Текст книги "Стилист (СИ)"
Автор книги: Наталья Лось
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
15. Мама возвращается
Мать возвращалась на следующей неделе. До её приезда следовало поклеить обои в спальне, чтобы знакомство с Аликом-Юриком не началось со скандала. Собираясь в магазин, Маруся в десятый раз слушала историю про неожиданно опознанные туфли, маленький ключик в подошве (зачем это?), какой-то специально выжженный знак на них (ну не дурь – дорогую обувь портить?). А ещё она думала о том, что за Алика-Юрика зацепился крючок. И леску уже не обрезать. Закрутится делопроизводство. Будут следственные эксперименты. Найдётся и настоящее его имя. А Маруся станет главной виноватой, что скрыла, утаила, обманула. Конечно, всё когда-нибудь вылезет наружу, но, может, ей удастся успеть сочинить для него другую жизнь, ради которой ему захочется сжечь все мосты.
– Алик, мы с тобой вместе сходим за обоями. Надо стенку обновить. Ты ведь поможешь мне принести тяжёлые трубки?
Стилист молча кивнул головой. Идти на улицу означало надевать на себя чужую одежду, против которой протестовал весь его организм, но он не мог отказать воспитательнице. Он долго возился в прихожей, вздыхал и что-то бормотал себе под нос, тихонько смеялся и наконец обречённо предстал перед Марусей в своём неповторимом прикиде, показывая, что готов идти туда, куда она захочет. Она взяла его под локоть. Рука у Стилиста была вялая, безразличная, а он, как кукла на батарейках, послушно шёл туда, куда его вели.
В магазине Юрик оживился и стал внимательно изучать образцы обоев. Больше задерживался возле широкоформатных, дорогих – на ткани и флизелине. А она нашла что-то такое же рыжее и простое, чтобы мать не заметила перемен, и потащила своего помощника к кассе. Он пошёл нехотя, всё время оборачивался, смотрел на прекрасные акварельные цветы на дорогущих шпалерах из Германии. Такие он выбрал для своей квартиры.
Маруся разводила в эмалированной миске клей, тщательно вымешивала его большой деревянной ложкой. Стилист наблюдал, как движется её рука. С любопытством ребёнка смотрел на завихрения белой густеющей массы. Увидев такую заинтересованность, воспитательница пододвинула к нему миску с клейстером.
И вот Юрик медленно и с наслаждением ворочает ложкой густую студенистую массу. Закрыл глаза, а руки вспоминают такие же движения: в белой фаянсовой чаше он разводит смесь для мелирования или тонировки прядей.
«У Маши этот цвет – никакой, мышиный, неинтересный – надо поменять. Ей пошёл бы рыжеватый к её зелёным глазам. И шею открыть, поднять волосы выше».
Маруся застыла от неожиданности. Стилист погружался в свою профессию.
– То, что она носит… Как это называется? «Сарафан», она говорит. Что-то такое бесформенное, которое скрывает живот, но увеличивает фигуру, укорачивает ноги. Бегемот на задних ногах.
– Бегемот? Так меня ещё никто не называл, – возмутилась Маруся. – Где же мне одеться по-человечески, если в наших магазинах большие размеры шьются как на бегемотов? Это только на рынке можно найти, среди турецких привозов у продавщиц, которые сами весят за сто. С моей зарплатой не потянуть эту красоту.
– И что ж там красивого? – удивился Стилист. – На огромном платье масенькие закруглённые карманчики, какие-то блискучки дешёвые и обязательно пуговицы с блюдце, как у клоунов.
– Конечно, на худых шить легче, чем на бегемотов. А люди бывают не только худые и толстые, бывают добрые и злые. Ты вот добрый или злой? Мне не важно, какие деньги ты умеешь зарабатывать, есть ли у тебя квартира, машина. Ты мне нравишься такой: маленький, худой, в огромных рубашках, с пробитой головой и некоторыми странностями. А когда я тебя нашла, ты ещё страшнее был! После тебя специальная уборка полагалась!
Стилист с трудом выбрался из своего мира навстречу Марусе.
