Текст книги "Штольманна. После свадьбы всё только начинается...(СИ)"

Автор книги: Наталья Мусникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

  – Правильно поняла. От лица всего управления выражаю тебе благодарность. В барский дом не возвращайся, а завтра с утра приходи в управление, будем у тебя показания снимать.

  – Чего снимать? – переспросила Ульяна, на всякий случай отодвигаясь.

  – Ещё раз всё расскажешь, в бумаге со своими показаниями распишешься и от меня лично рубль премии получишь, – довольный тем, что изобличена отравительница Якова Платоновича, Прокофьев готов был пообещать девице и больше, да оклад был невелик, а на содержании находилась старушка мать и десятилетняя сестрёнка. Им-то тоже, чай, каждый день пить-есть охота.

  Не прошло и получаса, как охрипшую от ругани и проклятий Ольгу Кирилловну, оказавшую яростное сопротивление, скрутили и доставили в участок, где посадили в камеру для дальнейшего следствия.

  Дело Љ 1. Сладострастникъ. Мне отмщение и аз воздамъ

  Местом сбора для обсуждения дальнейших действий операции под кодовым названием «Воздаяние» Елизавета Платоновна предложила своим подругам кондитерскую братьев Егоровых ту, что с видом на Английский канал. Первой на место сбора пришла Августа Германовна, заказала чашку горячего чаю с баранками, облокотилась на край стола и не успела даже первого глотка сделать, как прибежала сияющая от восторга Мария.

  – Августа, ты не поверишь, я такое узнала, – затараторила Мари, но Августа решительно подняла ладонь:

  – Подожди, не спеши. Все придут, тогда и расскажешь

  Мария кивнула, попросила принести ещё одну чашку, да мёда липового и чинно уселась за стол, даже ручки привычно на коленях сложила, как того аглицкий этикет требует. Августа опять чашку к губам поднесла, и опять глоточка сделать не успела, лучащаяся довольной улыбкой Лизхен вплыла в кондитерскую, а следом за ней и Юленька вошла.

  – Смею предположить, что твоя миссия оказалась неуспешной, – Августа Германовна посмотрела на понурую побледневшую графиню Берестову.

  – Задержали её, змею подколодную, – вспылила Юленька, в сердцах даже пристукнув кулачком по столу. – И даже навестить не позволили!

  – И хорошо, что не позволили, – Мария успокаивающе обняла подругу за плечи, – иначе ты бы себя лишь рассекретила.

  – А приворот...

  – Ничего страшного, – Лизхен с другой стороны обняла Юлию, – ей и так досталось, полагаю, надолго запомнит.

  Августа задумчиво покачала баранку в руках:

  – Думаете, она поймёт и раскается?

  – Главное, чтобы Якова больше не трогала, – окаченной водой кошкой фыркнула Мария, видевшая, как обеспокоился супруг болезнью брата.

  – В городе ей теперь оставаться глупо, у неё тут ни денег, ни друзей, а репутация такая, что даже на паперть и в публичный дом не пустят, – рассудительно заметила Юленька, а Лизхен мечтательно добавила:

  – А если правда, что это она купца убила...

  – Не правда, – покачала головой Мария, – неприятно Вас разочаровывать, дамы, но это совершенно точно не она. Другую даму рядом с домом видели в ночь убийства, мне Глашка рябая сказала, а у неё глаза как у кошки, она иголку впотьмах без труда отыщет.

  Елизавета Платоновна приуныла, очень уж ей хотелось отравительницу брата к ответу по всей строгости закона призвать, а сам-то Яков против неё ничего затевать не станет, он же благородный. По совести если рассуждать, так он и дамской самодеятельности тоже не рад будет, но, с другой стороны, спускать подобное ни в коем случае нельзя! Княгиня Лисовская так огорчилась известием о том, что на каторгу за душегубство Ольгу Кирилловну отправить не получится, что даже не спросила, кого там глазастая Глашка увидела, а вот Августа за сии слова зацепилась, заинтересованно обернулась к Марии:

  – А кого это Глафира увидела?

  Мария смущённо губу прикусила, виновато взгляд отвела:

  – Вы меня простите, мадамочки, но я её сильно не расспрашивала, сразу к Якову направила, он же следствие ведёт. И страсть не любит, как в его дела вмешиваются, Аннушка говорила, они из-за этого часто ругались.

