Текст книги "Что сердцу дорого"

Автор книги: Наталья Парыгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

17

«Сегодня ни за что не уступлю!» – думала Надя Королева, стараясь побороть свою робость и настроиться на боевой лад. Ах, если бы не эта ошибка…

Опытная и добросовестная пирометристка, она забыла однажды проверить заряд аккумулятора у прибора для замера температуры расплавленной стали. Показания прибора оказались неверными. Зуев на глаз определил, что пора разливать, а Надя твердила, что нет. Позвали мастера. Петр Антонович велел разливать. Все детали вышли годными, и этот эпизод давно забыли бы, если бы не Зуев.

Дня не проходило, чтобы он не упрекнул Надю за ее ошибку. «Опять у тебя прибор барахлит, – раздраженно говорил он ей, если показания были не такими, как ему хотелось. – Давай сам запишу в журнал». И он записывал ту температуру, какая была ему нужна.

Это было незаконно. Надя сама должна контролировать температуру стали при разливке, а не доверять бригадирскому глазу, хотя бы и очень опытному. Но Зуев подавлял ее своей грубостью и постоянным напоминанием о ее ошибке, и Надя тушевалась и уступала.

Она уже начала привыкать к этим постоянным упрекам и к своему зависимому от Зуева положению. Да и забот у Нади полно: двое детей, младший, трехлетний сынишка, часто болеет. Муж вообще советует ей бросить работу – детям нужен уход. Но Надя не решается. Работа у нее все-таки не тяжелая и хорошо оплачивается, а на одну зарплату жить будет трудновато.

В последнее время Зуев чаще обычного кричал Наде: «Опять у тебя прибор барахлит!» Он разливал сталь независимо от показания прибора и сам же делал в журнале записи. Надя несколько раз проверяла свой прибор и видела, что Зуев разливает металл при более низкой температуре, чем полагается по технологическому режиму, но едва она начинала спорить, он грубо ее обрывал и делал по-своему. И с каждым днем Надя чувствовала себя все более виноватой – не в той ошибке, на которой теперь играл Зуев, а в том, что покрывает его.

Может, он думал, что она всегда будет его бояться? Ничего подобного! Пусть ее уволят, а самовольничать бригадиру она больше не позволит.

Надя тщательно осмотрела прибор, проверила все контакты, зарядку аккумулятора и, вся напрягшись от ожидания, готовилась дать Зуеву решительный отпор.

Зуев вводил присадки. Он бросал в сталь кусочки графита, кремния, марганца. В последнюю очередь добавил алюминий. Горячие опоки были вынуты из печи, Вадим с Андреем уже стояли с ковшами, готовясь разливать сталь.

Надя, волнуясь и стараясь взять себя в руки, чтобы не ошибиться, стала определять прибором температуру.

– Брось ты, – сказал Зуев, – и без твоей бирюльки обойдусь.

– Не мешайте, Михаил Степанович, – оборвала его Надя. Зуев отошел.

– Тысяча семьсот пятнадцать градусов, – сказал он и обратился к заливщикам. – Готовы?

– Готовы, – кивнул Вадим.

– Давай, подходи.

Но в это время Надя закончила замер и, в упор глядя на Зуева, проговорила:

– Тысяча шестьсот девяносто. Разливать нельзя.

– Не ври! – крикнул Зуев.

– Я не вру. Это вы всех обманываете. Разливаете холодный металл, а мне велите молчать. Не буду я больше молчать! И прибор у меня правильный, точно показывает.

– Так вот почему шел брак, – сообразив, в чем дело, тихо проговорил Андрей. – Ты что же это, Михаил Степанович?

– Значит, Петр Антонович правильно угадал, – мрачно сказал Вадим. – Холодный металл лили.

– Не ваше дело! – крикнул Зуев.

– Нет, наше!

– Она не умеет замерять, а я виноват? – начал оправдываться Зуев. – Это не первый раз, вечно у нее прибор врет.

– Неправда! – крикнула Надя. – Прибор в порядке. Я запишу в журнал, как есть.

– Я сам запишу! – и Зуев направился к столу.

– Нет, что хотите, Михаил Степанович, а я тоже за это отвечаю. Журнал я вам не дам.

– Неси ковш, Вадим, будем заливать, – распорядился Зуев, оставив пирометристку в покое.

