Текст книги "Штольманна. После свадьбы всё только начинается...(СИ)"

Автор книги: Наталья Мусникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

  – Я, пожалуй, тоже пойду, – Юлия Романовна одарила всех ледяной улыбкой истинной королевы, – меня всегда утомляет общество провинциалов. Всего доброго.

  Андрей Александрович решительно встал, чуть не уронив стул:

  – Я провожу Вас, сударыня.

  Графиня и пискнуть не успела, как её ручку положили на твёрдый, точно гранитный валун, локоть и повлекли из столовой с такой скоростью, что барышня с трудом поспевала ногами перебирать.

  «А если я упаду, он меня так за собой и потащит?», – подумала Юленька и тут же упёрлась, останавливая безумный бег по коридору:

  – Андрей Александрович, куда Вы меня тащите?

  Подозрения, что граф Солнцев желает устранить конкурентку не было, равно как и страха, Юлия Романовна испытывала странное спокойствие рядом с этим сильным и вне всякого сомнения взбешённым мужчиной. Разум сие объяснить не мог, но сердце знало твёрдо: граф не обидит ни словом, ни делом, даже в пылу гнева.

  Андрей резко огляделся по сторонам, затем втолкнул барышню в дверь, до коей они успели дойти и, не дав Юленьке даже дыхание перевести, прижал к стене, звучно припечатав ладони справа и слева от её фигурки.

  – А теперь потрудитесь, сударыня, объяснить весь этот маскарад, – прошипел граф Солнцев, испытывая огромное желание поцеловать графиню Берестову и придушить её.

  Юленька нервно облизнула губки, притянув к ним хищный взгляд Андрея и хрипло прошептала:

  – Какой маскарад?

  – С наследством, – выдохнул граф Солнцев, не отводя жадного взгляда от губ барышни и буквально силой удерживая себя от поцелуя.

  Графия Берестова нервно плечами повела, делая тщетную попытку высвободиться и стараясь сохранять спокойствие:

  – Не понимаю, о чём Вы.

  – Вы не можете не понимать, что та, кого господин Волков объявит наследницей, подвергает свою жизнь риску, – Андрей Александрович чуть отодвинулся, но лишь для того, чтобы обнять девушку и прижать к себе. – Вот я и спрашиваю, зачем Вам это нужно?

  – Отпустите, – возмутилась Юлия Романовна, но и сама поняла, что голос её прозвучал крайне неубедительно.

  – Не раньше, чем Вы поведаете мне, сударыня, с какой целью рискуете своей жизнью, – отчеканил граф Солнцев.

  – Вы меня компрометируете!

  – Отличная идея, благодарю Вас. После того, как Вы будете скомпрометированы, я, как честный человек, непременно буду просить у Ваших родных благословения на наш брак.

  – Да Вы вызов на дуэль получите, а не благословения, – выпалила Юленька, тщетно пытаясь выбраться, – что за одержимость идеей непременно жениться на мне? Решили таким образом состояние поправить? Так не выйдет.

  Андрей вздрогнул, словно его ударили, отстранился и голосом, которым можно было бы заморозить весь Затонск до основания, произнёс:

  – Если я дал Вам хоть малейший намёк на корыстный, в отношении Вас, интерес, прошу меня простить. Дабы подобное недоразумение более не возникало, не стану навязывать Вам своё общество. Единственное, провожу до комнаты, дабы с вами дорогой ничего не произошло. Идёмте, сударыня, Вам осталось недолго терпеть моё присутствие.

  Юленька готова была себе язык откусить, да слова обидные тем всё одно не вернёшь. Графиня попыталась объясниться, но её сбивчивый лепет натолкнулся на ледяную стену молчания, барышня досадливо вспыхнула и умолкла. Так в гробовой тишине до покоев Юлии Романовны и дошли, никого не встретив. На пороге комнаты граф Солнцев каблуками щёлкнул, руку даме почтительно поцеловал и ушёл, оставив Юленьку глотать горькие слёзы да губы кусать с досады.

  «Да и пожалуйста, не больно-то он мне и нужен!» – возмущённо подумала барышня и решительно вошла к себе, звучно дверью бухнув.

