил, очень просили их через садик не гонять. И их как борцов за свободу уважили, но поселили в некоем большом вольере с розочками, речкой и деревцами, но за высокой-высокой стеной с электронным контролем. Вроде твоего Соснового. Так что со свободой получился полный облом. А хочешь свободы – добро пожаловать через садик. Кое-кто соблазнился.

– Зато не выдадут.

– Нет, если ты гражданин РЦС. То есть, если пройти через садик.

Под аркой на экране возникла ангельской красоты изящная блондинка в белой одежде. По покрою ее наряд смахивал на что-то древнекитайское. Этакая невесомая шелковая распашонка с широким поясом и широкой тесьмой с витиеватым узором по бортам и узкими манжетами почти до локтя. И белые узкие брюки. Смотрелось при этом просто супер!

– Откуда они знают, что мне нравятся маленькие блондинки? – усмехнулся я.

– Не задавай глупых вопросов. Достаточно посмотреть на портрет жены покойного императора Данина, чтобы понять, какие девушки тебе нравятся.

– Меня зовут Валериси, и сегодня я смотрительница этого сада, – проговорила девушка дико красивым голосом.

– Ну, не совсем без психолога, – заметил Адам. – Дежурный психолог, конечно есть. А то вдруг что-то пойдет не так.

– Друзья мои, – сказала девушка. – Вы знаете, что мы всегда давали приют угнетенным, гонимым и борцам за свободу. Но сегодня мы предоставим слово человеку, личность и профессия которого может вас удивить, потому что все вы знаете, сколь жестоки и бесчеловечны методы психокоррекции на неразвитых планетах. Мы всегда были на стороне свободы, но и на стороне жизни. А его слова могут спасти тысячи, а, может быть, и миллионы жизней.

– Жаль, – сказал я. – Ройтман будет читать? Было бы здорово, если бы она сама прочитала…

– Ты смотри дальше.

– Я прочитаю вам послание психолога с Кратоса Евгения Ройтмана, где он обращается к бывшему вождю тессианских повстанцев Анри Вальдо: «Анри, если ты нас сейчас слушаешь, я должен сказать тебе: ты очень рискуешь…»

– Класс! – сказал я, когда она закончила. – Давай еще раз. Я хочу с закрытыми глазами послушать. Такой голос!

– Обойдешься, – сказал Адам.

– Интересно, как Хазаровскому удалось окрутить Республиканский Союз?

– Думаешь, это Хазаровский?

– С Ройтманом они бы и разговаривать не стали, он же не борец за свободу. Не говоря о Даурове.

Адам пожал плечами.

– Ну, теперь веришь, что это лингвистическое программирование?

– Да верю. Только Ройтман поторопился. Я и так не собираюсь ничего взрывоопасного учинять.

– Думаю, это не последний текст.

– Посмотрим. Адам, так мы продолжим? Я хочу вспомнить все про эту планету, а не только названия ее лун. Здесь же тоже была база РАТ? Да?

– Я думал, мы сначала уберем пианино.

– Пианино?

– Управляющий фрагмент.

– Адам, я к этому не готов. Я боюсь без него.

– Чего боишься?

– Себя.

– Ну, ладно. Отложим. Начнем с Дервиша.

– Я бывал здесь раньше?

– Да.

– Стертый участок?

– Нет, заблокированный. Достаточно восстановить связи с ближайшим участком мозга.

– Кондактин?

– Попробуем без него.

– Дофанор-С?

– Он самый. Ну, что ж, пойдем?

Дервиш был махдийской колонией, облюбованной наиболее отмороженными традиционалистами, если так можно сказать о традиционалистах. Связью традиционалисты пользовались, кольца носили, но Сеть признавали только махдийскую, именовали себя «Новыми салафитами» и считали, что живут, как во времена пророка. Шариат был для них единственным кодексом и исполнялся неукоснительно, вплоть до отрубания рук и ног. Психокоррекция не признавалась вовсе и считалась, искушением Иблиса, а психологи – то ли колдунами, то ли еретиками.

