Текст книги "Штольманна. После свадьбы всё только начинается...(СИ)"

Автор книги: Наталья Мусникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

  – Что за яд? – Штольман невольно покосился на Анну, вспомнив, как та умирала от зелья куафёра Мишеля.

  Александр Францевич взболтал в колбе тёмно-синюю жидкость, долил мутно-белой из небольшой бутылочки, опять взболтал и уверенно ответил:

  – Настойка лисьего корня. Её используют для очищения серебра, она очень едкая и, увы, ядовитая.

  – И где же её можно купить?

  Анна махнула рукой:

  – Чаще всего у коробейников берут, с запасом, чтобы подольше хватило. Но можно и самим сделать, Прасковья говорит, что это совсем несложно.

  – Да, моя Варвара Яковлевна тоже сама готовит, – при упоминании супруги по губам доктора скользнула несколько застенчивая улыбка, – говорит, что покупное с самодельным никогда не сравнится. Офени-то разводят своё снадобье, чтобы продать побольше.

  «Отравлена и задушена, – подумал Штольман, задумчиво крутя в реках трость, – похоже, в доме господина Волкова то ещё змеиное гнездо! Лишь бы Антон Андреевич не пострадал».

  Дело Љ 3. Достойный наследник. Гнездо аспидов

  В дом господина Волкова Антон Андреевич приехал не как сосед, Антошка Коробейников, коего почтенный старик, случалось, и хворостиной гонял, а как лицо официальное, потому в пролётке и даже с городовым для солидности и подстраховки. Слуга, коий дверь открыл, важностью визита проникся весьма, поклонился низко, по старинному обычаю коснувшись рукой земли, пригласил пройти в дом, а сам поспешил известить хозяина о посетителе. Поскольку время было уж послеобеденное, Тимофей Тимофеевич со всеми своими многочисленными чадами и домочадцами восседал в гостиной. Мужчины пили кофий и вели беседы о политике, погоде да столичных новостях, а дамы занимались рукоделием и чтением. До дорогого белоснежного рояля, гордо стоящего в углу допущена была лишь дальняя родственница Василиса, девица прелестная лицом и тихая, болезненно застенчивая, нравом. Васенька, как звали девушку родные, с ранних лет осталась сиротой, жила у родственников на положении не то прислуги, не то приживалы, а потому старалась занимать как можно места и доставлять как можно больше пользы, дабы родичи не огневались и из дома не прогнали. Василиса прекрасно понимала, что без денег, коли окажется на улице, пути у неё будет два: в прислуги к кому-нибудь или же в содержанки, причём первое отнюдь не исключает второе.

  Когда слуга появился в гостиной, на него никто, кроме Василисы внимания и не обратил. Господин Волков задумчиво смотрел в окно, с невозмутимым видом выслушивая витиеватые рассуждения двоюродного племянника Никодима о службе армейской, да притеснениях, коим из-за зависти и происков врагов несчастный подвергался во время благородного и бескорыстного служения Отчизне. Другие кавалеры, равно как и большинство дам, не сочли нужным обращать внимания на какого-то слугу, раз уж Тимофей Тимофеевич его вниманием не удостоил. Василиса е прекратила играть, встала и юркнула в уголок потемнее, по сиротской привычке ожидая наихудшего.

  – Барин, – слуга опять низко поклонился, мазнув кончиками пальцев по полу, – там до Вас полиция приехала. В пролётке, один городовой да с ним ещё барин молодой, Антон Андреевич Коробейников, коий ныноча начальником сыскного отдела служит.

  – Коробейников, – протянул господин Волков нараспев, нахмуривая густые седые, точно у новогоднего старика, коий согласно легенде, приносит детям подарки, брови.

  – Так точно-с, – слуга опять поклонился.

  Тимофей Тимофеевич огладил короткую седую бороду, покачал головой, задумчиво побарабанил пальцами по подбородку:

  – Нет, не припомню такого. Штольмана Якова Платоновича, коего в Затонск из Петербурга за дуэль сослали, того да, помню, а этого не знаю.

  – Да полно, дядюшка, – вмешался в разговор грузный, густой копной тёмных волос и лохматой бородой, вечно топорщащейся в разные стороны похожий на лихого молодца из ватаги Стеньки Разина, мужчина, – это же Антошка Коробейников, Людмилы Архиповны сынок.

