Текст книги "Стилист (СИ)"
Автор книги: Наталья Лось
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
33. Двойной план
На новый паспорт не хватало ста долларов. И Евгений Мартынович надумал съездить к бывшей подруге из санатория, массажистке Сигуровой. Гастролирующий принц был уверен: его простят и пригласят в дом на ужин. А там добыть желаемое не составляло труда. Вторая полка на серванте, нефритовая вазочка с отколотым горлышком. Он всё не возьмёт, совесть имеет. Всё возьмёшь – хозяйка забеспокоится, скажет – «кража». А недосчитается нескольких золотых побрякушек, подумает: сама забыла, куда положила.
Он позвонил массажистке, и она обрадовалась.
В 15:30 Евгений Мартынович сошёл с электрички, в 16:00 получил прощение, в 17:З0 он уже шёл по перрону под руку с Сигуровой чтобы сесть в поезд, следующий в Минск, и носом к носу столкнулся с Валентиной Петровной, которая приехала к своим подругам – сообщить о важном событии в её жизни.
Все трое подумали, что настал конец света.
Валентина Петровна грубо и нецензурно назвала вещи своими именами, села на электропоезд без билета и в совершенно расстроенном состоянии уехала обратно в Минск. Евгений Мартынович сел в другой вагон и всю дорогу до Минска составлял сценарий примирения с Валентиной Петровной. Ему совсем не составляло труда придумать красивую и правдивую историю о взыскании долга с Сигуровой. К тому же он был ранен в нос сумкой, в которой лежала бутылка шампанского, и рассчитывал на жалость и сострадание.
Невеста терпеливо выслушала жениха. Ей очень хотелось верить в бредни, которые он сочинил для неё. Через два дня они могли бы стать мужем и женой. Ну какой нормальный аферист будет делать такие виражи, когда сделка уже в кармане? А то, что он шел под ручку с соперницей и улыбался, – так это Сигурова-гадина виновата.
Евгений Мартынович положил перед Валентиной Петровной часть своего инвентаря – маленькие золотые серёжки с крохотными изумрудами, завёрнутые в бумажку. Он балдел: как здорово уладилась ситуация, а в кармане оставались ещё два колечка и золотой зуб. На «непредвиденные нужды» хватит.
Валентина Петровна стала мерить серёжки и корить себя за бестолковость. Вот спокойно спросила бы его тогда на перроне: ««Женя, а что ты здесь делаешь под ручку с этой сукой?». Так нет, полезла драться. Оно, конечно, без предупреждения жестко решать свои вопросы – всегда выгодней, чем после всяких разговоров. Но ему досталось – вон как нос распух! Надо было первый удар направить на Сигурову, пока она не придумала прятаться за тётку с колючими саженцами.»
Серёжки очень подходили Валентине Петровне. Настроение у неё улучшилось, и она налила Женику борща, что означало окончательное примирение. Ночью они помирились ещё больше, а утром Валентина Петровна снова поехала в «Крынiцу», чтобы довести задуманное до конца.
В столовую решила зайти позже, сначала – к заведующей.
В кабинете толкалось много народа. Казалось, что все, находящиеся в кабинете, только и ждали прихода Валентины Петровны. Все повернули к ней головы и замолкли. Она только успела задать себе вопрос «с чего бы это», как заметила сидящую у стола Сигурову, которая сморкалась в платочек и лыпала красными заплаканными глазами.
– Вот она, негодяйка, заставила его обокрасть меня! – прохрипела прерывающимся голосом массажистка и протянула в сторону Валентины Петровны дрожащую руку со своим сопливым платком.
Теперь уж Валентина Петровна увидела и ещё одного персонажа, который спрятался за присутствующих. Маленький милиционерчик с головным убором, превышающим величину его головы в раза два, что-то кропал на бумаге формата А4. Взгляд у него был, как у василиска.
– Рассказывайте, гражданка, где вы проживаете!
– С чего это вдруг я должна называть свой адрес?
– Возможно, по этому адресу прячется преступник, который находится в международном розыске, а вы содействуете ему!
– Госпадя-а-а, – завопила Валентина Петровна, – откуда вы всё это берёте? Кто вам в уши вкладывает эту чушь! Ну, конечно, это гражданка Сигурова натравливает на меня. И этому есть причина.
