Текст книги "Стилист (СИ)"
Автор книги: Наталья Лось
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Стилист тихонько напевал себе под нос, а на бумаге уже танцевала девочка в кружевном платье, весёлая и упитанная Марусечка, а её отражение в воде маленького круглого озера выглядело изящным и прекрасным. Круглые голубые глазки-пуговки испуганно и наивно смотрели на окружающий мир.
Маруся прислушалась к тому, что бормочет Юрик:
– Она по проволоке ходи-и-ла,
махала белою ногой,
и страсть Морозова схват-и-ила
своей мозолистой рукой…
– Что ты там такое поёшь? – пробегая мимо с остывшим чайником, поинтересовалась тётя Женя.
– Юрик, я ведь серьёзно, – прошептала обиженным шёпотом Маруся.
– Вот то-то и оно! Серьёзнее не бывает, правдивее тоже! – рассмеялся он и пририсовал Марусечке два ангельских крылышка.
Она протянула к рисунку руку.
– Можно, я возьму?
– Разумеется, – улыбнулся он.
Впервые бухгалтерша увидела своё изображение, где все детали ей нравились, включая круглые щеки и «толстые лытки».
26. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих
Из головы Регины Ивановны не выходила мысль о толстухе, которая требовала жизненных советов. Всё, что она рассказывала, наводило на грустные воспоминания, а совпадения намекали, что парень с пробитой головой мог оказаться ее сыном.
На такие выводы Регину наталкивало имя и тату на шее, за которое она когда-то устроила сыну грандиозный скандал на 12 баллов – со швырянием тарелок в стену и рыком раненого зверя. Соседи вызвали «скорую» и милицию. Стыдно вспомнить. В то время она работала в исполкоме.
В воспитании сына что-то резко пошло не так.
Своего Юрика в плохой компании мать никогда не видела. Он читал книги, закрывшись в своей комнате, рисовал, иногда ходил на каток с соседскими ребятами, она знала их родителей. А в школу ходил с неохотой. Там его травили. Одиннадцать мальчишек тузили Юрика на переменах, и об этом она узнала случайно. Классная была в курсе, но ни разу не вмешалась.
Регина Ивановна сходила на консультацию к школьному психологу и получила совет: стать для классного руководителя Юры лучшим другом. Дружба предполагала различные отчисления из семейного бюджета в виде подарков на абсолютно все календарные праздники.
Купив на базаре отрывной календарь под названием «Семейный», психологиня обнаружила, что 20 сентября – праздник таможенника, за ним тут же следовал День работников леса и далее всяческие Дни микробиологов, автомобилистов, железнодорожников и даже мельников.
Регина Ивановна запаковала в полиэтиленовый пакет «Виталюр» китайское махровое полотенце и понесла в школу. Она не могла себе представить, как будет поздравлять учительницу с таким специфическим праздником и что будет при этом говорить и желать. Напрасно волновалась. Подарок был милостиво принят. Почти неделю сын приходил из школы без синяков и царапин.
Эффект перемирия длился всего шесть дней. Если праздник «задерживался», сын опять приходил с синяками и ссадинами.
– Если бьют – значит, не любят вашего сына. Переводите его в другую школу. Я не нянька ему! – закрыла вопрос учительница.
«Видно, блузок и духов уже у неё достаточно или у нас кардинально противоположные вкусы», – сокрушалась родительница.
Но причина таилась в заявлении, которое Регина написала после нападения на Юрика. Ей хотелось наказать насильников, а наказала себя и его. В суде работала мать одного из одноклассников, которая «выпустила в народ» судебную тайну, да еще попугала администрацию школы, что Юрик Латун перепортит всех мальчиков в школе своей ориентацией.
Когда Регина Ивановна пыталась поговорить с сыном, Юра молча исподлобья смотрел на мать. В этом взгляде было больше ненависти, чем растерянности.
Тогда появилась мысль перевести сына в поселковую школу, к сестре, где он смог бы получить аттестат со сносной характеристикой, чтобы поступить в институт.
Там он влетел снова в какую-то историю. Мать вызвали в суд, как свидетельницу, а она представила, что придется ворошить свою неудавшуюся жизнь, испытывать унижение, стыд за сына. Не пошла. Сына с ярлыком она не хотела. С сестрой тоже разошлись, потому что оказались по разные стороны баррикад.
