Текст книги "Штольманна. После свадьбы всё только начинается...(СИ)"

Автор книги: Наталья Мусникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

  – Всего самого наилучшего Вам, Анна Викторовна. Я сделаю всё возможное, дабы Вы как можно скорее смогли воссоединиться со своим супругом... в аду.

  – Нет! – Анна бросилась вперёд, стремясь прорваться к двери, но Илья Петрович отшвырнул её в сторону и вышел, заперев за собой дверь.

  Анна осталась сидеть на грязном холодном полу, гадая, что ей теперь делать и как предупредить Якова о грозящей ему опасности.

  ***

  Как гласит пословица: «если на тебя сыплются цветы, посмотри наверх, не летит ли следом горшок». Пан Гроховский, утро коего началось с нежных разговоров с супругой и невинного щебетания о предстоящей свадьбе дочери, а продолжилось общением с двумя очаровательными дамами, расслабился и совершенно позабыл, что миг сладости краток и сменяется горечью. Когда лакей сообщил, что прибыл князь Лисовский, Вацлав Альбертович беды не почуял. Да и право слово, разве можно ожидать чего-то дурного от известного и уважаемого человека, даже если он пришёл в компании следователя? Тем более, что Яков Платонович, вроде как, князю родственник. Пан Гроховский, правда, сей вопрос не уточнял, его родословная Штольмана не интересовала, но люди говорили, что они родня.

  – Андриш Станиславич, Яков Платонович, какая встреча! – Вацлав Альбертович широко улыбнулся и гостеприимно простёр руки. – Рад видеть Вас в моём доме, милости прошу.

  – Пан Гроховский, Вы видели сегодня наших супруг? – Штольман перешёл прямиком к делу, уж больно неспокойно было на душе.

  Вацлав Альбертович принахмурился, прикидывая, что и как ответить. Правду? Ну, она-то не молоко на солнцепёке, чай, не прокиснет, подождёт. Слукавить? Рискованно, Яков Платонович шутить явно не намерен, да и у князя вон как желваки гуляют.

  – А что случилось, господа? – осторожно поинтересовался пан, на всякий случай делая лакею знак держаться поближе.

  Мужчины переглянулись, Штольман чуть приметно кивнул, и князь Лисовский с вымученной улыбкой покаялся:

  – Беспокоимся о них. В городе-то неспокойно, людей убивают.

  Пан Гроховский сочувственно покивал, лихорадочно обдумывая, стоит ли говорить всю правду или только часть. Пожалуй, всё рассказывать не стоит, а то ещё, упаси бог, решат, что издеваются над ними, могут и вспылить, и ударить, а он, Вацлав Альбертович, уже не в том возрасте, когда потрясения для здоровья бесследно проходят.

  – Господа, предлагаю продолжить наш разговор в гостиной, – пан радушно улыбнулся.

  – Да не до гостей нам теперь, – резко возразил Яков Платонович, глубоко пряча руки в карманы, дабы они не выдали его волнения нервной дрожью.

  Вацлав Альбертов внимательно посмотрел на следователя. Тогда, в Затонске, когда Анну Викторовну увезли (про себя пан сие действо в отношение барышни Мироновой похищением не называл), Яков Платонович являл собой образец спокойствия и невозмутимости. Сейчас же было заметно, что он весь напряжён и едва сдерживается. Иная угроза или просто пан Гроховский перешёл из категории врагов в разряд знакомых? Всё возможно... А ещё вот это вот волнение и даже редкие, тщательно подавляемые всплески отчаяния затронули сердце Вацлава Альбертовича. Он же тоже человек семейный и жену любит, а потому прекрасно понимает, каково это, не знать, где твоя ненаглядная, но при этом чувствовать, что с ней беда приключилась. Пан Гроховский мог быть жёстким, коварным, хитрым, каким угодно, только не подлым, а потому звучно крикнул пару фраз на польском лакею и серьёзно, без тени притворства, посмотрел на Андриша и Якова:

  – Прошу в мой кабинет, господа. Нам есть, что обсудить.