  Спать не хотелось совершенно, охранителей ни видно, ни слышно не было, досада и боль не давали и минуты спокойно посидеть, а потому стук в дверь Юлия Романовна восприняла едва ли не как благословение господня. Порывисто из кресла выскочила, дверь распахнула да так и застыла, недоверчиво глядя на мнущегося на пороге Юлия Наумовича:

  – Что вам угодно, сударь?

  Мужчина воровато по сторонам оглянулся, пригнулся, словно в каждый миг удара ждал и зашептал:

  – Разговор у меня к Вам есть, графиня. Нижайше прошу выслушать.

  «Вот оно, началось», – ёкнуло сердечко. Юлия Романовна по сторонам оглянулась, защитников к своей досаде не приметила, но страх и беспокойство показывать не стала, брови надменно вскинула:

  – Слушаю Вас.

  – Не здесь, если позволите, лучше в комнате. Беседа будет касаться человека Вам весьма близкого.

  И хоть и понимала Юленька, что вряд ли об Андрее речь пойдёт, а всё одно зарумянилась и даже чуть улыбнулась, пропустила визитёра позднего:

  – Входите.

  – Только после Вас, – раболепно поклонился гость.

  Барышня плечиком повела, спиной к мужчине повернулась, в комнату входя. Юлий Наумович быстро огляделся и молниеносно выхватил припрятанный нож, даже замахнуться успел, а потом на него из коридорного сумрака (скуповат Тимофей Тимофеевич, экономит на освещении) разом прыгнули Яков Платонович и Антон Андреевич. Юлий Наумович дрался ожесточённо, понимая, что не только свободу, самую жизнь спасает, однако с двумя совладать не смог. Мужчину скрутили и увели, а к бледной от волнения Юленьке прибежала Анна, для безопасности и поддержки. Искушавшегося на жизнь графини Берестовой взяли так тихо, что никто из обитателей дома даже не проснулся, а если и не спал, то ничем своего бодрствования не выдал.

  Юлия Романовна, не сдерживая слёз, поведала подруге об очередной своей размолвке с графом Солнцевым.

  – Ты представляешь, Аннушка, он сказал, что более докучать мне своим обществом не будет, – Юленька терзала промокший платочек, – так и сказал, представляешь? Обидела я его, сильно обидела, а ведь он мне нра-а-а-вится, – барышня уткнулась лицом в плечо Анны и разрыдалась в голос.

  В дверь коротко постучали. Девушки переглянулись, Аннушка решительно подхватила канделябр, Юленька хлюпнула носом и взяла бронзовую фигурку, редкое страшилище, призванное то ли навевать ночные кошмары, то ли отгонять их. Направах хозяйки графиня Берестова первая шагнула к двери и, придав голосу сонной хрипотцы, спросила:

  – Кто там?

  Вместо ответа раздались шаги, кто-то спешил скрыться до того, как дверь откроется. Юлия Романовна поспешно распахнула дверь и успела-таки заприметить неясный силуэт в глубине коридора. Кто это? Мужчина или женщина?

  – Кто здесь? – позвала Юленька, стараясь, чтобы голос звучал больше раздражённо, чем испуганно. – Немедленно прекратите глупые шутки, я слуг позову! И полицию!

  Девушка осторожно сделала шаг вперёд и тут же наткнулась на исходящую парком чашку, поставленную прямо на порог комнаты. Вспомнив, как в Петербурге Якова Платоновича пытались приворожить с помощью такой вот уловки, девушка как следует размахнулась и пнула посуду. Чашка взмыла в воздух, а потом рухнула вниз, расколовшись на куски, чай, пахнущий корицей, волной выплеснулся, пачкая пол и светло-серый ковёр коридора. Юленька мстительно раздавила блюдечко и вернулась в комнату, опять бухнув дверью.

  – Может, не стоило пинать чашку? – Анна блестящими от волнения глазами посмотрела на подругу.

  Юлия Романовна запоздало вспомнила об уликах и досадливо прикусила губу. Да, пожалуй, вымещать гнев на чашке не стоило, достаточно было просто взять её и передать Якову.

  – Ничего, там на дне осталось, я видела, – Юленька решительно распахнула дверь.