– Причина у тебя в ушах, – закричала Сигурова, приподнимаясь на стуле.
Она увидела свои золотые серёжки, которые пропали вчера из её квартиры, и теперь уже не сомневалась в том, кто это сделал.
Такое бурное развитие событий совсем испортило планы Валентины Петровны. И чем дольше она отвечала на вопросы милиционера и сопоставляла свою жизнь с Евгением Мартыновичем, тем страшнее ей становилось. Неловкими пальцами она вынула из ушей подарок жениха и протянула Сигуровой.
– Это ещё не всё! – крикнула та вместо «спасибо», – Было ещё два колечка и кулончик…
– Ну что ж, поехали за кулончиком, – с готовностью предложила Валентина Петровна.
– Стойте, стойте, надо сначала составить протокол, – метался страж порядка.
Но его никто не слушал. Все двинулись толпой за Валентиной Петровной, сели в пикапчик, который возил отдыхающих в бассейн в соседний санаторий, и поехали на квартиру обездоленной поварихи – искать украденные драгоценности Сигуровой.
«Это Бог наказал меня за то, что я отбила Мартыновича у массажистки, так бы он ей одной мозги крутил», – размышляла Валентина Петровна.
Сигурова с каменным лицом сидела на самом заднем сидении и очень удивилась, когда к ней протиснулась соперница-повариха.
– Слышь-ка, подруга, а чего он к тебе вернулся? Только ради этих золотых бранзулеток?
– Мы с ним собирались в Финляндию поехать, – Сигурова гордо подняла заплаканное лицо с размазанными глазами. – Я путёвки уже выкупила. Через две недели должны были отправиться.
– Ай да Женик! У нас свадьба, а медовый отпуск с другой!
Ментовский УАЗик завёлся не сразу. Но уж когда завёлся – завонял, завыл, обрадовался мигалке и поехал, весело подпрыгивая на плохой дороге, чтобы доставить справедливость и закон к дому Валентины Петровны.
В это время две обманутые женщины уже объединили свои силы и напали на расслабленного Евгения Мартыновича, который сидел в халате перед телевизором и бесконечно щёлкал кнопкой пульта, вырывая из множества программ обрывки фраз, сосредоточенные лица ведущих, глаза лемуров, фары приближающихся машин, долгие поцелуи любовников и смелые схватки бандитов с милицией. Это составляло тренинг на удерживание в голове логических связей в параллельном мышлении, что повышало квалификацию Евгения Мартыновича. Он мог вести сразу несколько проектов! Конечно, это добавляло некоторой нервозности в жизнь, но в целом – поток ласки, любви и кайфа становился непрерывным. Он не рассуждал об опасных ситуациях в его профессии – за удовольствия надо платить всегда!
В этот раз расчет предъявили две разъярённые женщины. Сколько в них вмещалось любви – столько оказалось жестокости. Сначала Мартынович пытался с ними торговаться, отдал почти все свои запасы припасённого золотишка, потом отдал всё, что мог отдать. Но ни ласковые слова, ни искреннее раскаяние не помогли ему. Били его не короткими под дых, а размашисто и чем попало, и останавливаться любовницы не хотели. Предметы, которые применялись для наказания, отличались разнообразием, и женщины периодически хватали на кухне всё новые и новые приспособления для своих пыток. Их безжалостность к совсем ещё недавно любимому мужчине удивляла своей изощрённостью. Связанный шнуром от утюга, он с ужасом слушал, как эти две мегеры обсуждали план оскопления, а когда увидел в руках Сигуровой алюминиевую механическую мясорубку, понял, что живым его не отпустят.
Милицейский бобик въехал во двор, где жила Валентина Петровна, когда уже всё было закончено. Две уставшие женщины со всклокоченными волосами и потными лицами устало спустились к милицейской машине.
Валентина Петровна протянула вперёд руки:
– Вяжите. Это я его убила!
– Нет, убила его я, – выступила вперёд Сигурова.
Они добровольно сели в машину, а милиционер, взяв понятых из ожидающей развязки толпы, пошёл в квартиру Валентины Петровны.
Среди разбитых горшков с цветами и кухонной утвари трупа не наблюдалось.
