Текст книги "Синтез целого"

Автор книги: Наталья Фатеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Эпиграф, следуя за заглавием, определяет правильную организацию восприятия текста с точки зрения автора. Подчас эпиграф – единственный компонент произведения, где явно выражены слова заглавия. Таковы эпиграфы к роману «Бесы». Таков и эпиграф к проанализированной нами повести Тургенева «Вешние воды». Судя по ее заглавию, как писали современные критики, «иные предполагали, что г. Тургенев хотел обозначить разлив новых сил, еще не улегшихся в берега… – то, что г. Писемский с противоположной точки зрения наименовал „Взбаламученным морем“ (1863). Однако подобные ожидания не оправдались. Г-н Тургенев разумел под „вешними водами“ другое, а именно, что видно из следующего эпиграфа, предпосланного повести: „Веселые годы, / Счастливые дни – / Как вешние воды / Промчались они“»[19]19
  Цит. по: Тургенев И. С. Собрание сочинений: В 12 т. М., 1981. Т. 8. С. 517.


[Закрыть].

Таким образом, текстообразующая функция и функция организации читательского восприятия являются и текстовыми и метатекстовыми, а заглавие, рассматриваемое с точки зрения этих функций, взаимодействуя с подзаголовками и эпиграфами, несет информацию как о самом тексте произведения, так и о его художественном коде.

В этом смысле заглавие является категорией поэтики. Как известно, поэтика – наука, изучающая специфику и общие законы построения художественного произведения как особого вида высказывания. Заглавие и основной корпус текста – базовые категории этого высказывания. В результате соприкосновения заглавия с текстом возникают смысловые токи, порождающие единое художественное сообщение.

Очевиден двойственный характер заглавия, который неоднократно заявляет о себе. С одной стороны, заглавие – часть текста как целого художественного образования, с другой – метатекст. В качестве метатекста заглавие само выступает как законченное высказывание о тексте и имеет тематически-рематический характер. В то же время вне связи со своим текстом заглавие не имеет смысла: оно только форма, в которой автор передает «вмале» содержание всего произведения.

С точки зрения онтологии заглавие также имеет двойственный характер. Заглавие – пограничный (во всех отношениях: порождения и бытия) элемент текста, в котором соревнуются два начала: внешнее и внутреннее. В своих внешних проявлениях заглавие предстает как метатекст по отношению к тексту, во внутренних – как субтекст единого целого текста. Для заглавия фиксируется связь как с целым текстом, так и с основным корпусом текста[20]20
  В понимании Х. П. Торопа заглавие является интекстом по отношению к целому тексту (см. [Тороп 1981]).


[Закрыть].

Развивая концепцию М. М. Бахтина о диалогичности прозаического слова (текста) [Бахтин 1975, 1976, 1979], Ю. М. Лотман пишет, что фактически в едином прозаическом тексте Бахтиным вычленяются разные субтексты, которые вступают в диалогические (полилогические)[21]21
  Под диалогом у М. М. Бахтина фактически понимается полилог (см. [Григорьев 1979: 141]).


[Закрыть] отношения между собой. Текст приводится в движение. Но это движение невозможно без ответного понимания. «Текст как генератор смысла, мыслящее устройство, для того, чтобы быть приведенным в работу, нуждается в собеседнике. В этом сказывается глубоко диалогическая природа сознания как такового. Чтобы работать, сознание нуждается в сознании, а текст – в тексте» [Лотман 1981б: 10]. Следуя этой мысли, единое художественное произведение, во-первых, можно представить как своеобразный «диалог» между заглавием и основным корпусом текста и, во-вторых, как «полилог» между внутренними его частями и главами, которые, в свою очередь, часто снабжены заголовками, вовлеченными в «диалог, который не имеет смыслового конца» [Бахтин 1979: 306].

М. М. Бахтин пишет, что каждое слою (высказывание) прозаического текста «установлено на ответное понимание, только эта установка не обособляется в самостоятельный акт и композиционно не отмечается» [Бахтин 1975: 94]. В отличие от любого другого высказывания текста заглавие имеет открытый диалогический характер. Благодаря сущностной характеристике и уникальной позиции заглавия установка на ответное понимание обособляется в тексте в самостоятельный акт и композиционно отмечается. Заглавие становится «внешним» текстом по отношению к основному корпусу текста и требует ответного понимания. «Ответное понимание – существенная сила, участвующая в формировании слова, притом понимание активное, ощущаемое словом как сопротивление или поддержка, обогащающие слово» [Бахтин 1975: 94]. Именно таковы отношения между заглавием и текстом. Заглавие создается и осмысливается в контексте диалога с текстом, и из этого контекста его нельзя изъять, не утратив его художественного смысла и назначения. Заглавие – органичная часть единого диалогизирующего высказывания.