Теперь уже медлить нельзя было: с каждой минутой присадки выгорали, и качество металла понижалось. Поэтому Вадим с Андреем молча подчинились Зуеву. Разливая сталь, оба следили за тем, как скоро она застывает на поверхности форм. Вадим едва успевал досчитать до пяти или до семи, как сталь уже застывала. А Петр Антонович сказал, что это должно происходить через восемнадцать – двадцать секунд. Выходит, Надя права. И Нилов был прав.

К концу разливки пришел Минаев. Он дождался, пока Зуев в последний раз наполнил металлом ковш, и сказал ему:

– Придется калить по-прежнему, семь часов. Игнатов проверил и считает, что брак получается из-за недостаточной прокалки.

– Не так это, Иван Васильевич, – вмешалась Надя. – Я тоже виновата. Но я не буду молчать. Михаил Степанович льет холодный металл.

Подошли, закончив заливку, Вадим и Андрей.

– Брак вовсе не из-за прокалки, – сказал Андрей.

– Зуев… – начал было Вадим, но бригадир перебил его:

– Что вы все расстроились? Спишут брак. Дело-то новое, непроверенное.

– Спишут? – переспросил Вадим со сдержанной яростью. – Нет, ты что сказал? Спишут?!

– Да ну тебя, отстань, чего ты взбесился!

Только Карасик, обрадовавшись неожиданному отдыху, сидел в стороне на куче лома и бесстрастно глядел на спорящих.

– Пошли ко мне, разберемся, – сказал Минаев.

В кабинете Минаева Зуев попытался было разыграть невинно оскорбленного:

– Наговорить напраслину каждый может…

Но Минаев оборвал его:

– Сядь пока, помолчи и послушай, что другие скажут. Так что случилось?

Надя вдруг заплакала.

– Конечно… я сама… виновата, – сквозь слезы говорила она.

Минаев налил ей воды. Кое-как успокоившись, Надя рассказала обо всем: о том, как она ошиблась, и как Зуев использовал это, и как она малодушно подчинялась ему. Вадим рассказал об Игнатове – как тот, ничего не проверив и никого не выслушав, сделал свои выводы; и о беседе с Петром Антоновичем, и о своих с Андреем наблюдениях.

Минаев слушал молча и хмурился.

– Так что же, правда все это? – спросил он, глядя на Зуева, когда Вадим умолк.

Зуев чуть помедлил, размышляя. Улики были неопровержимы, и он решил покаяться.

– Правда, Иван Васильевич, – вздохнув, сказал он. – Думал побольше отливок сделать, вот и стал быстрее готовить металл. За брак, вы сказали, не будут высчитывать, я и решил ребятам дать подзаработать. Ну, и себе, конечно. Тем более, что дело новое, так и так должен был брак идти.

Вадим, пораженный услышанным, переводил взгляд с Зуева на Минаева. Ему казалось, что Минаев, возмущенный поступком бригадира, немедленно снимет его с работы, может быть, даже отдаст под суд. Но Минаев сказал только:

– Весь брак пойдет за твой счет.

– Иван Васильевич, да ведь вы сами говорили…

– За твой счет! – крикнул Минаев, пристукнув по столу кулаком. – А если повторится, – сниму с работы, так и знай.

Зуев выбежал из кабинета, хлопнув дверью. Но Вадим считал, что с бригадиром обошлись недопустимо мягко.

– Переведите меня, Иван Васильевич, в другую бригаду, – угрюмо сказал он. – С Зуевым я не стану работать.

– И я, – присоединился к нему Андрей.

– Да вы что? – растерянно развел руками Минаев. – Мало ли чего на производстве бывает – дело такое, без неприятностей не обойдешься.

– Не буду работать с Зуевым, – повторил Вадим.

– Ну ладно, давайте так: без мастера не станем решать. А выйдет на работу Петр Антонович – посоветуемся, послушаем, что он скажет. Договорились?

– Ладно, – нехотя обронил Вадим.

– Подождем, – в тон ему сказал Андрей.

18

На Аркадия почти одновременно свалились две неприятности. Жена, сдержав угрозу, подала в суд. Аркадия пригласили повесткой и объявили, что если в ближайшее время он не поступит на работу, его будут судить как злостного неплательщика алиментов. Аркадий обещал устроиться, но все медлил. И тут получил новый удар.