  Раздалось характерное буханье, Варвара Тихоновна шлёпнулась на пол, потирая набухающую шишку и силясь улыбнуться.

  – Что Вы делаете за моей дверью, сударыня? – холодно вопросила графиня Берестова. – Неужели, шпионите за мной?!

  – Господь с Вами, – женщина всплеснула руками, сконфуженно потёрла шишку, – я просто увидела осколки и хотела убрать, чтобы Вы на них не наступили и не обрезались.

  – А не Вы ли мне эту чашку принесли? – недобро прищурилась Юлия Романовна, даже руки на груди скрестила, точь-в-точь как яков Платонович.

  Варвара выпрямилась, глазами сверкнула:

  – А Вы меня видели, сударыня? Нет? А на нет, как известно, и суда нет. Крепких Вам снов, не смею более задерживать.

  – Вот зараза, – прошипела Юленька, вернувшись в комнату. – И как нам её изловить? Она хитрая, кобра, голыми руками не возьмёшь.

  Аннушка сочувственно покивала головой, от соперницы, подобной Варваре Тихоновне, можно было ожидать всего, кроме хорошего.

  ***

  Ольгу Макаровну ещё в детстве величали бедовенькой, бабка та и вовсе, охая и крестясь, говорила, что внучка или рано помрёт, или пойдёт тропою каторжной в земли Сибирские. Уж больно шебутна да бесстрашна, таки только мужчины бывают, и то не все, а лишь те, кто в пору разгула нечисти рождается. Маленькая Оленька от слов бабушки, случалось, даже плакала, а повзрослев, решила: да, бедовенькая, так оно и к лучшему, куриц-то пугливых да ранимых и без неё хватает. Краткая беседа со следователем Штольманом затронула что-то сокровенное в душе Ольги Макаровны, словно мостик протянула к той прежней Оленьке. Барышня, сама над собой посмеиваясь, решила совершить деяние благородное, причём, о боже, как же низко она пала, исключительно на безвозмездной основе. Какой лучший способ изобличить преступника? Правильно, за руку его поймать, сиречь спровоцировать. Ольга Макаровна перед зеркалом крутанулась, на всякий случай поднос серебряный узкий вытянутый себе под халатик примотала, да и пошла к Варваре Тихоновне, для успокоения себе под нос негромко напевая. О задумке своей бедовенькая между делом сообщила Ваське шуганой, помня, что та с Коробейниковым хороводится и всенепременно всё сказанное ему передаст. А тот хоть и мальчишка, да не дурак, благую весть до Штольмана донесёт. Вот и выйдет, что на остановить Ольгу времени у господ полицейских не будет, а на спасти вполне хватит. А если повезёт, то Варвара Тихоновна на шантаж поведётся и заплатит, хотя это вряд ли, конечно, не такая она, чтобы платить. Да и денег у неё нет.

  Варвара Тихоновна посетительницу позднюю встретила сердито, видать, не оправилась ещё от потрясения в связи с появлением новой наследницы. Присесть дама не предложила, да Оленьке сие было лишь на руку, с подносиком-то не шибко порассиживаешься, он же, зараза, неудобный, так и норовит вывалиться.

  – Чем обязана? – холодно вопросила Варвара Тихоновна, и Ольга Макаровна как на духу ей всё и выложила. Что видела, мол, как она в чашки что-то Меланье да Парашке сыпала, как Катерине зелье выпить дала, якобы приворотное, ещё кое-какие моменты упомянула, не столько увиденные, сколько на ходу сочинённые.

  – И за молчание и забвение всего, что Вы услышали, я прошу скромную сумму в... – Ольга прищурилась, быстро проводя расчёты, – пять тысяч рублей. Согласитесь, дражайшая родственница, это не такие уж и большие деньги в вашем-то положении.

  – Вон, – свистящим напряжённым голосом прошептала Варвара Тихоновна и резко махнула рукой, – пошла вон, мерзавка!

  – Как пожелаете, – пожала плечиками Оленька, – господин следователь меня выслушает с превеликим вниманием.

  Долее сдерживаться Варвара Тихоновна уже не могла, сказалось напряжение последних дней, потребовавших от неё максимальной выдержки и спокойствия. Женщина хрипло зарычала, схватила подсвечник и собралась всей силой обрушить его на голову Ольги Макаровны. Резкий выстрел громом пролетел по всему дому, Варвара завыла раненой волчицей, прижимая к груди простреленную руку, боле не способную держать даже пёрышко.

