Текст книги "Стилист (СИ)"
Автор книги: Наталья Лось
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
18. Паркетчика обижать нельзя!
Двое задержанных подрались между собой в обезьяннике.
Выясняли: кто этот дрыщ, который опознал свои ботинки с тайником. Дело осложнялось тем, что оба налётчика протрезвели и начисто забыли, из-за чего созрел план стукнуть по голове конкретного «жигана» и что они поимели из этого. Ими двигали абсолютно разные интересы. Одного занимала одна-единственная мысль – где добыть деньги на дурь, другой деньги умел зарабатывать и старался «идти по правильному пути», хотя и с неожиданными поворотами. Но бандитский проект принадлежал именно ему.
Васька только что освободился из тюрьмы, но сразу влился в жизнь как исправившийся индивид. У него имелась специальность – паркетчик, а с ней пропасть трудно. Заказы приплывали всегда, только отличались своей ценой. Первый он взял государственный – паркет в санатории. Там и встретил свою будущую жену – массажистку, которая сразу приметила его – чернявого, наглого. Прошёл мимо, хлопнул по заду: «Привет, красотка». Зинка только что развелась и скучала без мужчины. Этот показался ей хорошим. Есть работа, значит, и деньги, весёлый и с виду не урод. Она пару раз заглядывала в директорский кабинет, где Васька укладывал паркет. Работал он ловко, знал своё дело. На обед не отвлекался. Зинка принесла ему из столовой пюре с сосисками и, пока он ел, строила глазки и напрашивалась на свидание. К концу Васькиного перекуса она получила, что хотела.
Васька рос, не избалованный изысками. Завидовал одноклассникам с новыми кроссовками, плеерами, модными куртками. Он по-своему старался восстановить справедливость и равенство. Растоптал ногой диски для дорогого плеера, пролил краску на новые спортивные туфли соседа по парте, чиркнул бритвой по ладному новенькому рюкзачку…
Однажды после «баночки пивасика» прижал в подъезде генеральского сынка и снял с него джинсы. Американские штаны не застегнулись на Васькиной мощной фигуре. Он их порезал и выбросил в мусоропровод. Но генеральский сыночек не побоялся нажаловаться, а строгий его папа довёл дело до конца – Ваську посадили. Зинка, выбирая себе кавалера, не видела никакой крамолы в том, что Васька экспроприировал у богатеньких их барахло. Единственной её печалью стали слишком некрасивые поступки любимого мужчины в стадии алкогольного опьянения. Стадия эта приходила в Васькин организм довольно часто. И тогда – держись, Зинка! Приводил домой проституток и желал, чтобы Зинка брала у них уроки, слушал одновременно телевизор, магнитофон и радиоточку на максимальной громкости, упражняясь в метании стульев в стену. Повешенный на гвоздь унитаз рядом с велосипедом в общем коридоре, включённая ночью «болгарка» для выпиливания запертых дверей в комнату жены, разборки с сантехником в стиле восточных единоборств… О, сколько их случалось – необъяснимых Васькиных поступков! Зинка знала, что под горячую руку попадаться мужу опасно, она научилась быть осторожной женой.
Паркет, оставшийся от заказов, Васька по-хозяйски тащил к себе домой. Одну из комнат в квартире полностью, до потолка, заложил узкими деревяшками. Паркетчик знал: такой материал, отменно высушенный, обязательно пригодится.
И вот, наконец, долгожданный заказчик появился.
Полковник в отставке построил своей крале квартиру в центре Минска. Кроме арочных стеклопакетов, ванны-джакузи и шикарной гардеробной с зеркальными шкафами в квартире был задуман паркетный пол из ценных пород дерева. Полковник заплатил щедрый аванс. Васька решил удивить своим мастерством и выбрал самый сложный вид укладки паркета в виде плетёнки с акцентами, а в центре гостиной задумал круг с мозаикой из ценных пород дерева.
