Текст книги "Что сердцу дорого"

Автор книги: Наталья Парыгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

10

Министр приехал не вовремя. Да когда ж начальство приезжает вовремя? Минаев бестолково носился по цеху, и полы его расстегнутого пиджака метались, как крылья испуганной птицы.

– Петр Антонович, что же это такое, в конце концов! – кричал Минаев, обнаружив у литейщиков беспорядки, которых прежде никогда не замечал. Он ткнул дрожащей рукой в кучу металлического лома, предназначавшегося для переплавки, и распалился еще больше:

– Здесь и пройти невозможно! Не шагать же министру по ржавым железкам!

– А ты скажи, чтобы он обратно уехал, если это тебя так волнует, – не отрывая взгляда от щита с приборами, отозвался Нилов.

– Шуточки шутите! – возмутился Минаев. – Не время! Приведи лучше в порядок свою резиденцию.

– А где ты видишь беспорядок? – нехотя повернулся к Минаеву Нилов.

– Да ведь это черт знает что! – Минаев пнул ногой какую-то железину, та со звоном покатилась в сторону.

– Знаешь что, Иван Васильевич, – с трудом сдерживая себя, сказал Нилов, – некогда мне заниматься этими пустяками.

– Да ведь министр!

– Ты прошел – пройдет и министр. Не споткнется.

– Я не требую, чтобы ты лично наводил порядок! – настаивал Минаев. – Можно же кого-то заставить.

– Некого мне заставлять. Карасик на работу не вышел – заливать не знаю, кто будет.

– Что с ним?

– Разве у него узнаешь? – отозвался Андрей. – Лежит, молчит – и все тут.

– Так надо же вызвать кого-то, – обеспокоенно проговорил Минаев.

– Может, обойдется… Егоров! – окликнул мастер.

Вадим, вместе с Андреем и Зуевым вынимавший из печи опоки, неторопливо положил клещи, подошел.

– Будешь сегодня заливать формы.

Вадим недоверчиво взглянул на мастера.

– Парень серьезный, дело у него пойдет, – ободрил Петр Антонович.

– Ну, ладно, смотрите, – неопределенно проговорил Минаев и ушел.

Нилов, взяв Вадима за локоть, подошел к печи.

Нилов с виду казался спокоен, словно ему и дела не было до министра. Пытливо посмотрел на Вадима, неторопливо заговорил:

– Ты только вот что, Егоров, не торопись. Рукоятку ковша держи уверенно, а жару не бойся – не сгоришь. С ковшом шагай твердо, осторожно. Лей помаленьку. В бутылку льешь, и то нельзя давать струю больше, чем горлышко примет, – мимо потечет; ну, и здесь то же. А где и брызнет маленько, в случае перельешь, ничего, на первый раз извинительно.

Голос Петра Антоновича звучал доброжелательно и ободряюще, но Вадим боялся, что не сумеет справиться с новым, непривычным и сложным делом. И в то же время чувствовал, что должен справиться.

Между тем Зуев уже подготовил металл к разливке, в последний раз снял черпаком светло-оранжевый шлак, ввел присадки. Андрей и Вадим достали из прокалочной печи нагретые ковши. Зуев обвел сосредоточенным взглядом стоявшие в ряд опоки, чистую площадку перед ними, заливщиков с ковшами в руках и нажал кнопку подъемного механизма. Печь начала медленно крениться. Андрей подставил свой ковш и ждал. Вадим стоял чуть в стороне, напряженно сжимая рукоятку. Наконец Андрей отошел, и Вадим шагнул к печи.

– Не торопись, – снова предупредил мастер.

Усилием воли Вадим подавил волнение. Алая струя плавно текла из печи, и Вадим чувствовал, как тяжелеет в руках ковш. Все. Струя оборвалась. Вадим пошел к опокам, подгибая в коленках ноги. Кажется, он очень медленно наклонял ковш – струи все не было. Ага, вот. Сталь брызнула, и Вадим, вздрогнув, выровнял ковш, но тут же вновь накренил, и сталь спокойно пошла в горловину, заполняя форму.

