Текст книги "Штольманна. После свадьбы всё только начинается...(СИ)"

Автор книги: Наталья Мусникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

  Женщина криво усмехнулась:

  – Лихо, верно? А когда я из тюрьмы-то вышла, оказалось, что померла моя Авдотьюшка. Якобы с лестницы упала и шею свернула, а какое там, упала, когда я каждую ночь во сне видела, как он её истязает, а потом подушкой душит! Я ведь даже на похороны не поспела, без меня дочку мою зарыли, дай бог, чтобы хоть с отпеванием, а не как блудницу какую, без молебна да за церковной оградой.

  Анна Ивановна судорожно втянула носом воздух:

  – Долго я тогда справедливости добивалась, да, видать, сия птица не для столицы. Меня никто и слушать не стал, где дверь не отворяли, где взашей выталкивали, где судом да карой грозили. Поняла я тогда, что никто, кроме меня, за дочку мою убиенную не вступится, стала себя к отмщению готовить. Как сказано: мне отмщение и аз воздам.

  – Руку тренировали? – уточнил Штольман, вспомнив, что удар подсвечником был нанесён очень сильный, с точки зрения доктора, даже профессиональный, специально поставленный.

  – Да! – вскинулась безутешная мать. – Да, тренировала! Одного бывшего кулачного бойца умолила научить, а имя я его Вам не скажу и не пытайте, я за этого человека и по сей день молюсь. Как подготовилась, в Петербург приехала, всё про купца узнала, как и с кем живёт, как можно в дом неприметно попасть, потом дождалась, когда все суетиться перед свадьбой станут, в дом прошмыгнула под видом служанки и затаилась в каморке какой-то. Там часа намеченного дождалась, в спальню купца прошла, он меня и не слышал, над девочкой несчастной измываться начал на ложе своём адовом. Я подсвечник взяла, хороший такой, тяжёлый, и зверя этого по голове и шваркнула от всей своей материнской души. Потом канделябру эту на пол бросила, а тут служанка вошла. Я затаилась в углу, она меня и не приметила. Когда служаночка с визгом из спальни выбежала, я канделябру прихватила да с его помощью по лестнице и спустилась, после чего вышвырнула его в саду, на кой он мне сдался? Вот так вот я супостата и сгубила, отомстила за дочку. Так что давайте, казните меня, я на плаху с радостью пойду, всё одно мне теперь жить незачем.

  Анна Ивановна замолчала и незряче уставилась в стену. Анна Викторовна мягко коснулась рукой руки женщины, в тщетной попытке хоть немного ободрить, да разве легко затушить боль материнскую? Штольман задумчиво прикусил костяшки пальцев, раздумывая, как лучше поступить: по справедливости или закону. По закону убийцу следует арестовать и отправить на каторгу, где она и зачахнет от тоски и печали. Получится, что купец Бобров не только дочь, но и мать изведёт, даже после смерти продолжит людей убивать. И он, Яков Платонович, его соучастником станет. А по справедливости...

  – Вам есть, куда уехать, сударыня?

  Вопрос прозвучал так неожиданно, что не только Анна Ивановна, Анна Викторовна и то вздрогнула. Женщина растерянно посмотрела на следователя, плечами повела:

  – Меня в село приглашали уединённое, оно далеко от этих мест, только...

  – Вот туда и отправляйтесь, – Яков Платонович прихлопнул тростью по ладони, – даю Вам время до завтрашнего... полудня, более тянуть не стану, так что, не мешкайте.

  – А дабы снова вкус к жизни обрести, можете взять с собой двух славных мальчуганов, – добавила Анна, ни на миг не забывавшая печальной истории Игната и его братишки. – Старшего зовут Игнат, а младшего – Вася. Вы их даже видели, помните?

  По лицу женщины скользнуло бледное подобие улыбки:

  – Помню. Васятка меня даже мамой называл... Только как же... Вы же меня арестовать должны, по закону-то...

  – Помимо закона есть ещё и совесть, – вздохнул Штольман и коротко поклонился. – Всего хорошего, Анна Ивановна, не мешкайте с отъездом.

