Текст книги "Штольманна. После свадьбы всё только начинается...(СИ)"

Автор книги: Наталья Мусникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

  ***

  Прошло не более двух часов, когда Анна Викторовна и Елизавета Платоновна отправились на прогулку в сопровождении одной горничной и лакея, коим вверялось в обязанности нести за барынями покупки. Андриш Станиславич и Яков Платонович от променада отказались, красочно представив себе скуку ожидания в модных магазинах, щебет о тканях, фасонах, веерах и прочих милых сердцу дам безделушках, от коих мужчины начинают киснуть, словно забытое на солнцепёке молоко.

  – Аннушка, – вещала Лизхен, не забывая раскланиваться со встречающимися знакомыми и бросая рассеянные взгляды на выставленные в витринах товары, – поход в театр – это целое событие, по правилам хорошего тона к нему следовало бы начать приготовления как минимум за неделю, но... – княгиня горестно вздохнула, – что поделать, времени у нас совсем не осталось. Ну да ничего, заплатим портнихам за срочность, дабы они все другие заказы отложили и занялись нашими нарядами. Кстати, я веду тебя к самой известной в Варшаве портнихе: мадам Клермон. Скажу по секрету: она самая настоящая волшебница, да-да! Её наряды узнают с первого взгляда, как самые настоящие произведения искусства!

  Анна Викторовна заметила было, что привезла из Петербурга полный гардероб, в коем есть наряд и для посещения театра, но Лизхен решительно заявила, что дважды в одном и том же платье появляться просто неприлично. Конечно, Варшава – это не столица Империи, в Петербурге не все и знают, где она находится, но правила хорошего тона никто не отменял. А потому просто необходимо подготовить новый туалет.

  Анна вздохнула. Походы по магазейнам она скорее терпела, чем любила, но Лизхен, как и Мария Тимофеевна, её мнения в данном вопросе не разделяла.

  – Этим вечером мы затмим своим блеском звёзды, – воскликнула княгиня Лисовская, когда они вышли от ювелира и направились в магазейн, на чьей вывеске красовалась причудливая надпись, испещрённая всевозможными завитками: «Мадам Логранж. Притирания и снадобья со всего света. Квинтэссенция красоты и шарма».

  Мадам Элиза Логранж оказалась смуглой дамой неопределённого возраста в тёмном строгом платье, украшенном по вороту и манжетам тонкими белыми кружевами. Сия особа на была красавицей, но было в ней что-то, что заставляло снова и снова обращать на неё взор, какой-то магнетизм, пред коим не в силах устоять мужчины.

  – Добро пожаловать, дамы, – мадам отвесила полный внутреннего достоинства поклон, – чем могу Вам служить?

  Елизавета Платоновна вскинула голову, в мгновение ока преобразившись из восторженной девчонки в изысканную княгиню:

  – Сегодня вечером мы идём в театр.

  – О, – мадам окинула дам быстрым внимательным взглядом, – я Вас понимаю. Вы обе прекрасны и молоды, единственное, что необходимо – это подчеркнуть Вашу природную прелесть. С Вашего позволения...

  Элиза поклонилась и скрылась за светло-персиковой драпировкой, откуда вышла с двумя пакетиками и одним глиняным, тщательно запечатанным воском, графинчиком.

  – Прошу, сударыни, – мадам выложила товар на прилавок, развязала стягивавшие пакетики ленты, – это лепестки роз, тщательно собранные и засушенные. Их нужно добавить в воду, дабы после омовения кожа приобрела нежность и аромат цветов.

  – Какая прелесть, – мечтательно прошептала Лизхен, наслаждаясь любимым ароматом, а Анна с интересом покосилась на графинчик:

  – А там что?

  – О, – женщина усмехнулась, любовно погладив глиняный бок графина, – это эликсир, я называю его Живой водой. Растворите его в ванне с прохладной водой, и ваша кожа буквально засияет. Вот, извольте посмотреть, сейчас я всё покажу.