– Есть у тебя сноровка, есть, – одобрительно сказал мастер, когда заливка была окончена.

Они стояли близко от печи – волны горячего воздуха шли из раскаленного ее нутра. Но ни мастер, ни Вадим словно не замечали этого и не догадывались отойти в сторону. Лица у обоих были потные и довольные.

– Будет из тебя толк, это непременно. Металл – его ведь чувствовать надо. Сколько ты ни учись, а не чувствуешь металла – проку не будет. Нет, не будет, – сердито повторил Петр Антонович, будто с ним спорили.

Вадиму хотелось что-то ответить мастеру, но он не успел: в дверях показался директор завода. С ним шли какие-то незнакомые люди. Из глубины цеха навстречу им кинулся Минаев.

– Рядом с директором – министр, – вполголоса сказал мастер.

Министр выглядел просто: невысокий, худощавый, лысоватый, с бледным утомленным лицом; пристально глядели окруженные морщинками глаза.

– Пройдемте, модельное отделение посмотрим, – суетливо пригласил гостей Минаев.

– Незачем туда ходить, – возразил министр. – Кустарщина и здесь видна.

– Мы многое сделали за три года, – осторожно вставил директор.

– Кое-что, но не многое. Темпы не те.

Остывающие опоки накаляли воздух. Полный, страдающий одышкой директор завода, расстегнув пиджак, колыхал на груди рубашку, начальник главка поминутно вытирал носовым платком потное лицо.

– Что, жарко? – обращаясь к нему, спросил вдруг министр.

– Жарковато, Вениамин Викентьевич, – виновато признался начальник главка.

– А вам? – министр обернулся к литейщикам.

– Не без этого, – сказал Вадим.

– Может быть, пройдем в кабинет? – предложил директор.

– Мы-то с вами пройдем, – согласился министр. – А они? – он кивнул на литейщиков. – Ведь они здесь останутся…

– Что же делать, Вениамин Викентьевич, – недаром и называется: горячая профессия. – Директор слабо улыбнулся.

– Вот как! И что же, никак нельзя эту горячую профессию сделать попрохладней?

– Новый цех надо строить, – сказал начальник главка.

– Новый не надо, – вмешался Минаев. – Это долго. А вот если использовать имеющиеся помещения…

– Ты же знаешь, Иван Васильевич, что свободных помещений у нас нет, – недовольно буркнул директор.

– А может, все-таки есть? – спросил министр.

– Есть, – помолчав, сказал Минаев. – Кузница и склад, а между ними – двор. Там надо сделать пристройку и соединить помещения в одно.

– А ну-ка, ну-ка, пойдемте.

И вслед за министром все вышли из цеха.

Минаев немного задержался.

– Петр Антонович, ты поддержи меня насчет нового цеха, – сказал он Нилову. – Да Бережкова надо… Егоров, скажи Бережкову, пусть пройдет во двор, объясни ему наскоро положение.

Минаев и Нилов нагнали министра уже в кузнечном цехе. Это было довольно длинное одноэтажное помещение, жаркое и шумное. Беспрестанно бухали механические молоты, и под их ударами раскаленные поковки покорно мялись, вытягивались и закруглялись.

Министр ходил по цеху, иногда останавливался у молотов, беседуя с кузнецами, иногда обращался с вопросами к директору. Когда-то, лет пятнадцать назад, он сам работал на этом заводе, и многое было ему знакомо; он помнил старых рабочих и инженеров, а те хорошо знали его. И Минаев тоже работал в то время, когда Вениамин Викентьевич был здесь директором.

– Пойдемте, посмотрим склад, – предложил министр, и все вышли во двор.

Склад был выстроен недавно и находился как раз напротив кузницы.

– Вот если эти два здания соединить в одно… – опять заговорил Минаев.

– Да надстроить второй этаж, – подхватил, улыбнувшись, министр.

– Некуда, поймите, Вениамин Викентьевич, некуда мне перевести склад и кузнечный цех, – возразил директор.

– Мы все это обдумаем, – успокоил его министр, – но точное литье – дело нужное для завода, перспективное. Согласны?

– Очень даже, Вениамин Викентьевич, – горячо поддержал Минаев.

