Текст книги "Что сердцу дорого"

Автор книги: Наталья Парыгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

12

На пороге стояла молодая женщина, скромно одетая, с красивым, но бледным лицом.

– Аркадия нет? – спросила она, вопросительно глядя на Вадима.

– Нет.

Женщина в нерешительности держалась за ручку двери и, казалось, не знала, уйти ей или остаться.

– Может, подождете? Только вряд ли он скоро… Поздно обычно приходит.

– А вы кто?

– Товарищ его. Из армии вернулся недавно. Да вы проходите…

Она устало присела здесь же, в передней, на мягкий пуф, стоявший у вешалки, и, помолчав, спросила:

– Работает Аркадий, не знаете?

– Нет, не работает он, – с раздражением, которого не сумел скрыть, ответил Вадим.

– И не устраивается?

– Не знаю, не говорил со мной об этом.

– Я напишу ему записку, – решительно сказала женщина и прошла за Вадимом в комнату.

Она долго сидела, покусывая кончик карандаша и глядя на чистый листок бумаги. Потом резко встала и сказала:

– Нет, не буду я писать. Если можно, скажите ему, пожалуйста, что приходила Клава, и что терпения у меня уже больше нет, так что если он не пойдет работать…

– Так вы его жена? – перебил Вадим.

– Была, – кивнула женщина. – А теперь вот расплачиваюсь за это… – И, точно спохватившись, она торопливо добавила: – Вы извините, что-то разболталась я, вам-то, наверное, все это ни к чему… Копится, копится, знаете, на сердце, да и прорвется иной раз. Ну, до свидания. Так вы уж ему скажите.

Вадим проводил ее до дверей.

– Я ему все скажу, – пообещал он, и в голосе его прозвучала угроза.

Клава ему понравилась. Миловидная женщина, только очень усталая на вид. Еще бы… Чего ему надо, этому Аркадию? Оставил жену, дочь. Дружит с этими попугаями. Ведь ему двадцать пять лет, пора взяться за ум. Да, так ему и сказать. Пора взяться за ум. Он думает, что сам себе хозяин. Пожалуйста. А все-таки придется выслушать.

Он вернулся к своим книгам, постепенно стал вчитываться, даже увлекся. Оказывается, методом выплавления моделей пользовались еще древние египтяне, изготовляя статуэтки для своих храмов. Тот же метод применял Андрей Чохов, отливая Царь-пушку. Обматывал бревно веревками, а потом обмазывал воском и бараньим салом. Получалась модель внутренней полости ствола. Позже по восковым моделям отливал свои замечательные скульптуры Клодт. Но в промышленности точное литье в Советском Союзе начали применять недавно.

Больше всего Вадима интересовали те сложные, не видимые глазу изменения, которые происходят в металле при плавлении, при добавлении к нему присадок, при заливке и застывании. Когда в книге встречались какие-то непонятные места, Вадим отмечал их, чтобы спросить потом у Петра Антоновича или у Бережкова.

Аркадий вернулся в первом часу.

– Ты еще не спишь? – удивленно спросил он и, потянувшись, зевнул. – Провожал с танцев девчонку. Живет у черта на куличках, знал бы – не пошел.

– К тебе приходила жена, – сказал Вадим.

Аркадий попытался сделать вид, что это сообщение его мало тронуло.

– Да?.. Ладно, Вадька, давай ложиться, – сказал он самым дружеским тоном.

– Слушай, Аркадий, – чуть повысив голос, продолжал Вадим, – я хочу с тобой поговорить. Я просто не понимаю, как ты можешь…

– Опять мораль? Оставь, пожалуйста, – отмахнулся Аркадий. – Слышал я их, довольно, больше не хочу. А от тебя – тем более.

– Но ведь это твой ребенок!

– Вот именно! Не твоя забота.

– А ты? Ты заботишься о нем? – едва сдерживая себя, спросил Вадим.

Лицо Аркадия вдруг перекосилось.

– Тебе нет до всего этого дела, понял? – крикнул он. – Не вмешивайся в мою жизнь! То на Левку накинулся, то до чужой жены ему дело! Живешь у меня – живи и говори спасибо, а не в свои дела не лезь.