Но жили они гораздо южнее, вблизи экватора. Там были совершенно пустынные участки, но салафиты облюбовали для себя целый архипелаг огромных оазисов по берегам местной разветвленной реки с опасной и неприятной живностью, в частности плотоядными водорослями и крайне ядовитыми существами, напоминавшими земных медуз. Местные жители, однако, реку почитали как мать и кормилицу и назвали «Аминой».

На берега сей Амины лучше было не соваться. Хотя я совершенно четко вспомнил, что бывал там, причем не один раз.

Именно туда, в оазисы Амины и вел второй туннель хордового метро. А третий туннель вел на нашу базу. Это была запасная база, гораздо дальше от Тессы, чем база на Лие, но после гибели наших людей там стала основной.

Махдийцы знали о нас и терпели. У нас с ними был договор о том, что мы защитим их фанатиков, если на Дервиш будет вторжение, хоть с Кратоса, хоть с Анкапистана, хоть с РЦС.

Этот союз теперь казался мне донельзя странным. Тесса по своему развитию всегда располагалась у меня где-то между Кратосом и РЦС. И вступать в союз против Кратоса и РЦС с этими странными личностями, добровольно загнавшими себя на несколько тысячелетий назад, – было явной шизофренией. Ну, да, конечно: враг моего врага… Но что-то вроде союза с анакондой против тигра.

Первый туннель вел на наш космодром, откуда мы собственно сюда и приехали. У махдийцев был свой космодром в пустыне, в нескольких сотнях километров к югу от оазисов, но мы им никогда не пользовались. Хотя там я тоже бывал. Там приземлялись торговые корабли и было довольно бойкое место. Соседнее селение являлось полноценным городом, выросшем на торговом пути с Махди на РЦС и обратно. Город прозывался «Аль-сук Баобат». Но наши, конечно величали либо «Баобатом», либо «Аль-суком».

И там была вышка дальней связи, в этом самом Баобате. А на орбите крутилось несколько махдийских спутников.

Я выпросил у Адама звездный атлас, который он загрузил на экран вместо новостей. Теперь я хоть понимал, где я. Оказывается довольно близко от РЦС, на границе махдийских владений.

– Здесь бывают корабли из РЦС? – спросил я.

– Бывают, как же. И исследовательские, и торговые. Анри, ты никак под арочку собрался?

– А что? Неужто после Ройтмана и тебя они найдут, что еще корректировать.

– Они найдут. Они безумны.

– Это нам так кажется. Я смутно помню, что к нам прилетали их эмиссары.

– Конечно прилетали. Социологи. Исследователи любопытного феномена тессианского повстанческого движения. И спасители: Политический красный крест, Психологический красный крест, Экономический красный крест, Финансовый красный крест и, конечно, просто Красный крест. И все обещали помощь и укрытие в случае чего. Все еще смутно помнишь?

– Чтобы вспомнить окончательно, мне надо увидеть эти места.

– Надоело взаперти сидеть?

– Еще бы!

– С точки зрения психологии ты прав, конечно. Но не факт, что Эжен и Ги с этим согласятся. Ты узнаешь координаты базы. А она живая, там наши люди.

– Мне не доверяют. Понимаю. Но я знаю координаты базы. Я их вспомнил. Думаю, что у меня их и не стирали, просто я долго не пользовался этой информацией.

– База перенесена. Частично.

– Зачем? Вы же здесь под крылом у Махди. Вряд ли Кратос по своей инициативе начнет с ними войну.

– К Махдийцам тоже лучше спиной не поворачиваться.

– Ну, свозите меня на старое место. В общем-то, зачем мне новое? Свозите в этот торговый махдийский порт, я ведь там тоже был. На наш космодром. Он ведь тот же?

– Хорошо. Я спрошу у Эжена. Или у Ги.