  – А потом он ей предложил нейтралитет соблюдать, – вздохнула Юленька и выразительно глазки закатила, – это любимой-то девушке!

  – Сам предложил, сам тут же и пожалел, – хихикнула Елизавета Платоновна. – И сам же первым и нарушил этот нейтралитет. Что и говорить, самостоятельный у меня братец!

  Дамы звонко рассмеялись, но тут же загрустили, вспомнив, что возле Якова Платоновича сейчас хлопочет Михаил с Софьей и Анна. А вдруг, спаси господи, Анна Викторовна не успела, и яд подействовал? А вдруг, Михаил отказался противоядие принимать, он же лишь в официальную медицину верит. А вдруг, противоядие не сработало?

  – Ой, мадамочки, давайте вернёмся домой, – Мария прижала ручку к горлу, бледно улыбнулась, – маетно мне что-то. Тревога сердце точит.

  – И мне страшно, – призналась Августа, – а ну, как что-то пошло вопреки нашим мечтаниям и ожиданиям?

  – Тьфу-тьфу-тьфу, – суеверно поплевала Юленька, а Лизхен широко перекрестилась сначала по православному, а потом и католическому обряду, горячо шепнув:

  – Спаси господи и святая Дева Мария.

  Разноцветной стайкой вспугнутых неосторожным ловцом бабочек, дамы покинули кондитерскую и даже извозчика кликнули, дабы скорее до дома добраться и развеять тягостное неведение. Уж лучше скорбный конец, чем метание между страхом и надеждой!

  ***

  Тот же, о ком так трепетали дамы, чувствовал себя не просто хорошо, а просто превосходно, да и разве может быть иначе у молодого супруга, пробудившегося ото сна в объятиях желанной и дорогой сердцу жены? Яков чуть приподнялся на локте любуясь лёгкой улыбкой на губах Анны, разметавшимися по подушке кудряшка, а особливо тем завитком, коий так часто хотелось приласкать губами.

  – Анна, – выдохнул Яков Платонович, поглаживая подбородок жены кончиками пальцев, – драгоценная моя...

  Длинные ресницы дрогнули, открылись нежно-голубые, точно колокольчики на лугу, глаза, улыбка вспыхнула ярче, озарив сонное личико и тихим ветерком пролетело:

  – Яша...

  – Аня, – Яков широко улыбнулся, но тут же вспомнил о размолвке, нахмурился, произнёс строго, – тебе не стоит больше рисковать собой.

  – Тебе тоже, – не стала спорить Анна.

  – В моей службе бывает разное... – попытался объяснить очевидные, с его точки зрения, вещи Штольман.

  – И именно поэтому я буду рядом, чтобы помогать, – закончила Анна и видя, что муж готов возразить, поспешно прижала пальчик к его губам. – И не спорьте, Яков Платонович, а то мы опять поссоримся, а мне бы очень этого не хотелось... Как ты себя чувствуешь?

  – Прекрасно, – прошептал Яков, целуя ладошку супруги, – лучше всех.

  Анна потянулась к мужу за поцелуем, но тут в коридоре раздался какой-то шум, возня, сдавленные возмущённые возгласы Софии, а потом дверь распахнулась, едва не слетев с петель.

  – Братишка, нам в прямом смысле слова пришлось прорываться к тебе с боем, – провозгласил взлохмаченный и не очень твёрдо стоящий на ногах Платон и только тут вспомнил, что вообще-то, когда он с братьями заглядывал в комнату в прошлый раз, Яков Платонович был не один. – ой, прошу прощения, Анна Викторовна...

  – Я же говорила, что вам сюда нельзя, – чуть не плача восклицала София, крепко прижатая к груди мужа и не имеющая ни единого шанса помешать вторжению.

  – Софьюшка, я же должен исполнить свой врачебный долг и пр... – запнулся Михаил, тоже не являющийся в данный момент образцом трезвости, – прврить пациента.

  Яков Платонович молча переводил взгляд с одного брата на другого, пытаясь понять, кому пришла в голову светлая мысль попытаться их утопить и почему именно в вине, а не по всем правилам в воде. Разум отказывался давать хоть какие-то внятные объяснения происходящему, а потому пришлось допрашивать пошатывающихся и держащихся друг за друга родственничков.