27. Пятая стихия
Местная продукция не годилась для международной битвы талантов. Стилисту требовались пластичные тяжёлые материалы. Они не находились ни на оптовых базах, ни на прилавках отечественных магазинов. Oн названивал частным фирмам, надеясь добыть что-то там. Развалившаяся студия бальных танцев предлагала неиспользованные запасы ткани, уверяя, что этот «эксклюзив» – то самое, что ищет Стилист.
В бывшем танцзале, где уже снимали паркет, рядком лежали мутные пластиковые мешки с тощими рулонами трикотажа фосфоресцирующих цветов: зелёного, красного, голубого и белого.
– Что же вы хотели из этого шить? – ахнул Стилист.
– «Из этого» всю латину в городе отшивали. Чем ярче – тем лучше. Бразильский карнавал! – громко захохотал усатый кладовщик. – Моя жена как раз и шила. Вам не нужна классная портниха? Ну да ладно, она сейчас на «Керамине» плитку продаёт. Я даже рад – в доме стало чище.
Видно было, что кладовщик что-то принял для настроения:
– А бери за так. Всё равно уже списано. Бутылочку коньячка принесёшь – и сговоримся.
Евгения Ивановна долго не могла произнести ни слова, увидев на диване яркие хвосты рулонов, сбрызнутых блёстками люрекса, перед которыми Юра не смог устоять.
– Осталось придумать – для чего это нужно, – нахмурилась она, подозревая, что травма племянника серьёзно попортила его цветовое восприятие.
– Вы ж говорили о креативности. Вот! Её начало лежит перед вами, – широко улыбался Стилист. – Я вначале тоже испугался такого откровенного кича, а потом подумал: до чего ж хорошо такие чистые цвета влияют на настроение! Париж рухнет к нашим ногам!
Евгения Ивановна осторожно опустилась на стул напротив дивана с разложенным «бразильским карнавалом» и попросила Марусю:
– Накапай мне пустырничка.
– Я ничего красного в своей одежде не терплю! – осторожно заметила Маруся. – Красное только проститутки носят!
– Императоры носили красные одежды! Красный – наивысшая степень качества личности, – возразил Юрик. – Красная – красивая. Красна-девица, лето красное, Красная площадь… Говорят: девушка-огонь, это значит, – горячая, сжигающая страстью, любовью, внезапная, трепещущая, след на всю жизнь, согревающая, тёплая, любимая, излучающая свет.
Он проговорил всё на одном дыхании, и Маруся инстинктивно задержала своё:
– Ладно, пусть платье будет красным, – сдалась она, шумно вздохнув.
– Вот и ладненько, как-то договорились. Теперь давай поговорим о других цветах.
– Голубой – это вода, – уверенно произнесла Маруся.
Юрик забарабанил пальцами по спинке стула:
– Прохладная, струящаяся, очищающая, излечивающая, утоляющая жажду, рождающая, проникающая, падающая с небес, испаряющаяся, тайна, бездна, стихия…
– Необходимая, как любовь, – продолжила Маруся.
– Зелёный – земля, – включилась в игру Евгения Ивановна, – цветущая, плодородная.
– Мать-земля: материнство, рождение, ребёнок! – скороговоркой выпалила Маруся и добавила: – Любовь!
– Маруся, у тебя пунктик! – заметил Стилист.
Евгения Ивановна загадочно улыбнулась:
– Белый – воздух. Туман и радость.
– Обволакивает, проникает, возносится, сотворяет чудо! – продолжил Стилист.
Маруся кивнула головой:
– Без воздуха нет жизни.
Она сделала небольшую паузу и закончила свою мысль:
– Он, как любовь.
Евгения Ивановна тихонько отпивала из чашки свой любимый имбирный чай и кивала головой, поддерживая Машу.
– Маруся, ты уходишь в абстрактные определения. Я могу увидеть цвет и форму и работать над образом, а ты не расширяешь характеристики, а объединяешь в одно и запутываешь меня. И огонь, и воздух, и земля, и вода – всё у тебя любовь, – недоумевал Стилист.
– Да, она спасёт мир. Это очень сильно. И не я это придумала, – не сдавалась Маруся.
– Ты меня грузишь. У меня тема – четыре стихии.
– Четыре стихии объединяет любовь! – упрямо стояла на своём Маруся.
– Юрик, тебе надо посмотреть «Пятый элемент», и все споры закончатся, – вмешалась Евгения Ивановна.