  В кабинете Вацлав Альбертович без вопросов плеснул в бокалы коньяк, протянул их гостям, сделал глоток сам, покатал обжигающую влагу во рту, тщательно обдумывая слова. Говорить или нет о Картах Судьбы? Пожалуй, не стоит, Яков Платонович человек рациональный, ещё решит, что над ним издеваются. Но если промолчать, это может быть пагубным для дам. Что ж, пожалуй, можно озвучить полуправду, пока верные люди выясняют, где Елизавета Платоновна и Анна Викторовна.

  – Андриш Станиславич, а куда могли отправиться Ваши супруги?

  Князь Лисовский пожал плечами:

  – Лизхен сказала, что они хотят прогуляться по магазейнам.

  – Мы виделись сегодня утром в кофейне «Викторин». Дам интересовала легенда о Картах Судьбы... и я могу предположить, что сии Карты интересуют не только их. Яков Платонович, мои люди сообщают, что видели в городе пана Увакова.

  Яков Платонович вздрогнул, сжал губы, взгляд его заледенел, ноздри чуть приметно затрепетали.

  Вацлав Альбертович кивнул, сделал ещё один глоток:

  – Полагаю, у Ильи Петровича есть много причин желать зла Вам и Вашей семье, я прав?

  – Так чего же мы сидим?! – Андриш Станиславич вскочил, чуть не выплеснув на себя содержимое бокала. – Нужно немедленно...

  – Присядьте, князь, – пан Гроховский откинулся на спинку кресла, задумчиво посмотрел в окно, – мои люди уже ведут поиски.

  – Пани Эреза, – Штольман сверкнул глазами, чувствуя себя наконец-то вышедшей на след добычи гончей, – Лизхен же модница, а эта пани самая известная в городе портниха!

  – И кроме того чудачка, любительница одиноких пеших прогулок по городу, причём в позднее время, – горячо добавил князь Лисовский.

  – Они с Анной точно найдут общий язык, – Яков Платонович усмехнулся, вспомнив, как часто в Затонске Анна прибегала к нему, да и не только к нему, в неурочный час.

  – Едем к ней, – Андриш круто повернулся на каблуках, – Лизхен и Анна Викторовна наверняка заглянут к пани Эрезе!

  – Постойте, господа, я мог бы... – но пана Гроховского господин Штольман с князем Лисовским даже слушать не стали. Коротко поклонились и вышли, даже выскочили, быстрее, чем выпущенные на охоту соколы. И горе будет тем, кого они сочтут своей добычей!

  – Вот ведь, что любовь-то с людьми делает, – вздохнул Вацлав Альбертович, неожиданно почувствовав себя глубоким старцем. – Надо будет всё же сказать Томашу, чтобы присмотрел ненавязчиво, а то мало ли, что с этими горячими головами будет. Эх, молодость, молодость...

  ***

  Домик пани Эрезы располагался на тихой небольшой улочке, кою честнее было бы тупичком назвать. Обычно днём людей там не было, все расходились – разъезжались по делам служебным, бонны с подопечными шли в парк гулять, а старики и старушки дремали в глубоких креслах в зашторенных комнатах, наслаждаясь тишиной и покоем. Так было всегда, с самых первых обитателей этой улочки, поэтому, когда князь Лисовский заприметил перекрывшую дорогу толпу, сердце его неприятно сжалось. Что могло произойти такого, что разом перечеркнуло налаженный быть всех жителей? Вряд ли, они на гуляние собрались, вон, лица какие бледные и напуганные, да и шепотки долетаю: «убили, покалечили, исхитили».

  Яков Платонович терзаться неизвестность не стал, спрыгнул с экипажа, даже не дожидаясь, пока он окончательно остановится, и решительно шагнул к пытающему сдерживать напирающую толпу городовому:

  – Что тут произошло?!

  Властный, не терпящий возражений голос оказал волшебное действие. Городовой вытянулся во фрунт и звучно, так что его даже задние ряды любопытствующих услышала, отрапортовал:

  – Душегубство, Ваше Высокоблагородие.

  Штольман выразительно приподнял бровь, огляделся, заприметив пятна крови на истоптанной земле:

  – А конкретнее?

  – Одну девицу в экипаже увезли, а другая сбежать попыталась, так в неё из револьверов палили и ранили. Пан Шкловский, как разбойные уехали, внучка своего за дохтуром да нами послал. Во время лиходейства-то выйти не решился, старый он, да одинокий, с внучком семилетком живёт, а тех четверо было. Трое-то совсем морды катовые, а четвёртый вроде даже благородный, и девицы его признали.