  – Можно узнать, по какому поводу столь разгульное веселье? – холодно осведомился господин Штольман, задвигая Анну себе за спину и для надёжности ещё одеялом укрывая.

  Вильгельм потёр лоб, икнул, виновато посмотрел на дам, шепнул чуть слышно извинения и опять икнул, ещё громче прежнего.

  – Переволновались они за Вас, Яков Платонович, – устало ответила Софья, коя всех братьев мужа величала исключительно по имени отчеству, – вот и позволили себе... лишнего.

  – Я?! – искренне оскорбился на слова родственницы Михаил. – Первлновался?! Не-е-ет, просто устал сильно, жар-то никак не спадал, а ведь я что только не пробовал, какими микстурами и декоктами тебя не потчевал, даже знахарке над тобой поколдовать позволил.

  Яков насторожился, опасаясь, как бы у него от всех микстур и прочих снадобий хвост не вырос.

  – Хорошо, Анна Викторовна пришла, у тебя с её появлением весь жар как рукой сняло, – педантично дополнил рассказ брата Карл, коего нетрезвым до этих пор никто и никогда не видел.

  – Вот это и есть настоящая любовь, – растроганно хлюпнул Платон, – я тоже так хочу, только как эту настоящую найти, когда вокруг так много красавиц? Тоже что ли в Затонск податься?

  – Не надо, – выпалил Яков, вспомнив, как тихий провинциальный город буквально залихорадило после его приезда, – в Затонске ещё после нашего с Анной Викторовной отъезда разговоры не утихли.

  Анна не выдержала, хихикнула, вспомнив как матушка рассказывала, какие слухи, сплетни и домыслы поползли по городу после её отъезда. А Якова Платоновича вообще шпионом называли, только вот никак не могли определиться, какой державе он служит, господин Изюмов с Городцевым даже подрались, каждый своё мнение отстаивая.

  – Так, господа, полагаю, Якову Платоновичу нужно отдохнуть, а потому, – Софья выразительным взмахом руки указала братьям на дверь.

  – Яков, но ты же больше умирать не станешь? – Карл посмотрел на брата взглядом комнатной собачонки, путавшейся под ногами и получившей увесистого пинка.

  – Не стану, – сухо пообещал Штольман, не привычный к столь трогательным проявлениям заботы и нежности, а потому привычно пытающийся совладать с выходящими из-под контроля чувствами.

  – Господа, – повысила голос Софья, что было для неё совершенно нехарактерно, – Якову Платоновичу должно отдохнуть, а Вам всем непременно удалиться.

  – Удавиться? – переспросил Платон Платонович и головой покачал, опасливо от супруги брата отодвигаясь. – Да за что же с нами так сурово?

  Софья вспыхнула, растерянно на мужа посмотрела, коий пустился с Вильгельмом в научный диспут о наилучшем с точки зрения медицине способе удушения, и тут в коридоре появились запыхавшиеся и раскрасневшиеся дамы, возглавляемые Лизхен.

  – Ну, как он?! – пропыхтела, сдувая прядь с лица Елизавета Платоновна, и Яков не сдержался, застонав от досады, красочно представив, какой хоровод сейчас вокруг него завертится.

  – Всё хорошо, – Анна ободряюще положила руку мужу на плечо, – Яше нужно отдохнуть, и он будет в полном порядке.

  – Совершенно верно, – Софья решительно вытеснила замерших на пороге комнаты братьев, ободряюще подмигнула Анне Викторовне и закрыла дверь, игнорируя возмущённый писк подруг и недовольный гул мужчин, решительно повторив:

  – Якову Платоновичу нужен полный покой.

  Полный покой господину Штольману был неинтересен, дела служебные расслабиться не давали, а потому, убедившись, что родные не разбили лагерь за дверью, Яков Платонович осторожно перебрался в кабинет. Анна Викторовна, сначала настаивавшая на том, что нужно непременно хотя бы день отлежаться, сдалась, купившись на клятвенное обещание больше жизнь риску не подвергать, не переутомляться и все мелкие поручения ей доверять, а свидетелей, если таковые будут, прямо в кабинете принимать.