Довольный качественной работой заказчик в конце смены наливал паркетчику коньячка. Дома Васька закатывал глаза, рассказывая о квартире, в которой работал, хлопал по столу ладонью:
– Обеды только в кабаках! Пьёт лучший коньяк в пять звёзд! А часы знаешь у него какие? Тысячу зелёных стоят!
Каждая фраза обязательно имела припев в виде непечатной лексики, которая выражала несомненный восторг, и предельное уважение.
Васька надеялся, что этот заказ станет настоящей «золотой жилой», потому что у полковника есть такие же богатые дружбаны, они ведь придут в гости и увидят высокохудожественную работу хорошего паркетчика. Поэтому Васька работал на совесть. Медленно, но очень качественно.
Несколько раз Полковник приходил со своей молодой подругой, чтобы показать, как идёт работа. Васька терпеть не мог, когда вмешивались в рабочий процесс. Фифа хотела, чтобы работа делалась по-быстрому. Подолгу стояла над душой, глядя, как паркетчик подбирал по цвету куски дерева для узора. Пробовала давать советы (!), а однажды пренебрежительно сказала: «эти вот крендибобели из сталинской эпохи – несовременно и пошло».
«Сука», – подумал Васька, но надо было терпеть. Он слышал, как уходя, она что-то недовольным тоном говорила своему папику, а он её утешал и успокаивал. Васька понимал свою дистанцию и матерился только про себя. С Полковником портить отношения из-за его шалавы не хотелось. Мужская дружба превыше всего.
Однажды во время перекура на балконе полковничьей квартиры Васька очень ясно увидел, как к подъезду подкатила белая машина, из неё вышла вихлявая Геля, которая громко смеялась и трясла своей лохматой причёской. А смешил её стильный водила, который из багажника доставал фирменные сумки-пакеты. Потом они поцеловались, и девица процокала в подъезд, на ходу ещё раз обернувшись и послав воздушный поцелуй своему любовнику, в чём совершенно не сомневался опытный в амурных делах паркетчик. Он хорошо запомнил этого хлыща в светлом пальто и разноцветной головой.
Геля доставила Ваське аванс. Но принесла не те деньги, о которых договаривались с заказчиком, а значительно меньше, за минусом того, что находилось в новеньких пакетах из бутиков. Васька понимал ситуацию и жалел Полковника, о чём сообщил ему во время традиционной рюмашечки коньяка в конце рабочего дня. Отставной военный извинялся за урезанную сумму аванса и наливал себе ещё и ещё. Их мужской разговор затянулся за полночь.
Добравшись домой на последнем автобусе, паркетчик положил перед женой корявую записку.
Ей следовало явиться по адресу, нацарапанному Васькой на обрывке элитных обоев, представиться массажисткой районной поликлиники и провести хозяйке квартиры десять сеансов общего массажа. Бесплатно. Вроде как очередь подошла на эту процедуру.
– Бесплатно? – заартачилась Зинка.
– Дура, это ей бесплатно, тебе стольник достанется, если всё сделаешь правильно.
– Да что ж я могу сделать неправильно, если массаж уже двенадцать лет делаю?
– Тебе проговориться нельзя. Чтобы даже нигде не промелькнуло, что массаж заказной.
Зинка поехала по адресу на Орловку, в старые хрущобы. Квартира оказалась в вонючем подъезде на первом этаже, со старой обшарпанной дверью, обитой коричневым, лопнувшем по центру дерматином. Её открыла пожилая женщина с остатками химической завивки на голове, в самодельном фартуке, слепленном из нескольких кусков защитной ткани. Она трогательно удивилась, узнав, что поликлиника вспомнила про неё. Всю процедуру рот у неё не закрывался. Зинка узнала, что у женщины две взрослые дочки, учатся в институтах. Обе платно. Муж – бывший военный, изо всех сил подрабатывает, чтобы оплатить учёбу. Денег в семье не хватает. Девчонки носят по очереди одни сапоги. На вторые она деньги ещё не насобирала. Экономия везде, а мужу после тяжёлой работы надо восстанавливать силы. Нужно мясо.
– Вот сегодня вымя готовила. Но не знаю, может, у него аппетита не будет. Мой Степан Григорьевич такой деликатный, никогда не скажет, что я невкусно приготовила. Понимает, что у нас денежные трудности.