  – Антошка? – презрительно переспросил господин Волков. – Это птенец, толком опериться не успевший? Тю, гоните его в шею, молод он больно мне без приглашения визиты наносить!

  – Одумайтесь, дядюшка, – стройная, ещё не утратившая былой красоты дама в элегантном, хотя уже несколько заношенном платье, отложила книгу, поднялась из глубокого кресла и обняла старика за плечи, – Кондрат же сказал, Антон Андреевич с городовым прибыл. Значит, не из праздного любопытства, а по делу серьёзному, служебному.

  – Я тоже полагаю, что господина Коробейникова стоит принять, – прощебетала пышногрудая рыжеволосая девица, битый час сидящая за пяльцами, но сделавшая от силы три стежка, – тем более, что он теперь человек серьёзный, при должности.

  – При дурости он неизбывной, а не должности, – фыркнул господин Волков, однако всё же милостиво махнул рукой. – Ладно уж, сороки, уболтали, пусть войдёт, но не во имя его звания, а только ради свежих новостей о господине Штольмане. Вот тот человек серьёзный, достойный, супротив него Антошка Коробейников так, тьфу и растереть, не более.

  – Фу, не красавец, – с неким пафосом, характерным для провинциальных актрис с претензией на талант, поддакнула худощавая брюнетка, то и дело бросающая огненные взгляды в сторону голубоглазого блондина, на лице коего даже самый снисходительный человек не углядел бы что-то более ценное, чем самолюбование и спесь.

  – С лица воды не пить, – прогудел кряжистый мужчина, чьё широкое крестьянское лицо всё было изрыто оспинами. – Главное, что мужчина достойный и уважения весьма заслуживающий.

  Вот эту-то фразу Антон Андреевич и услышал, в комнату входя, обрадовался, приняв сказанное на свой счёт, плечи расправил и голову горделиво приподнял, всем своим обликом демонстрируя достоинство и степенство, кои начальнику сыска полагаются.

  – Чтой-то ты, Антошка, надулся, точно индюк перед цесаркой? – фыркнул Тимофей Тимофеевич и кивнул на стоящее подле себя кресло, в коем сидел голубоглазый блондин. – Садись, гостем будешь. А Степан подальше отсядет, а то от него так кёльнской водой разит, что дышать неможно и в носу с горлом першит.

  – Что ж Вы меня, дядюшка, перед человеком сторонним конфузите? – обиделся Степан, но с кресла покорно встал, не решаясь спорить со спесивым и гневливым стариком, коий одним росчерком пера может как возвысить, так и ринуть в бездну нищеты и отчаяния.

  – Кто сторонний, – мелким кудахтающим смехом зашёлся господин Волков, – уж не Антошка ли? Так его, пострелёнка, ещё голопузым сорванцом помню, коий на свинье катался и мало в колодец не сверзился.

  Дамы с готовностью засмеялись, мужчины тоже не стали скрывать усмешек, опасно балансирующих на грани приличий.

  – Тимофей Тимофеевич, я прибыл сюда как лицо официальное, – Коробейников героическим усилием воли заставил себя оставаться на месте и сохранять невозмутимость, но предательский румянец смущения и досады всё равно на щеках проступил, да и голос подрагивал, – так что попрошу относиться ко мне с уважением, в соответствии с занимаемой мной должностью.

  Господин Волков прочистил мизинцем ухо, головой покрутил:

  – Эка, завернул. Сам-то понял, что сказал?

  Антон Андреевич посуровел, глазами опасно сверкнул, отчеканил холодно, уже без всякой дрожи в голосе:

  – Убита Ваша наследница, Катерина, я пришёл сюда не шутки шутить, а изобличить погубителя, а возможно даже, – Коробейников вспомнил, что отравительницу ещё нужно вывести на чистую воду, а посему о ней лучше даже не упоминать, и резко замолчал.

  Тимофей Тимофеевич сдвинул густые седые брови, за бороду себя резко дёрнул, протянул вроде и негромко, но весьма внушительно, даже непричастный к убийству Антон Андреевич вздрогнул и плечами повёл, словно от сквозняка:

  – Значит, убили Катерину, вот как... Я полагаю из-за наследства, денег моих кому-то шибко захотелось, решили дорожку себе расчистить, от конкурентки избавиться. И кто же такой смелый?