– Нет уж, благодарю, пожил!

Вадим бросился в комнату, выдвинул из-под кровати чемодан, кое-как затолкал в него свои рубашки, плащ, пиджак…

– Вадька, ну брось, ну чего ты, – пытался остановить его озадаченный таким оборотом дела Аркадий. – Ведь ты мне сколько неприятностей наговорил, я же не обиделся. Брось, Вадька… – смущенно твердил он.

– Обижаться тебе нечего, – сказал Вадим, – а вот подумать – есть о чем… – И, подхватив чемодан, бросил уже с порога: – Прощай.

– Да подожди хоть до утра! – пытался удержать его Аркадий, вцепившись в ручку двери и мешая Вадиму выйти.

– Пусти!

Дверь гулко хлопнула, но тут же вновь отворилась.

– Принципиальный очень! – крикнул Аркадий вслед Вадиму. – Пропадешь ты со своими принципами, вот что!

Вадим остановился, соображая, как бы похлеще ответить, но дверь снова закрылась.

– А, черт с ним, – махнул рукой Вадим.

Он вышел из подъезда на освещенную широкую улицу и полной грудью вдохнул холодный воздух.

13

Время позднее. Тишина. Редкие прохожие спешат по домам. Прошел, погромыхивая, полупустой трамвай. Ярко светятся красными и синими огнями витрины универмага. Розовые манекены, стыдясь за свои дурно сшитые платья и костюмы, застыли в неестественных позах. По-зимнему одетый сторож с винтовкой за спиной стоит, прислонясь к стене, сам неподвижный, как манекен.

Начал падать снег – еще ненадежный, не зимний. Вчера шел такой же – чистый, легкий и мягкий, а утром растаял, и стало мокро и грязно. Должно быть, и этому суждено растаять. А все-таки начинается зима. Через день – другой побелеет и земля, и крыши домов, ударит первый морозец, спрячется под ледяную корку река, чудесной росписью покроются стекла окон.

Вадим всегда любил эти первые зимние дни, по-особенному свежие и бодрящие. И сейчас он шел со своим чемоданом и рюкзаком, кое-как надетым на одно плечо, смотрел на медленно падавшие снежинки и чувствовал, как отступают куда-то, забываются все неприятности сегодняшнего вечера, и на сердце становится покойно. Только вот где ночевать… В общежитии, вот где. Нет мест, так ребята приютят на одну ночь, а там видно будет.

С общежитием, однако, вышла осечка: дежурная не впустила Вадима.

– Жди утра, – сказала она. – Комендант придет, с ним будешь разговаривать.

– Это – само собой, – миролюбиво согласился Вадим, – но ночевать-то я где-то должен.

– А это уж дело не мое! – отрезала дежурная и захлопнула дверь.

Вадим стал стучать, и они еще поговорили в том же духе, но так ни до чего и не договорились. Он отошел в сторонку, смахнул рукой со скамейки снег и уселся, уже не чувствуя той веселой приподнятости, с какой только что шагал по улице.

Снег перестал, все вокруг было бело, неподвижно и сонно. Почти все окна общежития были темны, только в двух комнатах еще горел свет. Тишина навевала сон, и оттого, что преклонить голову было негде, спать хотелось еще сильнее. Вадим представил себе мягкий диван, на котором он спал у Аркадия, и малодушно упрекнул себя за горячность. «Мог ведь утром уйти», – подумал он, но тут же вспомнил весь разговор и решил, что до утра ждать было невозможно.

Он поглядел на часы – было половина второго. Соня теперь дома, спит давно. И не догадывается, что он тут сидит… До чего медленно идет время!

Вадим поднес часы к уху – не остановились ли. Нет, идут. Ужасно хотелось спать. «Разве еще поговорить с этой теткой?» – подумал Вадим и уже было решился на это, когда невдалеке послышались шаги. Кто-то шел и негромко напевал: «Хорошо, когда ты любишь, и любимая с тобой».

Вадим по голосу узнал Костю Жаркова, комсорга цеха. Он кинулся ему навстречу.

– Костя, вот удача!