  В родном, выдержанном в держанных тёмных тонах кабинете, Штольман окончательно взбодрился, опустился на край стола и, привычно вращая в руках карточную колоду, рассказал Анне всё, что успел узнать о прошлой супруге купца Боброва.

  – Вполне возможно, что смерть Кирилла Владимировича и Авдотьи Петровны связаны, – Яков с досадой покачал головой, – но пока у нас слишком мало данных по обеим смертям и предполагать можно, что угодно.

  – Я могу вызвать дух Авдотьи, – с готовностью предложила Анна.

  Яков нахмурился, вспомнив, как Анне было плохо в доме купца.

  – Уверена, она не сделает мне ничего плохого, – взгляд голубых глаз стал умоляющим, пред коим устоять господин следователь не имел никакой возможности. – Мы же не из пустого любопытства дух барышни потревожим, а сугубо по делах следственным.

  – А ежели она только подумает, что худое, мы её в кукиш скрутим, – мрачно пообещала всегда довольно миролюбивая бабуля, а остальные родственники согласно кивнули.

  – Хорошо, – согласился Яков, – а я пока до управления за документами схожу, – Анна возмущённо встрепенулась, и следователь поспешно исправился, – пошлю кого-нибудь.

  Гонца искать долго не пришлось, Якову Платоновичу достаточно было в окно выглянуть, чтобы увидеть знакомую долговязую фигуру Игната, официально числящего на складах грузчиком, но больше промышляющего контрабандой и мелким воровством. Пару раз в ходе дел служебных господин Штольман пересекался с Игнатом, а также с его приятелями, неизменно получая от оных бесценные для службы сведения и пару раз спасая бедовые головы от лихих разбойных, считающих благородство дуростью и не гнушающихся убийствами.

  Игнат, заприметив следователя, расплылся в широкой улыбке и даже вскинул руку в приветственном жесте, но помахать не насмелился, заробел, поклонился неуклюже, стянув выцветший картуз, коий неизменно носил в любое время года.

  Штольман открыл окно, крикнул:

  – Здравствуй, Игнат. Подходи к чёрному ходу, дело есть.

  Игнат кивнул, перемахнул через зелёные кусты, высаженные дворником Никодимом «для виду и духу» и глубоко засунув руки в карманы, вальяжной походкой, старательно скопированной у матросов, двинулся к знакомой дверце, коей и сам господин следователь пользовался чаще, чем парадным крыльцом. Штольман встретил его на крыльце, кивком головы пригласил в дом, прислушался, убедившись, что неугомонная сестрица и её не менее активные подруженьки наверху и не появятся в самый неподходящий момент, удовлетворённо улыбнулся. Игнат солидно шмыгнул носом, спросил деловито, как человек, точно знающий, о чём речь идёт:

  – Лекари воли не дают?

  Яков Платонович поджал губы, глазами сверкнул, бросил коротко:

  – Пошли в кабинет.

  – Как скажете, барин.

  Путь до кабинета Якова Платоновича Игнат знал, чем гордился безмерно. Такой чести даже Тимоха ни разу не удостаивался, а он, Игнашка, уже третий раз приглашён! Надо будет всё внимательно рассмотреть и Ваське малому рассказать, он страсть как любит байки про следователя Штольмана, даже снимок из газеты позапрошлогодней под подушкой держит, дурилка мелкая.

  В кабинете Игната ждала очень даже приятная неожиданность в виде симпатичной барышни в простом домашнем светлом платье. На звук открывшейся двери девица не отреагировала, глядя в пустоту широко распахнутыми голубыми глазами и чуть шевеля губами.

  «Духовидица, – ахнул Игнат, во всех глаза глядя на барышню и стараясь запомнить каждую чёрточку лица и даже складочку на платье, – та самая, супружница Якова Платоновича. Вот это мне свезло так свезло!»

  Девушка вздрогнула, резко вздохнула, словно просыпаясь, руку к груди прижала. По тому, как быстро Штольман шагнул к девице, как заботливо за плечи приобнял, какой полный нежности взгляд в ответ получил, Игнашка окончательно утвердился в своих предположениях и расплылся в довольной улыбке. Ещё бы, как говорится, шёл по грибы, а нашёл котёл золота! Теперь он вторым человеком после Тимохи станет, из их кумпании ещё никто супружницу следователя не видел, а он, Игнат, с ней в одной комнате оказался. А если повезёт, то ещё и парой слов обмолвится!