  Элиза споро вынула небольшой серебряный тазик, плеснула в него из кувшина воды, достала небольшой пузырёк с жемчужно-белой жидкостью и вылила его в воду. Тщательно размешала серебряной ложкой с длинным черенком, после чего с довольной улыбкой провозгласила:

  – Всё готово. Прошу, пани, кто из Вас захочет опробовать эликсир?

  Дамы переглянулись. Анне Викторовне некстати вспомнился куафёр Мишель, коий в Затонске чуть не извёл её своими духами. Хорошо, Яков вовремя изобличил мерзавца и заставил его сварить противоядие, пообещав, что не станет его арестовывать за убийства.

  – Давайте, я, – Елизавета Платоновна тоже про куафёра вспомнила, а потому замешательство подруги быстро поняла и не осудила. Дивно, что после таких испытаний Аннушка вообще веру в людей не растеряла, право слово, оно и не мудрено было бы!

  – Что нужно делать?

  – О, ничего особенного, – вежливо улыбнулась мадам Логранж, – просто опустите свою ручку в таз.

  – И всё? – подозрительно уточнила Лизхен.

  – Всё. Больше ничего.

  Елизавета Платоновна решительно стянула перчатку и опустила ладонь в таз. Прохладная, почти холодная вода остудила разгорячённую от волнения кожу, но ничего более княгиня Лисовская не приметила. Никаких волшебных сияний, хрустальных перезвонов или ещё чего-то такого, волшебного и непонятного не было.

  Элиза меж тем достала пушистое полотенце, специально прогреваемое меж двух раскалённых гладких чёрных камней, бережно развернула его на столе и велела:

  – Доставайте ручку, пани.

  Лизхен пожала плечами, став в этот миг удивительно похожей на Якова Платоновича, в ту раннюю пору знакомства с Анной Викторовной, когда он все рассказы о призраках за сказку почитал, вынула ладонь и встряхнула её, сбрасывая капли.

  – О, нет-нет, – мадам подхватила полотенце, укутала ладошку, бережно разминая, – воду не стоит стряхивать, только вытирать, причём мягким и тёплым. Только так!

  – А иначе что, не подействует? – фыркнула чуть слышно Елизавета Платоновна.

  Элиза выпрямилась, несколько пафосно воздев руку вверх, к потолку:

  – Эффект будет не тот. Прошу, пани, можете снимать полотенце.

  Княгиня Лисовская пожала плечиком, снисходительно хмыкнула и пробурчала чуть слышно:

  – Надеюсь, у меня плавник, словно у рыбы не вырос?

  – Ни в коем случае, – мадам Логранж покачала головой и бережно раскутала руку, горделиво провозгласив:

  – Прошу!

  – Ах! – единодушное восторженное восклицание сказало больше, чем тысячи слов.

  – Сей эликсир использовала ещё Клеопатра, коя была так прелестна, что мужчины готовы были отдать жизнь за одну ночь с ней, – Элиза благоговейно закатила глаза.

  Конечно, Клеопатру она добавила для красного словца, только утром за чашкой кофию прочитав в энциклопедии о сей царице Египта, но, право слово, честность порой бывает крайне неуместна!

  Анна Викторовна вспомнила, что в книге, привезённой дядюшкой из Парижа, тоже упоминалась Клеопатра, но красавицей её совершенно точно там не называли, но какая разница, главное, что эликсир подействовал!

  – Анна, – Лизхен пришла к сходному выводу, решительно отметя в сторону все сомнения, – сегодня вечером мы будем блистать!

  ***

  Как известно, красота требует жертв. Это утверждение напоминала себе Лизхен, стоя пред наполненной прохладной, почти холодной, водой ванной и собираясь с духом, дабы погрузиться в неё.

  – Красота требует жертв, – выдохнула Лизхен и, не давая себе более поводов для раздумий прыгнула в воду, оказавшуюся не просто холодной, а ледяной.

  В детстве маленькая Лизонька увязалась с братьями покататься на коньках на канале. Была ранняя весна, лёд подтаял, собственно, именно поэтому братья и не хотели брать малышку с собой, но Лизхен всегда умела настоять на своём. Первые десять минут катания не предвещали беды: старшие держались чуть в стороне, присматривая за теми, кто младше, малыши не спешили озорничать, осторожно проверяя коньками лёд на крепость. Ледок чуть поскрипывал под ногами, мороз, непривычно крепкий для весны, щипал нос и щёки, выглянувшее из-за туч солнце слепило глаза, напоминая, что совсем скоро будет тепло.