Успешно выполнив номер «душа отлетела», труп спешно переоделся в спортивный костюм и бросился из квартиры. По лестнице жених опасался спускаться, затаился этажом выше. Дождавшись, когда митусня в квартире, где его пытали любовницы стихла, он выбежал из дома на длительную тренировку в виде бега трусцой.
34. Факультатив
Размышляя то о Марусе, то о проекте Юрика, Евгения Ивановна утверждалась в мысли, что «надо что-то делать». Она вспомнила своего одноклассника, который преподавал сценическое движение на театральном факультете Академии искусств. Валерий Романович любезно согласился заниматься с будущей моделью. Любезность стоила 10 долларов за академический час.
Раз в неделю Маруся отправлялась в спортивный зал, арендованный в школе, где три девочки, похожие на куклы Барби в разные периоды её жизни, и мальчик, напоминающий бегемота, «снимали зажимы», учились правильно падать и плавно двигать руками. Занятия Марусе не нравились: бока в синяках, колени болели. Валерий Романович сердился на группу, язвил, называл всех обидными словами. Куклы Барби плакали, а Бегемот тихо матерился. Маруся героически терпела все издевательства, не выдавала своих эмоций, боясь оскорбить Евгению Ивановну.
Валерий Романович проявлял максимальную изобретательность на своих уроках, любил «работу с предметом», особенно со стульями. Ученики должны были пролезть в окно спинки стула и плавно перекатиться на пол. Несмотря на долгие объяснения техники падения с живыми примерами, одна из девочек сломала себе руку, и факультатив спешно закрылся. Маша и Бегемот искренне обрадовались, что дыра в спинке стула не соответствовала их комплекции и они остались живыми.
– Мы обязательно продолжим занятия, немножко изменив их характер. Есть много разных направлений в сценическом движении, которые не только раскрепощают, но и развивают пластику… – виновато объяснялся Валерий Романович и предложил пойти на открытый зачёт по танцу второго курса актёрского отделения.
Маруся слушала вполуха. Ей не хотелось никаких занятий, но отказываться от них означало подвести Юрика.
Они поднялись на второй этаж в большой зал, где вдоль стен располагались места для зрителей. За столом сидели два преподавателя, к которым присоединился Валерий Романович. Пришедшие с ним Маша и Бегемот сели за спинами судей и сразу вызвали нездоровый интерес студентов: кто эти пришельцы – члены комиссии или просто странные гости. Пришедшие вместе смотрелись очень гармонично и даже представительно на фоне худых студентов, стоявших вдоль стен.
Экзамен проходил бурно. Испанская хабанера уступила место финской полечке, после которой следовал украинский гопак. Затем запыхавшиеся танцоры исполнили дикие танцы далёкого племени людоедов, и всё закончилось кубинской сальсой. Комиссия была в хорошем настроении, из зала попросили всех выйти, чтобы начать обсуждение экзамена.
– Классный экзамен, будто на концерте побывал. Может, наш Валерий Романович будет нас учить танцевать? – предположил Бегемот тяжело спускаясь по лестнице за Марусей.
– Да за деньги он чему хочешь научит! – хмуро отозвалась она. – Тебя как зовут?
– Миша.
– В группе все называли тебя Бегемот! А меня – Корова. Прикинь, Миша, какая пара: Бегемот и Корова. И они вместе танцуют!
Парень обиженно засопел:
– А что здесь такого?
Марусе разговаривать больше не хотелось. Она прибавила шагу, но толстяк догнал её и зашагал рядом:
– А как тебя по-настоящему зовут?
– Мария Ивановна Шиян.
– Что ж так официально?
– Дистанцию держу, Миша, а то вдруг в кино пригласишь, – усмехнулась Маруся.
– И действительно хотел пригласить, – улыбнулся собеседник. – Ну, если не в кино, то просто провожу.
Они бодро шли по направлению к цирку. Там у бухгалтерши ожидалась встреча со Стилистом, который собирался повезти свою модель на примерку.
Он приехал на десять минут раньше назначенного времени и увидел Марусю с толстяком. Толстяк забегал вперёд, размахивал руками, бухгалтерша смеялась.
«Чёрт, да он клеится к ней! Вот достаёт блокнот, что-то пишет и протягивает ей листок. Никак свой номер телефона. Она не вынимает руки из карманов, не берёт его грёбаную бумажку, качает головой. Но он настойчив. Берёт её за руку. Они поворачивают в обратную сторону».