Зинка смотрела на её бумазейный халат, висящий на спинке стула, на котором ясно были обозначены аккуратно сделанные латки, старенькое бельё, давно потерявшее первоначальный цвет от долгих стирок, и пыталась угадать: кем же приходится эта уставшая от жизни женщина успешному бизнесмену-полковнику, который строит для любовницы уютное гнёздышко.
Дома с порога спросила у Васьки:
– А как зовут твоего заказчика, которому ты паркет кладёшь?
– Степан Григорьевич.
– Вот кобель драный! Жена из сил выбивается, дочки одни сапоги на двоих имеют, квартира без ремонта, латки на халате, вымя – главный продукт на обед. А он квартиру строит, ни сном, ни духом…
– Молчи, дура. Мужик он классный. Дочки учатся за его деньги, заботится о здоровье жены! Видишь, массаж заказал. Квартира – его заслуга, значит.
Зинка ушла к себе в комнату. Поплакала немножко и долго не могла уснуть.
Cреди ночи её поднял телефонный звонок. Васька с вечера затележился, употребив бутылку бормотухи, спал как убитый. Она сняла трубку и услышала взволнованный мужской голос.
– Ваську зови!
– Спит он. А кто это?
– Буди его. Скажи, что Полковник требует.
Зинка едва растолкала мужа, который только и сказал в трубку:
– Счас приеду.
– Куда ж ты поедешь? Три часа ночи.
– Молчи, дура, значит, надо.
Вызвали такси, и Васька вернулся только утром с очень скорбным лицом.
– Прикинь, вхожу в его хату, и – полный абзац! Окон нет, джакузи нет, дверей нет. Мой паркет разобрали и вывезли. А посредине – кучка грязного тряпья: трусы и стоптанные носки с запиской «Козёл!».
– Да, приключение, – злорадно усмехнулась Зинка. Хотела добавить: «Так ему и надо». Но вовремя сдержалась.
– Это его баба устроила, Геля. Полковник отказался оформить квартиру на неё, сказал: «Сначала так поживём». И ведь что удумала, сука, он ведь и в милицию заявить не может, всё откроется про двойную жизнь. Что лыбишься, дура, расчёта ведь нет. Не оплатит мою работу!
Три дня Васька пил, встречался с Полковником, потом тот отключил телефон и пропал. Васька набухал злобой. Испуганная Зинка уехала к маме в деревню, чтобы переждать взрывоопасное состояние мужа. А он по вечерам кружил вокруг дома, где в одной из квартир укладывал особенный паркет, надеясь, что его работа станет визитной карточкой для ладных заказов, на которых он прослывёт самым лучшим из лучших. Там, во дворе, он и обнаружил, что Гелин хахаль живёт неподалёку и ходит мимо дома Полковника в одно и то же время. И в Васькиной пьяной голове созрела мысль о том, что этот прыщ и есть главный виновник провалившегося проекта продвижения в лучшие паркетчики. Васька созвонился с товарищем по сидке, который за дозу наркоты согласился участвовать в наказании – за очищенную квартиру, за поруганную честь Полковника и за крушение Васькиных надежд.
На вопросы следователя виноватые отвечали без «задних мыслей», напрашиваясь на серьёзную статью.
– Часы у него – не настоящие, а китайское фуфло. А шмотки – заметные. Мы не жиганим, такие шмотки не для нас.
– А куда же дели краденое? – допытывался следователь.
– Скинули в бак мусорный, чтоб не опортачиться от голубка.
– А туфли почему не «скинули»?
Отвечать было нечего. Следователь пугнул, что заведёт в камеру с характеристикой опоганенных, – и дело пошло быстрее. Через час у него на столе лежали чистосердечные признания и замусоленный пропуск пострадавшего – Юрия Антоновича Латуна, стилиста, работающего в фирме «Карамели».
Оперуполномоченный Негегля позвонил в «Карамели» и убедился, что сотрудника Латуна модная фирма устала ждать из самовольного отпуска и всем коллективом съехала на фотосессию в далёкие края.