  Коробейников откашлялся:

  – Велите всем мужчинам в доме сапоги показать.

  Внутренне Антон Андреевич был готов к очередному потоку насмешек от ядовитого старика, но господин Волков лишь зыркнул на родственников и чуть голос повысил:

  – Все приказание следователя слышали? Ну, и чего мы ждём?

  – А ежели я, скажем, не желаю подчиняться произволу властей? – хриплым пропитым голосом осведомился обрюзглый мужчина неопределённого возраста, на отёкшем лице коего особенно выделялся красноватый, с расширенными прожилками нос.

  Тимофей Тимофеевич с родственником вступать в пререкания не стал, молча подхватил трость, да и ляпнул ему набалдашником по лбу со всей силы, даже гул пошёл. Родич от неожиданности гулко икнул и с размаху плюхнулся на пол, осоловело хлопая глазами и время от времени икая.

  – Смотрите его сапоги, – хмыкнул господин Волков и зыркнул на испуганно притихших родственников. – Ну, кому ещё особое приглашение требуется с дополнительными пояснениями требуются?

  Все мужчины споро присели, снимая обувь.

  – Васька, кликни-ка слуг, пусть тоже обутку покажут, – приказал Тимофей Тимофеевич.

  Коробейников был уверен, что слова хозяина дома обращены к тощему болезненного вида мальчишке, из левого уголка губ коего стекала вязкая нитка слюны, но к двери поспешно бросилась прелестная девица, неловкая скованная грация коей словно иголочкой царапнула сердце следователя. Антон Андреевич проводил девушку заинтересованным взглядом, коий не укрылся от господина Волкова, по-звериному оскалившемуся и громогласно, ничуть не таясь, вопросившему:

  – Что, понравилась девка?

  Коробейников, не привыкший к публичному обсуждению симпатий, смутился, смешался и нелепо кивнул, опять ощутив себя не представителем власти, а гимназистом.

  – А хочешь, я ей прикажу, и она тебя поцелует? – Тимофей Тимофеевич задорно подмигнул и перешёл на громкий, слышимый в каждом уголке гостиной, шёпот. – А то и не только поцелует. Васенька девка покорная, любую мою причуду исполнит. И на лицо пригожа, и талантами господь не обидел: рисует славно, музицирует, рукодельная опять-таки.

  Антон Андреевич попытался было угомонить старика, но того даже выстрел в упор сразу упокоить не смог бы:

  – А хочешь, я за тебя Ваську сосватаю, а? Ты у нас теперь человек солидный, какой никакой, а начальник. Никакой, конечно, ну так и Василиса не королевна, ей о столичных женихах мечтать не приходится. Ну так как, по рукам? За попом пошлём хоть сию минуту.

  Коробейников откашлялся, стараясь сохранить вежливость, возразил:

  – Благодарю, но я не...

  – То, что она бесприданница, так это дело поправимое, – Тимофей Тимофеевич махнул рукой, – скажу как есть: опосля Катерины она у меня самая достойная наследница, всё до последней монетки ей отпишу. А она беспрекословно всё мужу отдаст, так что, будешь ты, Антоша самый богатый в нашем городе. Ну, как план?

  – Да Вы с ума сошли?! – взорвался Антон Андреевич. – Неужели Вы не понимаете, что своими словами обрекаете родственницу на смерть? Алчущие богатства её убьют без всяких церемоний!

  – Ваше благородие, – Ульяшин почтительно кашлянул, привлекая внимание начальника, – нужные сапоги обнаружены.

  – Какие ещё нужные?! – пробасил кряжистый мужчина, чьё изрытое оспинами лицо покрыли мелкие бисеринки пота. – Мои они и ничьи более.

  – Всё верно, Кондрат Поликарпович, никому боле твои сапожищи не подойдут, уж больно у тебя ножища велика, – Тимофей Тимофеевич задумчиво покрутил в руках трость. – Так, значит, это ты Катерину убил, чтобы она на пути к наследству не стояла. Денег моих, значит, захотел?

  – Помилуй, батюшка, – взвыл Кондрат, падая на колени и звучно бухаясь лбом в пол, – бес попутал.

