Текст книги "Штольманна. После свадьбы всё только начинается...(СИ)"

Автор книги: Наталья Мусникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

  «Бедлам», – подумал Яков Платонович, невольно вспомнив дом родителей, в коем всё и всегда располагалось на своих, единожды установленных, местах. Конечно, пятеро мальчишек и одна, ни в чём братьям не уступающая, девчонка регулярно являлись камнями, запускаемыми в тихий пруд, то громко о чём-то споря то проводя какие-то опыты с экспериментами, а то и подравшись, кулаками доказывая правоту собственных предположений. Но их возня, взбаламучивая на краткий миг покой в доме, не могла расшатать устои порядка и спокойствия, основой коего являлась сама Марта Васильевна.

  Штольман вздохнул, вспомнив мягкий негромкий голос матери, её светлые глаза, взирающие на супруга и чад с безграничной нежностью и любовью. Марта Васильевна ни единого мига не сомневалась, что у неё самый лучший муж и самые замечательные дети, даже когда сыновья являлись домой перемазанными как прах и больше похожими на разбойников, чем на благовоспитанных молодых людей. Эту свою незыблемую веру матушка передала детям, каждый из них твёрдо знал: какие бы тучи не сгущались на горизонте, какие бы шторма не бушевали вокруг, они со всем справятся. А если у самих сил не хватит, на помощь придут родные либо же иные хорошие люди, коих на свете гораздо больше, чем людей дурных. И даже в самые мрачные часы невзгод и испытаний в глубине души, в самом потаённом уголке сердца, куда лишь Аннушка смогла пробраться, жила у Якова Платоновича эта вера в лучшее. И сейчас живёт, подпитываемая любовью супруги и теплом, на кое так щедры братья и сестрица с их семействами.

  – Яша? – Аннушка своим любящим сердцем безошибочно уловила светлую грусть мужа, с волнением заглянула ему в глаза. – Что-то не так?

  Ещё не так уж и давно, каких-то три года назад, Яков Платонович ни за что не стал бы поверять свои размышления о семье, кои хранил трепетно, словно Кощей либо дракон злато. Сейчас же он лишь чуть смущённо улыбнулся, затеребив по привычке левый манжет и ответил:

  – Родителей вспомнил.

  – Они у тебя хорошие, – Анна Викторовна улыбнулась, вспомнив призрачных родственников и добавила, – и очень тебя любят.

  Лицо Штольмана озарила улыбка. Не официальная, чуть приподнимающая уголки губ и оставляющая холодным взгляд, а ясная и чистая, словно озаряющая и согревающая всё вокруг. Пётр Иванович, случайно поймавший эту улыбку, поспешно отвернулся, словно бы увидел что-то для чужих глаз не предусмотренное. А ещё господин Миронов с лёгким сожалением подумал, что, пожалуй, зря он так цепей Гименея-то избегал. Конечно, кому-то они оковы неподъёмные почище кандалов каторжных, но есть ведь и те, для кого это связь бесценная с душой любящей и любимой. Витя-то, вон, тоже счастлив в браке, хоть Машенька у него порой и становится воительницей – надзирательницей.

  Не успел Пётр Иванович о брате вспомнить, как тут же его и заприметил. Виктор Иванович сидел на веранде, на коей семейство любило за чаем собираться, и газету читал, листы сердито перелистывая. На звук подъезжающего экипажа господин Миронов от чтения оторвался, и на его сумрачном лице улыбке заиграла, и глаза засияли.

  – Папенька, – Анна сама из экипажа выпорхнула, помощи мужа не дождавшись, к отцу подскочила и обняла, звучно в щёку поцеловав, – как же я рада тебя видеть!

  – Взаимно, – Виктор Иванович на миг дочь отстранил, окинул взглядом внимательным, изучающим, убедился, что Аннушка, как говорится, цветёт и пахнет и собой вполне благополучна, и снова к груди её притиснул. – Я тоже рад тебя видеть, дочка.

  – Все за стол, – распорядилась Мария Тимофеевна, начиная приятные хлопоты по приёму дорогих гостей. – Прасковья, завтрак неси!

  – Нам бы умыться с дороги, – Яков Платонович смахнул с рукава дорожную пыль и добавил. – И переодеться.