Но для того чтобы внутренний диалог между заглавием и текстом состоялся, необходим читатель. Введение читателя приводит к образованию внешнего диалога, в который читатель вступает с целым произведением. При помощи читателя происходит внутренний диалог между заглавием и основным корпусом текста. Внутренний диалог формирует организацию целого текста с установкой на ответное понимание – на внешний диалог. Именно в этих диалогических (полилогических) отношениях происходит развитие художественного замысла писателя, порождение им художественного текста в диалоге с читателем [Бахтин 1976]. Фактически во всяком произведении имплицитно присутствует автор, который вступает в диалог с читателем посредством своего внутреннего диалога – текста.

Данный полилог может осложняться введением в произведение еще одного «внешнего» текста – эпиграфа. Однако эпиграф, по сравнению с заглавием, как правило, имеет источником другой исходный текст и другого автора. Это ведет к введению новых диалогических отношений: «заглавие – эпиграф», «эпиграф – текст», «текст – внешний текст» – и образованию полилога «заглавие-эпиграф – текст». В воображаемый полилог вступают читатель, автор исходного текста, текст и автор эпиграфа. Введение эпиграфа как «чужого» текста перерождает всю структуру исходного «материнского» текста. «С одной стороны, в структурном смысловом поле текста внешний текст трансформируется, образуя новое сообщение. Однако трансформируется не только он – изменяется вся семантическая ситуация внутри того текстового мира, в который он вводится» [Лотман 1981б: 10].

Показательным примером в этом отношении является стихотворение А. Вознесенского «Диалог с эпиграфом» (1973), в котором в качестве эпиграфа выступают строчки В. Маяковского «Александр Сергеевич, / Разрешите представиться. / Маяковский» («Юбилейное», 1924), а сам текст открывается словами: «Владимир Владимирович, / Разрешите представиться!». Так создается своеобразная эстафета передачи поэтической «палочки» от Пушкина Маяковскому, а затем Вознесенскому (правда, через Асеева и Пастернака), однако связь с Александром Сергеевичем и его стихотворением «Поэт» в тексте также не утрачена, хотя и переосмыслена в контексте 1960-х годов:

 
Среди идиотств, суеты, наветов
поэт одиозен, порой смешон —
пока не требует поэта
к священной жертве
                        Стадион!
 

В роли метатекста заглавие выступает как внешний текст. Но двойственная порода заглавия мешает ему по-настоящему стать внешним – сказывается внутреннее начало. Оно стирает противоречия между текстом и заглавием в роли внешнего текста. Поэтому процессы, характерные для внешнего текста в «материнском» тексте, в случае заглавия носят более адаптированный к тексту характер, чем у эпиграфа. Но внешний характер заглавия ярко проявляется в случае аллюзии. Аллюзивное заглавие ведет себя наподобие эпиграфа, ввода свойственные эпиграфу новые полилогические отношения. Аллюзивное заглавие в этом случае становится более «чужим» тексту, чем обычное. Чаще всего это случается, когда в качестве заглавия выбрана литературная цитата. Доминированием функции эпиграфа в заглавии Ч. Айтматова «И дольше века длится день» (1980), быть может, объясняется замена его в последующих редакциях на «Буранный полустанок». В первом варианте строка «И дольше века длится день» Б. Пастернака, начинающаяся с присоединительного союза «и», аллюзивно отсылала к стихотворению «Единственные дни». Далее следовал эпиграф из «Книги скорби» Г. Нарекаци (X век), также начинающийся с присоединительного союза «и»: «И книга эта – вместо моего тела, / И слово это – вместо души моей…» И та и другая сильная позиция были заняты однотипной информацией – подтекстово-концептуальной. Будучи по своей природе цитатами, заглавие и эпиграф оба представляли «чужие слова», и поэтому, когда появлялись над текстом, каждый заявлял о своей автономности. Это мешало их полноценному «сотрудничеству». Два сильных аллюзивных начала не уживались. Пришлось заглавие «приблизить» к началу самого текста и сделать более прямолинейным. Но Айтматов все же не смог полностью отказаться от первоначального замысла, и аллюзивное заглавие печаталось в скобках под новым. Таким образом, роман имеет трехэтапное вступление перед и над текстом.