Мы здесь уже месяца полтора. Ковер мелких желтых цветочков на склонах гор сменили высокие стебли трав, увенчанные красными и лиловыми пушистыми султанами и белые свечи, собранные из колокольчиков с длинными тычинками, похожими на ресницы девушек. Пахнет все это южным тессианским болотом, пряно и сладко, но головной боли больше не вызывает.

Эжен согласился устроить мне экскурсию, и мы спускаемся в долину к руслу небольшой речушки: я, Адам, Эжен и мой бывший полевой командир Рауль Ланс – очень молодой для моего бывшего командира, немного смуглый и темноволосый парень, похожий на древнего испанца. Я его смутно помню, тогда во время войны с Кратосом ему было совсем немного за двадцать. Сейчас чуть больше тридцати, но выглядит лет на двадцать пять, хотя уже не тот изящный юноша, что был тогда: раздался в плечах, стал полнее и обзавелся черными усами, но веселость и оптимизм не пропали. Черноглаз, улыбчив, нос с горбинкой. Волнистые волосы зачесаны назад и разбросаны по плечам по старой повстанческой моде.

И, понятно, до зубов вооружен: гамма-лазер на поясе и импульсный деструктор на ремне через плечо, как у охотника. Меня это слегка смешит, особенно учитывая размеры деструктора – можно на мамонта ходить. Впрочем, это не для меня. Здесь полно опасной фауны, так что не лишне.

На мне высокие кожаные сапоги почти до колен, как и на всех. Здесь без этого нельзя. Местная флора едва ли менее опасна, чем фауна, травки и цветочки имеют обыкновение оставлять на коже ожоги и впиваться в неосторожно оставленные незащищенными лодыжки и впрыскивать яд в кровь.

Эжен рассказывает об этом по пути, но я и сам уже многое вспомнил.

Река шумит, бурлит и перекатывается через замшелые валуны, зажигая радугу в облаках брызг. Не судоходна даже для плота, про себя отмечаю я. А то была конечно мысль удрать от моих бывших друзей этим путем, но явно не прокатит.

– Она, кажется, впадает в более спокойную реку? – спрашиваю я.

– Впадает, впадает, – усмехается Эжен. – Километров через пятнадцать. А потом дикие леса вплоть до южных степей. Не дойдешь один, даже не думай, не спасем.

– Не беспокойся, Эжен, у меня есть дела в вашей шайке, я не все вспомнил.

– Надеюсь. И не сходи с ума.

Я наклоняюсь к реке.

– Кажется, эту воду можно пить…

– Можно, только не дотрагивайся до водорослей.

Водоросли клонятся в потоках воды, как ковыль под ветром. Они ярко-салатового цвета и похожи на спутанные волосы какой-нибудь болотной ведьмы.

Я зачерпываю в ладонь воды. Она прозрачна и отражает желтеющее перед закатом небо. Пробую на вкус. Горчит, удовольствия никакого. Но пить можно, если забыть о вкусе. Мы ее пили, я помню.

– Мы ведь здесь готовили нашу атаку на флот Кратоса после Лии, Рауль?

Он кивает.

– Да, только это было севернее и восточнее.

– На старой базе?

– Да, – говорит Эжен.

– Я помню, что эти водоросли светятся в темноте, – говорю я. – Вся река будет сиять после заката.

– После заката здесь не совсем безопасно, – замечает Рауль.

– Да, ладно, – говорит Адам. – Мы местную живность здорово подразогнали.

Послышался всплеск, шипение, и ближайший ко мне валун начал странно менять форму, словно на нем рос еще один черно-желтый камень.

Я вскочил на ноги, когда это черно-желтое превратилось в толстый ствол и выросло на метр над водой.

Глава 16

Рауль среагировал мгновенно, лазерный луч из деструктора срезал толстую и шиповатую голову существа, похожую на голову дракона.

– Местная живность с тобой не согласна, Адам, – заметил я. – Насчет «разогнали».

– Анаконда аль-Нури, – констатировал Эжен. – Еще не передумал здесь ночами гулять?