– Я не хотел тебя обидеть.
Когда Валентина Петровна вошла в квартиру, в проёме открытой двери в спальню она увидела две мосластые босые ноги явно не дочкиного размера. Из спальни доносился какой-то скулёж.
Марусина мама ничего не знала про Рембрандта. Она не смогла достойно оценить его знаменитую композицию «Возвращение блудного сына». Какой-то хилый мужичок стоял на коленях перед дочкой Машей, сверкая босыми ухоженными пятками.
– Что тут у вас делается? – бодро поздоровалась Валентина Петровна.
Маша подняла заплаканное лицо и растерянно ответила:
– Обои клеим.
За спиной матери маячил незнакомый мужчина с чемоданом на колёсиках.
– Маша, поговорить надо! – каким-то чужим голосом сказала удивлённая мама.
– Алик, пойди на кухню, поставь чаёк, – как можно спокойнее попросила Маруся.
– Да, там одному не справиться, – выразительно посмотрела на своего спутника Валентина Петровна.
Юрик с Евгением Мартыновичем направились на кухню, два раза закипятили чайник и никак не могли начать разговор между собой, пока мать с дочкой разговаривали возле ободранных стен, подготовленных к оклейке.
Евгений Мартынович прикрыл дверь и вкрадчивым голосом спросил:
– У вас как, серьёзно? Валя мне ничего про жениха дочкиного не говорила, пригласила погостить. Я рассчитываю побыть здесь недельку-другую. Двум парам здесь будет тесновато. У тебя есть место, куда бы ты свою Машу отвёз на эти две недельки? Я могу помочь снять квартиру. Тут у меня друг хороший есть, уезжает в командировку…
– А вы сами не хотите к этому своему другу? Вам как-то удобнее быть у друга, нежели нам, чужим, – спокойно возразил Юрик.
– Тонкости тут некоторые есть, – усмехнулся Евгений Мартынович. – Меня ведь в гости пригласили. Мы люди не очень молодые, но ещё ищем своё счастье. У меня очень серьёзные намерения в отношении Валентины. Я рассчитываю, что здесь будет мой дом…
Валентина Петровна сидела с дочкой на супружеской кровати и говорила нервным срывающимся голосом:
– Доченька, он положительный. Отставной военный. У него такие влиятельные друзья. Я чувствую людей. У меня дар такой есть.
– Мама, какой дар! Какой Евгений Мартынович! Ты его не знаешь. Знакома пару недель.
– А своего сколько знаешь? Что ты можешь рассказать о нём? А привела домой. Вы что, спите вместе?
Она и не слушала, что пыталась сказать ей Маруся. После шквала вопросов попросила:
– Сходи к Нюське переночевать, а завтра разберёмся.
– Клей пропадёт, – вздохнула дочь и медленно вышла из комнаты. Она ещё никогда не чувствовала себя такой чужой в этом доме.
16. Изгнание
Маруся появилась на пороге кухни с большим пластиковым пакетом и подушкой под мышкой. Пошарила рукой в шуфлядке кухонного шкафчика и позвала своего Алика:
– Одевайся, пойдём отсюда.
Он послушно встал, ни о чём не спрашивая, пошёл за своей воспитательницей, бросив на ходу:
– До свиданья.
– Всего хорошего, – отозвался Евгений Мартынович.
– Козёл, – с чувством произнесла Маруся так, чтобы гость услышал.
– Куда мы идём? – спросил Юрик, когда дверь подъезда захлопнулась за ними.
– Будем культурно бомжевать, – с наигранным весельем отозвалась Маруся.
Шли они около получаса. Путь закончился возле кооператива гаражей. Предъявив вахтёру пропуск, Маруся смело двинулась по знакомой дороге до отцовского гаража, где стоял видавший лучшие времена «фольксваген». Бросив подушку и пакет с пледом на заднее сиденье, воспитательница гордо хлопнула ладошкой по капоту:
– Это батькин. Водить я не очень умею, но являюсь полноправной владелицей машины. Это единственное место, где мы можем переночевать.