  – Бес? Так это дело поправимое, я слышал, в полиции дивно умеют бесов изгонять, а кого полицейские не выгонят, тех на суде прокурор дотопчет, – раскатисто рассмеялся голубоглазый Степан, довольный тем, что ещё одним конкурентом стало меньше.

  – Ульяшин, уводи, – приказал Антон Андреевич, гадая, как бы исхитриться остаться в доме, чтобы изобличить отравительницу Варвару.

  Городовой почтительно вытянулся, крепко ухватил воющего Кондрата за локоть и выволок из гостиной. В комнате повисла нехорошая, бьющая по ушам сильнее криков, тишина, прерванная осторожно заглянувшей в дверь Василисой, чуть слышно прошептавшей:

  – Я слуг в людской собрала, Тимофей Тимофеевич.

  Господин Волков вальяжно махнул рукой:

  – Распускай всех, нечего им без дела порты просиживать, чай, работа найдётся для каждого. Но сперва подойди к Антоше Коробейникову да попроси его остаться у нас на чай. Да хорошо проси, ласково, иначе выгоню тебя на улицу в чём есть и назад не пущу.

  Василиса покраснела отчаянно, глаза опустила, подошла к Коробейникову и прошелестела, точно ветерок в травах вздыхающий:

  – Антон Андреевич, отведайте с нами чаю очень прошу.

  Коробейников, смущённый не меньше, чем сама Васенька, головой отчаянно затряс, закивал, слова не враз найдя.

  – Вот и славно, – усмехнулся Тимофей Тимофеевич с кряхтением выбираясь из кресла, – вот всё и решили. Кондрата забрали, ты, Меланья, с дочкой твоей, Прасковьей, в делах мужа была не повинна, потому всё вам и отпишу. Пусть Кондрат на каторге спокоен будет, что семья его не по миру пошла. А Вы, Антон Андреевич, Василисушку под руку возьмите да в столовую ведите, там на неё и наглядитесь, сколько захотите. Если же Васенька наша расстарается шибко и исхитрится Вас ко мне в гости на пару дней залучить, то будет ей от меня кажин месяц по сто рублей на булавки. А если помимо Вас она ещё и Андрейку моего непутёвого в отчий дом вернёт, то я ей за труды кажин месяц по тысяче платить стану.

  Василиса смутилась, затеребила косу, потупилась, но всё же прошептала одними губами:

  – Антон Андреевич с Андреем Александровичем люди взрослые и свободные, неправильно неволить их.

  – Ась? – Тимофей Тимофеевич приставил ладонь к уху. – Кака-така лягушонка на болоте чего проквакала? Ишь, раззадорилась, осмелела! Значит так, слушай меня внимательно, девонька, да и ты, Антоша, тоже примечай: коли не вернёте мне в дом Андрюшку, сошлю я эту красавицу в скит старообрядческий, связи у меня имеются. Закроют её там в келье каменной, запрут на засовы железные, век света белого не увидит! Я всё сказал, а теперь идёмте чай пить. Меланья, Прасковья, ведите меня к столу, вам всё завещаю, вам за мной и ходить.

  Грузная женщина в строгом тёмном платье и пышнотелая девица в вышедшем из моды наряде споро подскочили к старику, почтительно подхватили его под руки и повели из гостиной, что-то негромко щебеча на два голоса. Остальные родственники переглянулись, мужчины кто крякнул досадливо, кто зубы зло сжал, кто кулаки стиснул, однако, возражать господину Волкову никто не насмелился. Все знали: старик крут на расправу, может и тростью тяпнуть, и из дома выгнать.

  Не прошло и пяти минут, как Василиса с Антоном Андреевичем остались в гостиной одни. Коробейников несколько раз пытался начать разговор, но проклятые слова мышами разбегались по углам, не желая вставать стройными рядами слов.

  – Идёмте, Антон Андреевич, – прошелестела Василиса, – Тимофей Тимофеевич гневаться станет.

  – Уходить Вам надо отсюда, – выпалил Коробейников.

  Блестящие зелёные глаза, опушённые длинными, кверху завивающимися ресницами, заволокло слезами. Василиса горько улыбнулась, плечиками пожала:

  – А куда идти-то, я сирота, ни отца, ни матери не имею, кому я нужна? В прислуги если только или в дом терпимости.