  Яков Платонович сглотнул тугой ком в горле, трость в руках завертел:

  – Где пан Шкловский?

  Городовой виновато ссутулился:

  – Виноват, Ваше Высокоблагородие, его тоже в больницу увезли. Сердце у старика прихватило от потрясений-то.

  – А внук его видел барышень? – Штольман предпочитал смотреть правде в глаза и не питать иллюзий, пусть и радужных, а потому уже догадывался, кого увезли в экипаже. И по чьему приказу, тоже предполагал.

  Городовой позволил себе улыбнуться и бодро гаркнуть:

  – Видел, Ваше высокоблагородие. Он первый в окошко-то и высунулся, дед-то старый, не сразу понял, что да почему происходит. А мальчонка, бисова душа, ещё и на улицу порывался, пан Шкловский его мало не за порты держал.

  Осторожно, бочком, подошедший взъерошенный сероглазый паренёк в простой одежде с нашитыми на коленях и локтях заплатами звучно шмыгнул носом и обиженно прогудел:

  – И ничуть не за порты. Енто Вы сочиняете, Адам Адамович.

  – Вот он, Карлушка, – городовой потрепал мальчонку по светлым вихрам и отвесил символический подзатыльник. – Ты почто, шкет, в разговоры взрослых лезешь? Мало тебя дед порол, морда любопытная.

  Яков Платонович наклонился к пареньку, положил ладонь ему на плечо:

  – Карл, ты видел дам, на коих нападение было совершено?

  Мальчуган вытер нос рукой и ответил протяжно, явно подражая кому-то из взрослых:

  – А как же, Ваше Высокородие, видал. Подробненько рассмотрел и их, и екипаж, и разбойных... Хотел на улку выскочить и спасти девиц, да дедка не пустил, осторожен он у меня дюже.

  Штольман сжался, готовясь к самому худшему:

  – Как они выглядели?

  – Одна такая, – Карл замахал руками, забавно надувая губы, – благородная, одним словом, княгиня, не меньше. Краси-и-ивая, точно картинка с рождественской открытки, а ногами машет чисто шалопут уличный. Как она ентому, с усами, зафинтилила, я аж в ладоши захлопал.

  Красивых барышень, умеющих махать ногами Яков Платонович знал мало, всё-таки не каждая девица могла похвастаться большим количеством братьев. И далеко не у каждой братья с охотой таскали за собой сестрёнку, обучая её всему, что знали сами.

  – А другая такая, – Карл болванчиком покачался из стороны в сторону, – миленькая. Чудная немного, в садочке пани Эрезы застыла, точно призрака увидала, а потом они с той, второй, точно пичуги перепуганные прочь бросились и аккурат на троих держиморд напоролись. А с ними ещё такой цивильный был, с усами. Я думал, он барышням поможет, а он, когда огрёб, стрелять приказал, а потом в экипаж вскочил, и только пыль столбом взметнулась, во, как гнали!

  Мальчуган с чувством выполненного долга шмыгнул носом и застыл, гордо выпятив тощую грудь.

  Штольман медленно выдохнул, стараясь не представлять того, что случилось на этой некогда тихой улочке. Сейчас нужны не эмоции, а факты, на чувствах далеко не уедешь.

  – Куда экипаж направился, не приметил?

  – Обижа-а-аете, барин, – укоризненно протянул мальчуган, – я завсегда всё примечаю, деда говорит, у меня и на затылке глаза есть. Поехал он в сторону Крысиного переулка, тамотки завсегда весь сброд останавливается или у Нюрки рябой или у панны Касинской, но та абы кого не пускает, она девка с норовом, ей только чистых да богатых подавай.

  Названных мальчишкой особ Яков Платонович знал весьма недурно, случалось пересекаться с ними по делам служебным. Значит, придётся наведаться к обеим, да не одному, а с городовыми, мало ли, кто может у радушных хозяек обнаружиться.

  – А барышню, в которую стреляли, куда увезли?

  В живучести сестры Штольман не сомневался, но проверить всё же не мешало. Как говорится, доверяй, но проверяй.