– Я не отрицаю, – согласился и директор, – но…

– «Но» – потом, а сейчас давайте прикинем, что получится, если мы, в самом деле, сделаем так, как предлагает Иван Васильевич.

Они долго ходили по двору, мысленно распределяя по отделениям здание будущего цеха. Минаев, ободренный поддержкой министра, энергично отстаивал свой давно выношенный план. Бережков был, как всегда, сдержан, но тоже доволен. Один Петр Антонович оставался мрачным.

– А я считаю – мало нам будет этого помещения по такому размаху, – заявил он. – Под модельное отделение надо бы еще хоть нижний этаж седьмого цеха отдать.

– Может, ползавода выделить под точное литье? – желчно спросил директор.

– Ползавода ни к чему, а это помещение надо отдать. Если увеличим выпуск деталей методом точного литья, значит, механическую обработку так и так придется сокращать, и выходит, что никто не пострадает.

– Цех надо строить, – твердо сказал министр. – Кузницу и склад освобождайте, ищите, куда их перевести. А насчет седьмого цеха подумаем. Может, действительно следует и его присоединить? Проект разработаем – станет ясно. Стройте. Помогать буду всячески, но при условии: строить быстро, так, чтобы через полгода новый цех работал на полную мощность.

Нилов посмотрел на министра долгим взглядом и ворчливо сказал:

– Не думал я, Вениамин Викентьевич, что вы серьезное дело с фантастикой станете мешать.

Директор покрутил головой, дивясь дерзости старого мастера, а министр, нахмурившись, переспросил:

– Фантастика?

– Конечно, – упрямо подтвердил Нилов. – Не осилить в такой срок.

– А вы как полагаете? – оглядел министр присутствующих.

– По-моему, срок жесткий, но реальный, – сказал начальник главка скучающим, равнодушным голосом.

– Да ведь нам придется не только строить цех, но и разрабатывать новую технологию, – горячо заговорил директор. С тем, что строить придется, он уже смирился.

– Да, непременно, – согласился министр.

– Если хочешь сделать быстро, – не торопись, – вмешался в разговор Бережков.

– М-м… Оригинально, – заметил министр.

– Ничуть, – спокойно возразил Бережков. – Надо так кроить, чтобы не пришлось перекраивать.

– Перекраивать, конечно, нежелательно. Ну, пойдемте к директору, посоветуемся, – предложил министр. – Мастеров надо бы пригласить, председателя цехкома, парторга. Кто у вас парторг?

– Я и есть парторг, – сказал Нилов.

– Кому ж бороться за быстрые темпы строительства, как не парторгу? – упрекнул министр.

– Я темпы сам уважаю, да не надо от земли отрываться, – спокойно отозвался Нилов.

Они ушли в заводоуправление и до вечера сидели в кабинете директора. Все знали, что решается вопрос о строительстве нового цеха, и люди с нетерпением ждали, чем кончится этот разговор.

А Вадим был вдвойне взволнован: ему передалось общее настроение, и не улеглось возбуждение от того, что сегодня он впервые работал на заливке. И хотя справился с этим делом успешно, все же тревожила мысль: «мало все-таки я знаю, мало…» Хотелось глубже понять, осмыслить все те процессы, которые совершались на его глазах и с его участием.

– Михаил Степанович, а нет каких-нибудь книг по точному литью? – спросил он у Зуева.

Зуев, снимавший шлак, не ответил, пока не кончил своего дела, и только отбросив в сторону ложку, повернул к Вадиму худое, остроносое лицо.

– А тебе зачем? Или в мастера метишь? – угрюмо спросил он.

– Да нет… Так просто, почитать хотел, – нехотя ответил Вадим, уязвленный грубостью бригадира.

– На заводе есть хорошая техническая библиотека, – вмешался в разговор Андрей. – Хочешь, вместе сходим после работы?

– Пойдем, – согласился Вадим.

Закончив смену, они отправились в библиотеку. Андрей посоветовал Вадиму прочесть брошюру о точном литье, которую он сам читал когда-то, но Вадим взял еще и объемистый учебник.