– Да она маленькая, – сказал я. – Метра три всего. Я помню, мы их ели.

– Ага! – хмыкнул Эжен. – Только мясо горькое. Надо сутки вымачивать в лимонном соке или вине.

– Я хочу вспомнить этот вкус, – сказал я.

– Хорошо, – улыбнулся Рауль и полез в воду.

Он нагнулся к воде и выловил оттуда то, что осталось от анаконды, едва успев до того, как ее унесла река. Не без усилий вытянул зверюгу за хвост и взвалил на плечи, как некий толстенный воротник, желтый с черными продольными волнами.

– Ну, праздничный ужин для Анри обеспечен, – заметил Адам, когда Рауль вернулся на берег. – Может не будем заката ждать?

– Почему? – спросил я. – Все равно сутки вымачивать. Что-то я не помню, чтобы брал в свою армию трусов.

– Так я бухгалтер, – сказал Эжен, – а Адам – психолог. Какие мы вояки?

– Рауль останется, – сказал я. – А вы идите. Рауль, ты как?

– С удовольствием.

– Ладно, остаемся, – вздохнул Эжен.

– Ты бы поделился со мной импульсником, Рауль, – попросил я. – А то мало ли что, а эти канцелярские крысы стрелять не умеют.

Рауль улыбнулся, скинул деструктор и протянул прикладом ко мне.

Эжен смотрел на это с ужасом.

– Абсолютно ничего страшного, – прокомментировал Адам. – Анри подняли планку настолько до небес, что он вообще не может выстрелить в человека, разве что ты будешь его расстреливать в упор. Ну, или на войне. И мы с этим пока ничего не делали.

Я взял рукоять импульсника, еще теплую после выстрела и согретую рукой Рауля. Я не держал в руках оружия двенадцать лет. У меня не было на него права даже, когда я командовал флотом Кратоса.

– Спасибо, Рауль, – сказал я.

И повесил его себе на плечо.

Закат был воистину роскошен. Оранжевое небо и солнце, как апельсин. Красные и лиловые облака, вытянутые параллельно земле, как ленты из тончайшего шелка.

Короткая вечерняя феерия и сразу тьма. И река во тьме вспыхнула бирюзой и сапфиром. И лианы на гигантских деревьях повисли мириадами лазурных бусин на тонких нитях ветвей.

– Ну, доволен? – спросил Эжен.

– Конечно, – улыбнулся я.

Возле дома импульсник у меня отобрали Ги и Симон. Но это меня не особенно расстроило. Да, я все равно не смогу выстрелить в человека, тем более в солдата нашего ополчения.

Пир был на следующий день, точнее через сутки. Был не менее яркий закат (почему он мне вначале казался зловещим?). Пряно и остро пахло горными травами.

Эжен водрузил на стол бутылку белого тессианского вина «Кот-де-Шенье», обязанного названием, очевидно, городку Шенье, под Версай-нуво, а не поэту времен Великой Французской революции.

Суточное вымачивание в вине мясо анаконды, однако, не спасло – все равно горчило. Вкус был знакомым, я его вспомнил, но осилил не больше пары кусков.

– В этом есть кулинарная символика, – сказал я. – Горечь изгнания.

Эжен усмехнулся.

– У нас есть махдийский барашек. Запекли на всякий случай.

– Прямо с Махди?

– Местный, из Баобата. Но не отличишь. Правда, вино белое.

Ну, да, конечно. Белое вино полагается к рыбе, ну, или к змее, к барашку нужно красное.

– Да, ладно, – сказал я. – Какая разница!

Минут через десять Эжен притащил барашка. Маленького на блюде, запеченного целиком. А Рауль – бутылку красного. Думаю, что такого кощунства, как белое вино к мясу, не смог стерпеть именно Эжен.

– «Кот-де-Блуа», – прочитал я. – Тессианское Блуа, Эжен?

– Тессианское, – кивнул он. – Не земное же.

