Текст книги "Ужин с соблазнителем"
Автор книги: Наталья Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Меня обуял какой-то мистический ужас.
А что если Господь Бог может на самом деле врачевать до полного исчезновения старые шрамы и выращивать недостающие конечности?!
У меня кружилась голова, перед глазами все плыло. Не знаю, как долго отсутствовал Козлик. Наверное, не очень долго – так или иначе, мне не хватило времени прийти к какому-то определенному выводу, мне хватило времени только на то, чтобы выйти из храма.
У Козлика был довольный вид опохмелившегося алкаша. Он облизывал губы и вытирал ладонью рот. Он схватил меня за руку и самым бесцеремонным образом впихнул в подошедший автобус.
– Посидим в поплавке, а там махнем домой. Вниз по батюшке по Дону, как поется в песне. Автобус пускай без нас пылит. Заметано? Да ты, вижу, намаялась, крошка.
Он смотрел на меня внимательно и ласково. Потом наклонился и поцеловал меня в щеку. Мое сердце забилось быстро и радостно.
Поплавок, то бишь ресторан на плаву, был забит до отказа. Козлик сунул швейцару десятку, и мы очутились за маленьким столиком в отгороженных от посторонних взглядов уголке. Очевидно, это было местечко для особо избранных.
– Выше нос, акселератка. Что это ты у меня приуныла? Ба, да сегодня же рыбный день. Официант, разноцветной икры, балычка. И пару горлышек пива. По случаю жары. Не возражаешь, крошка? Гм, почему ты смотришь на меня так сурово и праведно? Или я в чем-то перед тобой провинился?
Он сложил ладони на груди и изобразил полное смирение.
Подошел официант с пивом и салатами. Козлик собственноручно наполнил наши стаканы.
– Понятно, тут тебе не «Метрополь» с «Националем», но все равно приятно посидеть с глазу на глаз с милым сердцу человечком. Давай-ка выпьем за то, чтоб ты, крошка, не судила слишком строго бедного старого Козлика. – Он поднял свой стакан. – Милосердия не вижу в твоих глазах. Ты же все-таки только что посетила Господний храм.
– Козлик, зачем ты водишься с мошенниками вроде того инвалида из поезда? – в упор спросила я.
– Что, нашему счастью конец?
Он опустил глаза и поставил нетронутый стакан с пивом на стол.
– Я не хочу, чтоб был конец. Потому и требую от тебя честного ответа.
– Ох, вам, женщинам, все бы требовать от нас. Поначалу пустячки разные, после все остальное. А как расплачиваться – вы в кусты.
– Я готова разделить с тобой любые страдания.
Он не рассмеялся в ответ на мою отдающую средневековым душком искренность. Наоборот – Козлик сделался необыкновенно серьезным.
– Вы с ним в поезде комедию ломали. Будто между вами нет ничего общего.
– Так оно и есть, крошка.
Он посмотрел на меня долгим грустным взглядом.
– Выходит, ваши встречи лишь чистая случайность?
– Чистая случайность, – эхом отозвался Козлик.
– Если ты будешь мне врать, тогда всему конец, – решительным образом заявила я.
– Итак, Козлик, собирай монатки и мотай в первопрестольную. Прямо сейчас или сначала позволите с вами отобедать?
Я расплакалась, не выдержав непосильной для себя ноши правдокопателя.
…Мы плыли домой на речном трамвае. Нас окружала со всех сторон непритязательная красота. За каждым поворотом реки открывались безбрежные дали. Над незамутненной гладью воды лениво махали крыльями речные чайки.
После пережитых волнений и тревог минувшего дня мне с лихвой хватало всего этого для полного счастья. Черт с ним, с инвалидом. Козлик рядом. Козлик улыбается мне и время от времени крепко пожимает руку. Дома меня с нетерпением ждет Каролина, крупные яркие звезды на бархате ночного южного неба, любовные трели цикад и запах свежего сена. Все-таки я, наверное, очень счастливая…
Через три дня Козлик неожиданно снова засобирался в город. На сей раз он не позвал меня с собой, и на то были веские причины: заболела Каролина. Думаю, она попросту пере купалась и перегрелась на солнце, сопровождая нас с Козликом в путешествии на озеро. Я сидела возле ящика, в котором лежал этот маленький горячий комочек, и с трудом сдерживала слезы вины и раскаяния.