– Вон Минаев с Ниловым идут, – сказал Андрей, когда они вышли.

– Догоним? – предложил Вадим.

Сгустились сумерки, но двор был хорошо освещен, и коренастый, размахивающий руками Минаев и худощавый, подтянутый Нилов в своем брезентовом костюме были видны отчетливо, как на экране. Ясно слышались и их голоса.

– Так говорить с министром! – возмущенно качал головой Минаев.

– Ничего худого я ему не сказал, – возражал Нилов. – Сказал, что думаю, и только. И вообще терпеть не могу этого чинопочитания. Мы все из рабочего народа вышли и перед общим делом все равны.

– С министром, значит, себя равняешь, – развел руками Минаев.

– Сравнял, и беды в том не вижу. Ему с высоты кажется, что махнул пером, подписал приказ, и цех будет построен, как по щучьему веленью. А я вижу: не выйдет в такой срок. Должен я ему сказать об этом? Должен! Кабы люди меньше поддакивали начальству, а говорили то, что думают, скольких ошибок можно было избежать…

– Колючий ты человек, Петр Антонович.

– Человек как человек, самый обыкновенный…

– Иван Васильевич! – окликнул Вадим.

Начальник цеха и мастер остановились.

– Что, будем строить новый цех? – спросил Андрей.

– Будем, – энергично тряхнув головой и сразу забыв о споре с Ниловым, отозвался Минаев. – А вы что, специально ждали нас?

– Да нет, мы… – хотел объяснить Андрей, но Нилов перебил его, как бы продолжая незаконченный разговор с Минаевым:

– Это ты думаешь, что всякое новое дело только вас двоих с министром касается, – насмешливо сказал он.

– Нет, невозможный ты человек, Петр Антонович, – сердито и обиженно ответил Минаев и, махнув рукой, один пошел вперед.

11

Вадим возвращался домой в приподнятом настроении человека, выдержавшего трудный экзамен. Черт возьми, он теперь настоящий литейщик! Сам разливал сталь. Оказывается, это не так уж страшно. А, впрочем, тут не всякий сможет… Нужна сила. И выдержка. Вот в новом цехе, ребята говорят, все будет механизировано.

Вадим совсем не чувствовал усталости, хотя день был нелегкий. Его радовал и холодный осенний ветер, и светлые гирлянды уходящих вдаль фонарей, и звонки трамваев, и то, что на улице так много народу. Но едва он вошел в подъезд дома, где жил Аркадий, и начал подниматься по мрачноватой лестнице со сбитыми ступенями и шаткими перилами, как настроение его изменилось. Он поднимался медленно, словно желая отдалить тот момент, когда надо будет войти в квартиру. В чужую квартиру. В чужой мир.

Нет, не стали друзьями бывшие однокашники.

Уже в тот вечер, когда побывала у них в гостях Соня, пробежала между Аркадием и Вадимом черная кошка. Оба постарались забыть стычку, но то и дело возникали новые. Поводы были все пустяковые. То Вадим неуважительно отозвался о друзьях Аркадия. То слишком шумно, как показалось Аркадию, собирался утром на работу, мешал спать. То Аркадий был недоволен тем, что Вадим дал ему взаймы пятьдесят рублей, в то время как он, не вернув прежнего долга, требовал сто.

Вадим несколько раз пытался просить место в общежитии. «Вот погоди, достроим новый корпус – дадим», – обещали ему. Вадим с неудовольствием выслушивал этот ответ. «Я и в старом согласен жить, – говорил он, – только бы поскорее…»

Но однажды ему пришло в голову, что, может, он не прав. Спешит убежать от Аркадия. А тот неверный путь выбрал в жизни. По-честному – помочь ему надо разобраться во всем.

Вадим решил устроить настоящую мировую и поговорить по душам. С получки купил пол-литра водки, сели вдвоем. Первый тост провозгласил Вадим за хорошую мужскую дружбу.

В тот дождливый вечер, и правда, разговорились. Спорили чуть не до рассвета. И ни в чем не сошлись. Понял только Вадим, что нет для Аркадия ничего святого.

– Будущее? – Аркадий насмешливо щурил красивые черные глаза. – Всем нам земляные черви одинаковое будущее готовят.