– Приедут через две недели, а, может, и три, – охотно сообщила вахтёрша, единственная живая душа, которую не взяли с собой на выездную работу.
Негегля сделал ещё один звонок – гражданке Шиян, о том, что её подопечный имеет ФИО: Юрий Антонович Латун. Ему показалось, что сообщение гражданка Шиян приняла без радости. Ничего не сказала в ответ. Даже спасибо. И про туфли не спросила.
19. Другой дом
В небольшой комнатке на втором этаже, куда вели очень крутые ступени, Маруся увидела железную кровать с кованой спинкой, окрашенной в синий цвет. Здесь это железное старьё выглядело как-то по-особому, без допотопности, и не вызывало чувства «лишней мебели». Милое лоскутное одеяло, подушки с необычными гафтоваными наволочками. Наверное, на такой кровати спала бабушка Красной Шапочки. Стены, обшитые выбеленной вагонкой, были украшены детскими рисунками и фотографиями. В комнате стоял пряный запах засушенных букетиков цветов и трав. Они выглядывали из обувных коробок со смешными надписями, сделанными разноцветными фломастерами, – «кошкина трава», «банькины забавы», «комариный ужас», «весёлые животики».
«Вот какие бывают замечательные комнаты», – подумала Маруся, удивляясь необычным занавескам с гусями на крохотном окошке, самодельной люстре под низким потолком и маленькой скамеечке, раскрашенной под какое-то фантастическое животное.
В дверь тихонько постучали – в комнату зашла тётя Женя со стопкой белья.
– Это Юркина комната. Надо тут кое-что поправить, сделать её аскетичнее.
Она стала натягивать на подушки клетчатые наволочки. Суетилась возле засушенных цветов, складывая их в одну коробку.
– Я бойлер включила. Здесь, рядышком с тобой, душевая. Ты какой размер носишь?
– 62. А вам зачем?
– Пока мыться будешь – я тебе из марлёвки ночнушку придумаю.
– ?
– Ну, спать же надо в чем-то. Не в сарафане этом. – Она осмотрела Машу со всех сторон и покачала головой:
– Это ж надо, какую одежду шьют. Проймы плохие, горловина на такой размер по-другому кроится. Тут вот можно вытачку углубить и в боках тебе широко. Не твой это размер 62.
– Да я не заморачиваюсь. У нас в бухгалтерии никто меня не разглядывает, сижу за столом, загороженная компьютером. Никому до меня дела нет.
– Уверяю: разглядывают и ставят диагнозы. Ну, это мы поправим. У Юрки, кстати, идеальный вкус. Если хочешь ему нравиться – надо меняться. Я ещё загляну к тебе.
В маленьком пространстве душевой кабинки Маше удалось осторожно развернуться и оглядеться. Ей представлялась космическая станция с фантастической капсулой перемещения во времени: никелированная стойка, кнопки; свет, радио, освещение, три фляжки импортного шампуня, чудесное мыло с изысканным запахом, отечественный оливковый гель, который оказался намного лучше, чем о нём думали. Впрочем, радио не работало, и свет – только в одном режиме.
Душ шумно радовал своей однотонной и равномерной музыкой. Ароматная пена стекала по усталым ногам и смывала старую, некрасивую оболочку, лишние килограммы и неприятные волнения. Время остановилось. Так стоять хотелось вечность. Если бы не закончилась горячая вода в бойлере.
«Нюське надо позвонить, мама думает, что я у неё», – Маруся возвращалась в действительность, пытаясь обернуться большим зелёным полотенцем. Но на узел его длины не хватило, и это оказалось грубым напоминанием о реальности. Она забралась голышом под одеяло и мгновенно уснула.
Тётя Женя не достучалась к Маше и, тихонько зайдя в комнату, повесила на стул только что пошитую ночную рубашку, а «спецодежду» этой странной невесты прихватила с собой.
– Пусть будет так, как ты задумала, девочка. Если получится – я тебе лучшее свадебное платье сошью.