  – Я провожу, – Анна восторженно, словно маленькая девочка, получившая большой рождественский подарок, захлопала в ладоши, – идём.

  Мария Тимофеевна задумчиво посмотрела вслед дочери и зятю, вздохнула, прижалась к мужу, припав головой к его плечу:

  – Любит она его, это давно было понятно. А он её любит? Как думаешь?

  – Любит, – уверенно ответил Виктор Иванович и добавил с тихим вздохом, – больше жизни.

  Пётр Иванович опять вспомнил улыбку Штольмана и молчаливо с братом согласился. А ещё посмотрел на брата с женой, прислушался к счастливому, точно перезвон колокольчиков на лугу, смеху Аннушки, долетающему из дома и с особой остротой ощутил собственную неприкаянность на этом свете. Может, стоит жениться, взбаламутить болотце Затонска, ведь ещё и не так стар? Пётр Иванович крякнул, налил себе коньячку, благо Мария Тимофеевна, разомлевшая от приезда дочери и крепких объятий мужа бдительность утратила, и разом осушил рюмочку. Право слово, любовь словно простуда, так и разливается в воздухе, заражая всё вокруг, впору нос и рот, как советует в таких случаях доктор Милц, платком закрывать!

  ***

  Приготовленные для дорогих гостей комнаты Аннушка нашла без труда, матушку-то она хорошо знала. Мария Тимофеевна приказала проветрить и как следует протопить комнату дочери и ещё одни покои, соседние, в коих, по изначальной задумке матушки, дочка должна была рукоделием заниматься да переписку вести. Анна же всем занятиям, приличествующим благовоспитанным барышням, предпочитала спиритизм да катание на велосипеде, а потому в комнату если и заглядывала, то только в компании Марии Тимофеевны под её строгим надзором и чутким руководством.

  «Теперь всё будет иначе, – Анна Викторовна провела пальчиком по полке с книгами, выглянула в окошко, – эта комната станет моей самой любимой, ведь она Яшина».

  Яков обнял жену, уткнулся лицом в пушистые завитки на макушке, Анна в ответ всем телом прижалась к мужу, наслаждаясь излучаемыми им теплом и силой, такими родными и желанными.

  – Аня, – прошептал Яков, расстёгивая маленькие пуговки на лифе жены.

  Анна подняла на мужа сияющие голубые глаза, прошептала хрипловатым от сдерживаемых чувств голосом:

  – Нас родители ждут.

  – Я знаю, – выдохнул Штольман, целуя супругу в плечико.

  Анна вздохнула порывисто, потянулась, снимая с мужа сюртук и слегка досадуя, что нельзя разом и от рубашки его избавиться.

  – Аня, – Яков чуть отстранился, восхищённо глядя на жену, – драгоценная моя... Люблю тебя.

  Анна прижалась к мужу, припала к его губам, но сладкий миг единения нарушил стук в дверь и голос горничной:

  – Анна Викторовна, Яков Платонович, Мария Тимофеевна прислали сказать, что завтрак готов, все уже собрались, только Вас и ждут.

  – Маменька, – с нескрываемой досадой прошипела Анна, – вот ведь, как нарочно, право слово!

  Яков негромко рассмеялся:

  – Готов ручаться, что нарочно, Мария Тимофеевна крайне строга в вопросе приличий.

  Анна сердито глазами сверкнула, став в этот миг такой хорошенькой, что Яков не стал бороться с соблазном. Привлёк жену к себе, поцеловал, но потом всё же нашёл силы отстраниться и хриплым от сдерживаемой страсти голосом прошептать:

  – Нужно идти. Нехорошо заставлять себя ждать.

  Анна вздохнула тоскливо, чуть подрагивающими пальчиками застёгивая и поправляя платье. Право слово, маменька никак не хочет принять тот факт, что дочь её уже не просто взрослая, а ещё и замужняя дама, продолжает опекать и о чести заботиться! Словно боится, что Яков Анну соблазнит, потом наиграется ей, словно куклой какой и бросит! Да, такое случается, даже в Затонске тихом и то пару раз было, но нельзя ведь всех мужчин по паре негодяев судить! Это же глупо в конце-то концов!