  – Можно было до стрельбы и не доводить, – Яков Платонович укоризненно посмотрел на Андрея Александровича.

  – Скажите спасибо, что не в голову стрелял, – огрызнулся граф Солнцев, – она на Юлию Романовну покушалась.

  – Так у вас же всё кончено, Вы сами говорили, – удивился Антон Андреевич, по младости лет ещё не освоивший до конца науки вовремя молчать и делать вид, что ничего не знаешь.

  Андрей Александрович прожёг Коробейникова пламенным взглядом и вылетел из комнаты с такой скоростью, что мало дверь с петель не снёс.

  – Как в таких случаях моя бабушка говорила: «Промолчал бы, так и за умного сошёл», – фыркнула Ольга Макаровна. – Ну что, господа следователи, надеюсь, историйка про достойного наследника к концу подходит. Всего доброго господа, отправлюсь в объятия Морфея, раз иного кавалера не нашлось, а может, нашлось?

  Дама озорно блеснула глазами, но мужчины предпочли сделать вид, что намёка не поняли. Ольга Макаровна вздохнула, поднос сняла, на стол бросила и пошла к себе, снова и снова пытаясь решить, что же ей теперь делать и как жить. Как раньше? Не хочется. Новую жизнь начать? Боязно.

  Дело Љ 3. Достойный наследник. Всё только начинается

  Тимофей Тимофеевич известие об изобличении Варвары воспринял со спокойствием, Антону Андреевичу показавшимся даже оскорбительным. Право слово, ведь не чужого человека, с которым добро, если один раз случайно на улице встретились, арестовали по обвинению в отравлениях, а родственницу, пусть и не сильно любимую, но всё-таки! Возмущение Коробейникова было столь сильно, что невольно прорывалось даже через с детских лет привитое матушкой уважение к старшим. Антон Андреевич с каждой минутой становился всё более поход на поспевающий самовар, а господин Волков, словно нарочно, продолжал рассуждать о темах, к случившемуся в доме отношения ни капли не имеющим. Поинтересовался у Якова Платоновича столичными новостями, упомянул о своих польских знакомцах, с коими, вполне возможно, чета Штольманов встречалась, когда была в Варшаве, тонко похвалил отвагу Юлии Романовны, явив навыки настоящего сердцееда и даже втянул Анну Викторовну в спор о природе спиритических явлений и их практической пользе. Ольга Макаровна первая сдалась, чашку опустевшую со стуком на блюдечко поставила и сказала, что пора ей вещи собирать. Загостилась, мол, пора и честь знать. Тимофей Тимофеевич рукой властно взмахнул:

  – Подожди, родственница, есть у меня к тебе беседа отдельная, для тебя весьма полезная.

  – Я ничего не брала, – огрызнулась Ольга, привычная к тому, что многие знакомцы, а подчас и родственники норовили спихнуть на неё свои прегрешения, как мелкие, так и довольно крупные.

  Господин Волков усмехнулся, явив сходство с крупным зверем, коий с годами не слабнет, а лишь матереет, становясь всё опаснее:

  – Да уж знаю. Была самой шебутной, а оказалась едва ли не единственной по-настоящему достойной.

  Ольга Макаровна от непривычной похвалы, особенно лестной тем, что прозвучала она из уст человека, на добрые слова не сильно щедрого, даже закраснела и смущённо носом шмыгнула, как в детстве делала.

  – Егор, – окликнул Тимофей Тимофеевич своего верного лакея, коего считал собственной тенью, откровенно делясь с ним своими самыми сокровенными мыслями и намерениями, – поспеши-ка к Миронову, Виктору Ивановичу, передай ему, пусть ко мне приедет. Буду духовную составлять. На сей раз окончательно.

  Господин Волков выразительно глянул на Андрея Александровича, но того более беспокоило то, что графиня Берестова беседовала со всеми за столом, кроме него, чем речи о наследстве.