Жарков ничуть не удивился ни неожиданному появлению Вадима, ни тому, что на скамье лежали чемодан и рюкзак. Он шутливо толкнул Вадима в бок, потом взял за борт пальто и, глядя на него снизу вверх округлившимися глазами, тихо сказал:

– Вадим, я женюсь! Она согласна!

– А мне, понимаешь, ночевать негде, – сообщил Вадим.

Но Костя равнодушно воспринял это сообщение.

– Давай сядем, – сказал он и потащил Вадима к скамье. – Я думал, она рассердится. Ничего подобного! Правда, сначала говорит: «Брось шутки!» А сама в глаза смотрит, знаешь, как это бывает… Я говорю: «Какие тебе шутки?» И все. И договорились. Скоро свадьба. Точно не решили когда, но скоро. Ты приходи на свадьбу. Обязательно. Придешь?

– Приду, – сказал Вадим и вздохнул, пытаясь все же обратить Костино внимание на свое бедственное положение.

– Приходи, – повторил Костя. – А чей это чемодан? И рюкзак? – спросил он, уже встав со скамейки.

– Мой чемодан. И рюкзак мой. Ночевать негде. Думал в общежитии – не получается.

– Как не получается? Что не получается? – выпалил Жарков. – Сейчас все устроим… – И добавил, вновь вернувшись мыслями к своему: – Ох, Вадим, ничего-то ты не понимаешь!

– Ну, как знать, – неопределенно отозвался Вадим.

– Можно же так любить! Прямо до потери сознания, – сам себе удивляясь, пожимал плечами Жарков. – Негде спать, говоришь? – снова вспомнил он. – Знаешь что, ложись на мою койку, я все равно сегодня не усну.

– Я бы и на полу лег, да не пускают.

– Пустяки. Тетя Наташа! – позвал Костя, и, едва она вышла, договорился, что «этот товарищ» будет ночевать в общежитии. Сам он хотел идти гулять, но Вадим убедил его не блажить, и они улеглись на одной кровати.

Уснули лишь под утро. Костя никак не мог успокоиться, все говорил о своей любви и без конца приглашал Вадима на свадьбу.

А на другой день все устроилось: место для Вадима нашлось. Соседи ему сначала достались незнакомые, но потом удалось поменяться, и он поселился в одной комнате с Андреем, Карасиком и слесарем из их цеха – Сашей Большовым.

Вечером праздновали новоселье. Вадим купил водки, огурцов, колбасы, пригласил Костю Жаркова. Выпили за новоселье, за здоровье, за любовь и просто так, ни за что. Саша Большов снял со стены гитару, тряхнул кудрями и запел: «Когда я пьян, а пьян всегда я…» Он и впрямь был немного пьян, и получилось здорово.

Костя мог сейчас говорить только о своей невесте.

– Вот я вам расскажу, вы послушайте, я вам расскажу, как мы познакомились. Просто так увиделись – и ничего. Прихожу в цех – говорят – новый технолог. Ну, я и пошел в модельное отделение, вроде по делу. Посмотрел – и ничего. А потом… нет, вы не слушаете, – он махнул рукой.

– Теперь ты совсем заводским человеком стал, в общежитие переехал, – говорил в это время Вадиму Андрей.

– А что? Я привык в армии, чтобы всегда люди были рядом. А тут у товарища жил. Условия шикарные, газ даже есть, но не смог… Разные мы очень…

– Ничего вы не понимаете в любви, – обиженно подытожил Костя.

Никто не стал с ним спорить.

Карасик, как обычно, молчал. За весь вечер едва ли проронил десяток слов. А водку пил жадно и мрачно жевал колбасу.

– Знаешь, о чем я хотел с тобой поговорить? – обратился Андрей к Вадиму, но так и не успел сообщить, о чем. Вадим вдруг объявил:

– Я тоже, возможно, скоро женюсь.

– Обалдели вы все, что ли, от этой любви! – сердито заметил Андрей.

А Костя предложил еще раз выпить за девушек.

В самый разгар веселья неожиданно пришли Люба Иванова и Тамара Логинова. Люба была высокая, стройная, в нарядном светлом пальто и велюровой шляпке, из-под которой небрежно выбивался на лоб темно-русый локон. Тамара рядом с подругой выглядела бедновато в своем потертом и немного тесном пальто и красном берете с какой-то безвкусной пластмассовой булавкой.