  – А давайте в салки, – крикнул Платон, делая замысловатый пируэт.

  Лизхен заливисто засмеялась, захлопала в ладоши, а когда ей наперерез бросился осаленный Карл завизжала и стрелой бросилась к берегу. И вот тут-то и случилось страшное: лёд треснул, распался на куски, и Лизонька, даже не поняв, что случилось и толком не успев даже испугаться, ухнула в воду, скрывшись сразу с головой. Девочку спасла скорость реакции Якова, коий тоже толком до конца не осознав произошедшее, успел плашмя рухнуть на лёд, ухватить сестрёнку за шубку и держать, постепенно скатываясь всё ближе к проруби, потому что матушка одела дочурку весьма основательно, а пропитанная водой одежда наливалась свинцовой тяжестью. К Яше на помощь бросился Платон, обхватил Лизу с другой стороны, пытаясь вытащить, но сил не хватало.

  – Старших звать надо, – Вильгельм повернулся к застывшему, испуганно хлопающего глазами Карлу, – чего стоишь, беги! Миша, а ты жердь принеси, давай быстрее!

  Мальчишки, услышавшие громкий и решительный голос старшего брата, коего привыкли считать третьим в семье после бога и отца, опрометью метнулись один к тропинке в сторону дома, а второй сухому дереву, коий градоправитель уж который сезон обещался срубить, да то руки не доходили, то финансирования не было. Знамо дело, на спил сухой одинокой осины, кою при желании и голыми руками выдрать можно, денег требуется мильёна полтора, не меньше!

  Лизхен повезло: взрослые поспели вовремя, девочку вытащили, завернули в тёплую шубу и унесли в дом, где спешно растёрли горячим вином со специями, укрыли двумя пуховыми одеялами, обложили грелками с горячей водой и послали за доктором. Якова и Платона тоже растёрли, укутали и обложили грелками. Для самой Лизоньки купание в ледяной воде завершилось лишь стойкой неприязнью к холоду, а вот Яков и Платон слегли в горячке. При каждом удобном случае навещающие захворавших братьев Вильгельм, Миша и Карл заразились от них и тоже слегли в жару. Марта Васильевна металась меж разболевшихся сыновей, не имея возможности порой и чашку чаю осушить, Платон Карлович старался подменять жену, но та была непреклонна: ей-то по хозяйству можно и сонной хлопотать, а супругу на службе ясную голову иметь следует. К счастью, мальчики пошли на поправку, и тогда у матушки появилась новая забота: доктор сказал, что для полного исцеления должно до конца недели отлежаться, а попробуйте-ка удержать пятерых мальчишек в постели! Марта Васильевна и строгостью пыталась, и просила, и хитрости разные использовала, ан всё равно, чуть отвернётся, и то мальчишки подушечные бои устроят, то Платон в окно выскочит утренней зорькой любоваться, то Яков отправится узнавать, что за шепотки да шорохи по вечернему времени из соседского сада доносятся, а то старшие пред меньшими целое представление устроят. Да не сказку какую-нибудь наивную, а нечто из готических романов, от коих у Марты Васильевны при прочтении мурашки по коже проскакивали. Лизхен страсть такие представления любила, всегда в первом ряду сидела, громко в ладоши хлопала, а потом ночью спать одна робела, отчего братья, толком не окрепшие после болезни, по очереди в её комнате на коротком диванчике, у окошка стоящем, ночевали.

  С тех пор много воды утекло, но Елизавета Платоновна так и осталась нетерпима к холоду, если вода для умывания прохладной оказывалась, аж сердце заходилось, и дыхание сбивалось. Слуги об этом прекрасно осведомлены были, а потому горничная, когда княгиня приказала ванну водой хладной наполнить, приказание-то выполнила, разве можно перечить пани, а сама опрометью бросилась к Андришу Станиславичу. Князь Лисовский и Яков Платонович Штольман только вернулись с прогулки, ещё даже пальто снять не успели, только-только трости со шляпами передали лакею передали.