  На следующий день Яков Платонович Штольман доложил полковнику Варфоломееву, что никаких шпионских следов убийство купца Боброва не несло, а была это лишь месть матери, потерявшей единственную и желанную дочь. Присланные по сказанному адресу городовые вернулись ни с чем, сказав, что дом пуст, а соседи заявили, дескать видели, как женщина с двумя пареньками, одним старшим, а вторым совсем дитятей, уехала куда-то рано утром. Искать Анну Ивановну Кубышкину никто не стал, сославшись на то, что женщина из староверов, а они своих не выдают и прячут основательно.

  Когда Штольман вернулся с доклада, Лизхен прямо с порога заявила ему, что они еду в Польшу.

  – Если ты не забыл, братец, то супругам молодым положено путешествовать не по трущобам Петербурга, а по Европе, – решительно выпалила Елизавета Платоновна. – И я сильно обижусь, коли Вы манкируете моим предложением погостить немного у нас с Андришем.

  – Я никогда не была в Варшаве, – мечтательно добавила Анна, что и решило исход спора. Впрочем, в успехе кампании они и не сомневались, прекрасно зная своего любимого брата и супруга.

  – И в Варшаве Вы будете только отдыхать, никаких расследований, – строго повторила Лизхен брату.

  – Как получится, – отозвался Яков Платонович, не спешащий строить никаких радужных иллюзий и воздушных замков. Жизнь штука причудливая, у неё на каждый завиток по сто поворотов, так стоит ли наперёд загадывать?

  Дело Љ 2. Карты Судьбы

  Господин Уваков Илья Петрович раздражённо раздавил сигару в пепельнице и широким шагом прошёлся по тесной комнатке, которая всё чаще напоминала ему крысоловку, причём захлопнувшуюся. Опять накатила бессильная ярость, заставлявшая скрипеть зубами и стискивать кулаки так, что ногти синели, до крови впиваясь в ладони. Как же всё тщательно задумано было, какими влиятельными покровителями удалось обзавестись, какие прожекты были построены, а чем всё закончилось? Даже не пшиком, полным крахом, с коим едва ли сможет сравниться и обещанный неоднократно конец света. А всё из-за Штольмана и его голубоглазой ведьмы, будь они прокляты! Только вот Якову Платоновичу от проклятий бывшего знакомца ни тепло, ни холодно, он обвенчался со своей Анной Викторовной, в делах служебных, под крылом полковника Варфоломеева, процветает, газеты, почитай, только о нём и пишут! Уваков схватил брошенную на стол газету, изодрал в клочки и швырнул в камин, жадно глядя на то, как бумагу пожирают языки пламени. Вот только это и остаётся: прятаться в этом вонючем логове да планы мести строить, коим никогда не суждено исполниться, потому как сил не хватит бодаться с многочисленными покровителями Штольмана, гори он в аду!

  – Грустишь, мой котик? – томно прошептала скользнувшая в комнату смуглокожая девица в пёстром, восточного кроя платье и, завлекательно покачивая бёдрами, подошла к Увакову, обняла его сзади, прижавшись большой упругой грудью.

  – Уйди, – рыкнул мужчина, грубо вырываясь, – не до тебя сейчас.

  Девица звучно хмыкнула, закатила глаза и отошла, вольготно расположившись на диванчике. Помолчала, созерцая ноготки, а потом равнодушно, словно речь шла о вещах обыденных, таким, как погода за окном, произнесла, плечиками передёрнув:

  – Не понимаю, чего ради ты так нервничаешь.

  – Дура потому что, – рявкнул Илья Петрович. – Правильно про таких говорят: волос долог, да ум короток! Будь у меня хоть малюсенький призрачный шанс всё исправить, уж я бы...

  – Так в чём дело? – девица в притворном удивлении приподняла бровки.

  – Время вспять не повернуть, а удача отвернулась от меня, – огрызнулся мужчина и опять нервно закружил по комнате, бурча себе под нос что-то нечленораздельное и сжимая кулаки.

  Девица встала с диванчика, скользнула к Увакову, опять прижалась к нему, жарко дохнула в ухо:

  – Удача – дама капризная, переменчивая. Сегодня отвернулась, завтра опять приголубит. Мне бабка сказывала, есть такие карты, Карты Судьбы, они своему хозяину богатство приносят. А золотые-то доспехи никакой Штольман пробить не сможет, тем более, что с большими-то деньгами тебе никто и не велит в России сидеть, можно в каком угодно уголке Европы обосноваться али вообще Новый Свет для себя открыть.