  Карл поскрёб вихрастый затылок, пожал плечами, отчего рубашонка перекосилась, съехав с одного плеча:

  – Дык в больницу, куды ещё? Дохтур сказал, у неё плечо наскрозь прострелено, а крови она немного потеряла, деда её быстро перевязал. А потом занедужил, у меня мамка после родов кровью изошла, спасти не успели, вот деда теперь и боится крови-то.

  – Благодарю, – Яков вынул из кармана монетку, протянул мальчугану, – вот, держи, это тебе.

  – Благодарствую, барин, – Карлуша поклонился и даже ногой шаркнул, а потом вскинул на Штольмана бедовые серые глаза. – А хотите, я Вам всё про ентот экипаж разузнаю?

  Яков Платонович отрицательно покачал головой:

  – Нет. Это слишком опасно.

  Мальчуган деловито сплюнул сквозь зубы, опять-таки копируя кого-то из взрослых, поддёрнул норовящие свалиться штаны:

  – Енто для взрослых опасно, потому как их завсегда все замечают. Вот Вас, например, легко увидеть, Вы приметный. А на детей, как на воробьёв, толком никто и не смотрит.

  Штольман поджал губы. Что верно, то верно, на малышню, особенно, если она под ногами не путается, внимания не обращают, это он хорошо помнил ещё со времён детских проказ. Но рисковать жизнью этого мальчугана и его приятелей не хотелось, Уваков точно никого щадить не станет, не такой он человек, чтобы скидки на возраст делать.

  – Яков, – Андриш, пока Штольман общался с городовым и мальчишкой-свидетелем, времени тоже даром не терял, потолкался среди любопытных, словно комары налетающие на свежую кровь, – Анну Викторовну украли, а Лизхен в больнице. Плечо прострелено, но жива, слава богу.

  – Ты отправляйся к ней, а я займусь поисками Анны, – Яков Платонович круто повернулся на каблуках, но далеко уйти не успел.

  Во двор зашёл длинный белобрысый парень, огляделся по сторонам, а затем уверенно направился к Штольману, окинул его внимательным взглядом и не столько спросил, сколько подтвердил свою догадку:

  – Вы Штольман, Яков Платонович.

  – Он самый, – Яков холодно смотрел на посыльного, гадая, удастся ли проследить за ним. Мальчишка явно уличный, а значит, ловкий и хитрый, иные до таких лет не доживают, замерзают в первую же зиму или погибают весной от голода.

  – Вам письмо, – парень протянул аккуратно сложенное послание, – от господина Увакова. Он сказал, Вы его знаете.

  Штольман коротко кивнул, подтверждая знакомство.

  – На словах велено передать, что ежели Вы чудить начнёте, то одним медиумом на сём грешном свете станет меньше, – парень усмехнулся, сплюнул под ноги. – Прощевайте, барин, ответа велено не ждать.

  Гонец вальяжно направился со двора, полный осознания собственной важности. Слежки он не боялся, точно зная, сможет уйти от любого хвоста. Только вот на светлоголового мальчонку, шмыгнувшего следом, внимания не обратил. Правду говорят, малышня она как воробьи, на них никто не смотрит, ежели под ногами не путаются.

  Яков Платонович развернул записку, написанную чётким каллиграфическим почерком, коим так гордился господин Уваков. Послание гласило: «Яков Платонович, в пору нашего знакомства в Петербурге, Вы увлекались игрой в карты. Сейчас я предлагаю нам, двум давним приятелям, встретиться и сыграть партеечку. Отказываться, равно как и горячиться, не советую, на кону жизнь Вашей супруги. Мой человек будет ждать Вас сегодня в 19.00 у калитки дома пани Эрезы. Если опоздаете, не придёте или будете не один, то Ваша супруга умрёт. Надеюсь на Ваше благоразумие.»

  Подписи не было, да она была и не нужна, Штольман прекрасно понял, от кого письмо.

  – Яков? – Андриш настороженно смотрел на друга. – Дурные вести?

  Яков Платонович молча протянул записку. Князь быстро пробежал её глазами, потом перечитал ещё раз, уже более внимательно и присвистнул:

  – История... И что ты намерен делать?

  – До семи искать Анну, а потом, если не найду, где Уваков её прячет, вернусь сюда.

  Князь Лисовский так и вскинулся, словно полковая лошадь, услышавшая звук горна:

  – С ума сошёл? Тебя убьют, тем дело и кончится!