  -Беда, паны, – горничная вихрем влетела в холл, низко поклонилась князю, – ой, беда, Елизавета-то Платоновна с Анной Викторовной топиться надумали! Ванны приказали ледяной водой наполнить, чтобы уж наверняка захлебнуться, ой, беда-то какая!

  Голосила девушка уже собравшимся в холле слугам, мужчины как услышали, что дамы их топиться надумали, так к ним и бросились, даже одежду верхнюю не сняв.

  Анна и правда едва не захлебнулась, когда дверь в ванную комнату чуть с петель не слетела.

  – Анна, – Яков выдернул супругу из ванны, словно репку из земли, одним мощным резким движением, прижал к себе не замечая, как холодная вода просачивается под одежду холодя тело, – Анна, ты что задумала?! Анна!!!

  Дальше Штольман разразился длинной витиеватой фразой на немецком, коего Анна Викторовна не разумела, но по сверкающим гневом глазам мужа безошибочно определила, что её совершенно точно не хвалят.

  – Яша, – Анна погладила мужа холодной влажной, словно у русалки, ладонью по щеке, – не сердись. Я ванну принимала, по примеру Клеопатры.

  – К Вашему сведению, Анна Викторовна, Клеопатра плохо закончила, – Яков Платонович подхватил нагретую простынь, бережно завернул в неё супругу, ещё и сверху пальто набросил.

  Анна откинула упавшие на лицо мокрые пряди:

  – Зато она была прекрасна так, что мужчины готовы были жизнь отдать за ночь с ней.

  Яков не сдержался, усмехнулся насмешливо:

  – Клеопатра была царицей Египта, а наружность правителей, как известно, всегда превозносится. А что касается остального, уж не овдоветь ли Вы, сударыня, решили?

  – Нет, – Анна Викторовна резко помотала головой, даже пальто на пол сронила, – мне просто захотелось... – барышня замялась, пол под ногами изучать принялась, – сегодня мы в театр идём, а это событие знаменательное, надо подготовиться, чтобы блистать.

  Яков взял руку жены, прижал к губам, согревая дыханием холодные пальчики, прошептал негромко:

  – Для меня ты и так солнце ясное.

   Дело Љ 2. Карты Судьбы. Карта смерти

  Хоть дамы, со слов князя и Штольмана своей попыткой самоутопления и заслужили порицание с неодобрением, но во имя крепости семьи и пылкости чувств, мужчины готовы благородно необдуманные действия жён забыть. Правда, не безвозмездно, а за поцелуи, кои и были сразу же подарены, а потом ещё и возвращены, причём с процентами, да такими, что лакей вынужден был трижды сообщать о том, что коляска ждёт у подъезда. Лишь после тревожного известия, что спектакль начнётся через полчаса, князь и Штольман выпустили своих жён из объятий и проводили до экипажа. С точки зрения Андриша Станиславича и Якова Платоновича вечер можно было бы провести и дома, с очаровательными супругами, с коими соскучиться совершенно невозможно, главное – не поседеть окончательно и бесповоротно, но дамы были непреклонны. Право слово, не зря же они так готовились, портниху торопили, дабы она успела пошить платья в срок. Одна ванна Клеопатры чего стоит!

  Кучер Адам не оплошал, князь со спутниками не только не опоздали, но даже приехали чуть раньше, успев без лишней суеты подняться в заказанную ложу и уютно разместиться в обитых зелёным бархатом креслах. Анна с интересом оглядывалась по сторонам, восхищаясь высоким потолком с причудливой белоснежной лепниной, тёмно-вишнёвого бархата занавесом, на коем рука неизвестного мастера (или мастерицы?) вышила изображение лиры и венчавшей её цветочной гирлянды, кою держали два крылатых пухлых купидона. С потолка спускалась на прочных, хоть и воздушных на вид цепях, массивная хрустальная люстра, чьи каплеобразные подвески в электрическом свете переливались всеми цветами радуги. Ложи были украшены цветами и лентами, особое внимание, разумеется, было уделено центральной, предназначенной для особ королевской крови и лиц, особо приближённых к Императору.