  – Чушь это всё, – уже не так сердито отмахнулся Илья Петрович, – бабьи сказки для малых детей да глупых девок вроде тебя.

  Девица плечами пожала:

  – А что ты теряешь? Коли повезёт Карты найти, так станешь в богатстве купаться, а не повезёт – так всё одно пропадать.

  Уваков круто повернулся, сгрёб девку за косу, притянул к себе, прошипел в самое лицо:

  – Рисковая ты, Катерина.

  – А мы, цыганки, другими не бываем, – выдохнула Катерина и припала к губам Ильи Петровича жадным поцелуем.

  Уваков скромничать не стал, на поцелуй ответил, но едва девка с полустоном ослабила хватку, отшвырнул её от себя, словно грязную тряпку, заложил руки за спину и отошёл к небольшому мутному окошку. Несколько минут бездумно поизучал пустой квадрат двора, в самом центре коего самозабвенно вычёсывался здоровенный лохматый пёс, а потом медленно, раздумчиво протянул:

  – Карты Судьбы, дающие богатство... Звучит, спору нет, заманчиво, только где их искать? Что молчишь, Катерина, тебя спрашиваю?

  Девица сладко потянулась, тонкая ткань платья натянулась, соблазнительно очертив пышную грудь и тонкий гибкий стан:

  – Так знамо дело, где, в Польше. В Варшаве, точнее. Пан Зворовский, коий их создал, оттуда родом, там и припрятал заветные Карты.

  Уваков нахмурился, в памяти мелькнуло что-то, связанное с именем Зворовского, но что, чёрт его знает. Столько дел за время службы было и громких, и пустяшных, и блестящих, и закончившихся горькими провалами, поди упомни каждого, с кем судьба на узких тропинках свела. Он не Штольман, про коего сказывали, что каждого хоть один раз встреченного не только по фамилии, а ещё и по имени-отчеству запоминает. Эх, Яков Платонович, если бы не Ваша принципиальность и честность, такие дела можно было бы свершить! В золоте бы купались, королям в долг давали... Хотя нет, это, пожалуй, лишнее. Вон, тамплиеры, прости господи, до того королю французскому до одалживали, что он вместо возврата долга на костёр их отправил и весь орден разрушил. Спору нет, поступил правильно, Илья Петрович и сам бы так сделал, да что пред собой греха таить, и делал, причём неоднократно, только вот самому в огне гореть не хочется.

  Уваков сердито дёрнул щекой, потянул себя за усы, более не воинственно топорщащиеся, а уныло обвисшие и опять, в который уже раз, задумчиво повторил:

  – Карты Судьбы...

  ***

  – Карты Судьбы, – выдохнула Анна и открыла глаза. Вокруг царила темнота и тишина, прерываемая стуком колёс по рельсам да чуть слышным дребезжанием забытой в стакане чайной ложечки.

  Анна Викторовна осторожно, чтобы не разбудить мирно спящего Якова потянулась, вынула ложечку из стакана и задумчиво уставилась в серую мглу за окном. Ей нравилось наблюдать, как ночная мгла медленно и неохотно, словно одолжение людям делает, светлеет, уступая напору наступающему новому дню. Пред мысленным взором мелькали какие-то невнятные картины, чьи-то силуэты, как было ещё в Затонске в то навеки памятное утро, когда Анна проснулась, увидев себя утопленницей и шепча: «смерть неизбежна». А немногим позже Анна Викторовна чуть не сбила Якова Платоновича, выехав на подаренном дядюшкой велосипеде из ворот дома на по-утреннему хлопотливые улицы. Анна улыбнулась, перевела взгляд на крепко спящего мужа. Якову снилось что-то хорошее, даже чуть приметная улыбка на губах подрагивала. Это хорошо, что сны хорошие, пусть отдохнёт, кто-то знает, что в Варшаве ждёт... Конечно, Лизхен клятвенно пообещала, что не допустит, чтобы её братец и Аннушка опять вместо отдыха в какое-нибудь расследование впутались, но, как любит повторять дядюшка: «хочешь рассмешить небеса, расскажи им о своих планах». И сон этот странный, давно таких не было...