  – А что ты предлагаешь?! – рявкнул Яков и уже тише продолжил. – У него Анна и церемонится он точно не будет.

  – Я пойду с тобой.

  – Нет, это слишком опасно. Лучше отправляйся к Лизхен, узнай, как она и будь рядом с ней. Кто знает, может, Уваков захочет закончить начатое и попытается её убить.

  – Но... – начал было князь, но Штольман прервал его решительным взмахом руки:

  – Никаких но!

  Яков Платонович призывно махнул рукой извозчику и негромко назвал ему адрес панны Касинской. Дама отличалась ревностью, поэтому вряд ли Илья Петрович дерзнул бы оставить у неё Анну, но, может, удастся напасть на след Увакова? Такого эффектного мужчина панна точно не пропустит, всенепременно попытается залучить к себе.

  ***

  День прошёл в бесплодной, не приносящей ни малейшего утешения, беготне. Яков Платонович обошёл едва ли не все известные в городе притоны, побывал даже в трёх публичных домах, вызвав ажитацию среди девиц, но никто ничего не мог сказать ни об Анне, ни о господине Увакове, они словно в воду канули или растворились, не оставив следа. Время подходило к семи вечера, а потому Яков Платонович решил направиться на место встречи. Рискованно? Без сомнения, но это единственный шанс найти Анну. Что за дикая идея пришла Увакову в голову, зачем ему понадобилось играть на Аню? На что он рассчитывает? Штольман крепко сжал губы, подавляя стон боли. Господи, только бы Аня была жива...

  – Яков Платонович, Яков Платонович, да погодите же, – раздался за спиной прерывистый мальчишеский тенорок. – Постойте, я же не успеваю!

  Штольман повернулся и увидел Карлушу, ещё более встрёпанного и чумазого, чем утром. Паренёк рукавом вытирал пот со лба и шумно, как маленький самовар, пыхтел.

  – Ох, и шибко ж Вы ходите, – устало выдохнул мальчуган и покачал головой, – чисто бесы за Вами гонятся.

  – Ты чего хотел-то? – до места встречи оставалось недалеко и Яков Платонович решил как можно быстрее отправить мальчугана домой, а то мало ли, вдруг посыльный Увакова решит, что Штольман не выполнил условий и пришёл не один.

  Карл ещё протёр рукавом лоб, опасливо огляделся и выдохнул:

  – Я знаю, где пани, которую увезли. Я за посыльным проследил, он от старших шарахался, а меня, кура слепая, даже не приметил.

  Известию о рождении братьев и сестры Яков радовался и то меньше, чем этому сообщению. Казалось, над потемневшим городом даже радуга засияла, разогнав сгустившийся в душе Штольмана мрак.

  – Где она?

  Карл облизнул пересохшие губы, махнул рукой:

  – Я покажу. А Томаш заместо Вас пока побудет, чтобы никто ничего не заподозрил, и мы успели добраться. А те трое, что с Томашем, они с нами поедут, тамотки, где барышню держат, помимо цивильного господина ещё трое головорезов. Один меня едва не застукал, да я успел сбежать.

  Мальчишка, неожиданно ставший самым настоящим героем, продолжал сбивчиво рассказывать обо всём на свете, перескакивая с одного на другое и размахивая руками, но его никто не перебивал, что тоже было весьма приятно и удивительно. Томаш, бесшумно вынырнувший из сгущающихся сумерек, быстро поменялся с Яковом Платоновичем одеждой, взмахом руки подозвал трёх своих спутников и на польском приказав им сопровождать Якова Платоновича и охранять его.

  Под предводительством Карла, с самого начала пути притихшего и построжевшего, Штольман добрался до невысокого дома, чьи наглухо заколоченные окна не пропускали ни единого лучика света.

  – Туточки, – прошептал Карлуша, вытирая рукавом нос. – Он тот ставешек чутка отходит, тамотки можно барышню узреть.

  Яков Платонович легко перемахнул через невысокий забор, вызвав ободрительный присвист у мальчишки и приглушённое одобрительно ворчание у старших спутников, и припал к указанному ставню. Случайно ли так совпало, или же Анна что-то почувствовала, но в тот самый миг, как Яков заглянул в окно, она подняла голову, и их взгляды встретились.