  Дирижёр в тёмном фраке поклонился публике, несколько картинным жестом отбросил назад густые седые волосы, после чего повернулся к оркестру и взмахнул смычком. Зазвучала музыка, занавес дрогнул и плавно поплыл вверх, открывая сцену, на коей уже ждал актёр, коему предстояло поведать почтенной публике пролог к известной, но оттого не менее драматичной пиесе «Ромео и Джульетта».

  Князь Лисовский, супруга коего питала особую страсть к данной пиесе и не пропускала ни одной постановки, в скором времени заскучал. Конечно, судьба Ромео и Джульетты воистину печальна, но, право слово, что ему мешало взять её с собой в Мантую? Или официально просить руки, а не устраивать тайное венчание, о коем кроме священника и кормилицы и не знал никто. Положим, визит Ромео в дом к Капулетти мог завершиться весьма печально, но хотя бы намекнуть, тому же герцогу о том, что у него есть супруга, молодой Монтекки вполне мог! Так нет, уехал, никому и ничего не сказав и не факт, совсем не факт, что, собираясь вернуться. Если отбросить все эти витиеватости и любовные монологи, от коих порой даже зубы сводит, историйка то получается весьма негораздая: молодой юнец соблазнил невинную девушку, убил её брата, вполне возможно за то, что тот догадывался о соблазнении и пытался вступиться за честь сестры, после чего бежал. Единственное, что вызывает вопрос: чего ради Ромео тогда приехал обратно в Верону и отравился над телом Джульетты? Андриш Станиславич задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику. Возможно, что его замучили угрызения совести. Конечно, в жизни такое случается чрезвычайно редко, но тем не менее, сбрасывать сие предположение со счетов всё-таки не стоит. Возможно, узнав о смерти своей, кхм-кхм, супруги, Ромео испугался мести её родственников и предпочёл уйти из жизни добровольно, не дожидаясь, пока пылающие ненавистью Капулетти разорвут его на ленты. И третий вариант, пожалуй, самый вероятный: родственники несчастной девушки нашли её погубителя и убили, обставив всё как самоубийство, а то и не заморачиваясь сокрытием улик. Один, тот, кто отомстил, отправился на виселицу или каторгу с глубоким чувством удовлетворения от выполненного долга, а остальные создали красивую легенды, прикрыв ей, словно ширмой, всю грязь и пошлость.

  Князь Лисовский покосился на Якова Платоновича, коий чаще смотрел на супругу свою нежели на сцену, и усмехнулся. Как оно там было в Вероне, теперь судить сложно, а вот мужчины рода Штольман точно нашли бы обидчика своей сестры и мелким прахом развели бы его по ветру. Впрочем, Елизавета Платоновна не Джульетта, она и себя в обиду не даст, и за брата любого горой встанет. Андриш взял ручку жены, погладил ласково, прижал к губам. Ну и пусть из других лож смотрят, пусть обсуждают, а порой и осуждают, он своей жене знаки внимания оказывает, не чужой! Хотя в так называемом высшем обществе адюльтер, пусть даже скандальный, прощается подчас гораздо охотнее, чем доверие и нежность меж супругами.

  Наконец, пришло время антракта, дамы изъявили желание прогуляться и покинули ложу, мужчины, разумеется, их сопровождали.

  – Дивная пиеса, – Лизхен промокнула кружевным платочком выступившие на глазах слёзы, – в который раз пересматриваю и не могу сдержать слёз!

  – Да, недальновидность родственников воистину слёз достойна, – задумчиво кивнул Яков Платонович, изучая купленную ещё днём газету.

  Елизавета Платоновна стремительно, точно гадюка, развернулась к брату, прошипела:

  – Что?!