Мне кажется, Козлик не зря выбрал такой день. Ведь я была для него обузой, отказать же мне в открытую у него не поворачивался язык.
Я видела, как он вместо завтрака сорвал с дерева три груши, кинул их в свою неизменную сумку и, подняв над головой сплетенные руки в знак нашей нерушимой дружбы, зашагал в сторону пристани.
К обеду Каролина выпрыгнула из ящика, попила молока, съела целое блюдце сметаны и, как ни в чем не бывало, стала заигрывать с Мурзиком.
У меня на душе было ужасно одиноко и неуютно.
Почтальон придет не раньше пяти. Меня наверняка ждет письмо от мамы. Папуля, наверное, какую-нибудь юмореску в конце приписал. Я ужасно соскучилась по его, как называет их мама, «прибауткам одесской подворотни».
Почтальон пришел без двадцати пять. Я расположилась с письмом под старым тополем за бабушкиным двором. Отсюда был виден Дон, наш двор, а также поросший лопухами и репейником пустырь, на котором обычно разгуливали наши и соседские куры.
Я взяла Каролину к себе на колени, чтоб не отвлекала меня от чтения, и развернула страницы письма.
«Милый Кукленочек, – писала мама. – Дела задерживают нас с папой в душной и по-летнему неуютной столице. У меня сердце радуется, что ты дышишь свежим воздухом и насыщаешь свой хрупкий организм полным набором драгоценных витаминов. Прошу тебя, не забывай снимать мокрый купальник, ходи по солнцу в шляпе…»
Ну и прочий ассортимент советов, от которых разит за версту здравым смыслом и которые я, разумеется, читала вполглаза.
«…У нас потрясающая новость – наконец-то сломали бывший дом твоей задавалы Малинки. Пылищи было до самого десятого этажа. В развалинах нашли что-то интересное для наших органов безопасности, и к нам дважды заходил капитан Апухтин. Расспрашивал, не слыхали ли мы какого-то шума из этого дома или, быть может, видели, как оттуда кто-то выходил. Разумеется, нам с папулей оставалось только пожать плечами. Капитан интересовался тобой, жалел, что тебя нет в Москве, и сказал, что дети – народ наблюдательный. И что он был бы очень рад побеседовать с тобой по одному чрезвычайно важному делу. Ну, думаю, все эти дела подождут до осени, правда? Интересно, может, в подвале дома Малининых хранился старинный купеческий клад? Но при чем тогда милиция?.. Соседка с восьмого этажа сказала, что будто бы, как говорила дворничиха, под полом квартиры Малининых обнаружили краденые бриллианты. Ну да, дворники – самый осведомленный народ на свете. Твой папуля сострил по этому поводу, что там, судя по всему, нашли ночной горшок царевича Федора и клистир любимой фрейлины Александра Первого. Но вот он и сам берет слово. Целую. Целую.
Мама».
Мне в тот момент было не до папулиной приписки, в которой говорилось про ночные горшки дизайна восемнадцатого столетия с ручками внутри, хотя в любое другое время я бы наверняка обхохоталась над ней.
Я случайно подняла глаза от письма.
По пустырю расхаживал дюжий дядька и пялился через забор к нам во двор.
Мне вовсе не хотелось попадаться ему на глаза – я с первого взгляда узнала нашего незабвенного лжеинвалида. И еще мне стало страшно за бабушку.
Я подхватила Каролину и бросилась к дому кратчайшей дорогой.
Вдруг у наших ворот затормозило такси, из которого выскочил Козлик и, перемахнув через не пожелавшую открыться калитку, громко затопал подошвами по бетонной дорожке, ведущей к дому. Когда я вошла во двор, он выскочил из-за летней кухни и схватил меня в охапку.
Я совала ему в лицо мамино письмо и громко требовала «рассказать все, как есть».
– Теперь это не важно, – сказал Козлик. – Овцы не должны драться, когда возле овчарни бродит волк. Зови Пашку. Нет, лучше вместе сходим за ним – и на рыбалку. На остров. С ночевкой. Шалаш, уха и вся остальная чепуха. Свитер, кастрюльку, ключ от лодки…
– Никуда я не поеду! Я больше не верю тебе! Проваливай к своему дружку-инвалиду – вон он тебя разыскивает. Ворюги вы настоящие. И еще дешевые клоуны.