  – Яков, – ахнула Анна Викторовна, вскакивая на ноги и бросаясь к окну, – Яша, Яшенька...

  Пронзительный скрип двери ринул барышню с небес счастия на грешную землю, заставив испуганно вздрогнуть и отпрянуть от окна. К сожалению, не слишком поспешно, потому как Илья Петрович поставил на стол принесённую лампу, настороженно осмотрелся и тоже подошёл к окну, заглянул в щёлку, постоял так некоторое время, а потом озадаченно хмыкнул:

  – И кого это Вы, сударыня, там увидели?

  Анна пожала плечами:

  – Никого. Просто скучала и смотрела в окно.

  Глухой шум, донёсшийся с улицы, заставил Увакова хищно оскалиться и нервно схватиться за револьвер:

  – Предупреждаю сразу: если Вас попытаются освободить силой, я буду стрелять. И рука у меня не дрогнет.

  – Зато голос дрожит, словно заячий хвост, – Яков Платонович, как всегда, спокойный и невозмутимый, появился на пороге комнаты, смахивая с рукава незримую пыль.

  – Вы?! – Илья Петрович резко повернулся к нежданному визитёру, от растерянности даже позабыв про оружие. – Как... что...

  – Вы сами пригласили меня на карты, – Штольман достал из внутреннего кармана колоду, покрутил её в пальцах. – Приступим?

  Уваков зачарованно уставился на карты, нервно облизывая разом пересохшие губы и часто сглатывая.

  «А ведь был хорошим следователем, – мрачно подумал Штольман, – и что с ним стало? Прав отец, все беды в этом мире происходят из-за жадности и глупости».

  – Вы проиграли, господин Уваков, – холодно отчеканил Яков Платонович, – игра закончена.

  – Ошибаетесь, – прошипел Илья Петрович, раздвигая губы в хищной усмешке, – всё только начинается.

  Уваков отпрянул к столу, схватил лампу и швырнул её себе под ноги, бешено проорав:

  – Сгорите в аду!

  Пламя с треском и рёвом взвилось вверх, старый дом, несколько дней самым тщательным образом пропитываемый маслом и прочими горючими жидкостями стремительно превращался в огненную ловушку. Яков схватил Анну за руку и бросился к выходу, Уваков метнулся им наперерез, но оступился и рухнул на пол, не выронив оружия. Грохнул выстрел, Анна испуганно взвизгнула и тут же закашлялась от едкого дыма.

  – На улицу, быстрее, – приказал Штольман, стреляя в ответ и тут же отшатываясь за угол, дабы защититься от ответного залпа.

  Дом разгорался всё быстрее, уже начали угрожающе трещать балки. Илья Петрович, грубо ругаясь сквозь зубы, кое-как поднялся на ноги, направился к выходу из комнаты, и тут ему навстречу прямо из пламени шагнула девушка. Та самая, кою замучила для того, чтобы увидеть хозяина Карт Судьбы. Уваков испуганно отпрянул, судорожно нашаривая защищающий от духов амулет и не находя его. Видимо, шнурок оборвался, а Илья Петрович этого даже не заметил. Призрачная девица продолжала наступать, а потом вскинула руки и буквально швырнула своего погубителя в языки пламени. Раздался отчаянный, полный животной боли вопль, затем ещё один, ещё, а потом всё стихло. Уваков Илья Петрович перестал существовать, приняв мучительную, обещанную Картами Судьбы, смерть.

  Анна и Яков, задыхаясь и отчаянно кашляя, выбрались из дома и успели отбежать к воротам, когда здание протяжно застонало, словно смертельно раненый зверь, и рухнуло, обдав всё вокруг снопом искр.

  – Всё живы? – хрипло спросил Штольман, глядя на своих спутников. – Аня, как ты?

  Анна Викторовна нашла в себе силы слабо улыбнуться и погладить мужа по измазанной сажей щеке:

  – Всё хорошо, я цела. А у тебя рукав мокрый, ты ранен?

  – До годовщины свадьбы заживёт, – усмехнулся Яков Платонович, чувствуя, как у него от облегчения начинает кружиться голова. – Главное, ты цела, всё остальное ерунда.

  Анна горестно всхлипнула, прижалась к мужу:

  – Прости. Я правда не хотела, оно само так получилось, я не нарочно.