  – Карты Судьбы, – задумчиво повторила Анна, глядя в окно на ставший прозрачней для глаз сумрак и то тут, то там проступающие сквозь него очертания деревьев.

  – Анна Викторовна помимо бесед с духами решила ещё и предсказаниями заняться?

  От этого мужественного чуть бархатистого голоса, в коем звучала то холодная насмешка, то согревающая до самых глубин улыбка, у Анны как и в первые дни знакомства сладко замирало сердце, а за спиной словно распахивались незримые крылья, на коих душа устремлялась ввысь.

  Анна Викторовна резво повернулась к мужу, осияла его детским восторгом, коий не смогла, да и не старалась скрывать:

  – Уже проснулся?

  Яков Платонович ответить ничего не успел, а Анна уже виновато губу прикусила и голову приопустила:

  – Я тебя разбудила, да?

  – Нет, – Яков обнял жену, притянул к себе, зарылся лицом в пушистые волосы, пахнущие фиалками, – не разбудила, я сам проснулся.

  Право слово, не говорить же, что даже сквозь сон почувствовал, как супруга встрепенулась птичкой, коей во сне ястреб привиделся! Аня ещё, не дай бог, начнёт себя укорять за то, что его, пусть и нечаянно, но разбудила. Как же это Анне Викторовне удаётся быть то беспечной озорной девчушкой, то мудрой женщиной, то отважной воительницей, готовой сражаться с ним плечом к плечу с любым полчищем врагов, а то ранимой и впечатлительной барышней, едва ли не рыдающей над какой-нибудь сентиментальной историей?

  – Аня, – выдохнул Яков Платонович, – я люблю тебя...

  Такие признания из уст господина Штольманы были редкостью, Яков Платонович по-прежнему сдерживал проявления чувств, старательно укрывая их за маской невозмутимости. Лизхен от такого фыркала и глазки закатывала, сетуя на, как она называла, нордическую сухость брата, а вот Анна Викторовна уже научилась примечать улыбку в самых уголках губ любимого, да что там, обожаемого супруга, нежность в глубине его глаз и волнение в чуть приметном дрожании голоса. И да, разумеется, Анна ни на миг не забывала о том, что коли Яков тянется к манжете, то означает сие смятение и полный душевный сумбур.

  Анна Викторовна чуть слышно рассмеялась, провела пальчиками по щеке мужа, задержавшись там, где во время улыбки чуть приметная ямочка появляется.

  – Так о каких картах ты, душа моя, речь вела? – Яков Платонович приподнял бровь, заинтересованно глядя на жену.

  Анна Викторовна плечиками пожала:

  – Карты Судьбы. Не знаю, что это, во сне приснилось.

  – Карты Судьбы, – задумчиво повторил Штольман и слегка нахмурился, – во сне, говоришь, увидела? Забавно...

  – А что это за Карты такие? – Анна, не скрывая любопытства, воззрилась на мужа. – Ты их видел?

  Яков Платонович усмехнулся, головой покачал:

  – Это всего лишь легенда вроде сметня или Затонского оборотня. Или клада разбойника Кудияра.

  – Клад был на самом деле, – живо напомнила Анна Викторовна, – да и в легенде об оборотне не всё вымыслом оказалось.

  – Ещё скажи: сметень на самом деле существует, – приглушённо рассмеялся Яков и озорно потянул жену за задорный завиток на виске.

  – Между прочим, я была у двух врачей, и никто из них толком мне ничего не смог сказать, – напомнила Анна.

  Штольман с нарочито серьёзным видом покивал:

  – Ещё спроси, как я себя чувствую и посоветуй эту ночь непременно в больнице провести.

  Анна Викторовна смутилась, на щеках румянец заалел предательский, голос дрогнул, выдавая смятение:

  – Я за тебя волновалась. Ты мне очень нравился...

  – А ты мне, – Яков Платонович усмехнулся, головой покачал, – сколько же мы времени упустили, ведь гораздо раньше могли объясниться!