Отец написал письмо в техникум, в котором, как заверял Аркадий, он учился. Рогачев-старший просил осведомить его об успеваемости сына. В ответ ему сообщили, что никакого Аркадия Рогачева в техникуме нет и не было. Отец рассвирепел и перестал посылать деньги. Мать перевела тайком двести рублей, но вскоре написала, что отец узнал, был скандал, и впредь она не сможет ему помогать. «Ты должен, Аркаша, хотя бы временно устроиться на работу», – писала она.

Аркадий и сам начинал понимать, что это неизбежно. Но куда пойти? Он уже столько переменил мест, что везде его знали, и отнюдь не с лучшей стороны. И тут вдруг он вспомнил Вадима.

«Пойду к нему, – решил Аркадий. – Если уж работать, так все-таки удобнее, когда рядом знакомый человек».

Аркадия мало беспокоило, что расстались они с Вадимом весьма недружелюбно. Подумаешь, поссорились. Можно помириться. К тому же и причины серьезной не было для ссоры. Из-за чего все началось? Аркадий сразу не мог вспомнить. А, кажется, тоже из-за этих алиментов. «Ведь это твой ребенок…» Надо бы сходить к Клавке, посмотреть девчонку. Сколько ей теперь? Года два? Нет, меньше. Так вы, уважаемый Вадим, беспокоитесь о чужом ребенке? Очень хорошо, помогите бедному папаше обрести заработок…

Он едва узнал Вадима, увидев его в грязной суконной куртке, в смешной широкополой шляпе и в валенках. «Неужели и я буду таким чучелом? – подумал Аркадий. – А жарища! И воняет чем-то». Первым его желанием было бежать из этого мрачноватого, тесного и душного цеха. Но тут же он подумал, что на работу все равно нужно устраиваться немедленно. К тому же это, вероятно, не надолго, как всегда.

– Привет, Вадим! – окликнул Аркадий и улыбнулся обернувшемуся Вадиму так, точно между ними ничего не произошло.

– Здравствуй, – удивленно сказал Вадим и, сняв рукавицу, протянул руку. На миг в пожатии сплелись две руки – большая, грубая и грязная рука Вадима и белая – Аркадия.

– Ох, испачкал я тебя, – смутившись, сказал Вадим.

– Неважно. Надоело жить чистюлей, пришел устраиваться на работу. К тому же и алименты… Я много думал и решил, что ты прав. Своего ребенка я должен обеспечить, хотя бы материально.

– Ну, наконец-то поумнел, – пошутил Вадим.

– Теперь ты должен мне помочь.

– Чем же?

– Пойдем вместе к начальнику цеха, отрекомендуешь меня как своего школьного товарища. Тем более, ты – член комсомольского бюро, с твоим мнением должны считаться.

– Где это ты успел узнать?

– Земля слухом полнится.

– Не подойдет тебе наша работа, – предупредил Вадим, вытирая вспотевшее лицо не очень чистым платком. – Нелегкая.

– А есть на свете легкая работа? – усмехнулся Аркадий.

– Есть. Та, которую любишь. Я вот полюбил, а тебе вряд ли по душе придется.

– Выбора нет, – вздохнул Аркадий и тут же перешел на шутливый тон: – На руководящую должность – никакой надежды, карман пуст, от милого папеньки и дорогой супруги вместо поддержки – одни неприятности. То ли вешаться, то ли работать. Хочу начать с последнего.

Вадим совсем оттаял, заулыбался. «Легкий человек, – подумал он. – Хорошо такому».

– Ладно, ты подожди, сейчас мастер подойдет, поговорим.

– Не лучше ли прямо к начальнику цеха? Из отдела кадров ему звонили.

– Занят он. Заседают.

– Что ж, подождем.

– Ты извини…

Вадим отошел, стал, жмурясь от жара, вынимать из печи опоки. «Это мне и в самом деле не подойдет, – думал Аркадий, наблюдая за работой литейщиков. – А, ладно, попробую. С неделю тут можно выдержать? Схожу к Клавке, покажу ей заводской пропуск, уговорю, а там видно будет».