Андрей вскочил и галантно помог девчатам снять пальто, Саша отложил в сторону гитару и старательно причесал свои густые кудри. Вадим пытался навести порядок на столе, а Костя любезно сказал:

– Мы только что выпили за ваше здоровье.

– Вот как? – удивилась Люба и звонко рассмеялась. А Тамара только сдержанно улыбнулась.

Люба была красива, знала это и держалась с горделивой независимостью. Тамара казалась застенчивой и неловкой, но в ее полной по-девчоночьи неуклюжей фигуре, в круглом румяном лице с пухлыми губами, в том даже, как она ладошками пригладила свои и без того гладко причесанные волосы и как перебросила назад упавшую на грудь косу, – во всем было что-то милое, привлекательное.

– Садитесь, девчата, за стол, – пригласил Вадим. – Я сейчас сбегаю портвейну куплю, а то вы, небось, водку не пьете.

– Что вы, не нужно, – удержала его Тамара и покраснела. – Мы никакое не пьем.

– Не надо, – поддержала ее и Люба. – Мы на минуточку, по делу.

– Брось ты, – бесцеремонно проговорил Саша. – Скажи честно, что соскучилась без меня.

Вадим удивленно посмотрел на Любу. С лица ее вдруг исчезла веселость, она задержала на Саше какой-то совсем новый – печальный, укоряющий и в то же время ласковый взгляд и тихо сказала:

– Ты опять?..

– Что – опять? – взъерошив свои кудрявые волосы и как будто сердясь, спросил Сашка, но в голосе его заметно было некоторое смущение. – Ну что – опять? Новоселье! Вот не знаешь, а говоришь.

Люба не ответила ему, взяла гитару, проверила строй.

– Споем? – предложила она и, не дожидаясь ответа, начала:

 
Родины просторы, горы и долины,
В серебро одетый зимний лес грустит…
 

Все подхватили. Сашка дирижировал. Пели слаженно и с воодушевлением. Только Вадим пел тихо, почти неслышно – голос у него был хотя и могучий, но такой грубый, что он старался не давать ему волю.

Тамара сидела напротив, опершись пухлой щекой на руку, и смотрела на Вадима. Взгляд у нее был мягкий, мечтательный. Вадим перехватил его, и вдруг ему захотелось немедленно увидеть Соню. Тотчас вскочил бы и побежал на завод, если бы не был хозяином этой вечеринки. «Пойду к ней к концу смены, встречу у проходной и провожу до дому, – решил он. – Пойду к Соне. Увижу ее…».

Ему вдруг захотелось сделать какую-нибудь глупость.

– Карасик, давай поборемся, а? – предложил он.

– Да ну, – только и ответил Карасик, продолжая жевать колбасу.

Гитара была уже у Сашки. Он заиграл плясовую, Люба вышла на середину комнаты, топнула узким каблучком. Вадим выбрался из-за стола и пошел вокруг нее вприсядку. Плясали здорово, только тесновато было, так что чересчур развеселившийся Вадим опрокинул стул.

Всем было легко и весело. Даже Тамара осмелела, принялась читать стихи Есенина.

– Любить лишь можно только раз, – говорила она негромким проникновенным голосом.

«Только раз, – мысленно соглашался Вадим. – Ты слышишь, Соня? Только раз. Только тебя».

Сашка и Костя Жарков отправились провожать девушек. Едва они ушли, Вадим тоже начал торопливо собираться – оставалось уже немного до конца смены.

– Ты куда? – удивился Андрей.

– На завод.

– С ума сошел! Зачем это, в полночь?

– Нужно, – уже в дверях крикнул Вадим и выбежал из комнаты.

Он успел вовремя – очутился у проходной как раз в тот момент, когда вторая смена только начала выходить. Народу было очень много, шли через несколько дверей, и Вадим боялся пропустить Соню. И в самом деле, чуть не пропустил, увидел ее спину, когда Соня была уже довольно далеко от проходной.

– Соня! – крикнул он и кинулся догонять.

Она не услышала, не обернулась и только когда он оказался рядом и взял ее за руку, испуганно вскинула глаза.

– Ты?