Маше снилось детство и море, куда ездила один раз с родителями. Она плавала с дельфинами, которые тёрлись о её бока, поддерживали, чтобы не утонула, а Маша легко, как русалка, рассекала зелёные волны и пела свой любимый «Алешнічак». Она неожиданно проснулась, ощущая, что бок дельфина как-то особенно материально касается её тела.
Это страшное пробуждение в незнакомом месте, в темноте и с дельфином в постели! Она едва сдержала крик ужаса. Протянула руку, провела по подушке, на которой лежала чья-то голова. Сердце стучало, как заводная игрушка.
Голова с лёгким ёжиком мирно сопела во сне и ничем не угрожала. Это был Юрик.
Проснувшись на тесном диване, Стилист побродил по гостиной, зашёл в туалет, а потом на автомате поднялся в свою бывшую комнату, лёг на кровать, где много лет подряд видел цветные сны, и стал отжимать своё законное место рядом с большой Машей.
«Это ж надо, вроде сама к нему в постель напросилась!» – думала она, осторожно выбираясь из-под общего одеяла. Принялась искать одежду, стоя на коленках шарила по стулу, где был оставлен сарафан. Если бы Юрик проснулся, то, не раздумывая, полезла бы под кровать и досидела бы там до утра. Но, на счастье, ей под руку попалась сорочка, которую принесла тётя Женя. Она торопливо надела её на себя, путаясь в трёх дырках для рук и головы. Наконец успокоилась, закрыв свою наготу, но пока она возилась с одеванием – Стилист захватил всю кровать, лежал, как морская звезда, посредине. Маша села на стул, обдумывая ситуацию. Так и просидела, пока не начало светать, застывши на единственном стуле, как большой белый абажур, вполне, подходящий к интерьеру этой комнаты.
20. Любовь-Морковь. Меня зовут Юрий
Валентина Петровна пребывала в состоянии опьянения счастьем. С работы неслась домой уверенной быстрой походкой, несмотря на тяжёлые сумки с едой. Из столовой стала смелее таскать «сэкономленную» продукцию и более творчески подходить к составлению меню:
«Вот вы, наверное, не знаете, что если по калькуляции в борщ положить всё, что там полагается быть, отмеривая на весах по граммам – лук, бурачки, картошечку, капустку, то черпак будет стоять в кастрюле, как солдат на посту. Борщ будет больше напоминать винегрет, чем первое блюдо. Налить его в тарелку будет невозможно. Так уж лучше сделать что? Правильно, тот самый винегрет из выловленной гущи борща. А в то, что осталось, – налить кипяточка, присолить, поперчить, добавить томатной пасты, глюконата и вот – налицо экономия продуктов с неплохой прибылью и дополнительным блюдом, которое приносит в кассу деньги». Ну это так, маленькие хитрости. Есть ведь и более интересные комбинации, после которых в сумку к Петровне приплывали отбивные или котлеты по-киевски, а то и пару кусочков стерляди, которую она не очень любила, но для любимого мужчины старалась накрыть стол разнообразнее.
Он был предупредителен, ласков, дарил цветы, смущал комплиментами. Валентина Петровна готова была на совершение разнообразных глупостей, главной из которых было – официальное заключение брака и прописка Евгения Мартыновича на своей площади.
Про дочку она мало вспоминала – она взрослая, самостоятельная. Да и позвонить к подружке Машкиной как-то долго собиралась. Маруся сама дозвонилась и сообщила, что снимает комнату за городом. Много не говорила, но обещала заглянуть на днях. Поинтересовалась, поклеили обои или нет.
– Какие обои? – спросила мать.
И Маруся поняла – в доме всё пошло кувырком.
Внизу шумела вода, свистел чайник, хлопали двери – день начался, хотя за окнами было ещё темно. Бухгалтерша неуклюже спустилась в гостиную, где её встретил неловкими прыжками с опрокидыванием стульев и клацаньем когтей по полу Бекон.