– Буду делать, как задумал! Вы меня истощаете своей любовью!
Маруся встала из-за стола и устало побрела к себе наверх. Она вдруг остро почувствовала свою бесполезность: Стилист прекрасно может обходиться без неё. Чего она выжидает? Гей он. И хоть до сих пор не вспоминал об этом – скоро вспомнит.
Через минуту к ней поднялась Евгения Ивановна и села на краешек кровати:
– Мне показалось, что ты сложила оружие.
– Я вдруг почувствовала, что я ничего не изменю в его жизни, – устало ответила Маруся.
– Да разве ж ты что-то пробовала делать? Где кокетство, лукавство, напористость, в конце концов, женский инстинкт!
Юрик не помнил «Пятый элемент» и смотрел его «свежим глазом». Он заставлял сюжет возвращаться назад. Останавливал кино и топтался на трёх-четырёх кадрах, разглядывая детали, вздыхая и охая, чертил на кусках нарезанных обоев, потому что бумага давно закончилась. К обеду он не появился, а когда тётка осторожно постучала в дверь его комнаты – не услышал её. Евгения Ивановна приотворила дверь и увидела, как он спит прямо за столом, уморенный своей ночной работой. Всюду валялись скомканная бумага и сломанные мелки, которыми он любил работать над эскизами.
Вечером он хмуро сидел за столом, крошил пальцами хлеб и не дотронулся до ужина, хотя ему приготовили любимую запеканку из цуккини. Видно было, что Юрик очень расстроен. Разговорить его не удавалось, а когда Маруся спросила, не заболел ли он, Стилист с надрывом ответил:
– Да, заболел. И моя болезнь называется «бездарность». Я увидел не только гениальный сюжет, но и оформление его, которое показало мою творческую ничтожность. Я лезу не в своё дело. Ну что ты сделала такие бешеные глаза? – набросился он на бухгалтершу.
– Разве можно так говорить о себе! Слово имеет великую силу! Мы сегодня то, что говорили о себе вчера, – уверенно цитировала психолога Маруся.
– Я не верю в эти глупости. Слышал это уже: думай о себе, что ты талантливый, самый лучший и…
Юрик вдруг замолчал. Он будто вспомнил, что-то, умчался не закончив фразу. Через минуту вернулся с общей тетрадкой и, потрясая ею, объявил:
– Я вёл дневник. Вот в этой тетрадке записаны мудрые советы вроде того, что ты мне сейчас сказала.
Стилист швырнул тетрадь на стол и пошёл заваривать себе кофе.
Маруся осторожно приоткрыла обложку дневника и, кроме записей бисерными буквами, увидела рисунки, сделанные простой шариковой ручкой. Чем писал – тем и рисовал. Эти своеобразные иллюстрации складывались из множества мелких деталей, которые собирались в необычные формы, а те, в свою очередь, создавали фигуры побольше.
Нелепая птица с зубами стояла на одной ноге, её перья состояли из крылатых существ. Они держали диковинные предметы, которые безжалостно вонзали в тело птицы. Головы жестоких паразитов украшали фантастические уборы, состоящие из чистой механики – шестерёнки, шланги, гвозди и что-то ещё, чему Маруся не могла найти названия. Картинку с птицей хотелось рассматривать, в ней таилась какая-то загадка. Она заглянула на следующую страницу…
Конечно, бухгалтерша была совсем некомпетентным человеком в мире изобразительного искусства, но то, что она видела, – потрясло бы даже самого искушённого критика.
– Юрик, можно, я картинки посмотрю? Или твой дневник секретный? – осторожно спросила она.
– Там ничего тайного нет. Это конспекты лекций одной очень занудливой тётки. То есть она думала, что это конспекты. А я складывал её лозунги в рисунки.
Маруся схватила тетрадку и пошла к себе наверх.
28. Праздник
С каждым днем общаться становилось все сложнее. За завтраком все молчали, боясь, что любое сказанное слово запустит взрывной механизм. Юрик больше обычного задерживался на прогулках с Беконом. Маруся завершала отчеты уходящего года и не хотела тратить свободное время на наскучившие ей разговоры о моде. Она хитро выскальзывала из-за стола после вечернего чая и закрывалась у себя в комнате, прикрываясь подбиванием балансов. Только тетя Женя не сбавляла обороты и пробовала снова организовать творческие вечеринки на тему будущего конкурса. Даже подготовка к новогодним утренникам – она по ночам кроила карнавальные костюмы – не очень отвлекала ее. По утрам Маруся вздрагивала от ее бодрого приветствия:
– Ну что вы скисли? Давайте искать концепцию!