  – Ты в порядке? – Яков внимательно смотрел в глаза жене.

  – Всё хорошо, – Анна благодарно улыбнулась, потянулась погладить мужа по щеке и тут заметила, что в кабинете они не одни, смутилась и руку опустила, потупилась.

  – Это Игнат, смышлёный парень, хоть и не всегда с законом в ладу, – Яков Платонович кивнул Игнату, предлагая ему подойти поближе.

  Под сияющими ясными и чистыми голубыми глазами парню стало неловко, как-то разом приметились все заплаты на одёже, грязь на сапогах и рубцы на руках, памятки многочисленных драк за место под солнцем.

  – Здравствуйте, Игнат, – звонко произнесла барышня и приветливо протянула руку, – а я Анна Викторовна, жена Якова Платоновича.

  Прежде, чем пожать тонкие пальчики, Игнат старательно потёр ладонь о штаны, коснулся нежной девичьей кожи и спешно руку отдёрнул, даже за спину спрятал. Ну всё, теперь парни все вообще с зависти передохнут, он не просто познакомился с женой Штольмана, а даже поручкался с ней! Воодушевившись осознанием собственной важности, Игнат выпятил грудь парусом, хотел даже живот выпятить, как купцы солидные делают, да вовремя вспомнил, что пузо ещё не наростил. Ну да ничего, Штольман, вон, человек известный, а тоже не шибко жирен, добро хоть, костями на ветру не брякает, как Тимоха говорит.

  – Я распоряжусь, чтобы нам чаю принесли, – Анна Викторовна одарила Игната ещё одной улыбкой и чинно выплыла из кабинета.

  Мужчины проводили даму внимательными задумчивыми взглядами, вздохнули, каждый о своём. Яков Платонович в который уже раз зарок себе дал оберегать Анну от всевозможных бед и напастий, до коих его супруга превеликая охотница, а Игнашка подумал, что, может, стоит и приженихаться к подавальщице Машке из трактира. Девка она справная, опять же при еде, да и на него с похожей нежностию во взоре взирает.

  – Итак, чего ради ты за мной наблюдение вёл? – Яков Платонович все нежные помыслы в глубине сердца запер, дабы в делах служебных голову не кружили и разум не застили.

  Игнат нос почесал, прикидывая, как отвечать стоит: по правде, али по совести. Конечно, господин следователь не зверь, жилы из живого тянуть не станет, даже по роже не даст, но тем досаднее огневать его.

  – Ну, не молчи, не просто же так воздухом подышать под мои окна ты пришёл, – усмехнулся Штольман, присаживаясь на край стола и беря в руки колоду карт. – Раньше за тобой такой привычки не водилось.

  – Тимоха просил приглядеть, да узнать, всё ли у Вас ладно, – решил Игнашка озвучить правду, а потом ещё и по совести добавил, – да и сам решил убедиться, что Вы живы.

  Бровь Якова Платоновича иронически приподнялась.

  – Ну и как, убедился?

  – Аха, – Игнат помолчал, дожидаясь реакции, но следователь продолжал задумчиво крутить карты, которые словно живые порхали в его руках.

  – И ещё это, сказать хочу... по поводу Боброва... ну, купца, которого того-этого, зашибли прямо на молодой жене.

  Штольман пристально посмотрел на Игнашку, карты выразительно замерли, прекратив свой полёт. Парень ободрился вниманием следователя, поддёрнул штаны, глубоко засунул руки в карманы и медленно, как и подобает человеку деловому, а не шушере какой, стал рассказывать:

  – Нюська рябая, что за три копейки бельё стирает, сказывала, барыня к ней приходила, платье отдавала.

  – В стирку?

  – Да не, просто отдала, в милостыню. Нюська девка не гордая, одёжей с барского плеча не брезгует, приняла с благодарностию, ещё и в ножки поклонилась, барыня её двумя перстами перекрестила и ушла.