– Так ещё рано, светло.
– Можно музыку послушать… Поговорить… На улице холодно. И ты одет не по-людски.
Она повернула ключ. Засветилась панель.
– Я тут иногда просто сижу, мечтаю. Представляю, что несусь по дороге к удивительным переменам.
– А бензин есть?
– Мало, но в багажнике должна быть канистра. Батька всегда возил с собой.
Залили в бак пять литров, и Стилист сел на водительское кресло.
Из радио неслось вкрадчивое начало «Каравана» в исполнении Эдди Рознера. Шуршал песок под ногами у верблюдов, скрипели ремни, и звенел ржавый колокольчик, создавая ритм для бархатной трубы. Караван шёл, приглашая за собой. Важно было пристроиться к нему, хоть в хвост.
Юрик довернул ключ, плавно выжал сцепление, и через пять минут они уже мчались по направлению к кольцевой дороге.
– Дядечка этот показался мне неправильным, – вдруг сообщил он.
– А что тебя насторожило?
– Сказал, что ваша квартира будет ему домом. Слишком скорый, напористый, я бы сказал, циничный. У него что-то на уме своё.
– Мать сказала, что он – бывший военный, надёжный человек.
– Да ведь это схема брачного афериста. Живёт в другом городе, называет себя военным и обязательно из какой-то важной свиты. Такие прикидываются командировочными, или отпуск у них заслуженный. Ласковые, любвеобильные. Женятся. Ну, а потом – разные бывают варианты. Чаще всего квартира уплывает. Мать твою спасать надо от такого надёжного.
Стилист уверенно вёл машину. И так же уверенно говорил. Маруся видела, как он аккуратно переключает скорость, следит за дорогой, за знаками. И разговор у них шёл на равных.
– Да как её спасать? Она у меня бог, царь и герой. Слова поперёк не скажи. И всё, что я говорю, – сделает наоборот. А ты откуда знаешь про брачных аферистов?
– Действительно. Откуда? – пожал он плечами.
– Мы за городом. Может, у тебя дача тут где-то? – предположила Маруся.
– Надо вести разговор, и пусть музыка играет. Куда нас дорога приведёт – не знаю, но я её помню. Рассказывай что-нибудь. Про себя. Как мы с тобой дружили раньше. Расскажи мне про это.
Маша растерялась. Чтобы машина ехала, надо говорить.
– Я в детстве была неуклюжей, нерасторопной. Меня за это дразнили. Волейбол, бадминтон, вышибала, казаки-разбойники – всё, во что играли в нашем дворе, обходилось без меня. Со мной всегда проигрывали. На каток плелась позади всей компании. Кралась как ворюга, чтобы не прогнали. Там сторожила рюкзаки, потому что кататься не умела.
– А помнишь, как мы тебе коньки надели и возили по катку по очереди?
Маша вздрогнула. «Кто кого возил? Что он вспоминает?».
– Да, вы меня возили, даже когда я упала. Особенно старалась Людка из седьмого «Б». Она так громко смеялась надо мной, что после катка пришла домой хрипатая, голос сорвала.
– Вовсе не над тобой. В тот день я на каток пошёл в одежде сестрички. Мы дома часто с ней играли в переодевания. У меня такой тоненький голосок был. И я любил дурить публику. Надену юбочку, колготки её и всё что полагалось, – лифчик под блузку. Её подружки губы мне накрасят, клипсы повесят, и я с ними по улице иду, попой кручу. Наверное, это выглядело пошло, но зато очень весело. Вот в тот день на каток я пошёл в сестричкином пальто. Кривлялся перед девчонками – вот они и смеялись. Ты что, не помнишь?
– А ты в коньках до катка добирался или переодевался?
– У меня нога уже большая выросла, мужские ботинки выдали бы, что я совсем не девчонка. Пошёл на коньках. В белых фигурках. Ноги болели страшно. Я отдыхал на валиках из снега вокруг катка и вдоль тротуаров. Постепенно отставал от своей компании. Искал путь покороче, чтобы напрямую догнать их. Через дворы. А там меня схватили…
Голос у Стилиста дрогнул. Машина стала замедлять ход. Маруся видела, что ему очень трудно справиться со своими воспоминаниями.