  Когда Анна Викторовна и Яков Платонович спустились к завтраку, Виктор Иванович с братом благородно сделали вид, что не заметили небрежно застёгнутых пуговок на лифе Анны и того, что рубашка господина Штольмана была расстёгнута едва ли не до середины груди. А уж то, что молодые люди, которые поднимались к себе переодеваться, спустились вниз в той же самой одежде и вовсе внимания не заслуживало. Как говорится, в родном доме супругам, чей союз освящён церковью, уместно всё. Самое главное, что спустились и даже одетые, а всё остальное детали, кои из виду можно и должно упустить. Впрочем, Мария Тимофеевна была более консервативна и улучив момент шепнула дочери о беспорядке в её платье. Анна вспыхнула, резво поднялась, словно заметила что-то интересное за окном, и спешно застегнула пуговицы как должно.

  – Виктор, объясни, что за поветрие в Затонске с причудливыми завещаниями? – Петра Ивановича чужие причуды волновали мало, своих хватало, но нужно же было отвлечь внимание Марии Тимофеевны от Анны и Якова, а то она над ними коршуном кружит, даже поесть толком не даёт!

  Виктор Иванович досадливо поморщился и даже рукой махнул:

  – И не говори, Петя, прямо беда с этими духовными каждый на свой манер чудит. Госпожа Аверьянова своё завещание чуть ли не по три раза в день переписывает, Уварова та вообще наотрез отказывается даже мне, адвокату, свою последнюю волю озвучивать, боится, что как только кому-нибудь о завещании скажет, в тот же день всенепременно умрёт.

  – Что же она такого написала, раз уверена, что за это её всенепременно убьют? – усмехнулся Яков.

  Анна прыснула, но под строгим взглядом матери выпрямилась и чинно продолжила завтрак, про себя досадуя на несправедливость мира, в коем мужчинам позволяется гораздо больше, чем дамам.

  Виктор Иванович руками развёл:

  – Сие мне не ведомо. А сосед её, Тимофей Тимофеевич и вовсе учудил: созвал полный дом родственников, близких и дальних, всех тщательно переписал и постановил, кто, мол, в течение месяца себя самым наилучшим образом зарекомендует, тот самым достойным наследником и станет.

  – И что на кону? – Пётр Иванович отпил чаю, с интересом покосился на брата. – Ради чего целый месяц наследники радеть будут?

  – Всё состояние господина Волкова оценивается приблизительно в полтора миллиона.

  – Ого, – Пётр Иванович даже присвистнул, но тут же под строгим взором Марии Тимофеевны сконфузился и прижал руку к губам, – pardon. Сумма немалая, надо полагать, родственники из кожи вон лезть начнут, чтобы её заполучить. Как бы в погоне за состояние до душегубства не дошли.

  – Один уже из игры выбыл, – Виктор Иванович досадливо покачал головой, ему, человеку благородному, претила затеянная старым господином Волковым игра. Чай, не с куклами забавляется, а с живыми людьми, а они молча да беспрекословно долго терпеть не станут!

  – И кто же таков? – заинтересованно спросил Яков Платонович.

  – Незаконнорождённый сын Тимофея Тимофеевича, некий граф Андрей Александрович Солнцев.

  – У старика Волкова был роман с графиней? – изумился Пётр Иванович.

  Виктор Иванович покачал головой:

  – Нет, графиней матушка Андрея Александровича стала в браке, до этого была красивой и образованной, но бесприданницей.

  Мария Тимофеевна коей беседа за столом нравилась всё меньше и меньше, поскольку становилась всё более неприличной, воскликнула:

  – А в поместье графа Разумовского хозяева новые въехали!

  Яков Платонович чуть сжал губы, воспоминание о том, как Кирилл Владимирович дерзнул за Анной ухаживать по-прежнему царапало сердце острой иголочкой ревности. И ладно бы он любил Анну Викторовну, так ведь нет, присватался к ней исключительно из-за дара медиума да ещё, чтобы его, Штольмана позлить. Кирилл Владимирович никогда ни единым словом не давал понять, что знает о своём родстве с Яковом Платоновичем, но при этом при каждом удобном случае норовил уколоть Штольмана, причинить ему боль если не физическую, то душевную. Была ли это неприязнь к успешному следователю или же ревность, Яков Платонович не знал до сих пор. Вполне возможно, что и всё вместе. Штольман чуть качнул головой, прогоняя неприятные воспоминания и прислушался к беседе за столом, но она оказалась тоже весьма щепетильна.