  Старик крякнул досадливо, шевельнул густыми бровями, повторил громче и выразительнее:

  – Да-с, буду духовную писать. Пришла пора достойного наследника назвать, хватит уже мышиной возни, устал я.

  – И правильно, – горячо поддержала Тимофея Тимофеевича Анна, славящаяся своим милосердием и готовностью помогать всем и каждому, попавшему в беду, – сталкивать людей неприлично и дразнить их тоже недостойно. Они же переживают.

  Яков Платонович не сдержал усмешки, вспомнив, сколько раз Анна Викторовна случайно или намеренно поддразнивала его то занимаясь переводами с инженером, то привечая соседа военного, то рьяно заступаясь за князя Разумовского. А однажды и вовсе сказала, что приняла предложение Кирилла Владимировича, чем спровоцировала ссору, закончившуюся вызовом на дуэль. Впрочем, сама же поединок и предотвратила, решительно встав между дуэлянтами. Опять вспомнив о той драме, Штольман нахмурился, головой покачал, заметил с иронией, чуть смягчённой мягкостью тона:

  – По части поддразниваний, Анна Викторовна, Вам нет равных.

  – Ну что Вы, Яков Платонович, мне с Вами и не сравниться, – фыркнула Анна, коей тоже было что вспомнить. Одни насмешки над её умением общаться с духами чего стоили, да холодность, коей порой можно было всю губернию заморозить, а о госпоже Нежинской даже вспоминать не хочется!

  – Господи, я надеюсь, вы ссориться не станете? – охнула Василиса, испуганно прижимая руки к груди.

  – Ну что Вы, сударыня, милые бранятся, только тешатся, – поспешил успокоить девушку Андрей Александрович и опять посмотрел на Юлию Романовну, задумчиво крутящую в руках чайную ложечку.

  Господин Волков тоже на графиню Берестову взглянул, откашлялся, спросил, буравя тяжёлым пристальным взором:

  – А у Вас, сударыня, какие намерения?

  Юлия Романовна беззаботно головой тряхнула, плечиками пожала:

  – У нас с Аглашей ещё семь дней приёма вод, так что в столицу я вернусь нескоро. Да и вообще, нравится мне здесь, люди приветливые, воздух свежий, природа прелестная...

  – А я возвращаюсь домой, – Андрей Александрович поднялся, сюртук одёрнул, – так что прошу меня извинить, вынужден вас покинуть. Честь имею. Яков Платонович, Анна Викторовна, буду счастлив встретиться с вами в столице и не только по делам служебным.

  – Будем рады видеть Вас нашим гостем, – радушно улыбнулась Анна и покосилась на подругу, мол, самое время для приглашения в гости и предложения продолжить знакомство.

  Но Юленька намёка Анны предпочла не заметить, отвернувшись с деланно равнодушным видом. Господин Солнцев желваками на скулах заиграл, на каблуках круто развернулся и вышел, в сердцах так дверь за собой затворив, что даже чашки на столе звякнули.

  Анна Викторовна поняла, что пора вмешиваться, пока амурные дела подруги из драмы не перешли в откровенную трагедию. Барышня чинно сложила салфетку, поблагодарила всех за приятное общество и непринуждённо, словно ничего и не произошло, предложила:

  – Юленька, душа моя, давай прогуляемся, погода сегодня чудесная.

  Штольман задумчиво посмотрел в окно, где моросил мелкий дождь, уверенно превращая дороги в грязь, и озорно улыбнулся:

  – Не знал, Анна Викторовна, что Вам дожди нравятся.

  – А Вы, Яков Платонович, ещё многого обо мне не знаете, – Анна взглянула на мужа сияющими от нежности и любви глазами.

  Яков хотел сказать, что почитает за счастье всю жизнь посвятить изучению интересов супруги, но привычка к сдержанности в очередной раз взяла верх, уста остались немы, зато глаза сказали всё и даже больше. Графиня Берестова, сей взгляд приметившая, вздохнула печально, впрочем, слабость свою быстро улыбкой скрыв и в самых любезных выражениях согласившись отправиться на прогулку.

  Антон Андреевич откашлялся, встал из-за стола, так старательно одёргивая сюртук, что тот едва ли по швам трещать не начал и произнёс строго, почти приказным тоном:

  – Василиса... – тут же сбился и покраснел, только сейчас осознав, что так и не удосужился узнать, как зовут батюшку милейшей Василисушки.