– Ты видела его? Где? Отвечай! – Козлик больно тряс меня за плечи. – Я ему, гаду, ноги из задницы вырву!
– Хватит корчить из себя дон Кихота, – устало сказала я и попыталась высвободиться.
– Где он? Отвечай!
– Ждет тебя в лопухах за забором.
Я наконец высвободилась из его рук и поплелась в дом.
По комнатам словно Мамай со своим войском прошел.
У бабушки было столько всяких шалей, шерстяных платков, шелковых косыночек пестрой расцветки – целый хор Пятницкого можно было нарядить. Теперь они все валялись на полу вперемешку с чулками, наволочками, вышитыми еще при царе Горохе скатертями и салфетками.
– Бабушка! Ты где?! – заорала я так, что задрожали стекла в окнах.
– Она в летней кухне рыбу жарит, – спокойно ответил мне невесть откуда появившийся Козлик. – Давай разложим все как было и ничего ей не скажем. Зачем пугать старого человека?
Молча, не глядя друг на друга, мы сложили все вещи, разложили их по местам, поправили скатерть на столе, застлали растерзанные кровати.
– Это все тот инвалид, – сказала я, когда мы в изнеможении уселись рядышком на полу. – Мало ему церкви – еще и здесь сокровища искал. А у бабушки Тани сроду не было никаких бриллиантов. Мама рассказывала, в войну она единственное золотое колечко на муку поменяла.
– Дай мне мамино письмо.
Я молча протянула ему скомканную бумажку.
– Итак, судя по всему, от нашей вечной дружбы не осталось камня на камне. Как и от того проклятого дома. Ну да, куда мне тягаться в честности с какой-то там дворничихой или мусорщицей. Спасибо хоть не сказала, что в подвале обнаружили обезглавленный женский труп и две левые руки в рубиновых браслетах. Дуй в милицию и сообщи им все мои приметы. Не забудь, что правый глаз у меня зеленый, а левый светло-карий. А еще миндалевидное родимое пятно на правой ягодице и длинный косой шрам под левой лопаткой.
– Может, хоть сейчас не будешь паясничать?
– Тогда давай рыдать дуэтом над моей разнесчастной загубленной жизнью, твоей идиотской доверчивостью и бабушкиной подгоревшей рыбой. Чуешь, какой смрад из летней кухни валит? А я так рассчитывал на легкий диетический ужин в уютном домашнем кругу.
ИЗ РАПОРТА
КАПИТАНА МИЛИЦИИ АПУХТИНА
ПОЛКОВНИКУ Т.:
«В период с 16 января по 27 апреля 1988 года в черте города Москвы зарегистрировано семнадцать квартирных краж, совершенных, судя по технике их исполнения, одними и теми же лицами. Во всех без исключения случаях преступники, мужчина и женщина, обманными путями проникали в квартиры, за которыми, судя по всему, вели предварительную слежку, и, угрожая пострадавшим – ими, как правило, были женщины и дети – холодным оружием, требовали деньги, драгоценности, облигации трехпроцентного внутреннего займа. С помощью показаний свидетелей удалось установить приметы преступников.
Женщина: Полная, среднего роста, на вид около 40 лет. Глаза серо-голубые, слегка навыкате. Нос прямой, с небольшой горбинкой у переносицы. Губы узкие. На подбородке ямочка. Сильно пахнет духами. Согласно показаниям двух свидетелей, это запах французских духов «Диорелла». Трое из двадцати опрошенных потерпевших узнали в женщине рецидивистку М.Н. Воейкову, по кличке Супруга, по всей вероятности, два года тому назад подвергшую себя пластической операции.
Мужчина: Выше среднего, довольно грузный, около 55-ти лет. Глаза узкие, широко поставленные. Нос широкий, вогнутый, подбородок скошенный. Словесный портрет, составленный на основе показаний потерпевших, соответствует приметам рецидивиста С.А. Баранского, бежавшего 15 ноября 1987 года из колонии строгого режима. С.А. Баранский, по прозвищу Интеллигент, работает в перчатках и не оставляет следов, закончил педучилище. В 1965 году был осужден сроком на 5 лет за изнасилование в нетрезвом состоянии согласно статье 117 Уголовного кодекса РСФСР. Далее дважды привлекался к уголовной ответственности за угон личного автомобиля и кражу со взломом.