  Анна Викторовна прикусила язычок, благородно не напоминая, что она-то, как раз, свои чувства не сильно и скрывала, матушка быстро поняла, что интерес к прибывшему из столицы следователю это нечто большее, чем простое девичье любопытство. А дядюшка, хитрый лис, ещё и способствовал сближению племянницы со следователем.

  – Я люблю тебя, Анна.

  – А я тебя, – Анна прижалась к мужу, потёрлась щекой о его грудь, – сильно-сильно.

  Господин Штольман смутился, чувствуя себя чрезвычайно неуверенно в деликатной сфере нежных чувств, а потому привычно перевёл беседу на тему более знакомую и понятную, благо, разговор о Картах Судьбы был не завершён. Они его только начали и соскользнули на милые сердцу воспоминания, коих у них превеликое множество.

  – Так вот, Карты Судьбы, – Яков Платонович чуть принахмурился, вспоминая всё, что когда-либо слышал о них. – Согласно легенде, подчёркиваю, Анна Викторовна, всего лишь легенде, около пятидесяти, может, более, а может и менее лет назад, точной даты никто не знает, жил в Варшаве некий пан Зворовский. По одной версии легенды, знатного происхождения, унаследовавший от предков несметные богатства, по другой же версии, происхождения неблагородного, состояние своё создавший на мошенничестве и шулерстве. В любом случае, все сказания о пане Зворовском единогласно утверждают, что обладал сей господин богатством прямо-таки невероятным, а потому нет ничего удивительного, что и врагов у пана было много. И вот, когда господин Зворовский оказался в смертельной ловушке, выбраться живым из коей не чаял, все свои богатства он, тут опять же версии расходятся, то ли заколдовал, то ли отдал чародейке. Но не просто так, а в обмен на чудесные карты, получившие название Карт Судьбы.

  – И чем же они чудесны? – выдохнула Анна, заворожённо слушающая мужа, как в детстве слушала рассказываемые отцом сказки.

  Яков Платонович пожал плечами:

  – Легенда гласит, что эти Карты даруют своему хозяину все богатства, коими владел пан Зворовский. Но тут есть одна крошечная деталь: если карты украсть или же ещё каким-либо дурным способом заполучить, то они принесут своему владельцу мучительную смерть.

  – Ой, – Анна вздрогнула, плотнее прижалась к Якову, – и что, их нашли?

  Штольман улыбнулся, поцеловал жену в висок:

  – Нет конечно, это же просто легенда. Никаких Карт Судьбы не существует, хотя многие господа потратили годы и целые состояния на их поиски, некоторые даже с ума сходили и стрелялись от отчаяния.

  Анна Викторовна помолчала, обдумывая рассказанную мужем историю, а потом спросила:

  – А что стало с паном Зворовским?

  Яков покачал головой:

  – Не знаю, легенды об этом не рассказывают. Если он и был, то, наверное, убили.

  Господин Штольман не придавал легенде о Картах Судьбы никакого значения, а потому и не стал рассказывать Анне о том, что однажды принимал участие в судьбе одного господина, носившего имя Адама Вацлавовича Зворовского. Сего пана обвиняли в мошенничестве и вымогательстве, дело вёл господин Уваков, коему, по до сих пор непонятным для Якова Платоновича причинам, страшно не хотелось признавать очевидную вещь: Адам Вацлавович в возводимых на него преступлениях не повинен. К сожалению, оправдание пришло к господину Зворовскому слишком поздно, во время допросов и пребывании в сырой холодной камере здоровье его оказалось подорванным, и единственное, что мужчина успел сделать, вернувшись домой – это оформить свою последнюю волю. В документе сём, составленном по всем правилам, Адам Вацлавович дотошно и обстоятельно расписал, кому и что оставляет. Упомянул он в своём завещании и Якова Платоновича Штольмана, коему в благодарность за восстановление своего доброго имени и на память, завещал хранившуюся в доме колоду карт. Эти карты Штольман, после крупного проигрыша зарёкшийся садиться за карточный стол, всюду возил с собой, заведя привычку простыми фокусами или пасьянсами способствовать обдумыванию служебных сведений.