Итак, в результате борьбы внешнего и внутреннего начала в заглавии рождаются его две сосуществующие характеристики: относительная автономность и неразрывность по отношению к тексту.

Диалогическая ориентация заглавия по отношению к тексту и по отношению к читателю «создает новые и существенные возможности в слове» заглавия [Бахтин 1975: 89], его особую текстово-метатекстовую художественность. «Позиция заглавия – это потенциально символическая позиция в словоупотреблении. Метонимический символ типа лермонтовского „Паруса“, метафорический – в „Синей весне“ Луговского и т. п., аллюзивный – в „Двенадцати“ Блока, и других подобных случаях – все они особенно наглядно демонстрируют асимметрический дуализм в области эстетических знаков» [Григорьев 1979: 195]. Двойственная природа заглавия порождает конфликт формы и содержания в заглавии. По своему содержанию заглавие стремится к тексту как к пределу, по форме – к слову. Заглавие – самое короткое высказывание о своем тексте. Но сам текст уже является итогом художественного обобщения жизни, ее метафорического и метонимического сжатия. Заглавие завершает процесс лаконизации художественного выражения с помощью повторной метаязыковой метафоризации. Заглавие, таким образом, выступает как «„метаязыковая перифраза“ текста с символической уплотненностью значений» [там же: 194–195].

В то же время любое заглавие – идиома и как готовая единица языка оно функционально соотносимо со словом. Чем ближе форма заглавия к слову – тем она свободнее как языковая единица. А поскольку любая языковая единица в функции номинации стремится к субстантивации, то заглавие тем свободнее в своих проявлениях, чем оно ближе к имени. Как известно, имена существительные, в отличие от других частей речи, могут выполнять в языке две функции. «В языке могут быть выделены монофункциональные знаки, осуществляющие либо только идентифицирующую функцию (имена собственные, дейктические слова), либо только предикативную функцию (нереферентные слова), и бифункциональные знаки, способные играть любую из этих ролей. Семантика этих последних приспособлена и к тому, чтобы называть, и к тому, чтобы обозначать» [Арутюнова 1976: 329]. Это бифункциональность – необходимое условие существования заглавия. Поэтому заглавия-номинативы – самые распространенные.

Чем свободнее заглавие как языковая единица, тем более разнообразно и открыто выражена его связь с текстом. Заглавие-имя образует в художественном тексте семантические и словообразовательные парадигмы изменения, тем самым обнаруживая там проспективные и ретроспективные связи (ср. «Обрыв» Гончарова, «Затмение» Ф. Тендрякова и др.). В тексте происходит «обнажение приема» заглавия.

И чем ближе заглавие как языковая единица к двусоставному предложению, тем ею связь с текстом менее выражена. Подобное заглавие ограничено в своих синтагматических и парадигматических связях в тексте, и чем сильнее в нем проявляются глагольные свойства, тем оно более автономно. Дело в том, что глагольное заглавие «показывает» нам как бы целый кадр действия, развернутого художественного текста, но кадр, «остановленный» своей идиоматичностью. Оно создает только эффект действия и воздействует на читателя преимущественно одноактно (ср. «Одна ласточка не делает весны» Г. Садулаева, «Солнце сияло» А. Курчаткина), в то время как эффект именного заглавия разлит по всему тексту.

Но заглавию не всегда удается избавиться от «груза глагольности». Однако очень редко глаголу удается сформировать в заглавии полную субъектно-предикатную схему предложения. Даже когда это удается, функция глагола в заглавной конструкции иная, чем в обычном предложении. «Глаголы в этих заглавиях не просто повествуют и рассказывают, а выполняют совсем особую функцию, которую можно было бы назвать рекламной» [Винокур 1928: 89].

Полная двусоставная схема чаще всего реализуется во внутренних заголовках, функции которых несколько отличаются от заглавий целого художественного произведения: они ближе к самому тексту. Внутренние заглавия частей, глав выполняют функцию привлечения внимания, концентрации интереса: они предваряют события, раскрывают их смысл и значение. Заголовки «как бы движутся в связи с развитием самого сюжета повествования, с которым они непосредственно переплетаются» [Будагов 1954: 37]. Такие внутренние заголовки являются как бы обособленными «прозаическими строками».