– Повалили меня в снег возле лавочки. Я кричал. Но никто меня не спас. Четверо отморозков избили меня. А потом надругались. Я едва добрался домой, скрывая слёзы, боль и обиду. Но не это было самым худшим. В школе узнали. Вот точно говорят: не рассказывай лучшему другу то, что может узнать враг. Так что твоё розовое детство – просто малина по сравнению с моим.
Первый снег, который застревал на обочине в жухлой траве, украшал белой каймой грязную бетонку.
Маруся попыталась увести его от мрачной темы:
– Ты любишь первый снег?
– Что-то в нём есть от надежды. Закроет всю грязь, и кажется, что с чистого листа начинаешь. Но может растаять и смешаться с прежней грязью…
– Пусть сыплет подольше, – вздохнула Маруся.
– Пусть, – еле слышно отозвался он.
17. Пункт назначения
Машина уперлась в сетчатую ограду. При свете фар угадывался аккуратный двухэтажный домик в глубине сада. Юрик уверенно нащупал замок на калитке и ступил на нетронутое снежное пространство, приглашая за собой Марусю.
«Не то что наша Асинская халупа», – успела подумать она, как из глубины участка выскочил огромный рябой дог. Рявкая, он легко срезал угол палисадника, перемахнув через штакетник, и помчался, не снижая скорости, прямо на них.
Маруся закричала от страха, повалилась в снег и закрыла голову на тот случай, если этой собаке Баскервилей захочется начать с неё. Но зверь выбрал Стилиста, встал во весь рост, положив свои лапы ему на плечи. И начал с лица.
Маруся зажмурила глаза. Она слушала смачное чавканье и прерывающийся радостный голос Юрика:
– Здравствуй, Бекон. Как хорошо, что ты меня помнишь, ну, хватит уже, обслюнявил меня всего.
Открылась дверь в доме, и чья-то длинная тень в прямоугольнике света замерла на пороге.
– Неужто ты? – прозвучал растерянный вопрос. – И с тобою – дама?
Маруся с опаской поглядывала на зверя, который с лаем месил снег вокруг них. Она попыталась встать, но дог решил, что с ним играют, и с наскоку повалил её обратно в снег.
Наконец хозяйке удалось отогнать собаку от гостей, и пёс первый помчался в дом, приглашая за собой.
– Идите-ка руки мойте. Сейчас накормлю. Собаку закрыла в комнате, короткошерстный, на улице мёрзнет. Приходится держать дома. Сейчас попривыкнет, успокоится.
Хозяйке было за пятьдесят, но выглядела моложаво, стильно. Светлые волосы высоко собраны на затылке шпильками. Удивительного кроя халат с разноцветными карманами удивлял своей элегантностью.
Стилист медленно продвигался в обрывках своих воспоминаний. И не находилось никакой подсказки – кто их встретил. Собаку вспомнил, а хозяйку – нет.
«Кто она Алику-Юрику? – рассуждала про себя Маруся. – Ну, на мать точно не тянет. Слишком холодно встретила, осторожно. Скорее всего, и дом этот ему надо вспоминать по фрагментам».
Глядя, как Стилист мечется в поисках двери в ванную, прямо спросила:
– Где тут у вас вода, туалет?
Повела его за собой, как ребёнка, за руку.
За столом висела какая-то ненормальная тишина: никаких разговоров, вопросов. Наевшись горячего плова, Стилист заснул на диване.
Женщина поманила Марусю в небольшую комнату, где с трудом умещались швейная машинка, очень старое кресло, закрытое клетчатым одеялом, длинный узкий стол для раскроя и разъёмный манекен. Хозяйка предложила Марусе кресло, а сама ловко уселась на стол, свесив ноги в зелёных домашних туфлях, расшитых пуговицами. Уставилась немигающими глазами.
– Ну, что? Со старым покончено? Сколько вы вместе? Где он тебя такую нашёл? – она достала из кармана халата сигареты и собралась закурить.