  Дело Љ 2. Карты Судьбы. Жертва во имя красоты

  Варшавский перрон встретил путешественников оглушительным свистом паровозных гудков, поднимающимися в небо клубами дыма из чёрных труб, а также суетящимися пассажирами, среди коих можно было с лёгкостью встретить и элегантную даму в кокетливой шляпке с вуалью, надменно покрикивающую на нагруженного вещами носильщика с блестящим номерным знаком на груди, и робкую гимназистку, ещё совсем птенчика, выпавшую из родительского гнезда и растерянно озирающуюся по сторонам, совершенно потерявшуюся в этой шумной многоголосой толпе, и красавца военного, галантно раздвигающего людей перед хорошенькой барышней в простенькой, уже сезона два как вышедшей из моды беличьей шубке.

  – Не люблю толпу, – недовольно наморщила носик Лизхен, с высоты подножки вагона осматриваясь в поисках супруга.

  Андриш Станиславич, немного опоздавший, а потому запыхавшийся и раскрасневшийся, выбежал на перрон, увернулся от носильщика с таким массивным сундуком, что в нём с лёгкостью можно было спрятать человека, а то и не одного, не сбавляя шага передал суетящейся мамаше малышку, уже приноровившуюся нырнуть под вагон и больно ушиб ногу о груду металла рядом с тощим пареньком в инженерной форме. Паренёк рассыпался в извинениях, честно попытавшись сдвинуть хоть одну железную конструкцию в сторону, дабы освободить путь, но князь Лисовский ждать не стал, перемахнул прямо через железки, под восторженный свист покуривающих невдалеке разухабистых студентов.

  – Ну наконец-то, – Лизхен всплеснула руками, заприметив-таки мужа, и покинула свой наблюдательный пост к вящему удовольствию Якова, Анны и проводника, не смевшего перечить княгине.

  – Прошу прощения, я опоздал, – Андриш Станиславич приветливо кивнул Якову Платоновичу, вежливо улыбнулся Анне Викторовне и обнял жену, собой закрывая её от вокзальной суеты. – Добро пожаловать в Варшаву, искренне рад Вашему приезду. Прошу за мной, экипаж ждёт нас.

  Елизавета Платоновна, сначала решившая было попенять супругу за опоздание, не смогла скрыть радости от встречи с ним и начисто обо всех укорах позабыла. Всю дорогу до экипажа дама щебетала, выспрашивая Андриша о сынишке, рассказывая о венчании и передавая приветы и поклоны от многочисленных родственников и знакомцев. Князь Лисовский, не большой любитель уличных бесед, коротко угукал или просто кивал, а когда Лизхен решила прямо на вокзале познакомить его с Анной, мягко, но непреклонно отказался:

  – Полагаю, в экипаже, без толкотни и посторонних ушей это будет сделать уместнее, дорогая.

  Елизавета Платоновна надула было губки, но увидев ожидающую их изящную коляску не утерпела, восторженно взвизгнула и повисла у мужа на шее, щебеча:

  – Андриш, какая прелесть! Именно о такой я и мечтала!

  – Потому и задержался, последний блеск наводили, – Андриш распахнул перед дамами дверь. – Прошу, сударыни!

  – Аннушка, проходи, – Лизхен сияла от радости, словно дебютанка на первом балу, – Яков, как же мило, что ты всё-таки согласился приехать! Кстати, Андриш, позволь тебе представить Анну Викторовну, супругу Якова и самого настоящего медиума!

  Чёрные чётко прорисованные брови князя выразительно изогнулись, точь-в-точь как у Якова Платоновича, когда Анна рассказывала ему о своих беседах с духами.

  – Вы, сударыня, духов видите? – голос Андриша Станиславича звучал мягко и в нём не было ничего оскорбительного, но Анна безошибочно определила, что над ней подшучивают. Что ж, к подобным пикировкам ей не привыкать, Яков тоже далеко не сразу принял её дар.

  – Да, князь, – Анна вежливо улыбнулась, являя собой пример благовоспитанности и кротости.

  – Можно просто Андриш Станиславич, – князь Лисовский задумчиво посмотрел на барышню, перевёл взгляд на её супруга. – И Яков Платонович... – Андриш замешкался, подбирая слова. Не спросишь же в лоб, верит ли Яков своей жене или просто закрывает глаза на её фантазии.