«Да чтоб она сдохла, эта концепция, – сердилась Маруся. – Через два дня народ будет встречать Новый год».
А в этом доме о празднике не говорили. Однажды она не выдержала и среди лозунгов, призывающих искать идеи для конкурса, вставила крамольный вопрос:
– А вы ставите зимой елку?
– Возни много, – махнула рукой тётка. – Наряжу какой-нибудь куст во дворе елочными игрушками – и мне достаточно для зимних радостей. Да и места здесь для елки маловато.
В детстве Маруся Новый год не любила и ждала его со страхом. Никаких подарков, как показывают в зарубежных кино, под еловыми лапами никто не оставлял. Мать называла этот праздник «валянием елки», потому что каждый раз апогей батькиного веселья заканчивался тем, что символ зимнего праздника падал ниц перед возмутителем спокойствия. Опасное представление, напоминающее подметание пола большим веником, украшенным новогодними шарами, повторялось в неизменном виде каждый год. Все знали какое действие будет под занавес: «Вы, суки, недостойны такого праздника и красивой елки». После этих слов несчастное дерево вырывалось из ведра с песком, и не могло попасть ни в дверь, чтобы удивить соседей по площадке, ни в окно, чтобы рухнуть на стоянку машин или на головы прохожих. Отец всегда ранился осколками стеклянных игрушек. Маруся замывала кровищу на полу. Мать перевязывала раны, радуясь, что есть доказательства буянства, а он засыпал пьяным сном.
У бабушки елка украшалась особенно, не стеклянными игрушками, а «дарами». Затяжное печенье в виде луны, звездочек и просто кружочков, посыпанное сахаром и корицей, выпекалось непременно в печи. С осени специально для ёлки сберегались отборные маленькие красные яблочки, их следовало повесить за черенок. Иногда в виде даров принимались сушки и конфеты. На бабушкиной елке обитали два подслеповатых ангела из ваты, настоящие пенсионеры. Надежда Александровна торжественно выносила их завернутыми в белый накрахмаленный платочек. Эти игрушки остались с давней зимы тридцать восьмого года, когда её отца увели из дома суровые представители закона, объявив шпионом и врагом.
Ватные ангелы удивляли запахом выпечки и хвои, которые не выветрились от времени. Маруся верила, что эти ватные уродцы исполняют желания. Она их прижимала к лицу и шептала своё заветное. Но они, наверное, плохо слышали, потому что у них не было ушей.
Глядя на куст калины за окном, наспех украшенный мишурой и конфетами в золотистых бумажках, бухгалтерша подумала, что кроме неё затеять здесь зимний праздник некому.
Новый год шумел в маленьком поселке так же, как и в большом городе. После двенадцати ночь взбесилась петардами, визжали шутихи, что-то взрывалось, бухало, и бедный Бекон от страха прыгал на диван, лаял и прятался по углам, царапался в дверь, кружил, сваливая на своём пути стулья, палки от пылесоса, тазики, припрятанные в кладовке до летнего варенья, обувь на полках.
– Ничего, один раз в году можно пережить, эту буйную радость непонятно от чего: календарь новый купили и постарели на год, – бубнила Евгения Ивановна, пытаясь успокоить обезумевшую собаку.
Юрик мучился не меньше любимого пса. После травмы головы он очень болезненно воспринимал громкие звуки. Он заткнул уши ватой, закрутил голову большим банным полотенцем и сидел на диване, запрокинув голову, не в силах ничего изменить.
– Юрик, выпей пустырничка, – советовала Евгения Ивановна.
– К черту пустырничек, надо строить бомбоубежище! – стонал Стилист.
Утренний кофе не взбодрил. Тётка сидела, опустив голову на руки. В семь Бекон разбудил всех лаем. Стилист пытался доспать, но пришли дети с колядками удивлять Евгению Ивановну разученными песенками.