Чаще всего глагольные заглавия приближены к сюжету в названиях глав (и то их процент невелик), в заглавиях частей глаголы встречаются редко. Так, по наблюдениям Г. О. Винокура, в романе «Братья Карамазовы» Достоевского в 12 заглавиях книг мы не найдем ни одного глагола, а из 95 заглавий глав – 14 глагольных. Из них двусоставную схему реализуют 6, например, «Прокурор поймал Митю», «Счастье улыбается Мите» и др. «Задание заголовков Достоевского – не просто указать на событие и назвать его, но еще и разрешить проблему внешней занимательности, увлечь читателя, заинтриговать заманчивой сюжетностью» [Винокур 1928: 89]. Ведь роман Достоевского имеет «детективный сюжет». Но увлекательная внешняя интрига на самом деле имеет второстепенное значение, она подчинена философско-концептуальной доминанте. Поэтому внутренние заглавия книг, как и заглавие всего романа, имеют совсем другую направленность.

Когда заглавию не удается избавиться от глагольности, оно стремится избавиться от формально и содержательно выраженного субъекта действия, таким образом, с другой стороны достигая коммуникативной нерасчлененности на поверхностном уровне, но теперь уже в глагольной форме. «Глагол наряду с местоимением представляет из себя единственный разряд слов, которому свойственна категория лица» [Бенвенист 1974: 259]. Глагольное же заглавие стремится «обезличиться», местоимение приобретает в нем обобщенно-личное значение. При этом сама глагольная форма чаще всего не предполагает реальной соотнесенности с определенным временным планом. Все это обуславливает синсемантичность заглавий с текстом и вызывает появление в глагольных конструкциях следующих форм:

1. Инфинитива – неопределенной формы глагола, называющей действие без указания на время, без отношения его к субъекту, но часто имеющей побудительно-оценочное значение. Ср. «Дожить до рассвета» (1972) В. Быкова, «Гнать, держать, терпеть и видеть» (2007) И. Савельева. Интересную перекличку образуют заглавия новой дилогии О. Новиковой и В. Новикова (2007), в которой на вопрос первого заглавия «Убить?» читатель получает заглавный ответ «Любить!» с восклицательным знаком, усиливающим утверждение (см. ниже пп. 6, 7).

2. Бесподлежащных предложений, маскирующих сюжетный субъект. Ср. «Выпрямила» (1884) Г. Успенского, «Едет» (1881) И. Салова, «Играем в снежки среди ночи» (1990) Р. Киреева, «Предполагаем жить» (2008) Б. Екимова (с аллюзией к пушкинскому тексту).

3. Синсемантичных тексту местоимений, которые в контексте художественного произведения приобретают обобщенно-личное значение. Ср. «Они сражались за Родину» (1943–1969) М. Шолохова. Такой статус местоимений в заглавиях обусловлен тем фактом, что они, как и имена собственные, относятся к классу «лингвистических индивидуалий» [Бенвенист 1974: 314]. Получая свое семантическое наполнение лишь в процессе соотнесения с событиями данного произведения, при выходе из текста местоимения генерализуют свое значение и стягивают в заглавие разнообразные смысловые контексты, к которым сами же отсылают.

4. Неопределенно-личных и безличных предложений, специально приспособленных к выражению смыслового обобщения. Ср. «Солдатами не рождаются» (1964) К. Симонова, «У нас убивают по вторникам» (2009) А. Слаповского.

5. Повелительного наклонения глагола, для форм которого характерна волеизъявительная направленность, не соотносимая с конкретными временными рамками. Глагол в императиве реально не описывает действия, происходящего в произведении, а дает ему лишь модальную оценку. Заглавие направлено в будущее и обращено к собеседнику в диалоге – читателю-адресату, что расширяет смысловые рамки восприятия самою текста (см. [Кошевая 1982: 9]). Ср. «Живи и помни» (1974) В. Распугана, «Живи как все» (1989) А. Марченко, «Давай поплачем» (2008) В. Пьецуха. К этим заглавиям близки конструкции, содержащие глагол и местоимение во втором лице, – ср. «Ты будешь жить» (1974) Ю. Нагибина.