Стилист вышел из машины и пошёл за парочкой, бормоча: «Нашла батона себе в друзья». Он подошёл так близко, что услыхал, о чем они говорят. Толстяк предлагал Марусе всяческую защиту и поддержку во всём, а также свою крепкую мужскую дружбу. Так и сказал: «Будем дружить!» – тоном, не терпящим возражений.
– Что значит, «дружить»? Это пионеры дружат и на барабане стучат! Взрослые люди создают семью, рожают детей. Я взрослый человек, мне скоро 30. Я жду более серьёзных предложений, – серьёзно грузила собеседника Маруся.
«Что это она перед ним растекается мыслью по древу, ведь видно, что тупой».
Юрик поднял воротник и прибавил шагу, чтобы слышать, о чем они говорят.
– Так вот он я. Я готов быть надёжным отцом твоих детей, то есть – наших, – с готовностью предложил себя Миша. `– Ты мне сразу понравилась. Я уже месяц люблю тебя.
«Ах ты, батон недопеченный!» – рассердился Стилист.
Маруся взяла своего спутника под руку и стала утешать:
– Ты хороший, добрый парень, Миша. Но у меня есть любимый мужчина. Я хочу, чтобы именно он был рядом со мной!
Юрик замер, чтобы не пропустить важное заявление.
– Кто он? – поникшим голосом спросил толстяк.
– Великий и ужасный Карл Лагерфельд!
Стилист врезался в пожилую парочку, прогуливающуюся по проспекту.
Маруся с серьёзностью втюхивала толстяку про сумасшедшие проекты Карлуши, восхищаясь ими и ошарашивая притихшего толстяка, не оставляя ему никакой надежды на взаимность.
Но Миша оказался настойчивей, чем ожидалось. Он схватил Марусю за обе руки и не отпускал её.
– Ты всё врёшь! Просто я тебе не нравлюсь. Так ведь?
В голосе у Марусиного кавалера звучали нотки не только отчаяния, но и агрессивности.
– Отпусти, Миша. Меня ждут.
– Никто тебя не ждёт! Ты водишь меня за нос и считаешь дураком! А сама такая же, как и я! Общество смеётся и издевается над нами! Мы должны быть вместе, чтобы помогать друг другу!
У Миши явно начало серьёзно портиться настроение.
Стилист, который хотел уже было повернуть назад, к машине, остановился.
– Отстань от меня! – пробовала освободить руки Маруся. Но Бегемот, как клещ, вцепился в неё.
Юрик не умел драться. Ему больше подходила роль переговорщика. Стилист сделал шаг вперёд и положил свою руку на плечо Марусиного кавалера.
– Здравствуйте, молодой человек, отпустите девушку, ей пора идти.
– С тобой, что ли? Откуда ты взялся? Кто ты такой? – нервничал Миша, пытаясь сбросить руку Стилиста.
– Я – Карл Лагерфельд!
Миша как-то сдулся и отступил назад. Казалось, он сейчас расплачется.
Стилист подхватил Марусю и повёл её к белой машине:
– Где ж водятся такие кавалеры? Эти места надо отмечать на карте Минска особыми флажками!
– По наводке вашей хожу, занимаюсь у Валерия Романовича, – смеялась Маруся. – Но с сегодняшнего дня факультатив закрылся, думайте, как шлифовать меня другими силами.
– Ладно. Подумаем, – пообещал Стилист. Он косил глаза на Марусю, удивляясь словам, которые она находила для разговора. Его спутница слегка раскраснелась от быстрой ходьбы, глаза её смеялись. Чтобы не поскользнуться, она крепко держала его за локоть. И не просто крепко, а как-то по-особенному, близко и доверчиво. Они сели в машину, ситуация уже отпустила, надо было ехать и настраиваться на другие жизненные темы.
– Мать сегодня звонила. Евгений Мартынович сбежал. Она сейчас занимается расторжением договора с риелтерами. Квартиру они, оказывается, продавали, а я ведь там прописана! Гараж уже продан. Вот какие планы глобальные задумывались. И я, как всегда, – не в счёт.
– Маруся, ты девушка контрастов. Только что ты разбила сердце батоноподобного мужика, постебавшись, отвадила его. Удивила меня своими знаниями о великом и ужасном… а теперь ноешь про какую-то прописку и квартиру, где жить тебе противопоказано.