При сносе дома № 5 по улице Кольцевой под полом квартиры № 2, что расположена на первом этаже, бульдозеристом В. Ивакиным и инженером СМУ № 3 Д. Воронцовым был обнаружен тайник с деньгами, ценными бумагами и драгоценностями. Вызванная на место происшествия опергруппа определила их стоимость в 853 тысячи рублей. Примерно на такую сумму, согласно показаниям пострадавших, было похищено вещей и ценных бумаг во время упомянутых выше квартирных краж. Опрошенные жильцы дома № 16 по улице Кольцевой, который находится напротив снесенного 25 июля сего года дома № 5 по той же улице, ничего особо важного сообщить не смогли. Большинство из них, главным образом лица школьного и студенческого возраста, находятся в настоящий момент на отдыхе. Пенсионерка Л.И. Куркина из квартиры № 8 сообщила, что видела несколько раз, как из дома № 5 выходила девочка лет 14–15 в желтой курточке и с черной собачкой на руках. Правда, гражданка Куркина не помнит, когда это было. Она не исключает возможности, что это было еще до того, как из дома № 5 по Кольцевой улице выехали жильцы…»
К вечеру начался дождик, и Козлик с помощью Пашки перетащил свой топчан на веранду.
После ужина, прошедшего в мрачном, я бы даже сказала, траурном молчании, Козлик выключил на веранде свет и с размаху плюхнулся на свой топчан, который, как мне показалось, хрустнул под его задницей. Пашка попросил у меня разрешения заночевать у нас. Сказал, что к ним подвалили материны родственнички и лишили его законного спального места. На самом деле, знала я, Пашка боялся идти домой из-за грозы.
Мне, признаться, тоже было жутковато, и я даже обрадовалась Пашкиной компании. Козлик был так далеко – через комнату и сени. К тому же между нами черная кошка пробежала. Ну да, я наконец усекла, что у Козлика, помимо нашего общего с ним, был еще и свой мир. Он меня туда не приглашал. Более того – старался всеми силами не пустить.
Я лежала в тревожной вздрагивающей вспышками молний темноте, слышала громкий шорох дождя по шиферной крыше и сопение укрывшегося от страха с головой ватным одеялом Пашки и размышляла над тем, что мне делать.
Впервые в своей жизни я пыталась разрешить серьезные жизненные проблемы сама, без помощи всезнающих взрослых.
Если Козлик преступник, я должна… Господи, ну конечно же, я должна заявить в милицию. Так делают все честные люди. У меня масса улик, говорящих о том, что он преступник: дружба с лжеинвалидом, рассказ дворничихи… Но это все такая чепуха. В милиции меня подымут на смех. Особенно в здешней, где главным образом имеют дело с пьяницами и матерщинниками. Даже если Козлик – Козлище он противный на самом деле, вот кто, – опасный преступник, прежде, чем они успеют его арестовать, он утопит меня в Дону или пришлепнет кочергой.
Глупый конец доверчивой девчонки, купленной с потрохами за этот лохматый комочек, который теперь едва слышно сопит возле моего правого бока.
Неправда. Я прониклась доверием к Козлику еще до появления Каролины. Доверием и…
Я смущенно заерзала под одеялом.
Каролину он купил мне для того, чтоб связать нас общей тайной и заставить меня волей-неволей провести лето в глухой деревне.
А я-то думала, что он хотел… хотел, чтоб мы скрылись подальше от любопытных и осуждающих глаз.
Я готова была разрыдаться от того, что попалась на крючок собственной фантазии.
Итак, рассуждала я, с появлением Каролины автоматически отпал Крым. А дальше небольшие тайны от родителей переросли в кое-что посерьезней и пострашней.
Здесь я совсем одна. И Козлик перегородил своим топчаном путь к отступлению. Да и куда мне бежать? В лапы к лжеинвалиду?…
Я свернулась в клубочек, прижав к подбородку колени.