  – Ходят слухи, что родне дальней, что в поместье въехала нужно наследством поделиться, – таинственно вещал Пётр Иванович.

  – С кем это? – удивилась Анна, начисто игнорируя недовольную гримасу матушки. – У Кирилла же Владимировича детей не было.

  – Зато у папеньки его были, – победоносно провозгласил Пётр Иванович, – один так точно. Его до сих пор найти пытаются, да что-то всё никак не ладится. Яков Платонович, а может, Вы займётесь поиском этого наследника? Говорят, весьма достойный человек, вроде как даже в Вашем, сыскном ведомстве служит.

  Штольман сдержался, даже бровью не повёл. Проглотил пирожное, так и норовящее встать комом в горле, сделал глоток чаю, чашку без единого стука на блюдечко опустил и после этого невозмутимо ответил:

  – Благодарю за предложение, Пётр Иванович, но мы приехали сюда отдыхать. У нас отпуск медовый.

  Признавать своё родство с Разумовскими Яков Платонович не собирался. Он Штольман, его отец Платон Карлович, сие факт доказанный и утверждённый, а как оно всё на самом деле вообще никого не касается. Мёртвых, как известно, с погоста не носят.

  Дело Љ 3. Достойный наследник. Проказы Амура

  После завтрака Анна с Яковом отправились на прогулку, так как Пётр Иванович имел неосторожность сообщить, что на воды прибыла Юлия Романовна Берестова, да не одна, с наперсницей, девицей до странного тихой и молчаливой, чем-то напоминающей Элис в её первые дни в доме князя Разумовского.

  – Возможно, шпионка турецкая, – Пётр Иванович снизил голос до таинственного шёпота и прикусил губу, дабы на рассмеяться, – зачастили они к нам в Затонск.

  – Скорее уж английская, – усмехнулся Виктор Иванович, не очень-то верящий в то, что их тихий город может привлечь хоть какого-нибудь, пусть даже самого захудалого, шпиона.

  Яков Платонович, коему все эти шпионские истории отнюдь не казались забавными, поспешил развеять флёр таинственности, витающий над спутницей Юлии:

  – Скорее всего, Юлия привезла на воды свою знакомую, Аглаю Ивановну Тихомирову, в супружестве Боброву.

  Пётр Иванович нахмурился, вспоминая обрывки столичных сплетен, долетевших до провинции благодаря неугомонному редактору «Затонского телеграфа», коего многие в городе порывались бить и даже били, но укротить так и не смогли:

  – Это та самая девица, коя прямо в первую брачную ночь овдовела?

  – Господи, опять об убийствах за столом, – не выдержала Мария Тимофеевна, всплеснув руками, – лучше бы новую пиесу обсудили. Тимофей Сергеевич пиесы писать стал, весьма увлекательно, смею заметить.

  – Лучше бы он письма с газетами в срок доставлял, – пробурчал Виктор Иванович, слегка, совсем чуть-чуть, ревнуя супругу к молодому и талантливому дарованию, обладающему прямо-таки диавольской привлекательностью в глазах затонских дам.

  Мария Тимофеевна неодобрительно глазами сверкнула и ответила звенящим от возмущения голосом:

  – Тимофей Сергеевич по службе никаких нареканий не имеет, а тебе, Виктор, стыдно клеветой заниматься! Слухами да домыслами у нас господин Ребушинский занимается!

  – Нам пора, – Анна поспешно сложила салфетку, выпорхнула из-за стола, – надеюсь, получится с Юленькой и Аглашей встретиться.

  Анна Викторовна не любила, когда родители ссорятся, они ведь оба такие славные и так искренне любят друг друга, а потому норовила сбежать, как говорил дядюшка, ещё на предупредительных залпах. Яков Платонович, коего семейные ссоры тоже не прельщали, мешкать не стал, поблагодарил за завтрак, поцеловал Марии Тимофеевну руку, тем самым укротив её воинственный пыл и последовал за супругой.

  На улице Анна Викторовна глубоко вздохнула, огляделась со смесью восторга и удивления, и повернулась к мужу, озарив его сиянием голубых глаз и тёплой улыбкой:

  – Куда направимся?