Ждать пришлось довольно долго. Аркадий, вообще склонный к быстрой смене настроений, почувствовал раздражение. «Какого черта они там расселись? – думал он. – Плюнуть да уйти». Но вспомнилась судебная повестка, письмо матери, долги – Аркадий был должен всем знакомым, больше не у кого было занять, – и он продолжал ждать, опершись локтем на грязный подоконник и стараясь сохранять вид независимый и достойный.

А в кабинете Минаева тем временем сидели Бережков и Нилов. Цеху снова увеличили программу. Минаев только что пришел из заводоуправления. Главный инженер хвалил его за то, что сократили время прокалки форм. «На литейных участках производительность труда возрастает процентов на тридцать – сорок. Другие подтянуть легче. Думайте». «Дайте нам закончить строительство», – взмолился Минаев. «Не можем ждать. Надо и строить, и работать».

Думайте… Вот они и сидели, думали. Петр Антонович предлагал механизировать формовку. Несколько дней назад Минаев отверг его предложение, и у них даже вышел серьезный конфликт. «Формовка не является узким местом, – объявил Минаев. – Пока не до того». «А меня интересуют не одни узкие места, а люди. Женщины сеют песок, как муку. У них, поди, легкие почернели от пыли». «Конечно, тебе, как автору предложения…» Нилов побагровел. «Выходит, я не для дела, а для себя хлопочу? Может, за вознаграждение бьюсь? Да ты… Я ночью спать не мог – думал, больной чертил – и все из-за какой-то сотни рублей? Так ты думаешь?» «Не кипятись, что вы все стали такие нежные, слова сказать нельзя…»

Все же они в тот раз ни до чего не договорились. А теперь предложение Нилова пришлось очень кстати. Если главный инженер поддержит, через неделю… Одним словом, с формовкой все в порядке. Остается модельное. Ну, тут придется добавить работниц.

Минаев, как солдат, привык выполнять, а не обсуждать приказы. Надо – значит, надо. Другое дело Бережков. Федор Федорович был недоволен и этим новым увеличением программы, и ходом строительства цеха, и многими порядками, вернее, беспорядками в цехе.

– Эти скачки не доведут до добра, – ворчал он. – Все на больших скоростях мчимся. Цех задыхается – нет, увеличивают программу, когда надо сосредоточить внимание на строительстве. Там тоже будет масса недоделок, уже сейчас видно. Формовочный узел не обеспечит программу. Не очень умно спланирован литейный участок. А главное – транспортировка. Между машинами-автоматами будет разъезжать доисторическая колесница.

Минаев молчал. В замечаниях Бережкова было много справедливого. Так много, что плечи начальника цеха как-то вдруг ссутулились, и он почувствовал гнетущую усталость.

– Я тоже думал об этом, – согласился с Бережковым Петр Антонович. – Не понимаю, почему так…

Бережков вскинулся. Обычная сдержанность вдруг покинула его.

– Потому что спешка! Потому что кабинеты! Часто вы видели в цехе проектировщиков? Спрашивал кто-нибудь вас, опытного мастера-литейщика, о целесообразности именно такой конструкции печи? Нет? И меня – нет. И механика нашего не спрашивали. О рабочих нечего и говорить.

– Надо поставить этот вопрос на партийном бюро, – предложил Нилов. – Вынести на заводское партийное собрание. Если мы видим неурядицы и молчим, – большая на нас вина.

Минаев потер припухшие от недосыпания глаза.

– Ладно, об этом еще поговорим. Сейчас на очереди новая программа. Как у литейщиков – третью смену придется создавать? Кстати, там молодежь недовольна Зуевым. Надо их разделить. Не знаю только, кого бригадиром назначить. Андрей молод и мягковат для такого дела, у Егорова опыта мало.

Петр Антонович заступился за Вадима:

– Опыт – дело наживное. Буду помогать, учить. Парень серьезный и к литейному делу от души привержен.

– Ну, ладно, зови его. А ты, Федор Федорович, займись пресс-формами для новых деталей. Хоть ты и враг спешки, а все же советую помнить: дело срочное.

Нилов и Бережков ушли. Минаев встал, прошелся по кабинету, радуясь минутной передышке. Вдруг почувствовал, что очень голоден, засосало под ложечкой, когда вспомнил о бутербродах с колбасой и сыром. Сходить в столовую редко удается, все некогда, жена знает это и дает завтрак из дома с непременным наказом съесть. Минаев чаще всего ест бутерброды на обратном пути домой. Видно, и сегодня придется так: вон, уже стучат.