  Девушка, испуганная суровым тоном едва ли не до полуобморочного состояния, прошелестела, сжавшись и не смея глаз поднять на господина следователя, лишь гадая о причине его неудовольствия:

  – Ивановна...

  – Благодарю вас, – Коробейников улыбнулся, опять становясь самим собой, – Василиса Ивановна, могу я просить Вас о возможности... – Антон Андреевич замешкался, собирая разбегающиеся, точно тараканы от включенного света, слова, – побеседовать наедине.

  Василиса заалела утренней зорькой, согласно кивнула и тут же посмотрела на господина Волкова, безмолвно вопрошая его разрешения на столь значимую, сердце вещее не обманешь, беседу.

  – Чего ты на меня-то уставилась? – хмыкнул Тимофей Тимофеевич, – я свою жизнь уже доживаю и глупостей за годы бытия совершил немало. Теперь твой черёд.

  – Благодарствую, – прошелестела Василиса и выскользнула из комнаты, дабы ничем сурового родственника не огневать и тем самым не лишить себя возможности обрести счастие.

  – На здоровьичко, – сердитым котом фыркнул господин Волков, за рукав Антона Андреевича придержал и негромко так, даже ласково, по-родственному, произнёс:

  – Если обидишь девочку, со света сживу. Ты меня понял, родственничек новоявленный? Она не сирота, заступа и за неё найдётся.

  – Я и не собирался обижать Василису Ивановну, – возмутился Коробейников, даже досадуя немного, что ему столь крамольные мысли даже в голову не пришли.

  – Вот и правильно, – Тимофей Тимофеевич отпустил Антона Андреевича, головой в сторону двери мотнул. – Ступай, негоже девку заставлять ждать, она от этого ещё, не дай господь, думать начнёт. А умная жена, она же ещё и своевольная, а это хуже лихорадки, ту хоть предугадать можно, да и когда-никогда сия хворь всё же отступает. А от своевольной умницы никакого спасу.

  Яков Платонович не сдержал улыбки. Хорошо, что Анна Викторовна с Юлией Романовной уже ушли, им бы столь нелестные высказывания о дамах совершенно точно не понравились, но сложно не признать правоту господина Волкова. Как ни крути, а со своевольной умницей маятно, её за спиной своей долго не продержишь, непременно выскользнет и помогать начнёт. И даже запертая дверь не остановит, на практике проверено, ух и сердилась же Аннушка, когда он её в кабинете своём запер, чтобы она от происков обезумевшего доктора не пострадала! Штольман вздохнул, вспомнив, как страстно ему хотелось поцеловать Анну Викторовну прямо так, на крыльце особняка графини, наплевав на городовых и мнение всех и каждого. И он точно знал, Анна не оттолкнула бы его, она ждала этого поцелуя. Только вот сам Яков Платонович поцелуем бы точно ограничиться не смог, его железная выдержка и так трещала и разваливалась от каждого нежного взгляда блестящих голубых глаз, каждого мимолётного касания рук, каждой улыбки и нежного голоса, то воодушевлённо-звонкого, то строго-чеканного, даже от сердитых отповедей, на которые госпожа Миронова не скупилась.

  – Что-то мне подсказывает, что Вы, Яков Платонович даже оставшись наедине с самим собой скучать не будете, – господин Волков усмехнулся, головой покачал, – сие отлично, поскольку мне хотелось бы побеседовать с родственниками прежде, чем прибудет адвокат. Ольга, прошу за мной.

  Ольга Макаровна вздохнула, несколько нервно поправила волосы и последовала за Тимофеем Тимофеевичем, даже не зная, ждёт ли её радость или изгнание из дома с позором. Ну и пусть, как говорится, чему быть, того не миновать, она человек, а не птица сказочная, чтобы голову в песок от страха прятать.

  ***

  В кабинете господин Волков любезно предложил Ольге присесть, чем изрядно смутил и встревожил барышню, особой чувствительностью не отличающуюся. Помолчал немного, прошёлся из стороны в сторону, заложив руки за спину.