  – Двумя перстами? – нахмурился Яков Платонович, который на собственном опыте убедился, что староверы страсть не любят чужаков в свои дела пускать и друг за друга стеной нерушимой стоят.

  – Угу, – Игнашка для убедительности головой кивнул, – двумя. А как только барыня ушла, Нюська платье-то развернула, а на ём кровь. По подолу пятна, да на рукавах.

  Штольман поднялся со стола:

  – Поехали. Покажешь, где эта Нюська живёт.

  Игнашка мысленно взвыл и чуть язык с досады не откусил. Ведь самолично слышал, что следователю нужно отдыхать, что он едва с постели встать, ну куда он, спрашивается, часу не отдохнув после хворости, поедет? И ведь не переспоришь, упёрт, словно валун гранитный, коий даже стальной киркой не прошибёшь. К счастью, в кабинет вернулась Анна Викторовна, а с ней две горничные, несущие на подносах всевозможные вкусности, при виде коих у Игната живот разразился совершенно немузыкальной трелью.

  – Чай готов, – провозгласила Анна, непринуждённо, как матушка учила, разливая ароматный напиток по чашкам и протягивая одну гостью, а другую мужу. – Прошу.

  – Благодарствую.

  Игнат знал, что по правилам их обчества уличного от угощений следует отказываться, потому как прикормленный волк становится собакой, но, чёрт побери, Тимоха бы и сам не устоял против обаяния Анны Викторовны! А тут ещё и запахи голову кружат...

  – Присаживайся, – Яков Платонович кивнул парню на стул, сам опустился на подоконник, – думаю, время у нас ещё есть.

  Игнат чинно опустился на стул, спрятав ноги в грязных сапогах под сиденье, осторожно взял чашку, такую тонкую и лёгкую, словно она из первого ледка на луже сделана и поднёс к губам, стараясь громко не хлюпать и не швыркать. Чай, в приличном обчестве чаёвничает, а не в трактире каком!

  Чтобы не смущать гостя, Анна завела непринуждённый разговор, но не стерпела, сама не заметила, как на купца Боброва и его несчастную первую супругу соскользнула.

  – Расследования смерти Авдотьи Петровны не проводилось, – Штольман досадливо поморщился, – в деле ни одного толкового документа, сплошные отписки да предположения, ни на чём не основанные.

  – Ещё бы, – фыркнул Игнат, перекатывая во рту кусок фруктового сахара, – купец следователю Егорову, тому, которого за месяц до Вашего отъезда за мздоимство арестовали, пятьсот в зубы сунул, тот дело и замял. А уж мамка её шибко убивалась, в голос выла да на голову Боброва кары небесные призывала.

  – Чья мамка? – спросил Яков Платонович, а Анна сочувственно улыбнулась, вспомнив, что призрачная Авдотья толком ничего не рассказывала, лишь повторяла, что убивца своего простила, а за матушку молится непрестанно.

  – Дык супружницы его, Авдотьи, – Игнашка отставил опустевшую чашку, поклонился низко, – благодарствую за угощение.

  – Может, ещё чайку? – Анна Викторовна потянулась к пузатому чайничку, сердито попыхивающему паром.

  – Нет-с, весьма благодарен, – Игнат опять поклонился.

  – Значит, мать Авдотьи Петровны купца Боброва проклинала? – задумчиво повторил Яков, глядя в сумерки за окном.

  – Ещё как, – Игнашка усмехнулся. – Такие кары сулила, у меня ажно мураши по спине забегали. А Кирилл Владимирович только усмехнулся, мол, глупая баба, что с неё взять.

  – А где она сейчас?

  Игнат нахмурился, вспоминая, потом плечами пожал:

  – Точно не знаю, но вроде как Васятка сказывал, что барыня тут, в городе. В тупичке, где староверы живут, вроде как там он её видел. Шибко она ему в прошлый раз, как в городе была, приглянулась, он даже, дурилка мелкая, возмечтал, что она его мамкой станет, – Игнат смущённо кашлянул, пояснил для Анны Викторовны. – Малой он у меня, ему шестой год всего. Как мамка от глотошной померла, батька новую жену привёл, а она в тот же день нас на улицу вышвырнула.

  – А отец что же? – ахнула Анна.

