Текст книги "Стилист (СИ)"
Автор книги: Наталья Лось
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
44. Местные радости и разочарования. Последний заход
Геля, растратившая на зонтики деньги, припасенные для подарков из Парижа, никак не могла понять, что сделал с ней новый знакомый, заставивший поверить в крайне сомнительный проект, в который он втравил спокойного и уравновешенного Юрика. Действо вышло за рамки конкурса, и ведь, странное дело, – все в зале были в трансе, включая жюри. Забыли, что публика должна сидеть смиренно. А тут хлопали-топали, свистели, визжали, стонали, телефонами мигали. Сначала Геля с недоверием отнеслась к идее с зонтиками, которые должны иллюстрировать дождь над подиумом. А когда среди толпы раскрылись разноцветные парасоны моделек, заметила: дамы в зале тоже стали шарить в своих сумках в поисках зонтов. Чудный перфоманс! Теперь у нее будет восемь дорогущих парижских зонтов на все случаи жизни. Ух ты, Степан Олешка, Алешничек проклятый, мой маг и герой!
Вечером Геля с желтой коллекцией погрузилась в самолет. Улетать так скоро совсем не хотелось. В ее жизни появился новый человек, который вызывал очень противоречивые чувства, и следовало бы на месте разобраться – в чем этот магнетизм, идущий потоком от Олешки, а Геля воспринимала это слово не как фамилию, а имя олененка, отставшего от рождественского воза с подарками.
Олешка все знал про подарки! Он необычно мыслил, разговаривал и действовал! А это чудесное состояния ожидания, когда он представлял свои необычные проекты! Им названия даже невозможно было придумать!
Парамонов отправлял ее одну, но Геля на него не обижалась. Ей хотелось побыть наедине с собой, чтобы остыть – или понять, что кипение только началось.
Гена попробовал написать Стилисту письмо с вопросами, которые очень мучили его. Письмо получилось длинным и жалким. Надо было разговаривать, глядя друг другу в глаза. Уж не поехать ли в аэропорт и увидеть своими глазами возвращение Юрика Латуна и главное – реакцию на встречу? Узнать, какая муха укусила Стилиста, который так внезапно оставил давние отношения, ничего не объяснив.
В этот день он изо всех сил держался без своего допинга, чтобы никакой мелочью не испортить о себе впечатление после разлуки.
После исчезновения Стилиста жизнь Голявина стала однообразной: его работа максимально сократилась. Он конфликтовал, приходил на показы навеселе, перестал навещать «качалку», дизайнеры были недовольны его видом. Всё шло к разрыву контракта. Он много раз пытался найти себе нового друга, но заменить Юрика никто не мог. Вернуть Стилиста для Гены означало – вернуться в прежнюю беззаботную жизнь с красивым отдыхом, путешествиями, стильной одеждой и уважением.
Да, он поедет в аэропорт, чтобы приблизить встречу со Стилистом и прямо спросить его: что означает такая перемена в отношениях?
Голявин тщательно готовился к встрече.
В обмен на винтажные очки Louis Vuitton его постригли и побрили, как в прежние времена.
Косметичке понравилась его спортивная сумка Ralph Lauren, и она, приняв бартер, возилась с ним два часа, убирая с лица последствия неправильной жизни. Маникюрша привела в порядок ногти за копеечный брелок, который болтался у него на барсетке.
Гена долго выбирал что надеть. Решил взять пиджак Стилиста, который когда-то возил в химчистку. Пиджак завис в шкафу на целый год, а теперь мог напомнить Юрику о прежних отношениях. Положил в портфель фляжку с виски и в Ботаническом саду купил тугой букет желтых роз, упакованных в крафтовую бумагу, которую не стал снимать.
Самолёт прилетал утром. Ночь оказалась бессонной, и в три часа Гена, чтобы убить время, направился в ночной клуб. В этот час веселье там достигало апогея.
Такое заведение в Минске существовало всего одно. В голубой подвальчик стекались многие не принятые обществом личности. Гена особо светиться со своей ориентацией не хотел, но ему не хватало спокойного общения, без намёков, подколов и оскорблений. В конце концов, не один же он такой, в Беларуси официально зарегистрировано более 70 тысяч мужчин, которые ведут свою жизнь, опровергая природные законы.