  – Пришлось поверить, Андриш, – Яков вздохнул, вспоминая, сколько раз Анна помогала в расследованиях, – Анна Викторовна неоднократно оказывала помощь следствию.

  – Ты позволяешь своей супруге участвовать в расследованиях? – князь честно попытался сдержаться, но в голосе помимо воли проскользнуло изумление и даже восхищение.

  Штольман кашлянул, чуть насмешливо посмотрел на супругу:

  – Скажем так: у Анны Викторовны своё, особое мнение, по данному вопросу и моё разрешение ей не требуется.

  Анна чуть проказливо улыбнулась, Лизхен рассмеялась, а князь задумчиво покачал головой:

  – Право слово, во всей нашей Империи едва ли сыщется дюжина девиц, способных дерзнуть совершить нечто подобное.

  – Какой у Вас, Андриш Станиславич, по части дам опыт большой, – Лизхен ревниво сузила глаза, – кто бы мог подумать!

  – Лихое гусарское прошлое, – Андриш поймал ручку супруги, прижал к губам, – кое сменило тихое семейное счастие с любимой супругой.

  – Не жалеешь? – спросил Яков Платонович, благоразумно не уточняя: имеет он в виду минувшее гусарское удальство или же брак с Лизхен.

  Князь ответил не раздумывая, для него ответ был очевидным:

  – Ни единой минуты. С Елизаветой Платоновной скучать не приходится, ты же это и сам знаешь. Да и у Анны Викторовны, полагаю, было время в сём на личном опыте убедиться.

  – Елизавета Платоновна, между прочим, может и обидеться, – проворчала Лизхен, резкими движениями поправляя шляпку и запахивая шубку. – Можно подумать, я чудовище какое, право слово!

  – Ну что ты, сестрица, – протянул Штольман, в почтительном тоне коего лишь очень хорошо его знавшие могли уловить насмешку, – ты словно петербургская погода: каким бы солнечным не было утро, а без зонта из дома выходить всё одно не следует.

  – И это говорит человек, коего на второй день после венчания приворожить пытались, – сердитым ёжиком фыркнула Елизавета Платоновна. – И это я ещё тактично не упоминаю о Ваших подвигах в Затонске, братец!

  Анна прикусила губу, гадая, как далеко может зайти перепалка и не пора ли вмешаться, но князь легко коснулся ладонью её руки:

  – Не волнуйтесь, сударыня, если Лизхен по-настоящему гневается, она становится ледяной статуей с безукоризненными манерами. Это у них фамильное, чувства скрывать. Впрочем, что я Вам рассказываю, полагаю, Вы это и сами не хуже меня знаете... Вы родом из Петербурга?

  – Нет, я из Затонска, – Анна внимательно посмотрела на Андриша Станиславича, пытаясь понять, насколько искреннен его интерес к ней.

  – Затонск, – медленно повторил Лисовский, задумчиво хмуря лоб, – а, вспомнил, туда Якова направили после дуэли с князем Разумовским!

  – Да, Яков Платонович служил у нас в городе начальником сыскного отдела полиции, – голубые глаза Анны Викторовны засияли гордостью и нежностью, выдавая трепетные чувства барышни к супругу.

  – Полагаю, Вас свели дела служебные? – Андриш Станиславич в общих чертах был осведомлён о жизненных перипетиях господина Штольмана, Лизхен рассказывала, подробности, как всем известно, лишними никогда не бывают. Особенно в делах семейных, кои могут быть весьма запутанны.

  Анна потеребила непослушный завиток на виске:

  – Да. То есть, сначала я чуть не сбила Якова Платоновича, когда ехала на велосипеде...

  Анна Викторовна и сама не заметила, как рассказала князю всё, почти всё, умолчав лишь о делах, связанных с синей папкой и прочими шпионскими хитросплетениями. Князь Лисовский оказался прекрасным собеседником: чуткий, внимательный, чем-то неуловимо похожий на Якова. Тот тоже хоть и не скрывает порой сарказма, всё равно выслушивает и делает выводы, основываясь на полученных сведениях.