Конструкции 1–5 хорошо укладываются в пословичные схемы и построены по их типу. Пословицы и поговорки реализуют высказывания, применимые для большою числа ситуаций, без конкретного соотнесения с действительностью, и содержат разноплановую оценку объекта описания. Пословицы всегда имеют широкую адресатную направленность. Все эти свойства релевантны для заглавий художественных текстов. Ср. заглавия-пословицы: «Сколько вору ни воровать, а острога не миновать» (1868) А. Голицинского; «В сорочке родилась» (1860) К. Павловой; «Концов не соберешь» (1886) Г. Успенского; «На чужой каравай рта не разевай» (1860) И. Кушнерева и т. д. В поговорках и пословицах с полной схемой предложения двусоставность обычно стирается, и они воспринимаются безлично и абстрактно. Ср. «Грех попугал» (1880) О. Забытого, «Несчастье помогло» (1896) Н. Пружанского.

Видимо, и исторически глагол проникает в заглавия через пословицы. В заглавиях повествовательных произведений пословицы и крылатые выражения начинают появляться во второй половине XIX века, что связано с общим процессом демократизации литературы того времени, которая обращалась ко все более широкому кругу читателей. До этого заглавия-пословицы были исключительной принадлежностью драматических текстов, не считая отдельных исключений. Сначала устойчивые обороты трансформировались в заглавиях – ср. «Было, да былым поросло» (1866) А. Шеллера. Потом по типу пословиц начали создаваться индивидуально-авторские глагольные заглавия: ср. «Несчастье может быть ступенью к благополучию» (1878) Н. Лескова. Заметно стремление авторов использовать для заглавия уже устоявшиеся в языке афористико-резюмирующие формы с обобщающим значением. Ср. современные заглавия – «В списках не значился» (1974) Б. Васильева, «Век живи – век люби» (1982) В. Распутина. В качестве заглавной конструкции могут использоваться и присказки и считалки: «Черный с белым не бери, „да“ и „нет“ не говори» (2007) Д. Григорьева.

6. Вопросительных конструкций с вопросительными местоимениями, отыскивающими субъект действия («Кто прав?» Л. Толстого), смысл действия («Что делать?» Н. Чернышевского), направление действия («Куда идти?» П. Боборыкина) и т. п. В данных конструкциях чаще всего используются краткие формы причастий и прилагательных с Ø формой глагола, а также инфинитив. Нередко в вопросительном заглавии присутствует обращение: ср. «Рыжик, рыжик, где ты был?» (2007) Е. Шкловского.

7. Восклицательных конструкций, в основном с формами 1–5: «Искать, всегда искать!» (1935) С. Сергеева-Ценского; «Стучит!» (1874) И. Тургенева; «То была она!» (1886) А. Чехова; «Звоните и приезжайте!» (1982) А Алексина; «Сгинь, коса!» (2008) А Королева.

Все рассмотренные выше глагольные конструкции заглавия так же, как и именные, обнаруживают асимметрию между грамматической формой своего воплощения и внутренними функциями по отношению к тексту. Но здесь асимметрия имеет свой специфический характер: явно выраженное предикативное начало нейтрализуется внутренней номинативной функцией глагольных заглавий. Так, например, заглавия-императивы и заглавия-вопросы кроме значений повеления, побуждения, вопроса приобретают назывное значение характеристики текста, формулируют его основное содержание.

Еще един тип глагольных заглавий, максимально синсемантичных тексту, представлен изолированными придаточными предложениями: «Как крестьяне ходили судить в город» (1884) Н. Златовратовского; «Что сделали ясные звезды» (1889) Г. Мачтета; «О чем плачут лошади» (1973) Ф. Абрамова; «Где небо сходилось с холмами» (1984) В. Маканина. Чаще всего это придаточные изъяснительные времени, места. Изолированные придаточные – такие же «освободившиеся» формы заглавия, как деепричастные обороты и предложно-падежные формы имени. Синтаксическое обособление всех этих грамматически подчиненных форм в заглавной позиции показывает, что в функции заглавия стираются грани между предложением и его частью, снимается противопоставленность между главными и второстепенными членами предложения.

Подобные придаточные предложения-заглавия как бы семантически свернуты из сложных полных заглавий типа «Повесть (рассказ, история) о том, как (что, почему и т. п.)…» или заголовков глав типа «Глава, в которой рассказывается о том, как…». Неудивительно, что изолированные придаточные чаще всего появляются в заглавиях рассказов, коротких повестей, действие которых поддается описательному определению. Союзы местоименного происхождения указывают на подчиненность данных заглавий всему тексту, поэтому при любой структуре они коммуникативно нечленимы. Квалифицирующие значения союзов определяют семантику отношений между целым заглавием и текстом. Поэтому неудивительно, что и современные авторы начали эксплуатировать данные конструкции: ср. «О том, как я разоблачил грузинского шпиона» (2005) И. Смирнова-Охтина, «Какой случится день недели» (2004) З. Прилепина.