– Ладно, господин Лагерфельд, поговорим о погоде, – улыбнулась Маруся.
35. Примерка
Каждый вечер он смотрел один и тот же фильм, который вдохновлял и расстраивал его. Это была недосягаемая высота «Пятого элемента». Иногда вместе с ним кино смотрела и Маруся. Она старалась ему напомнить, что главное в фильме не гениально придуманные костюмы, а сюжет, ради которого всё это создавалось, и главный ключ, без которого невозможно соединить четыре стихии – любовь.
Платья сидели плохо. Юрик выговаривал швее, та молча взяла сантиметр и обхватила им Марусю. Цифры обмеров толстухи-бухгалтерши не совпадали с цифрами на лекалах. Маша худела! Юрик бухнулся на старенькое кресло, стоявшее в примерочной, и схватился за голову.
– Ты должна быть всегда одинакового размера! Ты не должна ни худеть, ни поправляться! Загубишь весь проект к черту!
– Я не сижу на диете, – хлюпала она носом.
– Ты должна набрать прежний вес!
Маруся мигом прекратила кукситься и твёрдо заявила:
– Ни за что! Я всегда мечтала стать легче хотя бы на килограмм. В боках заберёшь, вытачки углубишь. Мама мне одежду всегда перешивала со своей и не делала из этого проблемы.
– Боже мой, с кем я связался! Тундра! – простонал Стилист.
Маруся обиделась, и пока он закалывал на ней булавками обвисшее платье, с трудом сдерживала слёзы.
Он нравился ей куда больше, когда выглядел беспомощным и предельно несчастным.
Домой ехали молча. Стилист бросал короткие взгляды на неё и отмечал про себя, что это не просто обида. В Марусиной голове зрел какой-то нехороший план.
– Маруся, ты должна понять меня…
– Я уже поняла! Ты меня не видишь. Человека не видишь! Я у тебя – вешалка для платьев. Моя миссия закончилась. Буду жить своей жизнью, – пугала она его.
Стилист вёл машину молча и перебирал ситуацию с примеркой по косточкам, чтобы найти, от чего так завелась Маруся.
Она хотела сказать ему самое главное: о том, что её держало рядом с ним, что заставляло её терпеть эти унижения с примерками, контролем веса, уроками сценического движения. Да, и ещё ненавистные брекеты! За них заплатил сам Стилист, и Маруся смирилась, чтобы только понравиться ему.
Пока она искала первые слова, чтобы начать разговор, машина доехала до места, и не было смысла затевать эту исповедь, потому что в доме дистанция общения увеличивалась, и все темы разговоров поглощались подготовкой к конкурсу. Юрик, занятый своей идеей, работой, исключал из своего внимания всё остальное. И Маруся невольно попадала в этот круг.
Она ждала нечаянного касания руки, горячего шёпота и блестящего глаза, а он будто находился за большой витриной универмага: что-то там мастерил, конструировал, непонятное для прохожих, с улицы не достучаться и не докричаться. А Маруся вроде стояла снаружи и смотрела, как Стилист за стеклом живёт своей жизнью, в которой ей места не хватало.
Она сразу поднялась к себе наверх, оставив растерянного Юрика ожидать тётку, которая бы всё ему объяснила и поправила ситуацию.
Маруся слышала, как хлопнула дверь, и бодрый голос Евгении Ивановны поинтересовался:
– Где Маруся?
Потом последовал долгий бубнёж Юрика. Маруся не могла слышать, что он говорил, но в интонациях стояли сплошные вопросы. Тётка успокаивала племянника, тон её голоса понижался в конце фраз, как бывает в утверждениях, не требующих доказательств. Когда мать вправляла дочке мозги – та легко отключалась от разговора. Думала о своём, кивала иногда головой и точно знала, когда «проснуться». Она досконально изучила, что может содержаться в короткой фразе с понижением интонации. Не было сомнения, что Евгения Ивановна вникла в ситуацию и старалась помочь племяннику. Однако не всё Маруся просчитала и рано расслабилась.