Тётя Женя вынесла гостье сарафан, который за ночь принял более благородный вид. Маруся торопливо надела его поверх ночной рубашки и, мельком глянув в старинное мутное зеркало, удивилась. На боках перестало морщить, лучше обозначились богатые формы. Широкие рукава рубахи и её выглядывающий из-под сарафана подол, выглядели своеобразно, но не смешно.
– Вот так-то! – цокнула языком тётя Женя.
Лестница заскрипела, и присмиревший на минуту пёс опять стал сходить с ума. Это спускался Алик-Юрик. Он с любопытством обошёл Машу, оценивая работу тётки, бросил на ходу: «Да, может быть», открыл Бекону дверь и вышел вместе с ним на улицу.
– Мне надо навестить местный Дворец культуры. Там у меня кружок хоровой. Надо снять мерки для костюмов. Поможете мне? А то целый день провожусь. Потом у меня будет свободное время. Завтра воскресенье, можно съездить на квартиру к Юрке. Ой, Алику. Взять одежду нормальную, обувь. Жировки оплатить надо, найти его паспорт, – предложила Евгения Ивановна
– С Аликом туда ехать нельзя! – заволновалась Маруся.
– Сама съезжу, – согласилась тётка.
Завтракали деревенским творогом. Ни сахара, ни батона на столе не было. Поначалу Маша расстроилась, что не может сделать себе привычный бутерброд, но, выпив две чашки зелёного чая с «картонными» хлебцами, она почувствовала себя вполне сытой. Стилист всё время улыбался, переводя взгляд с Маруси на Евгению Ивановну, и, закончив завтрак, произнёс:
– Спасибо, мама.
Тётка смутилась, и глаза её стали влажными. Она тихо ответила:
– Я рада, сынок, что тебе понравилось.
Дворец оказался уродливым строением 60-х, выкрашенным голубой и белой краской со слегка облупившимися колоннами с фрагментами «наскальной живописи». В вестибюле стояло странное рукотворное растение – гимн полимерным материалам и «неземной красоте»: пластмассовые розовые цветы, вырезанные из пластиковых бутылок и покрашенные лаком для ногтей, в середины их были воткнуты лампочки. Они включались при каких-то особых обстоятельствах, которые пока не наступили…
Детский хор репетировал на втором этаже. Его руководитель, Лидия Геннадьевна, переехала из города в посёлок совсем недавно. Старую программу с пионерскими хитами она зачеркнула и стремилась «раскрыться» на фольклоре. Она хотела максимально приблизиться к аутентике, использовать не только песенные традиции, но и народные костюмы четырёх регионов Беларуси, песни которых должны составлять репертуар хора. Эти костюмы могла пошить тётка Стилиста. Имелись спонсоры, и это был хороший денежный заказ.
Пока Маруся измеряла объёмы и рост участниц хора, а Евгения Ивановна уточняла детали проекта, Юрик слонялся по коридору, разглядывая фотографии, рассказывающие о событиях, которые происходили в этих стенах.
На улице стемнело, хотелось идти домой, а Юрик-Алик нигде не наблюдался. Коридоры были пусты, как и туалеты – мужской и женский.
– Где же он? – нервничала Евгения Ивановна.
Маруся дёргала поочерёдно двери кабинетов. В безмолвии тёмных коридоров шаги двух взволнованных женщин гремели тревожно и вызывающе. Пенсионерка в безрукавке, напяленной на пальто, многозначительно бряцала связкой ключей, намекая на конец всяких репетиций. Маруся набрала побольше воздуха и крикнула в пустынное пространство храма искусства:
– Али-и-ик!
– Дитёнка потеряли? – участливо спросила сторожиха и стала шарить по ведомому ей маршруту. Она заглянула в открытый зал, ловко запрыгнула на сцену и включила рубильник. Ещё пару минут возилась с проводами, и через секунду Маруся и тётка Женя вздрогнули от мощного рыка, усиленного микрофоном:
– Алик, черт бы тебя побрал, домой пора идти!