Белое тоже благополучно ушло, несмотря на барашка.

Что такое две бутылки на четырех мужиков? Но я изрядно захмелел, по крайней мере, до степени непреодолимого желания чесать языком.

– Что же мне с вами делать, Эжен, Адам, Рауль? – не очень твердо спросил я. – Что же мне с вами делать?

– По-прежнему считаешь, что мы не правы? – спросил Эжен.

Я вздохнул.

– Имперцы, конечно, иногда вели себя, как полные отморозки, но и мы были не лучше. Я не хочу начинать сначала.

– Ты еще не все вспомнил, – сказал Рауль. – Мы подождем.

– Да, конечно. Может быть, что-то изменится. Вы меня свозите на старую базу?

– Адам сказал, что у тебя управляющий фрагмент в нейронной сети, – заметил Эжен. – Если позволишь его убрать, свозим.

– Да я и сам хочу его убрать. Не сразу решился. Не думаю, что что-то радикально изменится, но, если я приму решение, я хочу быть уверен, что это мое решение, а не следствие нейролингвистического кода от Ройтмана.

– Супер! – сказал Адам и поднял большой палец вверх.

А я почувствовал, что падаю в пропасть. Это было уже явное преступление, добровольное, с умыслом. Проштудировать право и сдать по нему экзамен я не успел, выйти в Сеть и посмотреть конкретную статью не мог по причине отсутствия кольца, но и так все понятно: блок «Е», наверное. Е-1 или Е-2, но тоже не сахар. За то, что увел катер из-под выстрелов, я бы еще мог оправдываться перед Хазаровским: ну, не было другого выхода, не хотели мои люди сдаваться, нас бы просто пристрелили.

Я бы мог еще оправдываться за то, что согласился на обратную коррекцию и восстановление памяти: ну, слаб человек, кто бы не проявил любопытства к истории своей жизни? Но здесь пролегала черта, красная и жирная. И я выдохнул и шагнул через нее.

Прежде чем «убирать пианино» Адам выждал двое местных суток, чтобы алкоголь выветрился. Потом загнал меня под БП. Для начала без фармацевтики.

И вывел на экран хитросплетения нервов, когда я очнулся.

– Ну, где «пианино»? – спросил я. – Показывай.

– Которое из пяти? – хмыкнул Адам.

– Пяти?

– Я нашел пять кнопок. Возможно, есть еще.

– Ройтман ко мне по-особому или это госстандарт?

– Госстандарт для Е-5.

– F-5.

– Да, какое у тебя F-5! Это они тебя так воспитывали!

– Давай начнем с активированной.

И на экране появился особенно тугой пучок нервов с явным центром. Действительно, похоже на кнопку.

– Она самоподдерживающаяся, – заметил Адам.

– Это как?

– Очень просто. Текст запускает достраивание нейронной сети. То есть, на пальцах. Ройтман рассказал тебе, какой ты ответственный и как не хочешь снова развязывать войну. И ты начал размышлять на тему: «Он кругом прав, то есть совсем абсолютно прав, я ответственный и не хочу никакой войны». И достроил здоровый кусок. Но это ты, он не имплантированный. Имплантирована только кнопка. Поэтому вопрос: мы только клавишу пианино убираем или твое свободное творчество тоже?

– Только клавишу.

– Ну, хоть так.

– Остальные кнопки, что делают?

– Остальные довольно стандартные и попроще. Одна блокирует мелкую моторику: то есть при ее активации ты не сможешь ни в кого выстрелить, просто потому что тебя пальцы не слушаются. Одна усыпляет. Одна просто вводит в ступор: садишься на пол и ждешь, когда тебе заломят руки.

– Эти все сносим!

– Договорились.

– А пятая?

– Еще одна сложная с самодостраиванием. Неприятие убийства. Есть текст, где говорится, что ты сыт убийствами по горло и ни в коем случае не хочешь повторять то, что случилось двенадцать лет назад.