  Видимо, семейное счастие Якова Платоновича, то, как суровый следователь расцвёл рядом с женой, сделало своё дело, Антон Андреевич откашлялся и твёрдо произнёс:

  – Вы отправитесь ко мне.

  – В управление? – ахнула Василиса, испуганно всплёскивая руками. – Да за что же, я же ничего не совершала?!

  И так мила оказалась Васенька в этот миг, что Коробейников не утерпел, поцеловал её в щёку, прижал к себе пылко, зашептал страстно:

  – Не в управление, а домой ко мне. Я Вас с матушкой познакомлю, никому в обиду не дам, от любой напасти заслоню. Едем?

  – Едем, – зачарованно кивнула Василиса. – А как же чай?

  – Да бог с ним, с чаем, дома попьём, а то тут ещё отравят, не дай бог, – отмахнулся Антон Андреевич и тут же посуровел. – Я Вам про отравления ничего не говорил, ясно?

  – Ясно, – послушно кивнула Василиса, гадая, когда успела задремать, и за какие благости ей такой сон чудный привиделся.

  Антон Андреевич решительно повлёк барышню за собой, распахнул дверь в столовую и звенящим от напряжения голосом произнёс:

  – Тимофей Тимофеевич, я забираю Василису.

  Старик с шумом втянул чай из блюдечка, вытер бороду, кивнул:

  – Добро. Только в обмен на Андрея. Если он завтра утром в дом не явится, я завалю всё полицейское управление жалобами, что у меня из дома девицу исхитили.

  Василиса охнула, рванулась прочь, но тут гордо восседавшая по правую руку от Волкова Меланья вскрикнула, за сердце схватилась и на пол поползла. Зажатая в конвульсивно стиснувшейся ладони скатерть потянулась следом, на пол полетели ложки, выплеснулся из чашек чай, покачнулась вазочка с вареньем. Сидящая по другую руку старика Прасковья вскочила было на ноги, сделала пару заплетающихся шагов и наземь осела, словно куча талого снега.

  – Доктора! – истошно закричал голубоглазый Степан, с грохотом опрокидывая стул едва ли не на пожиравшую его взглядом брюнетку.

  – Доктора, доктора, – подхватили крик все вокруг, пока Тимофей Тимофеевич не шваркнул со всей силы тростью по столу, разнеся на мелкие осколки попавшую под тяжёлую руку чашку, и не проревел:

  – А ну, тихо! Емельян, мухой лети за доктором, Василиса, уведи баб, от них один шум и суета, никакого толку, а Вы Антон Андреевич, приступайте к своим прямым служебным обязанностям. Если Вам какая помощь понадобится, только скажите, я враз всё организую.

  Коробейников склонился над упавшими дамами:

  – Якова Платоновича с Анной Викторовной позвать стоит.

  Волков коротко кивнул:

  – Добро. Так, кто тут есть из посообразительней? Аркадий, давай к Мироновым, зови господина Штольмана с супругой к нам, да живо!

  – Дя-дядюшка, – Степан облизнул пересохшие губы, нервно косясь на бездыханную Меланью с дочерью, – н-не знаю, как Яков Платонович, а Анна Викторовна точно прийти не сможет.

  – Это ещё почему? – грозно нахмурился не привыкший к отказам старик и сурово нахмурил седые кустистые брови.

  Степан опять судорожно облизнулся, рыскнул глазами по сторонам, жалея, что вообще рискнул рот открыт и понимая, что отмолчаться уже не получится, господин Волков пока всё до конца не узнает, не успокоится, старый тиран и самодур:

  – Так знамо дело, мне... знакомая рассказывала, у Разумовских-то совсем неспокойно, дух бушует, житья не даёт, громит всё, дверями хлопает да стонет. Лиза и посоветовала к Мироновой обратиться, она признанная духовидица, Лиза сама к ней за помощью обращалась, когда Женечку, подругу её, убили.

  – Лиза? Женечка? Ты, друг милый, опять в публичный дом шастал? – загрохотал Тимофей Тимофеевич, снова обрушивая трость на многострадальный стол. – Мало нам всем сраму было, когда ты три года назад дурную болезнь прихватил, опять опозорить хочешь?!

  – Не вели казнить, – завопил Степан, падая перед родственником на колени и прикрывая голову руками.