  – Вы уж не тяните, Тимофей Тимофеевич, я не барышня восторженная, со мной особенно церемониться не надо, чувств не лишусь и не надейтесь, – Ольга руки на груди скрестила и голову вызывающе вскинула.

  – Наследницей Вас хочу сделать, – господин Волков опустился за стол, хищно впившись взглядом в родственницу.

  Ольга облизнула пересохшие губы, выдохнула хрипло и растерянно:

  – Так я же не достойная...

  Кустистые густые брови старика взмыли вверх, в голосе заскрежетал сдерживаемый смех:

  – Отчего же? Убить Вы меня не пытались, на других не искушались, а то, что родство у нас весьма относительное, так это и вовсе ерунда. Как гласит библия, все люди на земле братия и сёстеры.

  – А Василиса как же? Жалованье у Коробейникова, поди, не шибко большое, а молодой семье много надобно, – Ольга плечами передёрнула, добавила с горечью, – в нищете-то жить не шибко сладко.

  – Василису я без денег тоже не оставлю, отпишу ей тысяч двадцать, а то и тридцать с правом единоличного пользования, она и рада будет.

  Ольга быстро прикинула оставшийся капитал и опять облизнулась. Что и говорить, сумма выходила немалая, с таких-то доходов можно, ух, как развернуться! На золоте и пить, и есть, золото носить и золотом укрываться.

  – Как Андрей? Его Вы тоже в завещании упомянете?

  Тимофей Тимофеевич вздохнул горестно, голову опустил:

  – Он меня и за отца-то не считает, захочет ли от меня наследство получить? Поди, побрезгует.

  Ольга Макаровна задумчиво пальчиками по подлокотнику кресла побарабанила. Да, Андрей Александрович щепетилен до невозможности, господина Волкова отцом ни разу не называл и вряд ли станет, может от денег и отказаться, тем более, что сам не бедствует. В богатой-то да любящей семье легко честь с гордостью сохранить, а вот попробуй-ка человеком остаться, когда выживать приходится!

  – А Вы его часть наследства как свадебный подарок отпишите, да не ему, а его невесте, – Ольга озорно улыбнулась, – от подарка отказываться неприлично, раз, Юлия Романовна к Вам весьма тепло относится, два, спорить с невестой и молодой женой завсегда себе дороже, Штольман тому яркий пример, три.

  По морщинистым губам Тимофея Тимофеевича пробежала лёгкая улыбка. Старик помолчал, силясь проглотить вставший в горле колючий ком, и хрипло прошептал:

  – Умница.

  Ольга беспечно плечиком дёрнула:

  – Я знаю.

  – И скромностью со стыдливостью излишней не изуродована. Поживёшь со мной? Характер у меня суровый, да я думаю, ты справишься.

  Ольга губки покусала, принахмурилась, опять пальчиками побарабанила. Соблазн, спору нет, большой, только барышня уже давно зареклась соглашаться опрометчиво, толком всё не взвесив и не обдумав.

  – Пожалуй, – барышня отбросила за спину огненно-рыжие пряди и чуть наморщила носик, – я склонна принять Ваше предложение. В крайнем случае, уехать я всегда смогу.

  Господин Волков хмыкнул, про себя решив, что ни за что не отпустит эту яркую, словно сама жизнь девушку и непременно добьётся того, чтобы и она сама, и её супруг, а также их дети остались жить в этом доме. Тот факт, что Ольга Макаровна о замужестве и не помышляла, Тимофея Тимофеевича не смущал ничуть. Какая разница, о чём барышня думает, главное, что решил отвечающий за неё мужчина! И вообще, для самой Ольги, этого старого дома, как и для его пожилого хозяина, всё только начинается! И много всего хорошего ждёт впереди.

  ***

  Оставшись с Василисой наедине, Антон Андреевич с неудовольствием понял, что дар речи решительно оставляет его. Барышня тоже молчала, стыдливо теребя оборку на платье и изредка бросая на Коробейникова полные тайной надежды и смятения взгляды.

  – Погода сегодня какая чудная, – выдавил следователь и посмотрел на мелкий дождь за окном.

  Василиса мягко виновато улыбнулась:

  – Я не очень люблю дождь, Вы уж простите великодушно.