У входа в клуб крутилось несколько гопников. Голявина внезапно пронзило нехорошее предчувствие. Два года назад они со Стилистом едва вырвались из кольца пьяных «общественных воспитателей». Повезло, что рядом проходил милицейский патруль. Те, кого подкараулили возле клуба часом раньше, были жестоко избиты.
Гопники смотрели на него, цыкали слюной себе под ноги и лениво переговаривались. Назад поворачивать поздно. Только бежать к двери клуба, где отсидеться до приезда наряда милиции. До цели – метров сто. Гена, ещё надеясь на спасение, как опытный спринтер, взял старт с места, ловко обошёл одного из недоброжелателей, но другой оказался половчее, схватил за полу пиджака, и подоспевшие дружки потащили добычу в кусты сирени. Охранник видел этот захват, но в душе одобрял «воспитателей». Инцидент происходил вне зоны клуба, и сообщать о нём в опорный пункт он не спешил. А когда сообщил, то на место происшествия требовалась не только милиция, но и «скорая».
В больницу Гена попал весь посеченный мелкими царапинами. Гопники, обнаружив свёрток с розами, своё наказание закончили поркой колючими стеблями изысканного нидерландского букета по самым нежным местам. Но эту антиэстетичную экзекуцию Голявин уже никак не воспринимал. «Скорая» не приняла всерьёз травмы гея, и, пролежав в коридоре в больницы два часа без внимания, Гена не приходя в сознание, умер от внутреннего кровотечения.
45. Дурачьё вы, господа хорошие!
Пассажиры маялись в ожидании багажа возле движущейся ленты, а Степан задевал их вопросами:
– Вы разговариваете по-мински? Я уже давал вам автограф?
– Какой-то ты не в меру радостный, – одёрнула его Маруся.
– У радости нет меры. Если научишься радоваться мелочам – ты будешь счастливым человеком. А тебе это особенно к лицу. Гармония рождается из положительных эмоций, – отвечал Олешка, ловко снимая с ленты чемодан Маруси, – впереди у нас много открытий! Нутром чувствую – оно меня никогда не подводило.
Маруся вздохнула:
– Столько денег ухлопано, а мне до конца не понятно…
Но она в душе радовалась, что Степан как-то сумел наладить отношения со Стилистом. Утром она застала их вместе возле ресепшна с чашечками кофе. И сейчас они оживленно болтали, обсуждали новые идеи будущего проекта. А ей говорить не хотелось. «Ну, это без меня, – размышляла она, – у меня впереди свой проект».
На толстой Марусе живот с пятимесячной беременностью смотрелся гармонично и в соответствии с её фигурой. Она красиво плыла среди толпы, украшая своей яркостью и цельностью пассажирский поток из деловых государственных лиц, их тощих жен с капризными лицами, туристами, усталыми от впечатлений и расстроенных возвращением в стабильную действительность родной страны. Иногда она специально отставала, чтобы увидеть, как ищет её глазами Юрик.
Мрачному Парамонову хотелось поддержки и одобрения – в Минск он летел «нормальным человеком», без начесов, боевой раскраски, только сережка в ухе осталась от его прежнего прикида. Его вихлявая фигура появлялась то слева, то справа от Маруси. Она цыкнула на него, чтобы не путался под ногами. Обиженный Парамонов пытался кого-то вызвонить из «Карамелей», чтобы приехали за ним в аэропорт, и узнал свежую новость о Гене Голявине, жестоко избитом гопниками возле гей-клуба.
– Юрик, Гены больше нет, его убили, – прерывающийся голос Костика достиг Стилиста.
Латун остановился и вопросительно посмотрел на Марусю. Как правило, она знала все ответы на вопросы, которые ему задавали.
– Ты знаешь Гену?
– Нет! – твердо ответила Маруся.
– А ты, Олешка, знаешь Гену?
Степан отрицательно мотнул головой:
– Нет!
– Мы не знаем Гену, но выражаем семье погибшего соболезнование, закрыл тему Стилист и вернулся к разговору с Олешкой.
– Ну как же, это же был твой… – начал объяснения Парамонов, но Маруся больно наступила ему на ногу:
– Парамонов, ты ведь знаешь, из-за чего убивают возле гей-клуба!
– Ну да, конечно, можно предположить – согласно закивал Костя.