– Спасибо, я не курю, – остановила её Маруся.
– А мне очень хочется… Такое событие…
– Ну, курите. Потом поговорим, – Маша с трудом выбралась из объятий кресла. Не дожидаясь разрешения, сняла со спинки одеяло, понесла к дивану, где спал Юрик. Укрыла ему ноги. Легким движением провела ладонью по его лбу, будто проверяя, нет ли жара. Вернулась в комнатку, где хозяйка курила в форточку.
– Воспитывать любишь? – усмехнулась та.
– Да нет. Просто дыма не переношу, – пожала плечами Маруся.
Она сейчас явно чувствовала, что её оценивают, и оценка эта «так себе».
«Ну, уж какая уродилась!»
– Не нравлюсь вам? – спросила с вызовом.
– Да нет, уже нравишься, если Юрку в другую веру обратила.
– Вы кем ему приходитесь? Вижу, что не мать, – смело заметила Маруся.
– Тётка я ему. Тётя Женя. Евгения Ивановна. Он у меня тут жил долго, в школу деревенскую ходил, из городской его мать забрала, там трудности были. Стресс и всё такое. Своих детей у меня нет. Он – самый близкий, самый родной. Я лечила его мелкие проблемы – ветрянка, ногу вывихнул, двойку получил. А у него зрела другая, куда серьёзнее, и я с ней не справилась.
Бекон царапал дверь, просил, чтобы его выпустили.
– Ты собаки боишься? Надо его выпустить из заточения, а то лаять сейчас начнёт, Юрку разбудит, – заволновалась Евгения Ивановна.
Маруся вжалась в кресло, и дог, цокая когтями, вошёл в комнату, обнюхал её и улёгся под столом, выставив в проход длинные ноги.
– Да, если бы не Бекеша, я бы пропала. Тут заводчики через дорогу живут. Они элитных щенков выращивают, а этот окрасом не вышел, и соска у сучки для него не хватило, большой помёт был… Приехали из собачьего клуба выбраковывать. То есть топить в ведре. Хорошо, что жена заводчика, женщина сердобольная, отдала нам Бекешу. Мы его с Юркой из пипетки кормили каждые два часа. Витамины, прививки, фарш с рынка. Сами того не ели, как его растили. Вон какой красавчик.
Дог лежал, положив морду на лапы, и внимательно следил за Марусей.
– Мне кажется, он хочет меня съесть.
– Да ты просто на его месте сидишь. Он в этом кресле спит. Привык к нему с детства. А теперь не помещается. Бывает, ночью спросонья падает с него. Так что будете спать – не бойтесь грохота. Это наш Бекеша с кресла свалился.
– Придётся переместиться, ведь не знаешь, до каких пор он такой вежливый, – Маруся встала и потрогала столешницу, на которой сидела тётя Женя. – Меня выдержит?
– Да, вполне, не то что эти современные. Ещё от моей бабушки. У него история есть. В оккупированном Минске во время погромов она увидала, как этот стол плыл по Свислочи. Не умея плавать, прыгнула в воду и добыла его. И волоком домой притащила.
Бекон неуклюже выбрался из-под стола и взгромоздился на любимое кресло, свесив голову с мягкого подлокотника. Ноги у него не помещались, лапы постоянно сползали и скребли по полу.
«Если эта толстуха хочет изменить Юрку – ей необходимо быть в курсе», – подумала тетка и с трудом начала запретную тему, которая отравляла её жизнь.
– Племянника мне привезли после нервного срыва. В школе над ним издевались. Матери ничего не рассказывал. Она поначалу его к докторам водила, мол, кричит по ночам, перестал учиться, уходит с уроков. Успокаивали нас: возраст переходный. Мать на хорошей должности в райисполкоме работала, курировала детские комнаты милиции. Однажды, знакомясь с делом одного из главарей местной шпаны, узнала в потерпевшем приметы своего сына. Дело закручивалось так, что вроде Юрка не потерпевший, а, наоборот, малолетний извращенец. Участники происшествия – уже здоровые кони, по которым плакала колония, – имели влиятельных родителей. Сестру ещё до разбирательства вызвали на ковёр с предложением покинуть структуру, так как матери гомосексуалиста не место работать среди честных и праведных чиновников. Она поменяла профессию, а Юрку привезла ко мне.