  – Я тоже терпеть не могу сырость, – с готовностью подхватил Коробейников, – и холод тоже. Когда меня Яков Платонович в монастырь отправил...

  – В монастырь? – ахнула Василиса. Барышня немного лукавила, Тимофей Тимофеевич искренне восхищался столичным следователем и обо всех расследуемых им делах узнавал во всех деталях, включая то, сколькими пылкими взорами обменялся Штольман с Анной, как долго они гуляли под ручку, да из-за какой напасти опять рассорились.

  Так что Васенька прекрасно помнила о математике Демиурге, но предпочла скрыть свою осведомлённость, дабы Антон Андреевич смог её просветить. Мужчинам ведь так важно чувствовать себя значимыми.

  Постепенно, вспоминая то одно, то другое дело, Коробейников успокоился и как-то даже для самого себя неожиданно предложил:

  – Василиса Ивановна, выходите за меня замуж.

  И замер, ожидая решения, некстати вспомнив Глафиру, которой нужны были деньги, деньги и ещё раз деньги, а всё прочее нисколько не интересовало. А вдруг, и эта милейшая барышня окажется корыстной и расчётливой, он же её так мало знает?

  – Доход у меня, правда, скромный...

  – Я согласна, – прошелестела Василиса и подарила Антону Андреевичу улыбку, милее которой он никогда прежде не видел, – а за доход не волнуйтесь. Мы с Вами молоды, здоровы, сможем себя и своих детишек прокормить. Я ведь всё-всё умею делать, никакой работы не стыжусь.

  – Васенька, – прошептал Коробейников, привлекая барышню к себе и нежно целуя, – Василисушка моя.

  – Антошенька, – барышня нежно погладила своего героя по щеке, – родненький, самый лучший.

  Конечно, предстояло ещё знакомство с госпожой Коробейниковой, объявление о помолвке, предсвадебная суета, разбавляемая хлопотами служебными, но это всё здесь и сейчас касалось простым и приятным. Теперь, когда Антон Андреевич не одинок, всё будет хорошо, в его жизни открываются новые неизведанные главы, в которой жалкое я заменит звучное и солидное МЫ.

  ***

  Во время прогулки под дождём Анна Викторовна с пылом проповедника уверяла подругу в необходимости объясниться с графом Солнцевым. Юленька согласилась, что не стоит в проступках одного негодяя обвинять другого мужчину, что графу Солнцеву, вне всякого сомнения, надо дать шанс, барышня даже готова была немедленно объясниться и сказать, что она с желанием и охотой примет ухаживания, только вот когда дамы вернулись с прогулки, Андрей Александрович уже уехал. Со слов Якова Платоновича, ему принесли срочную телеграмму, и он поспешно направился на вокзал.

  Юленька скорбно вздохнула, ругая себя за излишнюю мешкотность и абсолютно бесполезную в данный момент слезливость. Раньше надо было думать, сейчас-то бесполезно слёзы лить.

  – Всё непременно будет хорошо, – Анна обняла подругу, умоляюще глядя на мужа, – ты вернёшься в Петербург, вы обязательно встретитесь...

  – Аннушка, Петербург не Затонск, там тысячи людей! – воскликнула графиня Берестова испытывая постыдное желание разрыдаться от обиды в голос, как делала ещё совсем малышкой.

  – Яша нам поможет, – уверенно заявила Анна Викторовна.

  Штольман только вздохнул. Конечно, он знал, где живёт граф Солнцев и даже был вхож в его семью, но, пожалуй, не стоит сразу сообщать дамам о том, что найти графа проблем не составит никаких. Пусть Юленька потерзается немного, глядишь, научится ценить тех, кто её окружает. Только вот Аннушка с мнением супруга была категорически не согласна, заявив, что жестоко так истязать несчастных влюблённых.

  – А держаться отстранённо, не давая ни малейшего шанса объясниться, не жестоко? – Яков вообще-то имел в виду категоричность графини Берестовой в отношении Андрея Александровича, но Анна Викторовна всё восприняла на свой счёт, вспомнив, как порой уходила, не выслушав объяснений, а порой и сказав что-нибудь резкое.

  – Ты, между прочим, вообще мне не верил, – Анна обиженно нахохлилась, словно крошечный воробьишка.