Вошел Вадим с каким-то незнакомым парнем.

– А, это о тебе звонили? – догадался Минаев.

– Обо мне, – подтвердил Аркадий, располагающе улыбнувшись.

– Мой школьный товарищ, думает к нам в цех поступать.

Минаев критически оглядел узкие брюки, модную вельветовую куртку, пестрый галстук Аркадия.

– Нету у нас такой чистенькой работы, – сказал он, сразу угадав, что рабочего из этого парня не получится.

– Я и на грязную согласен, – ответил Аркадий.

– Трудкнижка с собой?

Минаев чересчур долго рассматривал трудовую книжку Аркадия, выгадывая время для размышлений. Не нравился ему этот франт, но не хотелось отказывать Вадиму.

– Ты, Егоров, ручаешься за него? – спросил Минаев.

– Ручаюсь.

– Ну, что же, бери его в свою бригаду, – решил Минаев. – Назначаем тебя бригадиром комсомольско-молодежной бригады.

– Меня? Бригадиром?

– О-о, наш Вадим растет, – покровительственно заметил Аркадий.

– Рад?

– Нет. Я не согласен.

– А, ты не согласен, – иронически повторил Минаев. – Тебя надо уговаривать, убеждать. Это не ты голосовал на комсомольском собрании за то, чтобы молодежь во всем шла впереди? С Зуевым работать не хочешь, – Минаев вдруг повысил голос, – без Зуева не хочешь. Чего ты хочешь?

– Трудно мне будет, Иван Васильевич, – уже без прежней непреклонности проговорил Вадим.

Минаев подошел к нему, положил руку на плечо.

– А кому легко? – Он вздохнул. – И мне трудно. И директору завода, небось, не легче.

«Ну, директору-то, положим», – подумал Аркадий.

А Вадим близко глянул Минаеву в глаза. И что-то такое без слов сказали они один другому, что-то такое почувствовали, чего Аркадий не понял. Как будто были они – начальник цеха в широком пиджаке с обтрепанными полами и литейщик с заткнутыми за пояс рукавицами – очень близки и нужны друг другу. Аркадий повернулся и вышел, не отдавая себе отчета, почему он это сделал.

Почти тотчас вышел и Вадим.

– Ну, что? Согласился? – жестко спросил Аркадий.

Вадим не заметил его тона.

– А что ж… Раз надо, – просто ответил он.

19

Огненного цвета металл, жаркая струя которого покорила когда-то Вадима, теперь многое говорил молодому бригадиру на своем особом, только литейщикам понятном языке. Вот сталь булькает у краев, крупно пузырится – значит, металл еще не готов, в глубине печи расплавляются последние кусочки. Вот она успокоилась. Вадим ложкой снимает шлак. На ровном зеркале металла от середины к краям едва заметно расходятся плавные круги. Пора вводить присадки. Несколько раз Вадиму эту минуту подсказывал Петр Антонович, а теперь он безошибочно улавливает ее сам.

Вадим бросает в сталь кусочки графита, над металлом прыгают красные искорки – это сгорает в воздухе графитная пыль. Кремний и марганец тают как сахар. Снова подогрев. Вот и все. Сталь покрывается тонкой белой пленкой и совсем успокаивается, будто удовлетворенная заботами бригадира. Над нею поднимается бурый дымок. Пора разливать.

– Давай, Андрей.

Андрей подходит с ковшом, Вадим плавно наклоняет печь. Худощавое лицо его кажется спокойным, и только в напряженно-пристальном взгляде светлокарих глаз чувствуется затаенная тревога.

Аркадий расслабленно сидит на табурете возле столика пирометристки. Пока идет заливка, он может отдохнуть, но этот отдых едва ли не тяжелее работы. Именно в такие минуты, когда можно оглядеться и подумать, Аркадию становится особенно жаль себя. Куда он попал? Чего ради он должен торчать в этом мрачном цехе, где от печей и опок пышет жаром, а от дверей несет холодом, где пахнет парафином и еще какой-то дрянью? Целый день живешь по указке этого длинноногого и не слишком-то умного Вадима…

– У черта в аду и то, наверное, прохладнее, – говорит Аркадий.