В местной школе он с трудом отсиживал уроки и безвылазно сидел в своей комнате. Никого не хотел видеть. Два раза приезжала мать, он ей даже дверь не открыл. Она ж его не защитила, а в ссылку ко мне отправила!
Кукол любил наряжать. Я умилялась, как он здорово это делает. А его надо было в какую-нибудь суровую секцию отдать – фехтование, карате, футбол.
В десятом отказался ходить на уроки физкультуры. Я пробовала выяснить: с чего бы? Учитель физкультуры мне не понравился. Грубый солдафон. В конце нашего разговора объявил: «Чистоплюям, педикам и хилякам не место в нашем обществе». Я поинтересовалась: это что, про Юру? «Вот именно», – ответил и цыркнул слюной себе под ноги.
До сих пор морда его красная перед глазами…
Евгения Ивановна замолчала, и мелок, который она держала в руках, вовсе раскрошился, припорошив пол под столом.
Чем больше тетка рассказывала про жизнь Стилиста, тем ярче разгорались в Марусиной голове ненавистные воспоминания о своей школе: грубых и жестоких шутках одноклассников, полнейшей беспомощности перед удачливыми мерзавцами, которые травили её, стараясь довести до истерики. Она научилась держать круговую оборону – огрызалась, ядовито подкалывала, могла шутя дать по соплям с неприятными последствиями для жертвы. А этот? Мямля. Терпел.
– Одиннадцатый класс Юрка сдал экстерном. Пока сидел дома, сделал два альбома рисунков с дизайном одежды. Я его поддерживала. Отослали его эскизы на конкурс. Взял второе место! Победителей ждал Краков. А мать заставила его на юридический пойти. Послушался, а потом ушёл с третьего курса. Тоже какая-то некрасивая история там случилась. Вроде преподаватель приставал к нему. Надо было в суд обратиться. Но у Юрки уже сформировался пунктик. Он не боролся. Бросил учёбу – и всё. Он не из бойцов. Шесть лет назад сестра ему квартиру купила в городе, и – живи как хочешь, только не позорь.
Маруся усмехнулась: «Вот бы ко мне такие воспитательные меры применили!»
– Стал известным стилистом. И не заходил ко мне лет пять. Теперь, вижу, он осмелел и приехал заявить, что всё у него изменилось. Так? – тётка наконец решилась взглянуть на слушательницу.
– Нет, не так, – сурово ответила Маруся. – Не помнит ваш Юрик настоящего своего имени. Я его зову Алик. Он откликается. Не знает, что он известный стилист и кто я для него – воспитательница, сестра, подруга… А я вроде дирижёра при нём: что показываю – то он вспоминает. Вопросов у меня много. Сама я пока не могу их решить. Очень хочу его вернуть в сегодняшний день. Только другим человеком. Поэтому очень прошу, вы его не называйте Юркой, называйте Аликом. Пусть он начнёт всё сначала. Я подала заявление на новый паспорт. У него будет другое имя – Альберт Шиян.
Маша вопросительно посмотрела на женщину, которая утирала слёзы подолом халата.
– Да, конечно.
– Ему некуда было идти – я привела его к себе домой. А сегодня мне негде ночевать.
– А ведь у Юрки есть замечательная квартира в центре. Если получит документы на другое лицо, то он может её потерять. Тут нужна консультация юриста. Не знаю, убережёшь ли ты его от прошлого. Везде у него есть те, кто его узнает, назовёт настоящим именем, напомнит прежнюю жизнь.
– Я надеюсь, что всё изменится. Я верю в это.
– Наивная ты, девочка. Но кто знает, может, твоя вера спасёт его. Ну ладно. Иди спать наверх. Он тут на диване пусть остаётся, не будем будить.