Глагольное построение заглавий стоит в прямой связи с жанровыми особенностями произведений и их размером. Глагольные заглавия чаще всего встречаются в малых формах повествования с ярко выраженной сюжетностью – рассказах, коротких повестях. Они, например, нередки у А. П. Чехова, который в ранних рассказах стремился к динамичности заглавия – ср. «Ушла» (1883), «Говорить или молчать?» (1884), «Упразднили!» (1885). Глагольные заглавия вообще часто встречаются в сатирических жанрах: ср. «Горю – и не сгораю», «Отдайте ему курсив», «Хотелось болтать» (1932) и др. И. Ильфа и Е. Петрова. В больших формах (повестях, романах) глагольное построение заглавия почти всегда имеет особое стилистическое задание, связанное с жанром произведения. Обычно глагольные заглавия встречаются в текстах с ярко выраженной публицистической направленностью и/или преследующих дидактические цели, а также в занимательных жанрах – детективах, приключенческой и детской литературе. Все эти произведения имеют ярко выраженную внешнюю направленность к читателю, выходящую на поверхность в заглавиях.

Все случаи реализации полной субьектно-предакатной схемы с глаголом также стилистически отмечены. В XIX веке таких заглавий для больших форм почти не встречалось, хотя в конце века стали появляться двухсловные глагольно-именные заглавия для небольших фабульных форм: ср. «Пропал человек» (1883) П. Засодимского, «Мимочка отравилась» (1895) В. Микулич и т. п.

Появление развернутых глагольных заглавий, видимо, связано с развитием газетной и журнальной публицистики, которая распространила свое влияние и на художественную литературу. Об этом говорит тематика произведений, представленная подобными заглавиями. Двусоставные заглавия стали нормой в произведениях военной тематики: «Батальоны просят огня» (1957) Ю. Бондарева, «Танки идут ромбом» (1963) А. Ананьева и др. Жанр политического детектива также использует подобные схемы: «Ваш специальный корреспондент встретился…» (1967) Г. Боровика, «ТАСС уполномочен заявить…» (1979) Ю. Семенова. В произведениях на тему народной (деревенской) жизни полная схема в заглавиях связана со стилизацией на тему народных песен, фольклора, граничащей с аллюзией: ср. «Шумит луговая овсяница», «И уплывают пароходы, и остаются берега» (1966) Е. Носова, «И разыгрались же кони в поле» (1964), «Жена мужа в Париж провожала» (1971) В. Шукшина. Обращает на себя внимание частая препозиция глагола, свойственная фольклорно-повествовательной речи. Полная схема реализуется и в аллюзивных заглавиях, содержащих целую строку из стихотворения, песни или содержит библейский подтекст: «Белеет парус одинокий» (1936) В. Катаева, «Тучи над городом встали» (1966) В. Амлинского, «Ночь длинна и тиха, пастырь режет овец» (2004) Б. Иванова.

Двусоставные глагольные заглавия имеют характерные особенности. Во-первых, глагол в них чаще всего имеет грамматическое значение настоящего постоянного или абстрактного времени, реже – прошедшего перфектного, соотносимого с настоящим моментом (ср. «Жизнь удалась…» (1981) В. Попова). Глагольные заглавия, таким образом, в отношении выражения категории времени оказываются параллельными именным, которые с точки зрения синтаксиса подобны номинативным предложениям. «Номинативные предложения, – пишет Пешковский [1956: 378], – воспринимаются под знаком настоящего времени. Но настоящее как „нулевое“ и еще вдобавок способное в высшей степени к „расширению“ наименее разрушает их номинативный характер». Глагольные же заглавия благодаря подобному выражению категории времени, наоборот, приобретают номинативный характер, наращивают свои номинативные свойства. Но существуют заглавия, в которых временная отнесенность глагола выполняет художественную функцию, – ср. «Завтра была война» (1984) Б. Васильева. Через текст может восстанавливаться и процессуальное значение глагола – «Так зарождалась музыка» (1984) Ю. Нагибина. В подобных случаях номинативная функция заглавия подавляется его формой.