Тётка Женя взлетела на второй этаж на эмоциях, для формы стукнула в дверь и уже с порога начала наступление:
– Что ж ты его так наказываешь? Он же весь проект делает под тебя. Вложено столько денег, но даже не это главное! Впереди начало самостоятельной работы в новом качестве. Что ж ты рушишь эту надежду?
Евгении Ивановне так хотелось произнести ещё одно слово, едва сдержалась. А его сказала Маруся:
– Да, я дура. Не понимаю вашей работы. Учить меня было некому!
– Маруся, если ты поймёшь, почему он поступает так, а не иначе, ты простишь. Перед ним довольно сложная цель, он идёт к ней – как может. Когда идёт – восстанавливается. Мы все этого очень хотим! Всё это время ты помогала ему и потихоньку менялась сама. Смотри, ведь он разговаривает с тобой на равных!
Да, за полгода её жизнь и вправду очень изменилась. Ушла из дому. Научилась раздеваться, не стесняясь, стала носить неудобную обувь, манерно скалиться и готовить безвкусные соевые котлеты. Ради чего? Чтобы он стал дизайнером одежды и снова вернулся к своим дружкам? Уж они-то помогут ему вспомнить прежние интересы.
– Он ждёт возвращения в голубой период! – выпалила Маруся.
Евгения Ивановна была обескуражена таким заявлением:
– Машенька, откуда ты это взяла? Он – талантливый мальчик, пробьётся и тебе поможет. Пока ведь нечего волноваться. Он ни с кем не встречается…
Бухгалтерша извлекла из кармашка блокнотик, куда любила записывать новые рецепты, и зачитала столбиком выписанные известные имена:
– Валентино Дольче и Стефано Габано,
Кристиан Диор,
Ив Сен Лоран,
Джанни Версачи,
Жан-Поль Готье,
Джорджи Армани,
Валентино,
Джон Гальяно и небезызвестный Карл Лагерфельд. Что их объединяет?
– Как – «что»? Это гениальные художники-дизайнеры одежды. Мировые звёзды. С них надо брать пример.
– Вот он и берёт пример! Они все – нетрадиционной ориентации! Все, кто придумывает одежду для женщин, – женщин не выбирают!
Лицо Евгении Ивановны побледнело.
– Он никогда не выберет меня! И я ухожу! – закончила, наконец, Маруся.
В дверях, как привидение, появился Юрик. Что он услышал из того, что она говорила?
– Ты уходишь? Ты бросаешь меня? – тихо спросил он и ещё тише произнёс, – Маруся, что я буду без тебя делать?
Ах, как это было необычно и сладко, будто признание в любви. Он развернул её к себе, и по его дрожащим губам она поняла, что Юрик не на шутку расстроился.
– Ладно, вешаться не надо. Последнюю ночку у вас переночую и уеду к себе. Надо искать приличную работу. Я не из предателей. Своё дело доведу до конца, а потом, извини, уйду.
Юрик хотел что-то возразить. Но махнул рукой и вышел вон. За ним устало двинулась Евгения Ивановна.
Маруся дважды хотела спуститься вниз, попить чаю, посмотреть телевизор, но слышала, как Евгения Ивановна очень эмоционально что-то объясняет племяннику, и возвращалась назад.
Тяжело вздохнув, Маруся пошла в душ смывать плохие предчувствия.
Она замерзала, стоя под холодным душем, но терпела, пока вода не стала совсем ледяной.
– Маруся, опять ты всю горячую воду вылила? – донеслось с нижнего этажа.
«Я большая, мне много воды надо!» – усмехнулась она, пытаясь согреться под одеялом.
По лестнице с остановками приближались тяжёлые шаги. Что-то волочили по ступенькам, большое и громоздкое, что не вписывалось в повороты пролёта, билось о стенки за дверью. Наконец на минуту всё стихло, вызывая у Маруси нелепые предположения о том, что тётя Женя несёт в верхнюю спальню упирающегося Стилиста, который цепляется руками за перила и балясины, вырывая их и тут же роняя, хватаясь за новые якорные предметы, чтобы только не попасть в спальню с тайно страждущей Марусей.
Дверь открыли ногой, и в комнате появился Юрик, волочащий за собой какой-то огромный агрегат.
– Что это? – с ужасом закричала Маруся.
– Да ничего особенного. Обыкновенная «коза». Обогреватель такой. Ты воду вылила, мне придётся холодной мыться. Дуба дам, холода так боюсь. У «козы» согреюсь.