– Ну и иди туда, – мрачно шутит Вадим, которому уже надоело вечное ворчание Аркадия.

Сдвинув на лоб синие очки, Вадим зорко следит за заливщиками.

Разливка кончилась. Аркадий клеймит отливки, потом вместе со всеми устанавливает новые опоки в прокалочную печь. Ему жарко, руки едва удерживают тяжесть, ноет спина.

– Надо побыстрее, Аркаша, – поторапливает Вадим. – Вот, смотри: когда работаешь четко, размеренно – легче, а начинаешь тянуть резину – самому противно.

«Еще поучает!» – злясь на Вадима, на себя, на весь белый свет, думает Аркадий, но вслух ничего не говорит. «Нет, долго я здесь не выдержу, надо придумывать что-то другое. С месяц хоть бы протянуть».

Иногда на литейный участок заходит Соня. Аркадию кажется, что она не без любопытства присматривается к нему. Не удивительно. Она видела его дома в приличной обстановке и вдруг встречает простым чернорабочим. Но только ли в этом причина? А вдруг… Аркадий умеет нравиться девчатам. Положим, не всегда победа бывает за ним, но не так уж и редко.

Жених и невеста. Весь цех знает, что через месяц Вадим женится на Соне. В Сонином взгляде, в походке, в движениях заметна какая-то особенная мягкость. Как будто она стала немножко слабее и беспомощнее, чем прежде. Больше не может одна, ей нужна опора. И опора эта у нее есть – Вадим.

Они разговаривают, открыто и спокойно глядя друг на друга. Еще не совсем близкие, но уже не чужие. После работы вместе выходят из цеха. Вадим бережно поддерживает Соню под руку. Кто-то радуется, глядя на них: вот дружная пара. А кто-то завидует: живут же люди, а тут…

И Аркадий… Нет, он не то что завидует. Свадьба-женитьба! Пусть этим прельщаются дураки, которые не были женаты. Но почему-то растет неприязнь к Вадиму. Дьявол долговязый, какую девчонку завлек!

К своей работе Аркадий не только не привыкал, но, наоборот, все более тяготился ею. Он все делал через силу, лениво, и Андрей и другой заливщик, Саша Большов, изменивший прежней профессии слесаря, покрикивали на него, называли волынщиком.

«Это невозможно! – в отчаянии думал Аркадий, томясь от усталости и унижения. – Работаешь как дьявол, и всякий еще на тебя кричит. Так дальше нельзя!»

Но первая зарплата несколько примирила его с судьбой – за полмесяца он получил более пятисот рублей. А через несколько дней Аркадию совсем повезло: Надя Королева, пирометристка, работавшая теперь в бригаде Вадима, подала заявление об уходе.

– Трудно очень, – объяснила она Вадиму. – Двое малышей, заботы требуют. Ходила к Минаеву – некем, говорит, заменить. Обещал подыскать человека.

Аркадий, слышавший этот разговор, заволновался и, смяв недокуренную папиросу, поспешил к Вадиму.

– Будь другом, Вадя: похлопочи, чтобы взяли меня пирометристом, – заговорил он, преданно заглядывая в лицо Вадима. – Не могу я ворочать эти проклятые опоки. Ну, нет физической закалки, не виноват же я!

– Тут от тебя проку действительно мало, – согласился Вадим, – но пирометристом…

– Я научусь, Вадим! – горячо убеждал Аркадий. – Сходи, поговори с Минаевым, ты ведь бригадир. Одно дело – если я сам пойду, а если ты… Я, конечно, тоже попрошу.

– Ну, а здесь не подведешь? – строго спросил Вадим. – А то, знаешь, натерпелся я из-за тебя, сыт по горло.

– Что ты! – воскликнул Аркадий. – Это я только физически слабоват, а пирометристом буду работать не хуже Нади.

– Ну, ладно, – согласился Вадим. – Но сначала надо с Петром Антоновичем поговорить.

И мастер, и начальник цеха, успевшие уже узнать Рогачева, выслушали его и Вадима без воодушевления. Но подходящего человека в этот момент не было, и Аркадия перевели на должность пирометриста, пообещав Наде отпустить ее, как только подучит своего преемника.

Надя усердно передавала Аркадию свои знания.