  – А батька ничего, она ему новых детей родила, лучше прежних, – Игнашка покачал головой, – да мы не в обиде. Я вот в складах грузчиком, а за Васяткой Машка из трактира приглядывает, ну, или из парней кто, кого Тимоха назначит. Так что, всё у нас славно. Не печальтесь.

  – Лучше всех, – буркнул Штольман, который вспомнил сироту, изображавшего призрака сына госпожи Бенциановой. К счастью для мальчонки, старуха Бенцианова, когда узнала, что на самом деле призрак – вполне себе живой и материальный, не огневалась, а наоборот, усыновила его. Только вот сколько ещё таких Ванечек по свету сиротство мыкают, сколько таких Васяток о матерях мечтают?

  – Поедем, покажешь, где прачка живёт, коей платье окровавленное подарили, – Яков Платонович пустым сожалениям предпочитал действие, поэтому решительно поднялся, вытащил из ящика револьвер, проверил патроны и убрал в потайной карман. – Да ещё нужно узнать, где живёт мать Авдотьи Петровны, если она действительно в городе.

  – Сделаем, – протянул Игнат, – я Макару, сударику Нюськиному шепну. Он Вам, если надо будет, хоть самою Государыню Императрицу раздобудет.

  – Императрицу не надо, – поспешил откреститься от почётной гостьи Яков Платонович, – мне и сестрицы с иными родственницами хватает.

  – Не так с ними надо, – протянул Игнат тоном человека, успевшего познать мир и даже притомиться от него немного.

  Штольман улыбнулся насмешливо, бровь выгнул:

  – А как? За косу и на спину? Так мне воспитание не позволяет, у нас в семье иначе было.

  Игнашка вздохнул, головой покачал. Беда с этим приличным воспитанием, хуже цепей человека связывает.

  – Ладно уж, поедемте к Нюське.

  – Сейчас, – Анна Викторовна вскочила на ноги, – пять минут подождите!

  – Анна, – Яков хотел сказать, что супруга остаётся дома, но она уже дверью бухнула, даже слушать ничего не стала.

  – За косу и на спину, – повторил Игнат, солидно покачав головой, – средство верное, на других испытанное.

  – Я обдумаю, – буркнул следователь, сердито глазами сверкнув.

  К счастию, Анна Викторовна ждать себя не заставила, скоренько вернулась с пухлой корзинкой, которую протянула Игнату:

  – Вот, это Вашему братишке гостинец. Берите, не отказывайтесь.

  Игнашка шмыгнул носом, посмотрел на корзинку, на Анну, опять на корзинку, потом на Штольмана.

  – Берите и едем, – следователь поправил перчатки, взял неизменную трость, – не будем терять время.

  – Благодарствую, Анна Викторовна, – просипел Игнат, с трудом выдавливая слова из словно бы опухшего горла. Парню хотелось сказать, что Васятка будет просто счастлив, но слова разбежались, в носу засвербело, а глаза защипало так, словно в них едкого мыльного раствора, кожу сдирающего налили. А слезинка по щеке побежала всего одна, никто её и не приметил, ведь Анна Викторовна шубку накидывала, а Яков Платонович ей в этом помогал. И на Игната они не смотрели.

  ***

  Нюська оказалась дома, более того, платье подаренное не стирала и показала его без единого возражения. Яков Платонович осмотрел заметные даже на чёрной ткани пятна, хмыкнул выразительно.

  – А живёт та барыня на Каменке, в шестом доме, – протараторила Нюська, – я её нынче там видела, когда стирку забирала. Сама бледная, глаза потухшие, чисто мертвяк, прости господи. Я ей поклонилась, за подарочек отблагодарила, а она посмотрела на меня пустыми глазами, развернулась и в дом пошла, едва ноги переставляя.

  – В шестом доме, значит, – Штольман бросил быстрый взгляд на темноту за крохотным подслеповатым окном, на Анну, кою домой только в куле да под охраной отправить можно было и вздохнул. – Значит, едем туда.

  – Я с т... – Анна смутилась, исправилась поспешно, на тон служебный переходя, – я с Вами, Яков Платонович.

  Штольман улыбнулся так тепло, что у Нюськи, непривычной к ласке, даже слёзы на глазах заблестели:

  – А у меня есть выбор?