Как только рассветет, уеду в Москву, думала я. Доберусь на попутке до аэропорта, а там расскажу все первому попавшемуся милиционеру, покажу ему мамино письмо. Скажу, что везу важные сведения для этого капитана Апухтина. Пускай отправляют ближайшим рейсом.
Ну да, лжеинвалид выследит меня и незаметно всадит в спину ножик. В той же очереди на посадку. Я видела в одном фильме, как девушку убили на многолюдной улице. Разумеется, преступник благополучно скрылся.
Кстати, что искал в бабушкином доме этот мерзкий лжеинвалид?
Козлик поспешил замести следы разгрома. Хотел покрыть своего сообщника.
Конечно же, этого страшного инвалида засунут в кутузку. Он потянет за собой Козлика, и я больше никогда его не увижу…
Проклятая ночь – такая длинная и страшная. Гремит и сверкает, как в преисподней. Ночь наедине со страхом.
Я невольно улыбнулась – ну чем не название для детективного фильма. С Козликом в главной роли.
Нет, он совсем не похож на преступника. Они какие-то совсем другие. В кино, по крайней мере. Ну, а в реальной жизни?..
Я вдруг встала и направилась на веранду – я решила спросить у Козлика начистоту: кто он на самом деле?
Он преградил мне путь на выходе из комнаты, больно стиснув за плечи, заставил вернуться в постель.
– Боишься, в милицию заявлю? – сказала я. – Не бойся – ночью здесь даже милиция спит. Все честные люди по ночам крепко спят.
– Идиотка невежественная, курица длинноногая, фарфоровая кукла с телячьими мозгами. – Он выпустил в меня все это на одном дыхании. – Имей в виду: без меня отныне шагу не смей делать. Даже в туалет. Навязалась на мою голову – тридцать пять лет прожил без забот и хлопот…
– Какой же ты, Козлик, оказывается, старый. А ума у тебя как у комара на хвосте. Мы что, на необитаемом острове живем, а? Подыму шум, сбегутся люди…
Он тихо рассмеялся и толкнул меня в сторону кровати.
Я пнула его пяткой в живот и кинулась, сломя голову, во двор.
Стихия бесновалась на полную катушку. Грохот стоял такой, словно кто-то сбрасывал булыжники на покрытую железом крышу. Я видела дерево возле калитки. Мне бы добежать до него, перевести дух, а там рукой подать до летней кухни Малявиных. В ней, я знала, спят два здоровенных брата-близнеца. Ну, смелей же, смелей…
Я подобрала подол рубашки и бросилась в темноту.
Небо озарилось яркой вспышкой. Раздался сухой треск грома. Кто-то схватил меня за руку. Я обернулась. И… отключилась.
Когда я пришла в себя, я увидела Козлика, который стоял надо мной в одних плавках, поджав под задницу босую ногу. Правой рукой он держался за левое плечо – из него текла тонкая струйка крови.
Я была вся в грязи. Я бросилась к Козлику и повисла у него на шее.
К счастью, его рана оказалась пустяковой – две кривые царапины возле левой ключицы.
Когда я обрабатывала ее спиртом и посыпала стрептоцидом, он сказал, что готов лишиться половинки ногтя на большом пальце правой ноги и всех волос на левой голени, лишь бы вернуть мою благосклонность и симпатию.
В ту ночь я опять чувствовала себя такой счастливой…
Наутро выяснилось, что молнией расщепило на две половинки тополь, под которым я накануне читала письмо от родителей. Бабушка Таня рассказала, что кто-то пытался взломать дверь почты, но преступника спугнули собаки.
Я стояла возле окна и глядела на дерево, под которым валялась ночью в грязи. Акация как акация. Кое-где на листьях сияют изумрудами не успевшие превратиться в частицу земной атмосферы капли ночного дождя. Сейчас, казалось, будто мне все приснилось.
Моя чистая и целая рубашка лежит на стуле на веранде. Наваждение какое-то – ведь я слышала треск рвущейся материи. Я плотней закуталась в свой длинный махровый халат и попыталась прошмыгнуть мимо Козлика во двор. Не тут-то было. Он схватил меня за руку и заставил посмотреть ему в глаза.
– Простила? Совсем простила?