– Действительно не хочу.

– Активировать что ли?

– Не-а. Убрать.

– Слава богу!

– Слушай, Адам, а это какая статья?

– А?

– То, что мы сейчас собираемся делать, какой это блок?

– Экое праздное любопытство!

– Я бы сам посмотрел, да кольца нет.

– Е-два. По тессианским законам. По уложению Кратоса, по-моему, Е-3. Ну, если не привело к тяжелым последствиям. То есть, если ты, Анри, после этого никого не убьешь, не захватишь в заложники, не взорвешь и не начнешь войну с Кратосом.

– А если привело?

– Тогда по совокупности. Ты пойдешь как исполнитель, а я как сообщник.

– И на сколько потянет?

– Если без последствий где-то год, максимум два, учитывая твою экстраординарную общественную опасность. Тебе просто все имплантируют обратно, как было. А меня лишат лицензии навечно. И все жестко и под кондактином, хорошо известная тебе глубокая коррекция. Но это, если конечно ты по-прежнему жаждешь принести повинную голову и броситься в ножки Хазаровскому.

– Ему не надо бросаться в ножки, он прогрессивный. Можно исповедоваться, сидя рядом на диванчике.

– Думаю, результат не зависит от дислокации.

– Адам, а убить так человека можно?

– Управляющим текстом?

– Угу.

– Можно запрограммировать на самоубийство. Но это незаконно. Ни в одном центре не делают. Метод пиратов и спецслужб. Не думаю, что тебе такое имплантировали.

– Будем надеяться.

– Ну? Пару шприцов кондактина во славу свободы?

– Клавиши под кондактином надо сносить?

– А ты думал?

– Да, ладно, у тебя же кондактин-лайт. Шикарный препарат тессианского производства. «Кот-де-Версай». Под Версай-нуво ведь Психологический Центр? Ты там работал?

– Угу!

– Прямо сейчас?

– Если не против.

Я кивнул и начал расстегивать манжету рубашки.

Утром зашел Эжен. Я принимал его прямо в постели, сидя облокотившись на подушки.

– Извини, что я в таком виде, – сказал я. – От зелья Ершинского очень под лопаткой болит, пошевелиться не могу.

– Да, ладно, – улыбнулся Эжен. – Какие церемонии! Свои люди.

Хозяин зелья присутствовал здесь же.

– Адам, как он? – спросил Эжен. – Много сделали?

– Убрали простые выключатели: на сон, на ступор, на моторику. Сложные еще впереди. Анри и так герой.

– Как насчет базы? – спросил я.

– Ги категорически против, – вздохнул Эжен.

– Дюваль боится, что я украду у него армию?

– Говорит, что рано, – пояснил Эжен, садясь рядом в кресло. – Что ты не адекватен.

– Это ведь его идея меня выкрасть?

– Да, его.

– И теперь бережет армию? На что он рассчитывал?

– На то, что ты станешь прежним, – вздохнул Эжен.

Я пожал плечами и поморщился от боли.

– Стараюсь. Но вряд ли это возможно. А куда можно? Скажем, в Баобат?

– Нет.

– Боится, что я смоюсь?

– Конечно.

– А, в чем проблема? Он все равно не сможет использовать меня так, как ему хочется. Он этого еще не понял? Где новейшая база я все равно не знаю. Есть ведь новейшая?

Эжен молчал.

– Ну хорошо, – проговорил я. – Бог с ней. Кратос все равно не будет ввязываться в войну с Махди. Отпустили бы вы меня, добрые люди!

Эжен отвел глаза.

– Куда все-таки можно? – спросил я. – В оазисы салафитов?

– Хочешь посмотреть, как руки рубят?

– А чем не развлечение?

– Ладно, спрошу.

Что-то я сомневался, что мне понравится смотреть, как рубят руки. Зеркальные нейроны Адам не трогал, да я бы ему и не дал.