– Работа пирометриста очень важная, – тоном учительницы говорила она. – От управления пультом зависит скорость плавки и расход электроэнергии. Главное, надо следить за показаниями прибора по косинусу «фи», чтобы полнее использовать мощность генератора. Регулируется это…

Аркадий, довольный тем, что ему не нужно больше ворочать опоки и жариться у печей, внимательно слушал. Он не все понимал. Что это, например, за косинус «фи»? Впрочем, в названиях ли дело? Гораздо важнее понять назначение разных стрелок, как и что они показывают, как действуют рычажки, с помощью которых надо добиваться от стрелок нужных цифр. Нет, право же, во всем этом есть даже что-то увлекательное. И Аркадий, по крайней мере первое время, был доволен своим новым положением.

Грубый костюм литейщика он сменил теперь на тщательно разглаженные брюки и свою вельветовую куртку, волосы снова мягкими волнами поднялись надо лбом – войлочная шляпа не приминает их. А валенки он больше никогда в жизни не наденет. На его ногах – до блеска начищенные черные ботинки. Совсем другое дело! И даже цех уже не кажется Аркадию таким неприглядным, как прежде, и люди в этом цехе, в сущности, вполне приятные…

Как-то в обеденный перерыв Аркадий отправился в модельное отделение. Там было почти пусто, только рыженькая Зина Огаркова и Соня ели бутерброды с сыром, запивая их молоком прямо из бутылочек.

Аркадий подошел к девушкам, картинным жестом поправил волосы, весело сказал:

– Здравствуйте, девчата.

– В ответ – привет, только тут дороги нет, – срифмовала Зина, и все засмеялись.

Зина захлебнулась молоком, Аркадий легонько похлопал ее по спине.

– Лепите эти штучки? – спросил он, указывая на модели.

– А что, нравятся? Хочешь, попробуй.

– С удовольствием, – согласился Аркадий. Он взял одну модельку, поднес ее ко рту и, ловко спустив в рукав, так, что девчата не заметили, стал жевать и причмокивать. Потом сделал вид, что проглотил лакомство, и вежливо спросил:

– Можно еще?

– Нельзя. Ты так всю выработку съешь, – пошутила Соня.

– Я и тебя с удовольствием съел бы, да больно мала, – сказал Аркадий, как-то значительно посмотрев на Соню, и она покраснела – то ли от этой шутки, то ли от его оценивающего и вопрошающего взгляда.

Соня подивилась в душе. На литейном участке Аркадий выглядел неуклюжим, утомленным и угрюмым. Сейчас это был совсем другой человек – подтянутый, живой, общительный. Впрочем, он стал самим собой. Тогда, дома, он ведь тоже был очень симпатичный.

– До свидания, девчата, – сказал Аркадий, еще немного поболтав. – Рад бы не расставаться с вами всю жизнь, – любезно добавил он, – но – дела. Ждет косинус фи.

И он ушел, довольный тем, что ему удалось произвести впечатление. Удалось, он был в этом уверен.

– Сонька, он на тебя так смотрел… Ты его знаешь? – пытливо спрашивала Зина. – Друг Вадима? А он женат?

– Нет.

– Ой, вот бы за кого выйти. Лоб какой у него высокий – заметила?

– Просто начал лысеть.

– Ты ничего не понимаешь, – заявила Зина. – Думаешь, лучше Вадима людей нет?

– Может и есть, да мне нет до них дела.

– Пожалуйста. А чего ты злишься?

Соня не ответила. Она сама не знала, почему почувствовала раздражение против Зины. Или против Аркадия. Или… Нет, Вадим тут ни при чем. Вадим хороший, лучше всех…

Соня завернула в газету остатки бутерброда и бутылку из-под молока и отправилась к себе на формовку. Но на полпути остановилась, загляделась в окно. Ничего особенного не было за окном. Грязная дорога. За ней овраг. Тополя в овраге. На ветках белыми наростами лежит снег. Ничего особенного. А на сердце радостно и тревожно. Странно. Ни с чего, ну совсем ни с чего…

– Назарова!

– Ой!

– Чего ты испугалась, – засмеялся Костя. – Все мечтаешь? Я сам недавно…

– Хорошо женатому? – спросила Соня.

– Ого! Скоро узнаешь. Завтра воскресник. Помнишь?

– Помню.

– Не забудь до завтра. Приходи.

– Я приду, – светло улыбаясь, сказала Соня.