Спирали на асбестовой трубе медленно раскалялись, распространяя вокруг тепло и запах горелой пыли.
– Вредный прибор. Электричество жрёт, кислород жрёт. Это ещё бабушкин зверь. Но мы его отключим скоро. Когда согреемся.
И он пошёл в душ.
Маруся смотрела на яркие рёбра обогревателя, слушала дикие вопли, доносившиеся из душевой, и думала, что ещё пару минут ожидания – и она сбежит.
Он вышел, стал у раскалённого агрегата, растирая грудь, руки полотенцем.
«Это его тётка подослала, сам бы не догадался на такого вида примирение», – размышляла Маруся, натянув на голову одеяло, чтобы не видеть то, что она могла увидеть.
– Маруся, у меня предчувствие, что ты меня боишься. Я страшный, противный?
– Нет, ты не страшный и не противный. И я тебя не боюсь. Я тебя стесняюсь. Это совсем другое.
Он сделал шаг к Марусе и потянул за угол одеяла.
– Вот ты даёшь. За мной утку выносила, мыла, переодевала, знаешь, как я устроен.
«Какая тут любовь, если разговор начинается про утку, больницу? Всё, что хотелось задвинуть подальше, стереть, вытаскивается наружу. Ну, дайте хоть немного романтики, хотя бы шуршащих обёрток от конфет. Я придумаю их вкус».
– Маруся, у нас с тобою когда-нибудь были такие… э… встречи?
Она не могла избавиться от мысли, что он поднялся к ней не по своему желанию, а тётя Женя надоумила.
«Коза», раскрасила комнату красными отблесками, скрывая смущение и растерянность на пылающем лице бухгалтерши. Ситуация зыбкая, несерьёзная – совсем не напоминала сцену из любовного романа. Она не чувствовала себя желанной, любимой, устала ждать особых слов от мужчины, который не помнил своего природного назначения. Вроде силком, обманом, случайностью она заманивает его в постель, ради своей эгоистичной цели – снять вопрос о полной женской невостребованности. С другой стороны, если она сейчас закроет врата этого звёздного портала с мечтами о мужчине, семье и ребенке – навсегда рассыплется её надежда о счастье. Потому что так долго бороться со своими комплексами больше нет сил. Уж и так, наперекор своим привычкам и характеру, она слишком долго смиренно ожидает каких-то почти виртуальных знаков внимания от этого мужчины.
Стоп. Он сам пришёл, сам нашёлся на её территории. Он не может без неё обойтись. Не может! Он просто не понимает, что есть ещё другие отношения…
– Выключи этот агрегат, он меня уже забодал, – попросила Маруся.
Раскалённые спирали не сразу погасли, комната погружалась в ночь.
Стилист забрался под одеяло и стал искать тепла возле Маруси. Его холодные ноги пугали её. В том, что он сильно замёрз, – корила себя. Растирала его спину, грудь. Он постанывал, кряхтел под её сильными, горячими руками и, согревшись, затих на подушке. Маруся не видела в темноте его лица, но была уверена, что он заснул.
«Заснул! Расскажешь кому – обсмеются. Вот так: после душа трезвый молодой мужик в постели с горячей женщиной взял и заснул!».
В глазах у Маруси защипало, и две крупные слезы упали Юрику на лоб.
«Ну что я в тебе нашла! Мне такие фрики никогда не нравились. Видно, мозги у тебя действительно по-другому устроены, чем у других. Да и не ровня я тебе».
Маруся всхлипнула, хотела сползти с кровати, но он неожиданно схватил её за руку.
– Маруся, сдадим проект и поедем с тобой отдохнём. Ты перестанешь так думать. Ты устала, это депрессивное состояние…
– Тебя ведь тётка прислала мириться со мной? Научила, какие слова мне надо говорить?
– Нет, я сам знаю, какие слова тебе говорить.
– Ну давай, говори, раз сам знаешь.
Юрик прижал её ладонь к своему лбу и очень ласково и проникновенно произнёс:
– Не покидай меня.
– Нет, – вздохнула Маруся, – это – в самом конце. Сначала должны быть другие слова.
– Говорю сразу самое главное, – оправдывался Стилист.