  – Зависит от того, чего мы хотим, – Яков улыбнулся, – если Юлию с её подопечной встретить, то в сторону вод целебных двигаться надо, а если давних знакомцев повидать, Антона Андреевича, Александра Францевича и других, то, соответственно, по местам их служб.

  Анна даже губку с досады прикусила. Хотелось всего и сразу: и Юленьку увидеть, и Аглашу проведать, убедиться, что она оживает после перенесённого потрясения, и с Антоном Андреевичем поздороваться, он ведь славный, сколько раз помогал, да и в способности её поверил гораздо раньше, чем сам Яков. А ещё очень хотелось бы навестить доктора Милца, убедиться, что допрос с пристрастием, коий учинил ему Уваков, не оставил последствий пагубных. Ещё очень хотелось, хоть это и неприлично, узнать, как дела у Лизы из дома терпимости, девушка-то она хорошая, хоть и слабая, и вздорная порой. А ещё очень хотелось найти Ермолая и не просто поблагодарить, даже в ноги поклониться ему за спасение Якова. Ведь если бы не егерь, кто знает, как оно всё сложилось бы. Анна зябко передёрнула плечами, крепче руку мужа к себе прижала, опять вспомнив ту убийственную тоску, в коей пребывала после исчезновения Штольмана. Да, начать надо с Ермолая, ему первый визит и особый почёт.

  Анна Викторовна повернулась к мужу:

  – А давай навестим Ермолая, егеря Елагиных?

  Яков Платонович чуть принахмурился, обдумывая, как лучше задумку жены в жизнь претворить. День только начался, так что, вполне можно успеть засветло добраться до Елагинских владений. К самой хозяйке заезжать не обязательно, Яков очень хорошо помнил сторожку, в которой отлёживался первое время, пока его не перевезли в скит. Вопрос: найдёт он путь к сторожке? Найдёт, Ермолай, было дело, весьма обстоятельно рассказывал, как до него добраться, так, на всякий случай. Опасно сие? Да не особенно, за всё время службы в Затонске самым страшным зверем, коего Штольман встречало, был человек, а они в лесу не так уж и часто водятся. Опять же верный револьвер всегда с собой, да и трость, в схватках проверенная, тоже. Единственное, что останавливает, пешком до леса топать далеко и долго, нужно коляску брать. Можно, конечно, и верхом, но Яков Платонович после того, как тринадцатилетним мальчишкой под копыта коня угодил, лошадей недолюбливал. Да и колено, тогда повреждённое, к верховым прогулкам не располагало.

  – Хорошо, поедем к Ермолаю, – тщательно всё взвесив решил Штольман, только коляску возьмём.

  Анна широко улыбнулась и поцеловала мужа в щёку, совсем как в самом первом их совместном деле, когда они ревнивицу Ульяну Тихоновну Громову изобличали. Только в отличие от того, первого поцелуя, в этот раз Яков привлёк жену к себе и в ответ тоже поцеловал, возблагодарив, в который уже раз, судьбу за столь дивный дар, о коем он и мечтать не смел. В окно за супругами посматривали Мария Тимофеевна и Виктор Иванович, уже примирившиеся и обнимающиеся. Пётр Иванович, дабы сердце завистью да тоской не бередить, отошёл к буфету и стал там, спиной к окну, потягивая наливочку вишнёвую, благо Мария Тимофеевна сего не видела, а значит, и не гневалась.

  ***

  Коляска, в коей отправились к Ермолаю Яков Платонович и Анна Викторовна чуть покачивалась на булыжниках, коими вымостили по приказу городского головы улицы Затонска. Анна, да и Штольман тоже, с интересом смотрели по сторонам, узнавая знакомые, памятные сердцу улочки и дома, а то и открывая для себя что-то новое, появившееся в городе совсем недавно.

  – Ой, Яша, смотри, – Анна затормошила мужа за рукав, – «Затонский телефграфъ» в новое здание переехал!

  – А магазейн Осипова на прежнем месте, – Яков Платонович скользнул взглядом по пожелтевшей от времени или табачной пыли вывеске.

  – А там, смотри, смотри, Юленька! – Анна Викторовна вскинула руку, приветствуя подругу и прижавшуюся к её руке испуганную худенькую, чем-то похожую на мышку, девушку.