– Ага. Знаешь, я решил… Пришел тебя встретить.

– От тебя водкой пахнет.

– Ну, немного. С товарищами выпил. Я перешел в общежитие.

– Почему? Разве Аркадий…

– Все! С Аркадием – все! Ты устала, да? У тебя лицо бледное.

– Не очень устала. Куда ты меня тянешь, Вадим? Надо к трамваю.

– Нет. Я тебя провожу, идем пешком, ладно? Ты ничего не знаешь. Есть стихи. Не запомнил… Только одну строчку помню, вот: «любить лишь можно только раз». Правильно, да?

Соня засмеялась.

– Странный ты сегодня, Вадим.

– Это глупо – молчать, – возбужденно продолжал Вадим. – Разве плохо, если я тебя люблю? Люблю, слышишь?

Соня открыто и улыбчиво смотрела на Вадима своими голубыми глазами. Так и не дождавшись ответа, Вадим склонился и поцеловал ее в эти бесконечно милые глаза, потом стал целовать щеки, виски, губы. Она покорно отдавалась его горячей ласке и только тихонько повторяла:

– Вадим, увидят. Вадим, люди же!

Потом они стояли в глухом переулке возле сквера. Дорога была серая и мокрая от растаявшего снега и в тусклом свете электрических огней блестела, будто смазанная маслом. Но в сквере снег не таял. Он лежал там нетронутый, белый, пушистый, как заячья шкурка, и из него выглядывали стебли травы, еще зеленые, еще не смирившиеся с наступлением зимы.

14

Утро выдалось с легким морозцем. По краям улицы лежали наметенные дворниками пушистые сугробы. Голые деревья раскинули над ними корявые, многократно искалеченные садовыми ножницами ветки. По тротуарам и прямо по дороге молодежь из общежития шла на завод. Скрип сухого снега, разговоры и возникавшие то тут, то там всплески смеха сливались в оживленный шумок.

Вадим, Костя и Андрей шли вместе, разговаривали о том, о сем. Жалко, что нет поблизости от общежития столовой. Надо будет вечером пойти в кино. Времени мало, – жаловался Костя, – сходил в кино, а потом на семинаре в вечернем институте краснеешь…

Возле школы собралась детвора. Рановато, да ведь и кроме уроков надо кое-что успеть. Парнишка лет десяти в сползающей на глаза шапке звонко кричит: «Эй, кто будет играть во Владимира Куца?»

– Я буду! – отзывается Костя Жарков.

Мальчишка глядит с недоумением и укором, серьезно говорит:

– Ты не выдюжишь на Куца.

Костя смеется.

– Я, брат, выносливый. – Потом вздыхает: – Черти, опять выбрали секретарем. Нету вам других? Ведь я же учусь!

– Помогать будем, – утешает Вадим. – Доклад ты хороший сделал.

Вчера было отчетно-выборное комсомольское собрание, о нем и речь.

– У меня из-за этого доклада конфликт вышел с Лялиным.

– Кто это? – спросил Вадим.

– Член заводского комитета. Не знаешь? Бюрократ ужасный. Вызвал меня. «Доклад готов?» «Готов». «Покажи». Я достаю из кармана блокнот, вырываю листок. «Вот, – говорю, – план. А доклад в голове». Ох, и поучал он меня. «Это безответственность, ты чересчур надеешься на свою голову». «А на чью же мне еще надеяться? – Это я ему. – Своя, какая ни есть, все лучше чужой». Он маленько утих… «Не забудь о решениях съезда партии». «Да если я забуду о решениях съезда, меня из комсомола надо исключить». Так и побеседовали.

– Минаев хорошо выступил, – заметил Вадим. – Иногда работаешь на своем участке и забываешь об общем деле. Да я и не знал толком, что точное литье дает такую экономию.

– А как же? – отозвался Костя. – То ли обрабатывать детали на станках, то ли получать сразу начисто, литьем. Многие совсем без механической обработки идут. Да к тому же из чего отливаем? Из отходов. Утиль идет в дело. Если бы у нас все шло нормально… А то и брак часто случается, и ручных операций полно, и… Да мало ли!