Я вырвала свою руку – по ступенькам веранды поднималась бабушка с корзинкой собранных помидоров.
– Нужно поговорить, – одними губами произнесла я.
Козлик кивнул и взял со стола большую шляпку подсолнуха.
– Я провожу тебя.
Он шел за мной по пятам. Я чуть не прищемила ему нос дверью туалета.
…Мы были одни на увитом «изабеллой» крыльце. Бабушка ушла в дом соснуть часок-другой, Пашка наконец отчалил купаться.
– В Москву хочется, – вдруг заявил мой ночной герой Козлик.
Я отстранилась и глянула на него недоверчиво.
– Вовсе не шучу. Соскучился я.
– По супружнице, что ли? – насмешливо спросила я. – Ну и валяй под ее теплое крылышко. Скатертью дорога.
– Погоди. Дело совсем не в том.
– А в чем же тогда? – Я слышала, что в моем голосе звенят слезы. – Мне и здесь хорошо. Без тебя будет еще лучше.
– Не кипятись, пожалуйста. – Он смотрел не на меня, а куда-то вдаль. – Думаю, тебе тоже хочется в Москву. Угадал?
– А вот и нет. Хоть наверняка считаешь себя экстрасенсом.
– Я сам поговорю с твоей мамой по поводу Каролины.
– Здравствуй, мама. А вот и мы с Каролиной. Прошу любить и жаловать. Это, как ты понимаешь, говорю я. Про тебя, может, тоже замолвить словечко? Итак, здравствуй, мама. Это мой учитель… математики. Он поживет у нас, пока я не освою эту науку в совершенстве. Надеюсь, вы с папулей не возражаете, если ваша дочка защитит диссертацию по… – Я истерично расхохоталась.
– Все будет хорошо, крошка.
– А я и не сомневаюсь, что у тебя с твоей драгоценной супружницей все закончится поцелуями и объятиями. У меня… у меня все будет иначе.
Я почувствовала, как мои глаза наполнились слезами, и отвернулась.
– В Москву, в Москву, в Москву! – твердил он. – Раскаяние, прощение, новая жизнь.
– Наш особняк сровняли с землей – у нас даже собственной крыши над головой не будет, – клад засветили. Козлик, там все-таки был клад, а?
– Если бы я не выскочил ночью за тобой под проливной дождь, ты бы уже не смогла терзать мне душу своими глупыми вопросами.
– Я уже поблагодарила тебя за это. Тот лжеинвалид, наверное, думает, что мы прячем от него сокровища.
Я прикусила язык и уставилась на Козлика. А он взял и отвернулся от меня на девяносто градусов и стал насвистывать какой-то противный мотивчик.
– Козлик, неси сюда свою сумку, – вдруг потребовала я.
Он вскочил, словно ужаленный, кинулся на веранду и через пять секунд вернулся со своим распрекрасным адидасом под мышкой. Одним махом расстегнул «молнию», раздвинул за ручки края сумки и напялил ее себе на голову.
Я захохотала и чуть было не свалилась с крыльца.
Вскоре сумка очутилась на моей голове. Козлик весело постучал ладонями по ее дну.
– Там же было…
– Три пары джинсов «Рэнглер», тридцать пачек лезвий «шик» и пять канадских маек с кленовым листом на груди.
– Которые ты…
– Которые я спустил в туалет на городском базаре. Дуреха. Разве в таких сумках носят клады? Тоже мне, Эркуль Пуаро из девятого «А». А инвалида ты побаиваешься, да? – не без злорадства спросил Козлик.
Я молчала, вспоминая, правда, уже без особого страха, события минувшей ночи.
– Послушай, подружка, со мной можешь ничего и никого не бояться.
Козлик распрямил плечи и поиграл мускулами.
…Мы теперь проводили целые дни на острове.
«Мы» – это Козлик, Пашка, Каролина и я. Выездные математические курсы «Волк и семеро козлят» были распущены на неопределенное время. Учитель и ученик поменялись ролями. Теперь Пашка с достоинством пояснял Козлику, на каком расстоянии от крючков привязывать грузило на донной удочке, как подсекать леща, по-местному чебака, на какой глубине берет щука.