  Юлия Романовна также заметила Анну и Якова, приветливо замахала, осторожно обходя разлившуюся прямо посреди дороги большую лужу, в коей крошечными корабликами плавала шелуха подсолнечника. Возможно, графиня свой обходной манёвр завершила бы и вполне благополучно, но перепуганная Аглаша испуганно дёрнулась от лошадиного ржания, потянув за собой и Юлию Романовну. Кокетливый, на высоком каблучке, ботик графини Берестовой, последний писк парижской моды, зацепился за камень, нога дрогнула, Юлия взмахнула руками в тщетной попытке удержать равновесие и чувствуя, как неизбежно валится в холодную грязную лужу. Яков Платонович, не дожидаясь, пока коляска остановится, выскочил из неё, спеша на помощь графине, но его опередил среднего роста мужчина, одетый по столичному сдержанно. Незнакомец легко подхватил Юлию Романовну за талию и буквально перенёс её через коварную лужу, причём совершил сей манёвр так непринуждённо, что даже самые злые языки ни в чём не смогли бы его упрекнуть.

  – Вы в порядке, сударыня? – Мужчина заглянул Юлии в глаза, подарив при этом тёплую чуть приметную улыбку.

  – Д-да, – чуть смешалась Юлия, но тут же быстро овладела собой, выпрямилась и ответила, как и подобает благовоспитанной даме, привыкшей блистать на балах да собраниях, – благодарю Вас за помощь, сударь, Ваша помощь оказалась как нельзя более кстати. Могу я узнать Ваше имя, дабы иметь возможность выразить свою благодарность более адресно и всенепременно рассказать о Вас своим подругам?

  – Последнее, право слово лишнее, – мужчина опять тепло улыбнулся, не спеша выпускать руку Юлии из своей руки, – уверяю вас, я подобной чести не достоин.

  – Право слово, Вы излишне скромны, – Юлия Романовна трепетно взмахнула ресницами и улыбнулась так, чтобы на щеках заиграли ямочки.

  – Так кто же Вы, сударь? – Яков Платонович, привыкший считать Юлию ещё одной сестрой, строго посмотрел на её спасителя.

  – О, – незнакомец вежливо коснулся шляпы, – позвольте представиться: Солнцев, Андрей Александрович. Прошу простить мою невольную дерзость в отношении Вашей супруги...

  – Яков Платонович мне не муж, – выпалила Юленька и чуть по губам себя не хлопнула, закраснелась смущённо, – прошу прощения. Я Юлия Романовна Берестова, а это, – девушка изящно взмахнула рукой, затянутой в тонкую, цвета топлёного молока, перчатку, – Яков Платонович Штольман и его супруга Анна Викторовна.

  – Штольман? – медленно и раздумчиво повторил Андрей Александрович. – Позвольте, Вы тот самый следователь, коий изобличил кошмар Летнего сада, душегуба, убивающего девиц в самом сердце Петербурга?

  Дамы, коим сия история была неизвестна, заинтересованно воззрились на Якова Платоновича, а Андрей Александрович продолжил фонтанировать воспоминаниями, с одной стороны, весьма лестными, а с другой, крайне неуместными в присутствии Юлии и Анны:

  – Газеты писали, что Вас ещё ранили во время задержания душегуба, коим оказался...

  – Довольно, – Штольман предупреждающе вскинул руку. – У Вас превосходная память, господин Солнцев.

  – В сём деле я являлся лицом заинтересованным, – Андрей грустно улыбнулся, – душегуб напал на мою сестру, но ей повезло, она убежала. А вот её подруга, княжна Озерова, не смогла.

  Теперь и Яков Платонович окончательно понял, кто перед ним. Граф Солнцев, в Затонске известный лишь тем, что является незаконнорожденным сыном господина Волкова, в Петербурге был довольно известным мастером фотографии, к коему записывались даже особы весьма и весьма влиятельные. Штольман улыбнулся, окинул графа внимательным взглядом и вопросительно приподнял брови:

  – А где же Ваш фотографический аппарат, граф? В Петербурге Вы были с ним неразлучны.

  – Вы занимаетесь фотографией, – ахнула Юленька, восхищённо глядя на Андрея и едва ли не молитвенно складывая ладони, – какая прелесть!