Ещё не успела остыть в жилах кровь от этого неожиданного зова, как из-за занавеса смиренно появился сонный Стилист, который в пыльном мраке сцены вспоминал своё школьное прошлое и уснул на куче мешковины, приготовленной для декораций народного театра. За восемь лет в этом рассаднике культуры ничего не поменялось. Он вспомнил зеленый занавес с небольшими дырочками, через которые артисты разглядывали зрителей в зале: кто пришел и сколько их. Зычный голос сторожихи ему тоже был знаком. Когда – то в роли Добчинского Юрик выходил на эту сцену в спектакле «Ревизор». Под старой фотографией, рассказывающей об этом событии, он увидел своё имя и фамилию.
Они вышли к подземному переходу через кольцевую, крепко держась за руки, будто боялись потерять друг друга. Юрик шёл посередине – между «мамой» и «воспитательницей». Его мучил вопрос:
«Почему мама называет меня Аликом? Ведь она точно знает, как меня зовут!»
Дома Стилист выждал момент, когда Евгения Ивановна пошла выгуливать Бекона, и таинственно сообщил Марусе:
– У меня в памяти появилось моё имя! Я не Алик! Я Юрий!
Растерянная Маруся вымученно улыбалась в ответ на это известие:
– Тебе нельзя сразу всё рассказывать. Вспоминай постепенно, – попробовала схитрить она.
Но тайна Алика-Юрика грозилась раскрыться немедленно.
– А кто Евгения Ивановна? Разве она не знает кто я? – ставил в тупик Марусю своими вопросами Стилист.
– Мы тебе расскажем твою историю очень скоро, потерпи немножко. Нагрузка большая на психику, надо маленькими порциями… – пробовала объясниться взволнованная Маруся. – Но самое главное – мы… твои родные, самые близкие.
Стилисту не нравились эти недомолвки, он чувствовал себя обманутым.
Когда Маруся рассказала Евгении Ивановне о допросе, который учинил ей Алик-Юрик, та насупила брови и жёстко сказала:
– Время работает против тебя. Если он вспомнит свои прежние увлечения – все потуги сделать его нормальным мужиком – ляснутся. Я потеряю его из виду и опять буду жить в этом большом доме с невыносимым чувством вины в полном одиночестве, а ты вернёшься в свою бухгалтерию в чёрном сарафане с бездарным кроем и будешь корить себя за то, что прошляпила свою судьбу.
– Но я не знаю, что мне надо делать, я не могу влиять на него, – огрызнулась Маруся.
До конца понять отчаяние Евгении Ивановны она не могла, а только восприняла резкий, безапелляционный тон, которым частенько пользовалась её мать, – вроде какая-то вина висела на Марусе за сложившиеся обстоятельства.
Тетка приблизила к ней лицо и шёпотом произнесла:
– Тебе его надо совратить!
Спустя день Стилист припёр Марусю к стенке под лестницей и снова потребовал объяснений. Евгении Ивановны дома не было, она уехала в Минск на разведку проверить: всё ли в порядке у племянника на минской квартире.
– Что ты про меня знаешь? Ведь что-то знаешь, я это чувствую. Почему молчишь? – агрессивно наседал он.
– Алик, приедет тётя Женя, сядем за стол и обо всём поговорим.
– Не называй меня Аликом! – угрожающе прошипел он, выставив вперёд указательный палец.
Маруся вздрогнула, и чувство страха обдало её холодком: разъярённый мужчина с пробитой головой оказался слишком настойчивым и непредсказуемым.
– Говори. Сейчас же!
– Я обещаю тебе, что всё расскажу. Завтра. Обязательно, – Маруся скользнула под его рукой, стремительно поднялась по ступенькам на второй этаж в свою комнату и закрылась на крючок. Прислонившись к двери, она слышала, как он поднимается по лестнице: не спеша и очень уверенно, что-то бормоча себе под нос.
Самодельный крючок из толстой алюминиевой проволоки выглядел ненадёжно. Дверь содрогалась от крепких ударов.
– Ты спряталась от меня! Значит, что-то скрываешь!
– Вижу, восстановился ты, дверь сейчас сломаешь.
– Сломаю!
– И что дальше?
– Хочу знать, кто я!