Через два дня Адам объявил, что убрал все «кнопки». А еще спустя неделю, когда у меня, наконец, перестало нещадно ныть место укола, мне устроили экскурсию в оазисы. Сопровождающих было четверо, считая Адама: широкоплечий невысокий Симон, веселый Рауль и еще один мой бывший полевой командир – светловолосый и стройный Бернард Тибо, чем-то похожий на погибшего Мартина, но не умеющий ни играть на гитаре, ни петь. И все вооружены до зубов. Почет, почти, как у Ройтмана.

Падение по хорде до оазисов заняло часа два, из чего я сделал вывод, что до туда две-три тысячи километров. В павильоне метро нас ждал новенький гравиплан цвета охры, мы загрузились туда, и дверь отъехала в сторону.

И мы вылетели под ослепительное солнце пустыни.

Оазисы мы увидели с воздуха, и это было необыкновенно. Амина здесь разлилась дюжиной бирюзовых озер в обрамлении пальм в долине между почти белыми песчаными дюнами. И вдоль них раскинулся город. Мне казалось, что двенадцать лет назад он был гораздо меньше: поселок. Теперь по берегам озер разбросаны белоснежные каменные дома, сады и мечети и виден рынок с белыми крышами павильонов. Я помнил: чего там только нет.

Мы приземлились у въезда в город, и наш гравиплан был далеко не единственным. Местное население при всей любви к традиции некоторые достижения цивилизации отнюдь не презирало. У оконечности озера я заметил вышку дальней связи.

Мы спрыгнули на бетон стоянки. Солнце палило нещадно, и мы повязали на головы, как банданы, белые платки, думаю когда-то купленные на этом же рынке.

– Пальмы с Земли? – спросил я Адама.

– Да, финики в основном. На рынке их до хрена.

– Сходим?

– Ну, давай!

Ох, как же давно я не был на базаре! Мы шли по дороге между пальм, цветущих агав с гроздьями белых колокольчиков, розовых и красных олеандров и какой-то пышно цветущей розовым и сиреневым местной растительности с даже вполне сносным запахом.

Мы нырнули в спасительную прохладу рынка. Здесь имелся небольшой фонтан и явно работали кондиционеры.

– У них здесь электростанция? – спросил я.

– Конечно, – кивнул Рауль. – В пустыне, солнечная.

Рынок, базар, торговая площадь всегда были для меня воплощением и свидетельством жизни, а не грязи и обмана. Я даже умел торговаться не хуже Эжена, хотя делал это из спортивного интереса, а не ради выгоды.

Одетый в белый балахон и чалму торговец финиками задрал цену до небес, и я с удовольствием минут за пятнадцать спустил ее на землю. Адам был доволен и расплатился. Кроме фиников мы накупили апельсинов, баранины и местного кофе в зернах. Носильщиком, как и кошельком пришлось работать Адаму как наименее функциональному в качестве охранника.

Наконец, мы остановились у прилавка с россыпями колец связи, по любой цене и на любой вкус. Купить я их не мог по причине отсутствия кольца и денег.

Просить Адама было бессмысленно. Украсть что ли?

Последняя мысль показалась мне настолько отвратительной, что я побыстрее затолкал ее куда-то на периферию сознания по причине ее полной неприемлемости. Причем мое отвращение было никак не связано с перспективой отрубания рук, мысль была отвратительна сама по себе, независимо от последствий. Интересно, это до коррекции тоже было так? Или имплантированная реакция? Адам ведь не все еще убрал. Да и с чего ему это убирать?

Да! Самый опасный человек на Кратосе, который не может позволить себе украсть грошовое кольцо с арабского прилавка!

Я почувствовал на себе чей-то взгляд, поднял глаза от такой соблазнительной россыпи колец связи и увидел, что справа от меня и чуть поодаль стоит человек, явно не с Дервиша, да и не с Махди. Высок, строен, черные волосы собраны в хвост, довольно пышный и выбивающийся из-под банданы, такой же белой, как у нас, но расшитой золотом по краю.