  Коляска подкатила к белому, украшенному колоннами, придающими воздушность и строгость, поместью, чьи кованые ворота украшали сделанные с особым тщанием розы.

  – Добро пожаловать, – слуга в тёплом кожухе, низко поклонился, поспешно распахивая ворота, дабы коляска могла проехать. – С прибытием, панове.

  – Комнаты готовы, Тадеуш? – Андриш любезно помог Анне выйти из экипажа, Яков же протянул руку Лизхен, коя ответила на сие проявление внимания милостивым кивком.

  – А как же, – Тадеуш ещё раз низко поклонился, – Марыська ещё раз всё перепроверила, камин растопила, знобко с дороги-то.

  – Да погода не радует, – Елизавета Платоновна повела плечиками, поправила шляпку, коя скорее служила произведением искусства, нежели спасала от холода. – И не скажешь, что начало весны.

  – Прошу в дом, – Андриш радушно указал на гостеприимно распахнутые двери. – Чувствуйте себя дома.

  Сразу после свадьбы, Лизхен испросила позволения супруга и переделала внутреннее убранство в доме князей Лисовский на свой вкус, решительно заменив чопорные, выдержанные в тёмных тонах интерьеры на светлые, наполненные воздухом и теплом. Мебель тоже поменяли, убрав тяжёлые, с длинными узкими спинками стулья, массивные, помнящие ещё пору самозвана Гришки Отрепьева шкафы и неудобные столы, кои Лизхен иначе как жертвенными алтарями и не называла. Комнаты наполнили лёгкие пуфики, короткие диванчики, так и манящие присесть, а то и прилечь, дабы в полной мере насладиться шелковистой обивкой, круглые столики под цветы, секретеры для написания бумаг и протчее, протчее, протчее. Елизавета Платоновна всем цветам предпочитала розу, Андриш Станиславич тяготел к лилиям, а потому слуги стали именовать покои господ коротко и ясно: розарий и лилейник.

  – А где Васенька? – Лизхен сбросила в руки горничной шубку, огляделась по сторонам.

  – Спит, пани, – горничная почтительно присела, как и положено, отвечая на вопрос госпожи, а потом продолжила деловито стряхивать с дымчато-серого меха осевшие капельки влаги. – Вас ещё со вчерашнего вечера ждать начал, почитай каждый час просыпался, а сейчас вот сморило. Прикажете разбудить?

  – Да ты что, – Лизхен отмахнулась, словно нечистого увидела, – даже думать об этом не смей! Пусть спит, я пока Аннушке комнаты покажу.

  – Кстати, дамы, – Андриш плеснул в тонкие бокалы из стоящего на столике графина согревающего медового взвара, рецепт коего повар не передавал никому, даже самому князю и его любопытной супруге, – сегодня вечером мы с Вами идёт в театр. Ставят «Ромео и Джульетту», играет сама Стрепетова!

  Лизхен восторженно захлопала в ладоши:

  – Ах, какая прелесть, Андриш, ты чудо, всегда знаешь, чем мен удивить!

  Елизавета Платоновна, ничуть не смущаясь брата с супругой и слуг, подбежала к мужу и звонко поцеловала его в щёку, после чего подскочила к Анне и потащила её к лестнице, непрестанно щебеча:

  – Ах, какая прелесть, просто чудо! Аннушка, Стрепетова просто изумительно хороша, она буквально преображается в своих героинь. Ой, что же это я, – Лизхен замерла на лестнице, прижав ладошку к разгорячённой щеке, – нам же подготовиться нужно. Выход в театр – это такое событие, такое событие, с ним только приём во дворце сравниться может, да ещё венчание. Душечка, ты сильно устала с дороги?

  Анна пожала плечами:

  – Я не устала.

  – И отдохнуть тебе не нужно?

  – Нет. Если только переодеться.

  – Ну и замечательно, – Лизхен обняла Анну, потом отстранилась и звучно хлопнула в ладоши, приказав подскочившей горничной:

  – Зося, проводи Анну Викторовну в её комнаты, помоги переодеться и умыться с дороги. А я к себе. Ах, какая же чудесная, просто изумительная новость, сегодня вечером мы будем смотреть на игру самой Стрепетовой!