  – Буду счастлив запечатлеть Ваш дивный образ, сударыня, – Андрей Александрович поцеловал графине Берестовой руку и подарил тёплую улыбку Анне и Якову. – И ваши, разумеется, тоже.

  Аглаша, о коей все немного успели призабыть, захныкала и засучила ножками, как начинающая капризничать малышка. Юленька смутилась, досадливо ручку из рук графа высвободила, укоряя себя за то, что от тёплых глаз да сладких речей растаяла, хотя и не должна бы, чай, не юная дебютантка уже, и, обняв Анну и кивнув Якову, поспешила откланяться.

  – Позвольте, я провожу Вас? – Андрей Александрович даже не пытался скрыть своё огорчение из-за столь краткого знакомства.

  Вот эта его искренность Юлию Романовну и подкупила. Барышня губки поджала, бровки раздумчиво сдвинула, но потом всё же кивнула согласно:

  – Хорошо, проводите, но, – графина выразительно приподняла пальчик, – только при одном условии.

  – Готов исполнить любой каприз, – с готовностью отозвался граф.

  Юленька коварно улыбнулась, в сторону Якова Платоновича взглядом стрельнула, к Андрею Александровичу наклонилась и прошептала:

  – Вы мне о кошмаре Летнего сада расскажете, страх, как интересно!

  Граф Солнцев почтительно поклонился, принимая условие обворожительной спутницы. Яков Платонович, без труда догадавшись, какое условие выдвинет Юлия Романовна, поморщился досадливо, но смолчал. Как говорится, подозрение – ещё не есть доказательство, да и Юлия относится к тем девицам, коим чем больше запрещаешь, тем больше они настырничают. А так, удовлетворит любопытство, Аннушке всенепременно обо всё, что узнает, расскажет, да и притихнет до очередной проказы, уж сколько раз так было.

  – Продолжим путь к Ермолаю? – Штольман вопросительно посмотрел на жену, с лёгкой улыбкой наблюдающей за Юлией и Андреем.

  – Обязательно, – Анна озорно сверкнула глазами, – а как думаешь, сладится у Юленьки с Андреем Александровичем?

  Яков нахмурился, головой покачал:

  – Если и сладится, то не сразу. Юлию, было время, очень сильно обидели, такое быстро не забывается.

  Анна Викторовна навострила ушки, с любопытством на мужа воззрилась. Штольман мысленно свою разговорчивость обругал, да отступать некуда было, знал, что жена любимая пока всего не дознается, не успокоится и ему покоя тоже не даст. А потому Яков Платонович вздохнул глубоко, да и поведал негромко о жестоких проказах Амура.

  Юная графиня Берестова, красавица и умница, на своём первом балу произвела фурор, ускорив биение многих мужских сердец. Юленьку буквально засыпали стихами и цветами, посетители едва ли не в очередь выстраивались, дабы иметь честь удостоверить своё восхищение юной графине. Сама же барышня радовалась суете вокруг своей персоны лишь полгода, а потом скучать начала, причём с каждым днём всё больше и больше. Не радовали её ни стихи, ни балы, ни славословия, в коих не было самого главного для проницательного разума: искреннего чувства. В каждом своём поклоннике примечала Юленька лёгкую фальшь, словно бы горчинку в сладком яблоке, первую и едва уловимую предвестницу гнили. Может, конечно, оттого строга была барышня к своим кавалерам, что ни один из них, до поры до времени, не смог тронуть любовью сердце девичье, не раздул пламени страсти в душе её. Юлия Романовна даже думать начала, что недоступна для неё любовь, разум верным щитом сердце закрывает, да пришёл день, когда полюбила она со всем пылом первой страсти, безудержно и безрассудно.