– Ты о живом говори, – требовал Вадим.

– И о живом. Мои уважаемые предки ради будущего чертомелят. Дрожат над каждой копейкой, жадничают, собираются жить и не видят, что жизнь прошла. Старые кости и под атласным одеялом не согреешь. Жить надо, пока молодой. Торопиться. Вырвать, что успеешь.

– Вырвать, – повторил Вадим. – А другой цели ты не видишь?

– Не вижу.

– Чем же ты от своих «предков» отличаешься?

– Тем, что живу. Тем, что не скуп. И свободен.

– За их счет.

– А это уж – кому за чей удастся. Ты-то, учить меня берешься, а сам счастлив?

Вадим подумал и твердо сказал:

– Счастлив.

– Без семьи, без своего угла, на тяжелой работе – счастлив? И ничего не хочешь?

– Я много чего хочу, – возразил Вадим. – Это счастью не помеха. Счастливый человек тот, который сердцем на все отзывается, а не просто хлеб жует. Я вот в родной город рвался, приехал – и тем счастлив. Я работу свою полюбил – что ж, что она тяжелая? Лишь бы по силам была. Я и горд, что могу трудное дело делать. Что людям нужен. Я… я девушку люблю. Жизнь готов отдать за нее – вот как люблю. И от этого вся моя жизнь по-новому повернулась. «Без своего угла…» Без своего угла плохо, да это дело поправимое, угол будет. А вот настоящее место в жизни завоевать – это не просто. И ты его… Я не затем, чтобы обидеть тебя, наоборот… Ты его не нашел, Аркадий, все сидишь в своем углу. Хоть он и богатый у тебя, а тесен.

– Слова все, – раздраженно сказал Аркадий. – Место в жизни, труд, любовь… Я все испытал. Я работал, не всегда так жил. И любовь знаю. Ты, поди, свою девчонку и обнять боишься, а я все испытал. И женился, и развелся, и ребенка имею.

– Ты?! Что ж не говорил?

– Потому и не говорил, – отчего-то все более злобясь, продолжал Аркадий, – что ни перед кем не обязан отчитываться. И это в жизни ценю. Человек волен сам собою распорядиться.

Он говорил что-то еще, но Вадим плохо слушал. Все это было несущественно, а вот ребенок… У Аркадия – ребенок? Вадим был удивлен и чувствовал даже что-то похожее на зависть.

– Сын? – спросил он.

– Что?

– Я говорю: сын? Или дочка?

– Девчонка.

– Ну и как же ты?

– Да никак. Тоже был дурачок вроде тебя. Вообразил, что любовь. «Ты моя, я твой» – и готово. Оказался в цепях. Пришел не вовремя – слезы, зарплату не додал – скандал, в театр без нее сходил – ревность. Теперь в суд таскают, как злостного неплательщика алиментов.

– Значит, и не помогаешь?

– У самого не всегда на хлеб есть, – вяло сказал Аркадий.

– Вот уж этого я не могу понять, – с возмущением проговорил Вадим.

– Поймешь, придет срок, – пообещал Аркадий.

На том и оборвался их разговор. Тем более, что водка давно была выпита, и головы прояснели. Пошли спать.

С тех пор они держались еще более отчужденно. «Мне общежитие скоро дадут, уйду», – сказал Вадим Аркадию, беспокоясь, что он стесняет хозяина. «Разве плохо тебе? Живи, вдвоем веселее», – отозвался Аркадий и стал после этого как-то особенно предупредителен и любезен. Вадим удивился. Невдомек ему было, что при всей своей приверженности к свободе Аркадий тяготился одиночеством.

…Впрочем, у Аркадия были друзья. Вадим еще за дверью услышал голос Левки и помедлил. Не погулять ли лучше по городу? Но все-таки решил идти домой.

Гости сидели в проходной комнате. Левка небрежно развалился в кресле, закинув ногу на ногу. Одет он был ультрамодно и безвкусно: узкие голубоватого цвета брюки, коричневый пиджак, вишневая шелковая рубашка и зеленый галстук с желтыми птицами.