– Чтобы это стало главным и для меня, надо сказать ещё много другого. Наверное, ты не знаешь этих слов, а я научу тебя. Я расскажу тебе, что я хочу услышать. А ты повтори шёпотом мне на ушко.
Маруся вытерла глаза и опустилась на подушку.
– Ты готов?
– Абсолютно, я весь внимание.
Она вздохнула и почти неслышно произнесла:
– Ты – особенная.
Минута ожидания ответной реакции казалась вечностью. Закрыла лицо рукой, будто защищаясь от удара…
– Ты особенная, – повторил Юрик, склоняясь к Марусе.
– Я думаю о тебе каждый день, – дрожащим голосом шептала она.
– Каждый день я думаю о тебе…
– Ты моя королевна, – смелела Маруся.
– Королевишна моя, – вторил Стилист.
Он улыбнулся и пощекотал носом завиток возле её уха.
В его ответах ничего не смущало, Марусе они казались искренними и заполняли своим смыслом всё её существо:
– Я думаю о тебе каждый день, – предлагала она новую фразу, и её сердце замирало, как птаха в руке у птицелова.
– Несомненно, я думаю о тебе каждый день и даже каждый час.
– Ты моя единственная, – таяла в его объятьях Маруся.
– Единственная и неповторимая. Я не могу без тебя. Не покидай меня.
Маруся чувствовала себя неповоротливым большим китом, выброшенным на берег. Все ворочалась, пытаясь найти какое-то удобное место для шеи, рук, головы. Кровать под Марусей жутко скрипела. Он неловко прижал плечом ее волосы, разметавшиеся на подушке. Она инстинктивно дернулась в сторону и потеряла опору. Он хотел ее удержать, схватил за руку, и Маруся легко стащила Юрика за собой на пол. И там, на коврике, они, совершенно запутавшись в своих ногах и руках, – наконец нашли ту самую гармонию, которая унесла их в необъятные просторы космоса, где небо усыпано алмазами и слышна музыка небесных сфер.
Сначала они подумали, что чудо с красивыми галлюцинациями, одномоментно настигшее сразу двоих, – случайность, и повторили свой эксперимент. Но это оказалось совершенной правдой! Так, утомившись от счастья, они заснули на полу, держась за руки.
Юрик замёрз и прижимался к Марусиному горячему плечу. Она оберегала его, подсовывала под голову подушку, закрывала озябшие ноги одеялом. Ночь была полна открытий. Мир перевернулся, раздвинулся, вобрав в себя новые краски. Она слушала рядом его спокойное дыхание, ласково провела по лбу пальцами, задержавшись возле уха, где в мочке пряталась дырочка для серёжки, счастливо пыталась различить очертания его лица. Он повернулся во сне и произнёс имя. Но не Марусино.
«Гена…» – прошептал Стилист.
Маруся вскрикнула и с негодованием вонзила кулак в подушку, потом сама зарылась в неё, чертыхаясь и стеная: «Вот тебе, Машенька, и Юрьев день!»
Она потрясла его за плечо и ядовитым шепотом произнесла в ухо:
– Убирайся!
Юрик открыл глаза, увидел негодующую Марусю, завернутую в простыню, как в греческую тогу. Он сильно удивился, потому что такой процесс пробуждения в его памяти нигде не значился. Это привело Стилиста в крайнюю степень недоумения.
– У-би-рай-ся! – со слезами на глазах повторила Маруся и швырнула ему одежду.
Он осторожненько спустился по лестнице вниз, заварил себе крепкий кофе и ушёл из дому, чтобы разобраться в своих воспоминаниях и неожиданной действительности.
Так, кроме фешн-проекта, его мысли заполнили беспокойные рассуждения о прошлой жизни, разрушающие узко направленный поток действий. Теперь, засыпая, он думал не о готовности к конкурсу, а перебирал свои острые ощущения прошлой жизни, которые ему с трудом удавалось выковырять из запасов испорченной памяти. И чем больше он старался найти приятные моменты в восстановленных событиях, тем чаще ему предлагались какие-то давно забытые истории, яркие картинки, запахи, слова, всякая отвлекающая от серьёзных задач хрень. Надо было работать, а все эти загадки отвлекали его от творчества. Он и задумываться не хотел – почему Маруся поджимала губы при встрече с ним, не улыбалась и потом вовсе съехала в город.