  – Вон!!! – оглушительно завопил господин Волков, брызгая слюной и выкатывая покрасневшие от ярости глаза. – Все вон, дьяволы, бесовские отродья, гнездо аспидов поганых! Один у меня достойный наследник, и тот... – старик осёкся, схватил со стола чашку с уже остывшим чаем и одним махом осушил её. Выдавать того единственного, кого он считал своим наследником, Тимофей Тимофеевич не собирался. Тем более теперь, когда дело дошло уже до неприкрытого душегубства.

  Дело Љ 3. Достойный наследник. Цена слепого порыва страсти

  Пока Антон Андреевич в доме господина Волкова искал душегуба, погубившего Катерину, да медленно, но верно запутывался в тенётах любви, в доме Мироновых тоже было неспокойно. Из дома Кирилла Владимировича, в коий совсем недавно из маленького глухого городка приехали дальние родственники князя Разумовского, прибежал бледный словно дорогой муслин слуга и заикаясь еле-еле смог вымолвить, что ему нужна Анна Викторовна. Встревоженная Прасковья бросилась к Марии Тимофеевне, коя сидела в столовой и вкушала чай, бдительно наблюдая, дабы Пётр Иванович не сильно налегал на вишнёвую наливочку.

  – Барыня, – служанка непривычно поспешно вбежала в столовую, даже дверью бухнула, чего ранее за ней не водилось, – тамотки от Разумовских слуга пришёл. Анну Викторовну спрашивают, срочно!

  Мария Тимофеевна досадливо поджала губы, чашку на блюдечко со стуком поставила, выдав тем самым раздражение:

  – Не успела Аннушка приехать, как к ней уже просители побежали. Наверное, опять будут просить провести эти несносные спиритические сеансы, а она ведь уже не девчонка, а замужняя дама, для коей такие развлечения просто недопустимы!

  – Маша, – Виктор Иванович привлёк к себе жену, поцеловал в висок, – право слово, ещё ничего не произошло, а ты уже беспокоишься.

  – Когда что-то случится, беспокоиться поздно будет, – резко возразила Мария Тимофеевна и махнула Прасковье рукой. – Чего стоишь, зови, не держать же слугу почтенных людей на пороге, это же неприлично!

  Служанка кивнула и вышла из столовой, шурша юбками. Пётр Иванович, воспользовавшись тем, что неусыпное око родственницы отвлеклось, налил себе наливочки, но не успел поднести рюмку к губам, как в столовую вернулась Прасковья, а следом за ней, комкая в руках шапку, вошёл рослый чуть кособокий парень с крупными веснушками на простодушном лице сельского пастушка, коему ливрея лакея шла не более, чем корове черкесское седло.

  – Здрастье вам, – парень поклонился, коснувшись рукою пола и чуть не выронив при этом шапку.

  Мария Тимофеевна поджала губы, волосы у виска взбила, что всегда свидетельствовало о душевном беспокойстве, ответила с прохладцей:

  – И тебе не хворать, любезнейший. С чем пожаловал?

  Слуга потянулся было вытереть нос рукавом, застыдился, замялся, таки выронил шапку и ответил сконфуженно, опустив глаза и только что ногой по полу не шаркая:

  – Дык, енто... дело у меня важное и спешное к Анне Викторовне.

  – Это какое такое дело? – чуть повысила голос Мария Тимофеевна и на Петра Ивановича так глянула, что он живо поставил рюмку с наливочкой и за чашку с чаем схватился.

  Слуга из дома Разумовских простодушно пожал плечами:

  – Да не знай, барыня, какое. Токмо господа сказывали: хучь что делай, хучь в ногах ползай, а всенепременно Анну Викторовну але другого какого духовидца приведи. А нас ведь тамотки, – парень перешёл на таинственный шёпот, – неспокойно шибко. Дух князя покойного, спаси и сохрани Пресвятая Богородица, – слуга широко осенил себя крёстным знамением, – залютовал, прям покоя никому не даёт.

  – А с чего это вдруг Кирилл Владимирович, да ещё и после смерти лютовать стал? – Мария Тимофеевна недоверчиво покачала головой. – За ним такого не водилось, князь Разумовский весьма приятный сосед был.