– А знаешь ли ты, Парамонов, за что убивают на улице, на выходе из аэропорта? Ты хочешь о чем-то напомнить Юрику своими дурацкими разговорами? Хочешь занять место Гены Голявина? Я вижу, ты и серёжку вдел в ухо, чтобы все видели твою ориентацию. Знаешь ведь, что серёжки носили принцы, пираты или педики. Ты явно не из принцев, и корабля твоего здесь не видно! И знаешь, что тебе скажу? Гопники есть везде! Им нравится убивать тех, у кого блестящие кнопки в ушах! Вон они смотрят на тебя, знают с кем ты дружишь, куда ходишь. Не тащи Юрика за собой в могилу. Он не помнит Гену и прежнюю свою жизнь.
Теперь Парамонову казалось, что все смотрят на помеченное женской серёжкой ухо и смеются, ненавидят и презирают его. «Снять, немедленно снять. Просто был в образе…» – бормотал он, замедляя шаги. Остановился возле киоска «Белпочта» и стал выковыривать серёжку из уха.
Маруся рванула ворот блузки, плеснула на ладонь минералки, чтобы охладить пылающее лицо. «Прости, Гена. Я не напомню о тебе».
Никто и не заметил, чего ей стоил разговор с Костиком.
Они пересекли границу таможенного контроля и вышли в зал ожидания. Сразу грянула музыка, и к потолку рванулись шары, наполненные гелием. Длинноногие девочки из «Карамелей» не дали пропасть отвергнутой коллекции. Желтые, невостребованные Парижем платья, выглядели в аэропорту очень оригинально. Модельки с удовольствием демонстировали себя, удивляя слаженностью движений. В первых рядах очень ладно солировала Геля. Короткое выступление, закончилось визгом и смехом. Усталые, вялые после перелета пассажиры охотно снимали этот желтый фейерверк на мобильники и требовали:
– Еще!
Но Геля уже остановилась. Удивила – и достаточно! Бросилась на шею Степану – и вызвала шквал аплодисментов.
– Вот она, трепещущая радость ожидания награды! Кто очень желает – обязательно получит! – ликовал Олешка.
Маруся так не считала. Ей абсолютно не было ясно: нужна ли она Стилисту.
«По-моему, я проиграла», – думала она, но внутренний голос требовал убедиться, что не только Степашке засияла счастливая звезда. Ей хотелось неопровержимых доказательств. Но получилось озвучивание некоего ультиматума:
– Наш с тобой проект закончился. Такой был уговор.
В душе Маруся надеялась, что Юрик остановит, позовёт, задаст какой-нибудь особенный вопрос – и она поедет с ним. Упрямо топила себя:
– Я доберусь на автобусе. «Давай, скажи, что ты меня довезёшь на машине»,
– К маме поедешь? – улыбка погасла на его лице.
– Куда ж ещё! – хитро строила разговор Маруся. «Ну, давай, предложи свой вариант».
– Желаю тебе удачи, – произнёс он, чуть задерживая в своих руках её пальцы.
Пережала! Но назад пути нет. Что еще можно сделать в этой ситуации? Обнять на прощанье!
Обняла и прислушивалась к его дыханию, теплу рук. Щека коснулась его щеки. Застыла чуть дольше, чем требовалось.
А он ничего не сделал, чтобы остановить её. Ни-че-го!
Не умел Стилист ухаживать за девушками!
«Ну не может, не хочет Маруся быть с ним… Недостоин, значит…»
В машину Юрика сели Геля, Степан и даже этот придурок Костик. А Маруся уехала в рейсовом автобусе. Удобно, остановка у самого дома. Только очень-очень печально, тоскливо и грустно, и душу рвет песня «Океана Эльзы» из кабины водителя:
Твій голос
Знайде мене завжди.
Твій голос
Невидимі сліди…
«Он даже не предложил отвезти меня домой. Я ему не нужна. И ребенок ему не нужен», – думала она.
«Она не захотела со мной остаться, даже машину проигнорировала, села на автобус», – страдал он, – насильно мил не будешь!».
Степашка тарабанил про себя детский стишок:
– Мышонок подумал: – сова, пропала моя голова!
Цыпленок подумал: хорек. Он маму мою уволок!
И так они друг перед другом стоит и дрожат от испуга!
А Геля добавила:
– Дурачье вы, господа хорошие.
46. Ожидание
Валентина Петровна почему-то не обрадовалась новости о беременности: «Без мужа рожать собралась? Позорище мое!»
Маруся видела только паническую озабоченность матери тем, что их двухкомнатная совмещенная хрущевка примет еще одного жильца, и спокойствие будет нарушено криком младенца по ночам, пеленками на кухне, изменением привычного распорядка.