  Штольман оторвался от чтения короткой заметки, принахмурился, глядя не столько на сестру, сколько свозь неё, чем разгневал Лизхен ещё больше. Княгиня Лисовская прекрасно знала, таким стеклянным взгляд у Якова становился лишь тогда, когда он занимался обдумыванием нового расследования. Анна Викторовна тоже заметила, что муж уделил заметке в газете большое внимание и наклонилась к нему, прижалась плотнее, вчитываясь в мелкие типографские строки. Сообщение было сухим и кратким: «Сегодня утром в своём доме скончался пан Костешский, Франц Адамович. Редакция газеты выражает глубочайшие соболезнования родственникам и компаньону покойного в связи с тяжкой утратой».

  – А кто он, этот пан Костешский? Ты знал его? – Анна пытливо посмотрела на Якова, предчувствуя новое расследование.

  Штольман помолчал, аккуратно свернул и убрал газету и лишь после этого ответил, тщательно подбирая слова:

  – Франц Адамович известный в городе антиквар. Возраст у него, конечно, весьма солидный, но здоровье было крепкое...

  – Я был уверен, что пан Костешский ещё до глубокой старости своего внука доживёт, а то и переживёт его, – хмыкнул Андриш Станиславич. – Странно, что старик скончался столь скоропостижно, я же видел его позавчера, и он был крепок и полон сил!

  Князь Лисовский задумчиво сбил с рукава смокинга невидимую пушинку, добавил раздумчиво, как на сцене говорят, в сторону:

  – Правда, ходили слухи, что у Франца Адамовича хранятся легендарные Карты Судьбы, дарующие богатство своему владельцу.

  – Или несущие мучительную смерть, – Яков задумчиво приподнял бровь. – Конечно, никаких Карт судьбы не существует, но алчность человеческая не знает границ и глуха к голосу разума.

  Анна огляделась по сторонам, убедилась, что их не подслушивают и прошептала чуть слышно:

  – Думаешь, его убили?

  Штольман пожал плечами:

  – Чего зря гадать? Нужно собрать больше фактов.

  – Яков, – простонала Лизхен, мученически воздевая очи к потолку, а когда Андриш пожал плечами и сказал, что сбор фактов можно начать прямо сейчас, отбросила личину невинной мученицы и зашипела разъярённой тигрицей:

  – Андрей!

  Мужчин, однако, сии гневные призывы не впечатлили, немедленному началу дознания помешал лишь звонок, возвещающий конец антракта.

  – Слава тебе Господи, антракт закончился, – Елизавета Платоновна резко взмахнула веером, не столько спасаясь от духоты, сколько выплёскивая накопившееся напряжение, – а там, глядишь, отвлекутся и забудут. Хотя, забудут они, как же, Яков же словно пёс охотничий, раз напав на след будет идти по нему до тех пор, пока дичь не схватить или же от усталости не рухнет замертво.

  Лизхен сердито фыркнула, захлопнула веер и попыталась погрузиться в действо на сцене, но мысли постоянно перескакивали на сидящего рядом брата. Яков внимательно смотрел пиесу, но княгиня Лисовская голову была готова отдать на отсечение, что мысли его витали далеко. Хотя нет, пределов Варшавы они, размышления эти, вне всякого сомнения, не покидали, но и к трагедии великого Шекспира отношения не имели!

  Яков действительно обдумывал прочитанную заметку и вспоминал пана Костешского. Тогда, четыре года назад, когда они впервые встретились, Франц Адамович был рослым широкоплечим мужчиной, осень уже тронула виски и бороду сединой, наложила лёгкую паутину морщин на лицо, но пан всё равно был полон сил и энергии. А как он костерил мошенника, дерзнувшего подделать алмазы в гарнитуре графине Ростоцкой! А потом, когда ловкач был пойман, господин Костешский так тряхнул этого мошенника, причём одной левой, что у бедолаги зубы клацнули и голова на шее бубенцом мотнулась. И вот теперь в газете написали о смерти Франца Адамовича. Несчастный случай? Вполне возможно, только что же это за недуг, сразивший в один день и сразу наповал? Больше похоже на злой человеческий умысел. Нужно разобраться в этом деле в память о человеке, искреннем любителе старины и гонителе неправды. Пан Костешский достоин покоя после смерти, а значит, если его убили, преступник должен понести заслуженное наказание. Только вот с Аннушкой нехорошо выходит, ей совершенно точно нужно отдохнуть, а она в стороне от дознания не останется, непременно помогать станет. Конечно, её разговор с духом Франца Адамовича был бы весьма кстати, но это опять может оказаться небезопасно. Разумеется, почтенного пана с купцом Бобровым и не сравнить, но мало ли, что во время этого спиритического сеанса случиться может! Да и от убийцы, если смерть всё-таки была насильственной, Анну стоит держать как можно дальше, а лучший способ – это вообще не впутывать супругу в расследование.