  – Я уже говорил: неприятности ходят за тобой по пятам. И я начинаю к этому привыкать, – прошептал Яков, нежно вытирая одинокую слезинку со щеки жены.

  ***

  Обо всём случившемся, а самое главное, о Картах Судьбы, разговор в семействе Штольманов зашёл лишь через три дня. Лизхен, всё ещё немного слабая после ранения, отложила в сторону модный журнал, поправила укрывающий ноги плед и спросила, хитро покосившись на Анну:

  – Яков, а что бы ты сделал, если бы Карты Судьбы были у тебя?

  Яков Платонович, передвинул ладью, ознаменовав тем самым победу в шахматной баталии с Андришем, и ответил не раздумывая:

  – Спалил бы их в камине, чтобы они никому больше жизнь не портили.

  Анна и Лизхен опять переглянулись, после чего Елизавета Платоновна покачала головой и вздохнула:

  – Что ж... Остаётся порадоваться тому что Карты Судьбы – это всего лишь легенда. Да, Аннушка?

  – Да, – подтвердила Анна Викторовна, грея руки о тёплые, даже горячие, карты, кои взяла у мужа, – это всего лишь легенда.

  Когда-нибудь позже, когда чуть позабудется история с поисками Карт, Анна непременно расскажет Якову Платоновичу обо всём, а пока пусть это будет их с Лизхен маленьким женским секретом.

  – Кстати, Яша, маменька телеграмму прислала, приглашает нас в Затонск. Поедем?

  Штольман обнял жену, зарылся лицом в пушистые тёплые завитки на макушке и прошептал:

  – Обязательно. С тобой хоть на край земли.

  Анна обняла мужа, Карты, кои она держала в руках упали причудливым раскладом, обещая дорогу, любовь, друзей и новые приключения, но на них никто не обратил внимания.

  Дело Љ 3. Достойный наследник

  За то время, что Анна Викторовна и Яков Платонович провели вдали от Затонска, в тихом городке ничего не изменилось, может, лишь чуть облупилась краска на вокзале, да поседели усы станционного смотрителя, а так всё осталось прежним, словно и не было этих наполненных то тревогой, то счастием дней. Два носильщика, с ярко надраенными номерными бляхами на груди, лениво перебрасывались фразами, щедро сдабривая речь солёными шутками, под навесом, построенным на случай непогоды, стояли три брички, на козлах коих дремали возницы.

  «Совсем как в день моего приезда, – подумал Яков Платонович, невольно потирая раненое во время дуэли с князем плечо, хотя оно давно уже не болело – ничего не изменилось».

  – Яша, смотри, – Анна, с широкой улыбкой оглядывающаяся по сторонам, затеребила мужа за рукав, – маменька нас встречает. А с ней дядюшка! – барышня восторженно захлопала в ладоши. – Как здорово, что он приехал, а ведь уверял, что в Затонск больше не вернётся!

  – Annettе, ты стала ещё прекрасней, – Пётр Иванович подошёл к племяннице, расцеловал её в обе щёки, вежливо и даже чуточку старомодно поклонился Штольману, – Яков Платонович, рад, очень рад встрече.

  – Аннушка, – замешкавшаяся из-за нового платья, привезённого Петром Ивановичем из Парижа, Мария Тимофеевна радостно обняла дочь, не преминув придирчивым материнским оком изучить: не похудела ли дочурка, не покраснели ли её глаза, да не ввалились ли щёчки. – Аннушка, как же я рада тебя видеть! Яков Платонович, добро пожаловать.

  – Благодарю, – Штольман поцеловал протянутую ему руку, вежливо поклонился. – Мария Тимофеевна, Вы прекрасно выглядите.

  – Благодарю, – женщина слегка кокетливо улыбнулась, по привычке взбивая тонкими пальцами волосы на виске.

  – Карета уже подана, – шутливо провозгласил Пётр Иванович, не большой охотник до всех великосветских куртуазностей, – предлагаю направиться домой, пока нас дождём не накрыло.

  – А папенька где? – Анна ещё раз окинула взглядом перрон, но Виктора Ивановича нигде не было.

  Мария Тимофеевна досадливо поджала губы, чуть нахмурившись, а Пётр Иванович вздохнул и громким театральным шёпотом произнёс:

  – Тузя... Или Кузя...