Они остановились на веранде и заглядывали в окошко кухни, стуча по стеклу, чтобы на них обратили внимание. Один из колядовщиков в вывороченной зеленой дубленке изображал медведя, девочка в белом балахоне из простыни держала над головой палку с рогатой мордой. «Это коза», – догадалась Маруся. За спинами веселой компании маячило еще несколько раскрашенных детских лиц. Когда они заиграли на барабане и засвистели в глиняные свистульки – началось настоящее светопреставление. Бекон не чувствовал детей, а видел странных чужаков, которые сотрясали воздух неприятным шумом, от которого он устал.
Тетка митусилась по дому в поисках откупа, чтобы остановить выступление. Маруся была более расторопной. Быстро собрала в пакет банку варенья, любимые теткины хлебцы, яблоки и выставила на веранду. Дети обрадовались и приготовились ко второму номеру.
– Замрите, – строго приказала Маруся, – не начинайте без меня!
Она набросила на плечи своё пальто и выскочила навстречу колядовщикам:
– Пойдем к соседям! Они уже заждались вас.
Через час она вернулась в дом и победно положила на стол палку сухой колбасы:
– Весело у вас здесь и необыкновенно.
– Полагаю, что нам придется пережить этот бедлам еще раз на старый Новый год, – предположил Стилист.
– Ну, что ж, надо заранее подготовиться. И главное – участвовать. В этом и есть радость праздников, – усмехнулась бухгалтерша.
– И в чем же наша подготовка и участие должны заключаться? – удивился Стилист, – по хатам колбасу выпрашивать?
– Это по-разному может выглядеть, но самому главному я тебя научу, – пообещала она.
Никто их не задержал – ведь ёлки из леса тащили к 31декабря, а вылазку в лес Маруся запланировала на 5 января. Юрик был в деле. Добычу принесли средь бела дня и оставили в коридоре, чтобы оттаял снег. Пили чай и заговорщицки переглядывались.
Евгения Ивановна с удивлением смотрела, как дерево подвесили на крюк к потолку. Елка свободно крутилась, привязанная за макушку, похожая на барышню, демонстрирующую новое платье.
– Что-то вы поздненько с елочкой затеяли… – попробовала начать разговор тетя Женя. – У нас игрушек для неё нет.
– Нужны не игрушки, а дары. К Деве спешили волхвы, несли золото, смирну и ладан, а пастушки – то, что у них было в пастушьих сумках, еду всех времён и народов, хлеб. Над ними сверкала звезда и пели ангелы. Вот темы для игрушек, – просветила Маруся.
Утром Евгения Ивановна убежала во Дворец культуры на «мероприятие», а Маруся со Стилистом пекли печенье и делали из ваты и крахмала ангелов. Они смахивали на ожиревших голубей. Юрик рисовал им широкие глаза в пол-лица, обвивал нитками, чтобы придать некоторую стройность. И стали они у Стилиста похожи на птиц Сиринов: грудастые, лупатые и очень веселые. Маруся поправляла его работу, одевала небожителей в обрезки кружев из мусорницы Евгении Ивановны и подшучивала над помощником, который не знал, что ангелы – это почти андрогинные модели.
Вернувшаяся к темноте Евгения Ивановна остолбенела на пороге, удивляясь проделанной работе.
На противне остывали крохкие печеньица, политые чем-то липким. В духовке запекалось неведомое жаркое, а в глубоком блюде ожидали своего часа нарезанная морковка, апельсин и солёный огурец. Юрик поливал этот экзотический салат оливковым маслом и украшал листочками герани.
Маруся еще вчера старательно запаковала свои подарки в коробки, обклеила их остатками обоев и подписала кому что адресуется. Тете Жене она отжалела пузырек французских духов, подаренный ей на день рождения коллективом бухгалтерии завода, а Юрику полагался шарф, связанный точь-в-точь как в журнале «Вояж». Даже для Бекона была припасена для игры жилованная косточка.
Три коробки с подарками под елкой озадачили тетю Женю и Юрика. Теперь требовалось сочинить и от себя какие-то сюрпризы, чтобы включиться в эту игру с демонстрацией правильного праздника.
– Вот, я придумала! – приговаривала тетка, вытряхивая из плетеного коша шпульки с нитками. Корзинка, обтянутая парчой, выглядела замечательно. Она могла служить хранилищем для чего угодно, как горшочек Винни-Пуха. – Это для Маруси.