Что касается меня, то я не расставалась с книгами. Ужарившись на солнце, шла в кусты. Увлеченный рыбалкой Козлик частенько не замечал процесса моего переселения в тень, но, едва заметив мое отсутствие, бросался в чащу, ломая на пути ветки.
Полдня я считала, что Козлик боится потерять меня, и обожала его издали. Потом вдруг вспоминала про этот проклятый «клад» и таинственного инвалида и остальные полдня презирала Козлика. Только теперь уже не издали. Я садилась поблизости от него и громко издевалась над тем, как неумело насаживает он на крючок червяка, издавала торжествующие вопли, когда у него с крючка срывалась рыба, огорчалась самым искренним образом, если он успевал подхватить ее сачком.
На месте Козлика я давно бы выломала хороший ивовый прут и надавала кое-кому по заднице.
К тому же меня выводило из себя присутствие Пашки, при котором я должна была корчить комедию: Валерий Александрович, ваша светлость и так далее.
На следующий день после той памятной грозовой ночи Козлик выполол все лопухи на пустыре, после чего стал в бабушкиных глазах святым без всяких натяжек. Он взрыхлил землю граблями и посыпал ее белым речным песком. Ту же процедуру с песком он хотел было проделать во всем дворе, но бабушка Таня его отговорила. «Его и без того с горы нанесло, а на песке картошка плохо родит», – объяснила она.
Каждое утро Козлик выходил на пустырь и, стоя на краю обрыва, озирал безмятежные деревенские дали через допотопный, еще времен империалистической войны, полевой бинокль, который откопал в сарайчике среди хлама. Потом он делал несколько витков вокруг забора, раза три обходил по часовой стрелке дом, с довольным видом усаживался наконец на нижнюю ступеньку крыльца. Если в тот момент я испытывала к Козлику презрение, я советовала ему поставить капкан в туалете, переселиться в клетку с кроликами или что-нибудь еще в том же роде. Если же чувствовала, что обожаю его, то спешила в погреб за компотом.
Под руководством всезнающего Пашки мы вырыли картошку и, перебрав, разложили по ящикам в погребе. Козлик с самодовольным видом расхаживал по двору в одних плавках, играя своими окрепшими мускулами. Они с бабушкой вели бесконечные беседы на сельскохозяйственные темы. Причем бабушка всерьез советовалась с Козликом, нужно ли резать поросенка к ноябрьским праздникам или же потянуть до Рождества, а также где дешевле купить зерна для кур и стоит ли заводиться на следующий год с разведением кроликов. Вот какая «интеллектуальная» атмосфера царила у нас отныне за каждой трапезой. Бабушка Таня смотрела на Козлика с таким умильным восторгом, что мне казалось, она не сегодня завтра снимет со стены над своей кроватью икону Николая Угодника и повесит вместо нее портрет своего «Лексаныча».
– Ни секунды не думая, променял бы место своего унылого жительства на ваши гостеприимные и прекрасные края, – как-то заявил Козлик, уплетая за оба уха вареники с вишнями. – Виноградники развел бы, кроликов. Шкурка на базаре четвертной стоит, ранний виноград четыре рубля за килограмм. А главное – весь процесс на свежем воздухе проистекает. И плюс еще законом поощряется. Словом, полезно, выгодно, похвально.
Бабушка Таня, расслышавшая из всего монолога Козлика лишь фразу про базарные цены, согласно закивала головой, тем самым воодушевив на изложение остальных аспектов его доморощенной философии.
– А все остальное – мираж. Пустыня, над которой парит картинка роскошной жизни. Эх, Козлик, Козлик, хватит – напрыгался, намаялся в погоне за миражами. Пора на чистую лужайку. К ногам доброй наивной пастушки.
– У нас пастухи за сезон больше чем по полторы тысячи на нос огребают, – внесла свою лепту в застольную беседу бабушка Таня. – И еще их кормят-поят в каждом дворе. А что, пастуха нынче сыскать трудней, чем директора школы.
– Золотые слова, Татьяна Андреевна. Директора школы, говорите? Пошел бы с превеликим удовольствием. Кроликов можно в юннатском кружке разводить. Бескорыстно. В конце концов, что такое корысть, как не погоня за той фальшивой картинкой роскошной жизни? Мой батя почти полвека директором школы отбарабанил. Я весь в него – такой же душевный и бескомпромиссный.