Во-вторых, частым признаком двусоставных заглавий является препозиция глагола, что обеспечивает коммуникативную нерасчлененость высказывания – ср. «Где-то гремит война», «Поросли окопы травой» (1965–1967) В. Астафьева. Все это позволяет некоторым ученым относить подобные глагольные заглавия к разряду «назывных предложений» [Адмони 1955: 153, Пешковский 1956: 380] или считать, что в названиях предложения типа «Жизнь начинается завтра» эквивалентны словосочетаниям [Виноградов 1958: 389].

Итак, заглавие можно определить как номинативно-предикативную единицу текста, которая находится в специальной функционально-закрепленной позиции над и перед текстом и служит одновременно именем текста и индивидуально-авторским высказыванием о нем. Как единица номинации текста (как название) заглавие выступает во всех синтаксических формах от слова до предложения. «Номинативная функция объединяет различные по форме речевые отрезки, выступающие в качестве заглавия, в единое целое, лексикализует их, превращает в устойчивые единицы, в своеобразные фразеологизмы» [Попов 1966: 99]. Как единица предикации текста заглавие является нам в своих коммуникативных функциях в качестве индивидуально-авторского высказывания о тексте. Коммуникативные функции стремятся вырвать заглавия «из-под ярма номинативности, превратить их в самостоятельные высказывания» [Попов 1966: 99].

Мы не употребляем в определениях термин «предложение», – во-первых, потому, что заглавие как высказывание соотносимо с действительностью только через сам текст и имеет только текстовую предикативность, и, во-вторых, поскольку заглавие не предполагает стабильной структурной модели и всегда представляет собой несвободную синтаксическую конструкцию.

Как единица номинации название стремится по форме к слову (имени), а как единица предикации заглавие по значению стремится к адекватной передаче содержания всего текста. В результате асимметрии между формой и содержанием заглавие является семантически нечленимой единицей, которая вступает в отношения номинации и предикации с целым текстом. Тематически-рематическая нерасчлененность заглавия на уровне текста проявляется в его коммуникативной нерасчлененности как высказывания при любой формальной структуре.

Заглавие стремится уравновесить в своей структуре именные и глагольные свойства. Это объясняется своеобразным сочетанием в нем номинативных и предикативных характеристик, тематического и рематического начал. Заглавие по заданию должно быть бифункциональным. При преобладании в нем номинативного, тематического начала заглавие статично и требует своего развертывания в тексте (ср. «Бумажник», «Справка», «Сапоги» А. П. Чехова), при доминировании предикативных, рематических свойств заглавие динамично, но в нем ослаблена функция номинации (ср. «Забыл!», «Не судьба!» А. П. Чехова). Заглавия с отглагольными именными формами равномерно содержат в себе те и другие начала: «Униженные и оскорбленные», «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского. Все это говорит о принципиальной неоднозначности формальной и семантической структуры заглавия художественного произведения. Неоднозначность эта и разрешается в диалоге с текстом.

Реальным воплощением неоднозначности является вариативность заглавия. Смена заглавия свидетельствует о том, что первоначальное заглавие «не прошло» через весь текст, не стало его предикатом. Окончательное заглавие обычно семантически амбивалентно и предлагает более полное прочтение текста, чем дотекстовое, условное. Между первоначальным и окончательным заглавиями нередко обнаруживаются номинативно-предикативные и тематически-рематические корреляции: ср. «Инсаров» (Т) → «Накануне» → (Р) Тургенева, «Великий человек» (Т) → «Попрыгунья» (Р) Чехова, «Коневская повесть» (Т) → «Воскресение» (Р) Толстого. Окончательное заглавие «снимает» первоначальное название, стягивает в новый смысловой узел все логические акценты произведения, становится художественным итогом всего текста.

Закономерно встает вопрос о внешних границах заглавия. Своей внешней стороной заглавие прочно соединено с именем автора и «даже пометы о годе и месте издания часто как бы врастают в заглавие» [Кржижановский 1931: 4]. Несмотря на то что связь между всеми компонентами титульного листа тесна и подвижна, в чисто языковом смысле в структуру современного заглавия не входит ни имя автора, ни другие атрибуты текста. Пометы о годе и месте издания (написания) произведения, имя автора являются внешними атрибутами текста, если они не входят в стилистический прием заглавия, в то время как заглавие – и внешний, и внутренний атрибут текста.