  – Что? – Анна Викторовна озадаченно посмотрела на дядюшку.

  Мария Тимофеевна досады с держать не смогла, произнесла резче, чем того приличия предполагали:

  – К Аверьяновой он поехал, Елизавете Ильиничне. В очередной раз завещание переписывать.

  – В очередной – это в какой? – полюбопытствовал Яков Платонович.

  Пётр Иванович поднял глаза к небу, губами зашевелил и пальцы стал загибать, что-то подсчитывая:

  – Если я ничего не упустил, то уже в пятый.

  – Седьмой, – резко поправила родственника Мария Тимофеевна, – ещё два раза переписывали завещание, когда Вы в Париже жили.

  Господин Штольман выразительно приподнял бровь. Его родители к последней воле относились ответственно, оно и понятно, семейство-то немалое, нужно всё расписать и самым тщательным образом подготовить, дабы никого не обидеть, отец тоже завещание переписывал, но всего один раз. А ещё любящие родители, предчувствуя свой конец, написали каждому из своих отпрысков прощальные письма, своего рода последний завет и привет, причём каждому свой, сообразно характеру и роду деятельности чада. Послания, адресованные ему, Яков открыл и прочитал только в Лондоне у Вильгельма, до тех пор не мог, тщательно спрятав их в стопке книг и утаив на самом дне сердца.

  – Что же в этот раз приключилось, что Елизавета Ильинична решила духовную переделать? – спросила Аннушка, горя желанием узнать обо всех новостях родного городка. Пожалуй, она даже соскучилась немного по размеренности Затонска и прозрачности жизни его жителей.

  Пётр Иванович развёл руками:

  – Так я же говорю: Тузю почтенная вдова вспомнила. Или Кузю, котика своего... очередного.

  Яков невольно усмехнулся:

  – И сколько же их?

  Пётр Иванович опять руками развёл:

  – Сие есть тайна, неведомая даже хозяйке. Каждый раз, как новый любимец обнаруживается, почтенная госпожа Аверьянова посылает за Виктором Ивановичем и велит его включить в завещание очередного пушистого наследника.

  – А что же, иных родственников у Елизаветы Ильиничны нет? – Яков Платонович не знал обсуждаемой дамы и очень надеялся, что судьба будет милостива и убережёт его от знакомства с этой оригиналкой, но привычка следователя во всём и всегда добираться до сути не оставляла.

  Мария Тимофеевна всплеснула руками:

  – Да как не быть, есть, конечно! Сын с супругой и их пятилетней дочкой, но они в Затонск только на праздники приезжают, малышка от шерсти задыхаться начинает. Затем ещё племянник, сын покойного брата, тот постоянно в доме живёт. Был студентом столичного университета да, говорят, принял участие в каком-то бунте, его и отчислили.

  Пётр Иванович кашлянул. Он прекрасно знал, что молодой Аверьянов просто спустил в карты оставленные ему отцом деньги, работать не захотел и предпочёл поселиться у тётки, алкая богатого наследства. Версия с политическим мотивом ссылки звучала не в пример благороднее, поэтому как оно было на самом деле племянник никому в Затонске не рассказывал.

  – Затем ещё в доме проживает сестрица Елизаветы Ильиничны с воспитанницей, – продолжала перечислять Мария Тимофеевна, опять вызвав короткий, под кашель замаскированный, смешок у Петра Ивановича, коий был очень хорошо осведомлён, что дама, которую в Затонске все считали старой девой, мужа никогда не имевшей, долгое время была содержанкой одного богатого банкира в Париже. Потом старик умер, и его родственники указали любовнице и её малютке дочери на дверь. Дама перебралась в Петербург, какое-то время послужила там в доме терпимости, а затем, когда дочка подросла, приехала в Затонск, сказав, что взяла себе воспитанницу дабы не коротать старость в одиночестве.

  – Ещё Елизавета Ильинична дала кров своей старой тётке, у коей дом в Саратовской губернии при пожаре сгорел, – Мария Тимофеевна мысленно посчитала обывателей дома госпожи Аверьяновой, – да вот, пожалуй, и всё. Слуг я не считаю, Елизавета Ильинична и сама не знает, сколько их у неё.