Вадим и Костя беседуют, а Андрей молчит, словно разговор его не касается. Идет, немного сутулясь, засунув руки в карманы старенького пальто, кепка сдвинута набок, волосы спустились на лоб.

– Андрей, ты что?

– Я ничего, – хмуро говорит он, – я ничего, но вот не могу понять, почему Тольку Игнатова избрали в бюро.

– Вот тебе раз, – удивился Костя. – Молодой специалист, активный, ничем себя не запятнал.

– Ах, не запятнал? А если он вор?

– Слушай, Андрей…

– Почему же ты молчал на собрании? – спросил Вадим.

– Чтобы сказали, что я свожу личные счеты? – резко возразил Андрей. – Не хочу.

– Объясни толком, в чем дело, – с досадой проговорил Костя. – Не поверю, чтобы Игнатов…

– Потому я и не выступил, что мне бы не поверили. А свидетелей у нас не было.

Андрей помолчал, закурил. Потом все же решил рассказать.

– До прошлого года – это я тебе, Вадим, Костя знает – мы при прокалке опоки в два ряда ставили, один поверх другого, и калили четырнадцать часов. Тогда очень большой брак шел по засору: в нижние опоки песок попадал, окалина, всякая дрянь в общем. А я придумал так: опоки ставить в один ряд и калить не четырнадцать часов, а семь, потому что каждая опока будет лучше обогреваться.

– Так это же Игнатов… – перебил Костя.

– Вот именно. Я решил с ним с первым посоветоваться. Рассказал, а он: «Что ты ерунду выдумал. Формы не прокалятся, есть инструкция». Думаю: видно, правда, глупость сморозил, он ведь инженер, понимает. А месяца через два он от своего имени мое предложение внес. И хвалили его за это: «Молодой, растущий, способный».

– И ты молчал на собрании? – с возмущением проговорил Вадим. – Ну, уж я бы…

– Потому тебя и в бюро выбрали, что ты не такой, как я, – не без яда заметил Андрей. – Ладно, все же я кое-чему научился. Больше никому не дам перехватить свои мысли. Не скажу до времени. И вам не скажу.

– Не говори, пожалуйста, чего ты разошелся, – миролюбиво отозвался Костя.

Андрей сразу успокоился.

– Нет, вам скажу. Понимаете… Однажды вышло такое дело: Зуев как-то спутал записи в журнале и вынул опоки на два часа раньше срока.

– Ну?

– И ничего. Все формы вышли годными. Все до единой. Смекаете? Теперь я думаю: а, может, не надо их прокаливать семь часов? Довольно пяти? Или даже четырех. А, ребята?

– Это интересно. – Костя пристально взглянул на Андрея, легонько двинул его плечом, засмеялся. – Ты – творческий человек.

– Еще бы! – улыбнулся довольный Андрей.

– Сегодня же поговори с Петром Антоновичем, – посоветовал Вадим. – И с Зуевым. Ведь если так, мы за смену сможем прокаливать чуть ли не в полтора раза больше опок.

– Силен в математике! – подмигнул Костя.

– Может, конечно, случайность. А если… В самом деле, сейчас с Петром Антоновичем поговорю, – решил Андрей.

Однако ему не повезло: Петр Антонович к началу смены не пришел. Зуев сказал, что мастер заболел. Тогда Андрей решил обсудить свою мысль с Зуевым. «Ты меня поддержи», – шепнул он Вадиму.

В первую же свободную минуту они подошли к бригадиру. Зуев, не поняв толком, в чем дело, засуетился, зашумел:

– На два часа раньше? Когда это было? Ты видел?

– Да погоди, – убеждал Андрей, – дай досказать, разберись, в чем дело.

– И разбираться не буду.

– Будешь! – вдруг крикнул Вадим, перекрыв своим басом голос Зуева.

Зуев притих, выслушал Андрея молча, но при этом глядел на него такими презрительно-злыми глазами, что ясно было: ничего хорошего от него не жди.

– Суете нос, куда не надо, – ворчливо проговорил он. – Ты-то, Вадим… Работаешь без году неделю, а тоже знатоком себя выставляешь.

– Я не выставляю.

– То-то! Мало вы крутитесь? Надо, чтоб больше опок ворочали за смену? Давайте, ворочайте!