Евгения Ивановна выхватила с антресолей чемодан, с давно забытыми радостями и всякой удивительной ерундой, попавшей туда неизвестным образом. Среди старых пластинок и керамических стаканов из набора советских времен в виде красных рыб с разинутой пастью прятались деревянный массажёр для выравнивания хребта, театральный бинокль и черный футляр с китайской перьевой ручкой с золотым перышком. Сколько раз Юрик выпрашивал у тетки эту драгоценность! Но она не сдавалась, знала, что стоит только взять в школу эту ценную вещь – и если не потеряет ее Юрик, то заберут, украдут, затопчут. Такова была школьная программа по уничтожению чего-то слишком исключительного. И вот ручечка дождалась своего часа.
Юрик рыскал в старой шкатулке на теткином комоде. Туда он складывал непарные запонки, испорченные браслеты от часов. Там очутились требующая починки золотая цепочка, чьи-то полусъеденные коронки желтого металла… Рука Юрика наткнулась на маленькую бархатную коробочку красного цвета. Внутри маленького футляра горела маленькая звездочка, одинокая золотая серёжка с крохотным бриллиантиком – часть прежней Юриной жизни.
«Где я такое уже видел?» – хмурил лоб Стилист.
Ужин обещал быть интересным. Маруся не чувствовала себя ущербной собеседницей за столом, где решались важные вопросы конкурса, в котором она абсолютно не разбиралась. Рождественский праздник сплотил всех, дал передышку среди мозгового штурма, и бухгалтерша очень надеялась, что смешные ангелы на елке донесут ее просьбы куда надо.
– До двенадцати еще три часа, а я умираю – так есть хочу, – пожаловалась Евгения Ивановна.
– Уже накрываю! За стол садились после первой звезды. Она уже взошла, – хозяйничала Маруся, застилая стол белой скатертью, – голодной смертью не умрёте.
Стилист расставлял тарелки, протирал фужеры. Евгения Ивановна достала из буфета бутылочку «Кадарки».
Распаковывание подарков прошло шумно с неожиданными комментариями и удивлениями.
– Ну, Маруся, ну устроила праздник! – приговаривала Евгения Ивановна нежно, поглаживая изысканную упаковку фирменных духов, – давненько мне не дарили таких дорогих подарков.
Юрик с удивлением смотрел на Марусю:
– Сама связала?
– Да, – кивнула бухгалтерша.
– Чесс-слово, я не ожидал. Это так символично – ангелы летают, звезды зажигают. И я хочу подарить тебе маленькую звездочку.
Стилист замолчал, пытаясь достать из кармана застрявшую там коробочку с сюрпризом.
– Ну и… – подгоняла его тетя Женя, – что ты там приготовил?
Юрик протянул Марусе свой подарок и замер.
Евгения Ивановна странно охнула и села на стул. Ей как никому был знаком этот футлярчик, купленный на изломе их отношений, накануне отъезда Юрика в Минск.
Маруся закрыла руками вспыхнувшее лицо. Что дарят девушке в красном маленьком футлярчике? Неужто так скоро сбываются задуманные на Рождество желания? Затаив дыхание, сжала коробочку в ладонях, боясь выпустить из пальцев свое счастье.
– Ну, открывай, – шепотом подсказывал Юрик.
Она зацепила ногтем крохотный замок, и бархатная крышечка сама открылась.
Непонятная пауза повисла над всеми.
Бухгалтерша моментально вспомнила серёжку, отданную ей на хранение, ту, которую сняли с Юрика медики, когда увозили его в травматологию. Это была вторая серёжка из пары.
«Это что, какой-то знак свыше?» – думала она.
– Ну, не нравится, тогда отдавай назад, – засмущался Стилист. – Между прочим, она золотая. А я, как волхвы…
– Юрик, спасибо, – проснулась Маруся. – Мне очень нравится твой подарок. Для меня он – особенный! Ты даже не представляешь, какой особенный.
– Какой же?! – еще больше растерялся Стилист.
– Я скажу тебе чуть позже. Дай прийти в себя… Мне надо побыть одной.
У двери своей комнаты она обернулась:
– У нас картошка есть? Мне нужна большая бульбина.
– Сплошные загадки! – недоумевал Стилист.
Евгения Ивановна, как ни напрягалась, понять ход Марусиных мыслей тоже не могла.
Маруся спешно разыскала у себя в комнате баночку из-под крема, где хранилось кольцо Стилиста и его маленькая серёжка. Да, не было сомнения, что это – две сестрички из бархатной коробки. Крохотные гвоздики с аккуратным винтом, надежно закрепляющим их в ухе.