  Избранником графини Берестовой стал полковой товарищ её брата, Виктор Осипович Разумеев, красавец-офицер с томным взором глубоких, словно ночь бездонная, глаз и бархатистым голосом, от коего сердце сладко замирало. Виктор осаду юной красавицы начал по всем правилам боевого искусства: сначала разведку глубокую провёл, потом тяжёлые орудия, коими являлись братья Штольман да граф Берестов, в заблуждение ввёл, кого-то очаровав, кого-то исподволь в глазах избранницы очернив, а с кем-то и вовсе благоразумно не встречаясь. После всех этих манёвров пришёл черёд пропаганде, коей занимались верные Виктору Осиповичу люди, не жалеющие хвалебных слов для своего товарища. Ну а уж после в дело вступил стратегический манёвр, хитроумно продуманный и блестяще исполненный. Спас господин Разумеев графиню Берестову от трёх лиходеев, кои барышню ограбить хотели, не побоялся против вооружённых ножами разбойников выступить, собой барышню заслонил и даже рану кровавую получил. Конечно, сия рана на проверку, если бы кто-то сподобился провести таковую, оказалась бы, тьфу, царапиной пустой, из тех, что крови дают много, а урону мало, но Юлия Романовна уловке поверила, окончательно капитулировала, сердце своё к ногам Виктора Осиповича бросила. А тот и рад был, при каждой встрече всё новыми и новыми тенётами графиню Берестову опутывая.

  Господин Разумеев, человек происхождения незнатного, да и небогатый к тому же, надеялся обольстить Юлию Романовну и добиться венчания с нею, дабы завладеть приданым большим, а если повезёт, то и графский титул заполучить. Но братец Юленькин беду, пусть и с запозданием, а всё же почуял, бросился к Вильгельму Штольману с просьбой о помощи. Вильгельм Якова, уже ставшего успешным следователем, к делу подключил, и тогда-то открылись постыдные факты биографии господина Разумеева. Во-первых, Виктор Осипович уже был женат, причём дважды, и супруги его умирали при весьма загадочных обстоятельствах сразу после того, как капитал свой мужу любимому отписывали. Во-вторых, господин Разумеев дважды привлекался к дознанию по поводу растрат казённых денег, но каждый раз, по краешку пройдя, соскакивал с крючка правосудия невредимым, не скупясь на дорогих адвокатов и взятки. Самым страшным был факт третий: успел Виктор Осипович соблазнить Юлию Романовну, о чём её брату и поведал, заявив, что если тот согласия на брак сестры не даст, то её честное имя так будет в грязи изваляно, что графине Берестовой единый путь открыт будет: в бордель. Алексей Романович надругательства над сестрицей не стерпел, с кулаками на её обидчика бросился, едва Михаил с Платоном оттащили. Старшие же братья Штольман все преступления господина Разумеева с доказательствами описали да суду и представили с уликами и показаниями свидетелей. Виктор Осипович в суде, проходимом, по причине чрезвычайной деликатности разбираемого вопроса, за закрытыми дверями, так гнусно о графине Берестовой отзывался, что его слова лишили и постановили, что если он запрет сей нарушит, то будет приговорён к телесному наказанию в виде избиения кнутом. Приговорили Виктора Осиповича к двадцати годам каторги, с дальнейшим бессрочным поселением в Сибири.

  Юленька от обмана любимого слегла, хворала долго, еле оправилась и на всю жизнь усвоила, какими жестокими могут быть проказы Амура. Даже зарок себе дала: никого более в сердце своё не впускать, дабы повторно муки смертной не испытывать. Кокетничать можно и даже нужно, головы кружить – само собой, но любить категорически запрещается. И вот теперь покой души девичьей опять растревожен оказался, и один господь бог ведает: будет ли сие чувство чистое или же увлечение пустое.

  Дело Љ 3. Достойный наследник. Охота за наследством началась

  Яков Платонович мог собой заслуженно гордиться: сторожку Ермолая он нашёл быстро, без лишних блужданий по лесу, хоть и был столичным жителем, чащобами глухими не избалованный. Егерь был дома, сидел на грубо сколоченной лавке перед домом и чистил ружьё, время от времени что-то негромко приговаривая лежащему у ног верному псу. Именно Резвый гостей первым и заприметил, вскинул голову, жадно трепеща влажным носом, а потом вскочил на ноги, тявкнул коротко счастливо и побежал к Якову и Анне. Барышню пёс просто обнюхал, вежливо качнув пушистым хвостом, а вот Штольману, ставшего хорошим знакомым, положил лапы на плечи и принялся самым тщательным образом вылизывать, временами разражаясь звонким заливистым лаем, переходящим в лёгкое поскуливание. Яков Платонович честно попытался пса отстранить, но с тем же успехом можно было сосну или ель с пути сдвигать, Ермолай не скупился на харч для своего друга, и весил Резвый как крупный телёночек.