  Яков вздохнул, посмотрел на жену, которая была вся там, на сцене, где несчастного Ромео изгоняли из Вероны, а Джульетта оплакивала смерть брата и своё такое краткое семейное счастие. По щеке Анны Викторовны скользнула слезинка, барышня поспешно стёрла её, словно стыдясь собственной слабости. От столь естественного, полного внутренней силы и чистоты жеста, Штольмана затопила нежность, сдавившая горло и разогнавшая слова. Осталась только робкая, всё ещё не смеющая поверить в свершившееся, радость и благодарность небесам за то, что они подарили ему встречу с такой изумительной девушкой. И если бы выпал шанс начать жизнь заново, Яков повторил бы всё: и роман с Ниной, и проигрыш, и дуэль, ведь всё это привело его к Анне. Его самому главному чуду, его ангелу хранителю, спустившемуся с небес на грешную землю и озарившему всё вокруг своим теплом.

  «Да Вы романтик, сударь, – усмехнулся Штольман, покачав головой и машинально потянувшись к потайному карману, где лежала колода карт. – Только лучше всё же не мечтаниям предаваться, а обдумать, как Анну во время очередного расследования обезопасить».

  Яков Платонович достал карты, привычно стал перемешивать их, бездумно глядя на сцену.

  Князь Лисовский наклонился к Штольману, шепнул негромко:

  – Партеечку?

  Яков усмехнулся, чуть приметно кивнув в сторону сцены:

  – А как же трагедия?

  Андриш Станиславич приглушённо застонал:

  – Осьмнадцатый раз смотрю сию пьесу. Вот это настоящая трагедия, а там как, недоразумение, не более. Увёз бы он свою Джульетту с собой и всё было бы вполне благополучно.

  Яков Платонович похлопал колодой по ладони:

  – Не всегда есть возможность взять любимую с собой. Иногда безопаснее оставить её дома под присмотром доверенных лиц.

  – Вот именно, – князь многозначительно поднял палец вверх, – под присмотром доверенных лиц. Причём, смею заметить, влиятельных, дабы они, в случае необходимости, могли и власть применить.

  – Да, сказать герцогу о своей жене Ромео точно мог, – Штольман задумчиво вытащил из колоды две карты, повертел в руках и протянул князю, – но не стал. И Джульетта родителям тоже не сказала, что замужем.

  Андриш Станиславич задумчиво посмотрел на карты, покачал головой:

  – Как любил говорить мой отец: «так карты легли». Кстати, будь я гадалкой, то сказал бы, что ты вытянул предвестие смерти. Восьмёрка треф и трефовый король...

  Штольман посмотрел на карты, убрал их в колоду и пожал плечами:

  – Я не верю в гадания.

  – И правильно, – Андриш улыбнулся, тщательно прогоняя гнетущее предчувствие беды. Ведь все эти гадания и прорицания – сущая глупость, верно же? И в смерти пана Костешского нет ничего предосудительного, обычный удар или грудная жаба.

  Только вот когда Яков Платонович убирал карты в карман, колода рассыпалась, и восьмёрка треф опять легла рядом с трефовым королём...

  ***

  Спектакль завершился криками: «Браво», рукоплесканиями и потоками слёз растроганных дам.

  – Сколько бы раз ни смотрела, а всё равно в конце пиесы плачу, – горестно прохлюпала Лизхен, утирая слёзы кружевным платочком.

  – Может тогда не будем больше смотреть её? – с плохо скрытой надеждой спросил Андриш, обнимая жену.

  – Не хотим тебя расстраивать, – поддержал Яков князя.