Как раз на Рождество бабушка проколола Марусины уши обыкновенной иголкой, прокаленной на свече и обработанной денатуратом. Ее острие, пробив ушко внучки, вонзилась в располовиненную сырую картошку так молниеносно, что девчонка не успела испугаться. Бабушкины серебряные заушницы оказались великоваты для школьницы, мать выступала против, заставила вынуть – и уши скоро восстановили свою невинность.
Необычная бабушкина операция запомнилась Марусе на всю жизнь, и сейчас она решила повторить её сама, чтобы соединить на себе две гуляющие по разным местам серёжки. В ней зрела уверенность, что нашедшая друг друга пара бриллиантовых гвоздиков изменит её жизнь к лучшему.
– Продолжим наши зимние радости. Давайте тепло оденемся и пойдем веселиться, – предложила Маруся, спускаясь по скрипучей лестнице вниз в гостиную.
– Где ж тут найдёшь достойное веселье? – скептически улыбнулся Стилист, наливая в бокалы вино.
– Мы это веселье не будем искать, а устроим сами. Найдем горку и устроим на ней настоящие зимние гульбища! – разошлась бухгалтерша.
– Детка, ты часом у себя в комнате не хлопнула без нас бутылочку винца? – подозрительно посмотрела на Марусю Евгения Ивановна. – Раскраснелась, разрезвилась, желания у тебя необычные появились.
– Надо фанерку или тазик какой-нибудь взять, – не слушала ее Маруся. – Вчера видела, что дети на куске полиэтилена катались, – я им откровенно позавидовала. А сегодня можно и нам попробовать!
– Ну, это уже без меня, – запротестовала Евгения Ивановна, – Увидит кто из местных – не допустят к детям.
– А я – пойду! – согласился Стилист.
Снежок поскрипывал под ногами, и на горке было полно народу. Катались на тарелке антенны, которую Евгения Ивановна не догадалась хорошо спрятать в сарае. Наивная Маруся думала, что с ней ничего не сделается. Но сделалось очень хорошо после первого же спуска. Они летели вниз, растопырив ноги и цепляясь ими за горку. Что-то ёкало в животе от неровностей на заезженном и лысоватом льду, ситуация уже никак не поддавалась контролю, когда подпрыгнув на ледяной неровности, Маша потеряла равновесие и завалилась на бок, но Юрик успел переместить центр тяжести в другую сторону. Тарелка, раскручиваясь, набирала бешеную скорость.
– Ой, можно я завоплю?
– Давай, кто громче!
Парочка стремительно неслись прямо к трамплину, где уже визжали от переизбытка чувств смелые покорители экстремала. Ветер сносил голову и последний «ёк», который чуть не лишил кончика языка, стал отправной точкой взлета над трамплином. Острое ощущение полета и страха перед приземлением заставило Марусю орать еще громче, выпуская на свободу такое профессиональное вибрато, что и сама она удивилась, как у неё родился такой мощный музыкальный вопль.
Они еще немножко посидели, обнявшись, на сплющенной и ни на что теперь не годной тарелке и, с трудом поднявшись, на ватных ногах, пошли наверх. Горка была потрясена услышанным и увиденным. Уже достигнув вершины, Маруся поймала на себе восхищенный взгляд вывалянного в снегу мальчишки:
– А окна можешь хряснуть?
– Что? – не поняла Маруся.
– Ну, чтоб от крика стекла лопнули!
– Конечно, может, – смеясь ответил за Марусю Стилист. – Моя девушка может все!
Вернулись задубевшие и промокшие. Юрик сварил глинтвейн, утверждая, что он не даст заболеть. Маруся без умолку болтала, а он внимательно слушал и смотрел на серёжку в ухе. Классно, она не побоялась вдеть одну. Значит, подарок понравился. Маруся потянулась за апельсином, и Стилист увидел, что и во втором ухе тоже сидит такая же!
– Марусечка, а что это у тебя в ушах? – хотел он дотронуться и убедиться, что две они – реальные.
– Не чапай! Дырки свежие. Болят еще, – расхохоталась Маруся, хватая его за руку. – Это твой подарок.
«Где я видел эти сережки? Определенно, она продолжает что-то скрывать. Зубы мне заговаривает», – засыпая размышлял Стилист.