– Я работы не боюсь, – сдержанно сказал Андрей. – Могу и больше.

– А я вот не могу. И не хочу! – крикнул Зуев.

– Пойдем к Минаеву, Андрей, – предложил Вадим, не видя больше смысла пререкаться с Зуевым.

– Может, не стоит? – нерешительно спросил Андрей. – Подождать бы Петра Антоновича, тогда уж…

Минаев, когда они приоткрыли дверь, разговаривал по телефону. Не прерывая разговора, он указал им на диван.

– Совсем замотался с этим строительством, – сказал он, положив трубку. – Все спешно, быстро, бегом, чертежи на оборудование из научно-исследовательского института получаем по частям: один придет, другой затеряется, тот на синьке нормально отпечатан, а иной на ватмане, прямо горяченький, и копировать некогда.

– А вам, наверное, по характеру такая спешка, – улыбнулся Вадим.

– Я темпы люблю, но тут уж, пожалуй, перехватили немного. Ну, говорите, зачем пришли.

Минаев слушал Андрея внимательно, хотя и несколько нетерпеливо. Потом, помолчав, сказал:

– Понимаете, идея сама по себе как будто разумная. Инструкции тоже пишут люди, такие, как мы с вами, тоже могут ошибиться. Но не до этого сейчас. Просто не до этого! С одним строительством сколько мороки. Приходится следить, согласовывать, изменять кое-что. Теперь чертежи на оборудование начинают поступать – тоже надо пересмотреть, обсудить, решить, насколько пригодны. Но в будущем продумаем твое предложение, Андрей, в ближайшем будущем. А сейчас… – Минаев развел руками. – Сейчас из-за этого строительства план не выполняем. Так что подождать придется…

Андрей было встал, но Вадим потянул его за пояс.

– Надо все-таки разобраться, Иван Васильевич, – настойчиво проговорил он. – Противоречие получается. Сами же вы недавно сказали, что надо улучшать технологию, а чуть до дела дошло, – тянуть начинаете. Ведь план как раз и выиграет, если быстрее будем прокаливать опоки.

– Да некогда, некогда сейчас! – словно в отчаянии крикнул Минаев. – Техотдел по горло загружен, я не знаю уж, сколько ночей не спал досыта, в кино месяц не ходил…

– Можно и без техотдела пока, – предложил Вадим. – Вы поручите нашей бригаде, мы попробуем.

– Ну и настырный ты парень! – покрутил головой Минаев и вдруг добродушно расхохотался. – Люблю таких! Давай, зови Петра Антоновича. – Да, ведь он заболел. Ну, бригадира, Зуева зови, куда ни шло – попробуем. Получится – признаемся главному инженеру в самовольстве, не выйдет – смолчим. Так, что ли?

– Можно и так, – согласился Вадим и поспешил за бригадиром, опасаясь, как бы Минаев не передумал.

Зуев хмуро выслушал начальника цеха и по привычке стал возражать, переходя на крик:

– Я буду опыты делать, а брак пойдет – что, мне из своего кармана платить? Нет уж, спасибо. Нужны вам опыты – давайте письменное распоряжение, да укажите, что за брак с меня не будут брать, вот тогда я вам начну прокаливать, как захотите, а захотите – вовсе в непрокаленные буду заливать, прямо с формовки. А так – извините…

– Погоди, дай слово сказать, – замахал руками Минаев. – Что у тебя за поганая привычка: чуть что – начинаешь орать.

– Потому что никакой твердости в работе нет. Сегодня – так, завтра – иначе, послезавтра – опять по-новому.

– Ну, вот что. Делай так, как я сказал. Попробуйте сперва уменьшить время прокалки на полчаса, потом на час, а если браку не будет, то и больше.

– А если будет?

– Если будет, начетов за брак делать не станем, об этом не беспокойся. Договорились?

– Чтоб только точно. А то я без получки останусь.

– Не останешься.

– Ладно. И чтобы расценки старые.

– Разумеется.

– Будем пытать, – сказал Зуев.

Вадим торжествующе посмотрел на Андрея. Но Андрей был скорее озабочен, чем рад.

– Вот заварил кашу, – сказал он так, что слышал только Вадим. – А ну-ка зря!