  Елизавета Платоновна смахнула остатки слёз, убрала платочек и насмешливо улыбнулась:

  – Притворщики. А то я не видела, как Вы пасьянс раскладывали. Подумать только, и это на трагедии великого Шекспира! Ничего для Вас святого нет!

  – Святое для нас есть, – Андриш взял руку жены, поцеловал ладонь, – но осьмнадцатый раз сия пиеса восторга не вызывает.

  – Яков, а ты "Ромео и Джульетту тоже осьмнадцатый раз смотрел? – с вызовом спросила Елизавета Платоновна, глядя на брата.

  Штольман пожал плечами:

  – Мне трагедий с убийствами и на службе хватает.

  – Анна, как ты могла влюбиться в столь циничного человека?! – трагично, явно копируя актрис из спектакля, вопросила Лизхен, театрально прижимая одну руку ко лбу, а другую к сердцу.

  – Яков не циничный, – Анна Викторовна с готовностью бросилась отстаивать честь мужа, – он самый лучший!

  Анна смутилась, осеклась, покраснев и потупившись. Ещё не успевшие разойтись после спектакля зрители с интересом стали подтягиваться на новое, не заявленное в афише, зрелище.

  – Полагаю, беседу лучше продолжить дома, без свидетелей, – Андриш Станиславич подхватил жену под руку и чинно повёл к дверям на ходу раскланиваясь со знакомыми.

  – Князь, Вы заметили, Костешских сегодня в театре не было? – Зося Францисковна, весёлая вдовушка, ничуть не озабоченная тем, что её репутация опасно балансирует на грани приличий, призывно затрепетала ресницами. – Оно и понятно, Франц Адамович скончался!

  – Все мы смертны, – Лизхен поджала губы, всем своим видом намекая, что смертность некоторых навязчивых особ – вопрос времени, но вдовушку укротить было непросто.

  Зося всплеснула руками, округлила глаза и заговорщически прошептала, прижав руки к груди:

  – Ходят слухи, что пана Костешского нашли в скабрезной позе!

  – И что же это за поза такая? – заинтересовался Яков Платонович.

  Вдовушка повернулась к Штольману, окинула его быстрым взглядом, уделив особое внимание обручальному кольцу на пальце и тому, как Яков неосознанно поглаживал пальчики Анны, покоящиеся на его локте, поняла, что охота в сих угодьях успеха не принесёт и равнодушно пожала плечами:

  – Не знаю. Слухи ходят, что скабрезная, а какая именно, никто толком ничего не говорит. Да я и не спрашивала, не пристало приличной вдове такими вещами интересоваться.

  Яков сжал губы, чтобы не высказать своё честное, но вне всякого сомнения, неприятное мнение по поводу Зоси Францисковны. Не ради самой вдовы, а из-за Анны, коя, душа добрая, даже девицу из дома терпимости защищала и оправдывала. Как она тогда сказала? «Осуждая Женю, мы никогда не найдём её убийцу». И ведь права оказалась, а он, глупец, далеко не сразу научился доверять Аннушке. Да и сейчас, чего греха таить, существование призраков с трудом принимает. Ну тяжело ему, человеку, привыкшему опираться исключительно на факты, поверить в то, что не поддаётся разумному объяснению!

  – Прошу нас простить, Зося Францисковна, – Андриш вежливо поклонился, – нам пора идти.

  Пухлые губы вдовушки огорчённо дрогнули, в чёрных глазах блеснула слезинка, но сии уловки на Андриша Станиславича не подействовали. Князь коротко поклонился и решительно повернулся к даме спиной.

  – Всего самого наилучшего, Зося Францисковна, – сладким голосом пропела Лизхен и направилась за мужем, победно вскинув голову и расправив плечи.

  Дорога домой прошла в молчании. Елизавета Платоновна вспоминала спектакль, невольно обдумывая, как можно было бы помочь несчастным влюблённым, Андриш, Яков и Анна снова и снова вспоминали небрежно брошенные вдовой слова о скабрезной позе покойного пана Костешского. Конечно, пани Зося и солгать могла для привлечения внимания, сия особа никакими методами для привлечения внимания к своей особе не брезговала, но что-то упорно нашёптывало, что в этот раз Зося Францисковна не лукавила.