  Анна посмотрела на Якова, тот на неё. Анна улыбнулась, Яков пожал плечами, протянул супруге руку:

  – Едем, сударыня. Нас хоть и не ждут, а всё равно мешкать не стоит.

  Дама гостей, да ещё в столь поздний час, действительно, не ждала, но дверь открыла без вопросов, да и в дом их пустила сразу же, на пороге держать не стала, даже не спросив, кто такие.

  – Следователь Штольман, – коротко отрекомендовался Яков Платонович, стараясь держаться так, чтобы всегда прикрывать Анну Викторовну.

  Женщина посмотрела на следователя тусклыми чёрными глазами, устало пожала плечами, ответила глухо:

  – Кубышкина я, Анна Ивановна. Замученной зверем Бобровым Авдотьюшки мать.

  Анна... Милое имя, ставшее для Якова Платоновича самым дорогим на свете, почти священным.

  – Вы убили Кирилла Владимировича из-за дочери? – Штольман не спрашивал, он уточнял.

  Кубышкина помолчала, то ли собираясь с силами, то ли решая, стоит ли признаваться, а потом выдохнула, не скрывая торжества:

  – Да! Да, я убила этого зверя лютого, антихриста в человечьем облике, я его убила и видит бог, не жалею! Другим господь даёт по трое, а случается, по шестеро – семеро детишек, у меня же Авдотьюшка дочка поздняя, намоленная, долгожданная. Сколько я на коленях пред иконами простояла, сколько по монастырям да святым источникам поездила, чтобы смилостивился господь, подарил мне радость материнства. Наконец, услышали мои молитвы, понесла я. Через год дочку родила, да за счастие горькой ценой заплатить пришлось: мужа моего на стройке бревном задавило. Остались мы с Авдотьюшкой одни, горе мыкать. А дочка у меня пригожая, умничка, только вот здоровьем слабенькая, в детстве болела часто. И опять я молилась, по знахаркам да водам целебным её возила, а когда удавалось, то и докторам известным показывала. Ночей не спала, куска не доедала, лишь бы сыта была кровиночка моя, одета не хуже других, да ленту могла новую в косу заплести.

  Анна Ивановна всхлипнула судорожно, передник закомкала:

  – Красавицей у меня дочка выросла, глаз не отвести. Хоть и бесприданница, а женихи находились, не шибко много, но были. И как-то после ярмарки присмотрел мою Авдотьюшку купец этот, будь он проклят во веки вечные. Ухаживал красиво, подарки дарил, цветы носил, мороженым угощал, на лодке катал. Вскружил девочке моей голову, влюбилась она в него без памяти, да и я, дура старая, поверила ему. Помстилось, мол, сама счастливо не жила, так дочка богачество узнает, из нужды выберется, поживёт счастливо. После свадьбы муж новоиспечённый дочку мою в Петембурх увёз, а я в деревушке нашей осталась, мол, так будет лучше, быстрее Авдотьюшка к новой жизни привыкнет. Сначала дочка мне каждую неделю писала, потом письма стали приходить всё реже и реже, а самое страшное, из них жизнь ушла, понимаете?

  Яков Платонович кивнул. За годы службы он много писем видел и без труда мог отличить послания, написанные с душой, от писем, продиктованных разумом. Материнское сердце сухими короткими строчками коротких, тщательно обдуманных посланий обмануть не получилось, женщина без труда поняла, что дочь не так счастлива, как пишет, да и сама ли сочиняет послания? Возможно, муж диктовал, что нужно записать, а Авдотья беспрекословно писала, не смея даже строку от себя добавить?

  – Я не вытерпела, приехала, – Анна Ивановна смахнула слезу со щеки, – замаялась неизвестностью, а пуще того снами кошмарными, в коих видела раз за разом, как муж-изувер доченьку мою убивает. Приехала я в Петембурх, нашла дом их, а меня даже на порог не пустили. Да что там, мне даже ворота не открыли! Так и стояла, точно побирушка, прости господи, барин ко мне и не вышел. Потом я немножко опомнилась, за городовым бросилась, а ему Кирилл Владимирович деньгу сунул, и тот меня в камере запер. За бродяжничество и нарушение общественного порядка.