  Слуга опять низко поклонился:

  – Не ведаю, барыня, каков был Кирилл Владимирович, токмо мне Анчутка кухарка сказывала, что это папенька его, Владимир Кириллович колобродит. Видать, не доволен старый князь, что дальняя родня в дом въехала, законного достойного наследника требует.

  – Да где же его возьмёшь, законного, да ещё и достойного, – усмехнулся Виктор Иванович, допивая чай и отставляя чашку, – с этим и у живых беда, вон, господин Волков никак определится не может.

  – Ваша правда, барин, – с готовностью подхватил слуга Разумовских, – молошница сказывала, там уже до душегубства дело дошло. Байстрюк Тимофея Тимофеевича путь к наследству расчищает, енто все знают.

  Мария Тимофеевна обменялась взглядом с мужен, строго посмотрела на Петра Ивановича, коий бури семейной ждать не стал, поспешил заблаговременно спастись. Губы салфеткой вытер, из-за стола поднялся, слугу доверительно по плечу хлопнул и сказал:

  – Ну что ж, коли вам спешно духовидец требуется, я готов помочь.

  Парень недоверчиво сощурился:

  – А не лукавите, барин? Мне Анна Викторовна требуется.

  Пётр Иванович руками развёл:

  – Анны Викторовны пока нет, поэтому я твоих хозяев охотно выслушаю и чем могу, всенепременно помогу.

  Слуга опять низко поклонился, комкая шапку:

  – Благодарствую, барин, век за Вас буду бога молить. Явите милость, следуйте за мной.

  То, что в доме князя Разумовского неспокойно, Пётр Иванович Миронов понял прямо с порога, даром, что медиумом был весьма слабым. Шторы на окнах вздувались парусами, свет сам собой то включался, то гас, двери хлопали и скрипели непрестанно. Едва слуга с Мироновым вошли в дом, как им на встречу выбежала полноватая дама, кою заплаканные глаза и лёгкий беспорядок в одежде и причёске ничуть не портили, а наоборот, добавляли щемящей сердце беззащитности.

  – Ну, наконец-то, – всплеснула руками дама и тут же осеклась, сурово глянув на Петра Ивановича. – Прошу прощения, сударь, кто Вы?

  В доме что-то с треском и грохотом рухнула, хозяйка охнула, прижала руку ко лбу, но продолжала требовательно смотреть на посетителя. Пётр Иванович поспешно снял шляпу, поклонился почтительно:

  – Позвольте представиться: Миронов, Пётр Иванович.

  – Миронов? – приподняла брови дама. – Вы Анне Викторовне не родственником ли будете?

  – Совершенно верно, я её дядюшка.

  Печально зазвенело зеркало, по его ровной поверхности пролегла кривая, подобная молнии, трещина.

  – Рогозина я, Варвара Петровна, – дама печально улыбнулась, взмахнула рукой, – хозяйка вот этого безобразия. А Анна Викторовна что же, не придёт? Конечно, я её никоим образом не осуждаю, в такой-то ад кто по доброй воле сунется.

  – Анна Викторовна будет всенепременно, но пока в отступе, – Пётр Иванович взял холодную руку хозяйки, чуть сжал пальцы, – если позволите, я попробую вступить в контакт с духом.

  Варвара Петровна слабо улыбнулась:

  – Да ради бога. Уж что мы только не делали, даже священника вызывали, а только хуже становится. Он уже ночами душить начал. Вот честное слово, было бы куда, съехала бы не задумываясь!

  Женщина поспешно отвернулась, пряча слёзы. Словно в ответ на её слабость затрещали половицы, словно кто-то незримый разразился глумливым хохотом.

  «Да уж, призрак тут лютует почище, чем Ферзь. И чего ему надо?» – Пётр Иванович поёжился, ощущая на спине непрестанный тяжёлый взгляд, хуже могильной плиты к земле гнетущий.

  Варвара Петровна осушила слёзы, поспешно спрятала платок и всплеснула руками:

  – Ой, да что же это я Вас на пороге-то держу? Вы проходите, располагайтесь, где Вам угодно будет.

  Миронов задумчиво побарабанил пальцами:

  – Если позволите, я в кабинет пройду.

  – Да ради бога, – хозяйка честно попыталась улыбнуться, но дрожащие губы отказывались раздвигаться в благодушной улыбке, складываясь в кривую дрожащую усмешку.