Еще что-то в этом роде плел Козлик. Комедию перед бабушкой ломал.
Глаза у него при этом грустные были. А иной раз насмешливые. Он смотрел либо в свою тарелку, либо поверх моей головы, на плавную линию горизонта, которую взламывали верхушки высоких пирамидальных тополей степной лесопосадки.
Взрыхленный Козликом пустырь за забором начал зарастать девственно-пушистым ковром молодых лопушков, утром на посыпанных свежим песочком дорожках красовались лишь крестообразные отпечатки куриных лапок да мелкие узорчатые ямки кошачьих и собачьих следов.
С недавних пор Козлик стал рыбалить прямо возле двора, обеспечивая стол свежей рыбой. Бабушка Таня с официального «Лексаныч» перешла на умильные «кормилец и сынок».
Одним словом, любовь была в зените.
Неожиданно наша деревенская идиллия была нарушена появлением пышнотелой блондинки в сиреневом с бежевыми ромбиками платье.
Помню, я сидела на крыльце под сенью виноградных веток и чесала гребешком Каролину. Блондинка появилась со стороны реки. Она направлялась в сторону калитки, безжалостно топча своими острыми каблуками любовно взлелеянную Козликом плантацию лопухов. У нее была пунцовая физиономия и такая же, как у Козлика, адидасовская сумка на плече.
Бабушка Таня сидела за столом под грушей и лущила кукурузные початки. Над ее головой безмятежно шелестела густая темно-зеленая листва. Козлик, ассистируемый Пашкой, менял в доме электропроводку.
Блондинка оглянулась несколько раз на дом и зашагала прямиком в сторону бабушки.
– Агент Госстраха, – представилась она, села на табуретку напротив бабушки Тани и вытащила из сумки общую тетрадку.
Перед моим мысленным взором тут же возник зловещий образ агента страховой компании из недавно прочитанного французского детектива, который хладнокровно отправил на тот свет двух наивных монашек и разбитную владелицу цветочного магазина.
Бабушка высвободила из-под косынки левое ухо и, отложив в сторону кукурузный початок, придвинула свою табуретку к блондинке.
Откуда-то налетел порыв ветра, и листья груши громко зашелестели. В их шуме мне почудилось что-то зловещее. Главное же он мешал мне приобщиться к содержанию беседы за столом. Долетали лишь отдельные слова: поджог… удар молнии… кража… стечение трагических обстоятельств…
Это говорила блондинка.
Ее профиль с тяжелым двойным подбородком в ореоле волос ярко-лимонного цвета вызвал во мне какие-то смутные воспоминания.
…Я прогуливала Каролину на какой-то станции. Все окна нашего вагона зияли темнотой. Кроме одного в самом последнем от входа в купе. Мы с Каролиной совершали медленный моцион по платформе: туда, обратно, снова туда… Случайно я подняла глаза. Возле освещенного окна сидела, подперев кулаками подбородок, эта женщина с волосами ярко-лимонного цвета. Вдруг она обернулась – в дверь купе вошел мужчина. И тут же погас свет.
Я вспомнила, что тот мужчина был Козлик. Почему-то в то время я не придала этому эпизоду никакого значения, а потом и вовсе забыла про него.
Итак, мы все оказались в западне.
Глупая и доверчивая (это, похоже, у нас в крови) бабушка Таня, тугодум Пашка, который вряд ли сумеет поверить в то, что Козлик злодей, даже под дулом пистолета, и наконец окончательно прозревшая (увы, слишком поздно, поздно!) акселератка с куриными мозгами. То есть я.
И вместе со мной и из-за меня могут погибнуть двое совершенно безвинных людей.
Злодейка в сиреневом платье уже направлялась в сторону дома. За ней семенила бабушка Таня.
Я бросилась в дом и схватила висевшее на стене в коридоре ружье. Оно было тяжелое, холодное и вообще отвратительное на ощупь. Козлик, заслышав шум, побросал все дела и выскочил на веранду. Он и блондинка стояли друг против друга, а я целилась из ружья попеременно то в него, то в нее и все никак не могла нащупать на стволе ту важную деталь, которая называлась «курок».