Отношения между дочкой и мамой порой накалялись настолько, что хотелось уйти куда глаза глядят, но на съемную квартиру у Маруси денег не хватало. Старалась дома не мозолить глаза своим животом. Ездила на занятия постдипломного образования, после нархоза хотела добавить еще одну специальность – психолога, рассчитывала до родов осилить экстерном весь курс.
Группу посещали очень разные люди: учителя, неудавшиеся бизнесмены, истеричные женщины на грани суицида. Занятия проходили в виде тренингов – решали смешные задачки, играли в странные игры, изображали героев классических пьес. Такая система обучения очень забавляла бухгалтершу и по-другому расставляла акценты в ее жизни.
Через неделю Маруся легко определяла риски общения с матерью. Иногда все шло не так, как предсказывали педагоги. В особых случаях, когда она хотела положить свою жизнь на схемы поведения, все оказывалось не таким прямолинейным. Пока ей не ясно было – почему же Стилист так сдержанно встретил сообщение, которое она сделала с подиума. Сюрприз остался запредельным для его понимания.
Мать предложила сделать к появлению малыша косметический ремонт – хотя бы обои свежие поклеить. А дочке не хотелось менять старые, с оставшимися рисунками Юрика.
Маруся каждый вечер подрисовывала к хвостатой компании на стенах спальни новых персонажей, стараясь соблюдать их родословную. Потом на стене стали появляться небольшие сюжеты, рассказывающие о Марусиной жизни. На обоях выросла большая, криво заштрихованная морковка, остриём вверх, длинная фигура человека, держащего за руку Винни-Пуха, и маленький человек с головой смайлика.
Мать бросила взгляд на эти пещерные изображения и, уронив на пол трубку новых обоев, со смехом повалилась на кровать.
– Ты бы у соседского Никитки поучилась хрен рисовать. Он вон как ловко в подъезде изобразил, как дети делаются, поганец.
– Где ты видишь здесь хрен? Это Эйфелева башня! – обиделась Маруся.
– Ну конечно, это Париж. Вот тот дрыщ – Юрка-стилист, папенька нашего рабёночка, а этот толстопузик, которого он тянет за руку в кусты, – ты, моя дочь. Так что всё равно тема хрена здесь раскрыта как никогда!
«Какой яркий материал для обсуждения на психологических этюдах», – подумала Маруся.
47. Работа
Матерый киношник Клавис Арно простоял в съемочном павильоне около часа, наблюдая, как Степан со Стилистом монтировали шарнирные декорации. Они громко обсуждали ошибки сложной конструкции и вдруг стали решительно разбирать его левую часть. Такелажники значительно осложняли им работу, потому что не могли понять «конструкторов», не знающих французского.
Клавис понимал, о чем идет разговор на съемочной площадке. В нужный момент Арно выскочил к декорации и поддержал падающее ее крыло. До вечера мужчины вместе смонтировали задник и движущуюся часть, правильно распределив шарниры, и стали настоящими друзьями.
– Еще бы! Он наш, почти беларус – мама польско-еврейских корней, – смеялся Олешка.
Арно пять лет в юности прожил в Москве, куда привез семью его отец, аккредитованный иностранный журналист газеты Liberation. Он организовал для семьи парочку экскурсий на съемочную площадку «Мосфильма», где произошло феерическое знакомство с Отаром Иоселиани. Именно этот режиссёр раскрыл для Клависа фантастический кайф от процесса рождения фильма и вызвал у него горячее желание попробовать себя в кино. Отар доверил первую роль в своем фильме «Фавориты луны» семнадцатилетнему французу – Иоселиани любил снимать вместо актеров-профессионалов своих знакомых и друзей. И когда грузинский режиссер переместился во Францию, дружба с Арно еще более окрепла.
Клавис боготворил Иоселиани за то, что он не ассимилировался в чужой среде, работал очень своеобразно и подавал пример для творческих поисков. Стилист с Олешкой в свободные часы пересмотрели все фильмы Иоселиани, перелопатив даже архив с документалистикой, которую тот делал до «французского периода», слушали грузинские песни и пили «Телиани» или «Киндзмараули».
По вечерам Олешка делился с Гелей новыми впечатлениями. А Стилист тосковал. Он хотел бы поговорить с Марусей, услышать ее испуганные вопросы и рассказы про погоду в Минске. Хотелось, чтобы она попросила его привезти что-нибудь. Но она была внедосягаемости. Интернет её не находил, телефон не отвечал.