На Левкины наряды уходила почти вся зарплата отца. Родители никогда ни в чем ему не отказывали. Если не хватало денег, мать шла к соседям занимать. «У сына хороший вкус, – оправдывалась она, – он не может одеваться во что придется, как другие».

Борису форсить было не на что: отец погиб на фронте, а мать зарабатывала немного. На нем была полинявшая футболка, мятый, потертый костюм, казавшийся особенно убогим в сочетании с вычурной прической его обладателя: высокий хохолок надо лбом и длинные, как у женщины, волосы на затылке. На лице Бориса застыло выражение уныния, тоски, пресыщения жизнью – та же самая маска, к какой давно приучил себя и «вечный студент» Левка.

Вадим вошел, поздоровался. Левка и Борис ответили едва заметными кивками. Аркадий был более любезен – улыбнулся, с деланной приветливостью спросил:

– Как дела, Вадим? Какие новости?

Перекинув между столом и спинкой стула гладильную доску, он через мокрую тряпку утюжил свой рябой пиджак.

Вадим знал, что заводские новости не интересуют ни Аркадия, ни его друзей, но все-таки ответил:

– Будем строить новый цех. Учиться решил. Вот книги принес.

– И охота тебе корпеть? – сказал Аркадий, мельком взглянув на заголовки книг.

– Что, в новом цехе платить будут больше? – покачивая ногой, насмешливо спросил Левка.

– Вадим – бессребреник, – осторожно водя утюгом, заметил Аркадий. – Он готов работать вовсе без зарплаты, лишь бы работа была самая трудная. По его понятиям, трудная и интересная – это одно и то же.

Пока Вадим раздумывал, стоит ли возражать на эти насмешки, Борис сказал:

– Ну и что дальше, Левка?

– Конечно, я ее не любил, – продолжал Левка разговор, прерванный появлением Вадима. – Это я так просто сказал ей, в порядке эксперимента. Девчонкам вообще нравится, когда им объясняешься в любви. И эта оказалась такой же. А потом…

– Ладно, хватит врать, – внезапно оборвал Левку Аркадий и, обращаясь к Вадиму, сказал: – Там чай горячий, ты пей.

– Спасибо.

Вадим встал и направился в кухню, прихватив с собой брошюру, которой успел заинтересоваться.

– Узость! – сказал Левка.

Относилось ли это замечание к героине его рассказа, которой нравилось выслушивать признания в любви, или к Вадиму, – трудно было понять, но Вадим принял на свой счет. И, чувствуя, как давно копившаяся неприязнь разом всколыхнулась и тяжело подступила к горлу, он резко обернулся.

– Узость – это когда такие лоботрясы, как ты, сидят на отцовой шее, – стоя в дверях, хриплым, прерывающимся голосом заговорил он. – Узость – это когда насмехаются над девушкой. Узость – это когда весь мир закрывают от человека его голубые штаны… Это… это…

Скучающее выражение вдруг исчезло с Левкиного лица. В светлых глазах остро вспыхнули злые огоньки, толстые губы задрожали.

– Ну, еще скажи, скажи еще… – сквозь стиснутые зубы процедил он.

– Ты что, Вадим, с цепи сорвался? – недовольно проговорил Аркадий.

– Дармоеды! – выкрикнул Вадим и, круто повернувшись, вышел. Последнее, что он заметил, был любопытный, выжидающий взгляд Бориса – видимо, тот надеялся на настоящий, большой скандал.

В кухне на плите бурлил чайник. Вадим выключил газ, сел за стол и неподвижно просидел до тех пор, пока за Аркадием и его друзьями не захлопнулась дверь. Потом, выпив чаю, он вновь открыл «Точное литье», но читать не смог. Раздражение его не остыло, наоборот, захотелось всерьез поругаться с Левкой и Борисом. Да и с Аркадием тоже. Ему стало невыносимо тоскливо в этой чужой квартире. А куда пойдешь? Обычно по вечерам он бывал с Соней, но вчера ее неожиданно перевели во вторую смену.

«Пойду, поброжу по городу», – решил он и уже взялся было за кепку, как в дверь постучали.