  Пётр Иванович ещё раз поклонился и последовал за Варварой Петровной в кабинет, где холод царил просто невероятный, даже облаками пар изо рта вылетал. Словно только и дожидаясь визита, со скрипом развернулось и придвинулось к Миронову массивное кресло, в коем так любил сидеть покойный Кирилл Владимирович, сама собой распахнулась коробка с сигарами, уже покрывшаяся пылью и паутиной на каминной полке, раздвинулись гардины на окне, впуская свет в это царство холода и тьмы, с потолка коего свешивались кружева паутины.

  – П-присаживайтесь, – Варвара Петровна приглашающе указала на кресло, – Вы уж простите за беспорядок, только меня-то ведь сюда не пускает дух. Я только с Вами войти с могла, да-с.

  Порыв ледяного ветра толкнул даму в спину, весьма недвусмысленно выгоняя из кабинета.

  – Идите, не беспокойтесь ни о чём, – Миронов честно попытался придать голосу уверенности, коей отнюдь не испытывал. – Всё будет хорошо.

  Варвара Петровна, подгоняя ветром, в прямом смысле слова вылетела из кабинета, дверь за ней с грохотом захлопнулась, и воцарилась тишина, холодная, оценивающая. Пётр Иванович поднялся с кресла, откашлялся и, стараясь ничем не выдать волнение, произнёс:

  – Моё почтение. Я Миронов Пётр Иванович, дядя Анны Викторовны.

  – Зна...ю-у-у... – ветром разнеслось по кабинету.

  Миронов сглотнул, подавляя в душе желание немедленно сбежать и забыть об этом кошмаре, слишком реальном даже для него, многое повидавшем в жизни.

  – Анна не смогла прийти... – Пётр Иванович закашлялся от сковавшего грудь холода, – если я могу чем-то...

  – Сы-ы-ы-ын, – провыл ветер.

  Миронов даже глазами захлопал от изумления, переспросил вежливо, дабы не гневить духа:

  – Что, простите?

  – Мне ну-у-у-жен сы-ы-ы-ын...

  Больше ничего спросить или сказать Пётр Иванович не успел. Мощный порыв ветра подхватил его и едва ли не вышвырнул из кабинета, протащил по коридору и выдворил из особняка, выразительно захлопнув дверь перед самым носом.

  – До чего же невоспитанные пошли призраки, – выругался Миронов, тщательно отряхиваясь от пыли и паутины. – А ещё князь, в столице жил, в высшем обществе вращался!

  Пётр Иванович махнул рукой и широким шагом направился прочь от негостеприимного поместья в сторону родного, ставшего ещё более уютным, чем прежде, дома.

  – Пётр Иванович, подождите, – запыхавшаяся и растрепавшаяся Варвара Петровна догнала Миронова, схватила его за руку, глядя в лицо умоляющим взглядом бездомной собаки или загнанного оленя, – скажите, совсем ничего нельзя сделать, да?

  Пётр Иванович огорчённо развёл руками:

  – Он сказал, ему нужен сын.

  Дама охнула, прижала руку к губам, огляделась по сторонам и перешла на чуть слышный шёпот:

  – Видимо, правду люди говорят: у любого слепого порыва страсти своя цена имеется, кою рано или поздно платить придётся.

  – Простите, сударыня, я Вас не понимаю, – Пётр Иванович всё никак не мог согреться, а потому отнюдь не горел желанием разгадывать загадки.

  Варвара Петровна перекрестилась и пояснила, продолжая испуганно озираться, словно боялась, что призрак выскочит на неё из ближайших кустов или из-за дерева:

  – Сыночка он своего вспомнил, внебрачного.

  Миронов удивлённо приподнял брови, затем нахмурился, припоминая отголоски давней истории, гулявшей по Затонску лет так ...дцать назад. Люди тогда шептались, что Владимир Кириллович Разумовский от супруги своей хворой роман на стороне завёл, да так удачно, что полюбовница его сыночка от сей связи грешной прижила, коего в приют определила, а сама, душа грешная заблудшая, руки на себя наложила.

  – Значит, Владимир Кириллович хочет, чтобы нашли его сына? – Пётр Иванович головой покачал. – Даже предположить не возьмусь, как сие сделать. Нам же ничего толком неизвестно, одни слухи да предположения.