Стилисту только и оставалось писать письма. Писал он, не помня точного Марусиного адреса. Письма возвращались с пометкой: «адресат не найден». Юрик складывал конверты в картонную коробку от Олешкиных слипонов, но писать свои послания не прекратил.
Письма Юрика состояли из рисунков. На гармошках-раскадровках тонким жалом ручки-роллера Латун изображал историю общения с Марусечкой. Детали, на которые он хотел обратить внимание, подмалевывались цветным фломастером или карандашами. Аппликации из оберток шоколада и конфет, билетов на Эйфелеву башню, чеков из соседнего магазина, открыток для туристов и рекламок, брошенных в почтовый ящик, несли в себе сложную и веселую информацию о жизни в Париже. Они имели суперкороткие надписи: «Хочу быть с тобой» или «Скучаю», «Это я, Юрик». Степашка угорал со смеху, разглядывая карикатуры, где друг выступал главным героем, но без всякой претензии на роль мачо.
Стилист в иллюстрациях к письму был ироничен и нежен. Изображая Марусечку, он никогда не рисовал ее уродливой или такой же смешной, как изображал себя. Пышногрудые русалки с загадочно поднятой бровью носили Марусины кудри и манили в камыши. На других рисунках она летала над крышами Парижа, как незавершенная идея Шагала – без пары. А Юрик вместе со Степашкой монтировал чудо-крылья, чтобы подняться к ней.
Стилист слезно просил Евгению Ивановну раздобыть адрес Маруси. Рисовал улицу и план дома, где она спасала его. Просил поехать в Минск, найти квартиру. Но тетка удивляла своей бестолковостью. К тому же Евгения Ивановна усердно лечила несчастного Бекона, который подхватил какую-то заразу. Его мучили тотальные судороги и чудовищный, абсолютно неконтролируемый аппетит. Он не чувствовал вкуса еды и жрал всё, что попало, на первый взгляд, совсем несъедобные вещи.
Тетя Женя очень подробно описывала страдания собаки и горе после съеденных новых сапог и силиконовых формочек для выпечки. На обследование Бекона зарплаты катастрофически не хватало. Поездки к ветеринару с огромным догом, который пугал своими припадками пассажиров в транспорте, стали невозможны. Юрик отсылал в Минск деньги, но поток слез не иссякал. Тетка не слышала просьб племянника.
– Мы уже скоро вернёмся в Беларусь. Ты найдешь Марусю сам и отдашь ей все свои послания. А еще лучше – мы пойдем в печатную фирму «Карандаш» и сделаем альбом из твоих графических эпистол. У тебя будет повод сходить к ней и повиниться в своей тупой нерешительности, – утешал Степан, глядя, как Стилист перекладывает свои письма в коробку побольше из-под вина на шесть бутылок.
Юрик не ходил с Олешкой на сырные вечеринки, не выходил на прогулки, не развлекался фильмами – его накрыла самая обыкновенная хандра, он чахнул возле коробки с конвертами без адреса.
– Тебя пора помещать в книгу рекордов Гиннесса. Сегодня никто в мире не написал столько бумажных посланий без помощи компьютера. Надо красиво оформить твой почтовый бокс, чтобы форма соответствовала содержанию. Ради такого случая я пожертвую тебе бактерицидную французскую пасту «Эльгидиум» с хлоргексином, – неожиданно предложил Олешка.
Стилист замер от удивления,
– Как ты это объясняешь?
– Вот, Юрик, этого я и боялся, – почти серьезно произнес Степашка. – Ты утрачиваешь креативность. Все мозги ушли в эту картонную коробку. Скажи мне, великий художник, какой цвет ляжет на этот унылый картон и повеселит душу?
– Белый, конечно.
– А я что говорю? В зубной пасте главное – белый чистый цвет. А какая философская наполненность! Предотвращает, лечит, устраняет и заставляет сверкать! Паста чудесно держится вторую неделю у меня на штанах, а значит, она будет иметь хорошее сцепление с картоном.
– Ладненько. Я тебя понял, – улыбнулся, наконец, Стилист. – Намалюю пастой птицу с конвертом в клюве! «Лети с приветом, вернись с ответом!»
Юрик нарисовал на всех видимых сторонах коробки по голубю. Все они были разной селекции, но с одинаковыми большими выразительными человеческими глазами.
