Текст книги "Королевская книга"
Автор книги: Наталия Сова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
– «Отвага и гордость», – прочитал я, приглядевшись.
Перегрин замер, подавшись вперед.
– Нравится? – Я положил меч на стол.
– Очень, – прошептал он, притрагиваясь к витой рукояти. – Никогда не думал, что оружие может быть таким красивым.
Слово «красиво» было у него высшей похвалой. Блестя глазами, он склонился над клинком так низко, что зеркальная поверхность помутнела от дыхания.
«Мальчишка», – подумал я и сказал небрежно:
– Можешь взять его себе. Дарю.
– Правда? – Он просиял, но тут же спохватился: – А… а вы как же?
Подавив запоздало шевельнувшееся сожаление, я сказал, что для меня этот меч слишком легкий, а вот Перегрину он подойдет как нельзя лучше.
– Я, честно говоря, не знаю, как с ним обращаться, – смущенно сказал он. – Но все равно спасибо. Роскошный подарок.
Он осторожно взял меч и повернул его, рассматривая. По клинку скользнула тусклая, холодная вспышка.
– В семнадцать лет не владеть оружием – позор для потомка знатного рода, – сказал я сурово. – Я сам займусь твоим обучением.
Перегрин, пробовавший лезвие пальцем, удивленно воззрился на меня и тут же порезался.
– А с чего вы взяли, что я знатного рода? – невнятно промолвил он, слизывая кровь.
Я растерялся. Никогда не возникало у меня по этому поводу вопросов и сомнений. Не успел я ответить, как в дверях появился Фиделин.
– Там, это… загвоздка, – молвил он виновато. – Анча у Хача отнять не могут. Не дает хоронить, и все. Дерется. Ты бы, сынок, сходил, уговорил его. Тебя-то уж он послушает.
Улыбка Перегрина померкла. Он поднялся, кусая губы, точно от боли, и молча вышел.
– Бумагу, чернила, – приказал я Фиделину. – И Флума ко мне, живо!
Я давно не писал писем, и короткое послание отняло у меня уйму времени. Флум, шустрый веснушчатый парнишка, почтительно ждал.
– Поедешь на запад до Медвежьих Камней, – сказал я ему, запечатывая письмо. – Там спросишь дорогу на Изсоур…
Я подробно объяснил, как найти постоялый двор «Полтора орла» и что сказать хозяину, чтобы тот дал проводника. Флум коротко кивал.
– Придется идти напрямик, сквозь лес. Если повезет, дня через четыре прибудешь в Этген, замок лорда Гарга. Письмо передашь лорду в собственные руки. Получишь ответ – и немедленно назад.
– Все это тайна, да? – спросил он, блеснув быстрыми темными глазами.
– Возьмешь у Фиделина десять золотых, – сказал я.
– Де… Десять? – оторопел Флум.
– Вернешься благополучно – получишь еще столько же. Посланникам на глаза не попадаться, вина в трактирах не пить, с попутчиками не разговаривать. Пошел.
Счастливый Флум унесся, а я стал дожидаться темноты. Долго ходил взад-вперед по переходу, соединявшему главную башню с остальными помещениями, останавливался у потайной двери, сделанной в виде щита с моим гербом, рассматривал змей, искусно вырезанных на золоченом дереве. Терпение мое быстро иссякло. Я тронул выпуклый змеиный глаз, и дверь отошла в сторону, открывая узкую лестницу внутри башенной стены.
Все было так же, как полгода назад: скудный свет факела, неудобные ступеньки и гулкое, холодное пространство внизу. Но на сей раз со мной не было Перегрина, и это отнюдь не прибавляло смелости. Я остановился в центре подземелья, прислушиваясь к безмолвию. Мелькнула у меня насмешливая мысль, что все мечты в конце концов сбываются. Вот вам и комната без окон, где меня уж точно никто не найдет. И тут же, совсем некстати, вспомнил про колодец с бездонной темнотой, прямо у меня под ногами.
Мне стало зябко. Поежившись, я подумал, что Перегрин, должно быть, совсем выбился из сил и отчаялся, раз ему пришла в голову мысль, будто я не что иное, как недостающая часть его удивительного творения. Впрочем, я не собирался судить его строго – слишком хорошо мне было известно, что такое отчаяние и чего от отчаяния можно напридумывать.
И вдруг знакомый холодный отсвет пробежал по стенам и погас. Вновь наступила темнота, но теперь она была другой. Что-то в ней изменилось. Словно я был теперь не один. Словно огромный невидимый зверь, проснувшись, остановил на мне взгляд. Я решил, что будет лучше, если я что-нибудь скажу, и довольно храбро крикнул:
– Эй, ты! Пора бы научиться узнавать хозяина!
Ответом мне была новая тусклая вспышка, и после нее – едва уловимое сумеречное свечение. Я догадывался, что будет дальше, потому что видел уже все это однажды. Но такое ошеломляюще неправдоподобное, волшебное сияние разгоралось вокруг, что я невольно замер. В ярком перламутровом свете пламя факела стало почти невидимым, лишь горячий воздух дрожал на его месте. Я чувствовал, что светится не только подземелье, но и весь замок. И внезапно я увидел его полностью – он стал прозрачным, словно мираж: сияющие башни, лестницы, переходы, столбы света, стены света. Сквозь свет я видел людей в комнатах, ночное небо над головой и озаренные, быстро несущиеся облака. Я рассмеялся и раскинул руки, ощущая почти забытые свободу и силу. Мир снова был мой, весь без остатка – люди, облака над равниной и сама равнина, ночная темнота, ближние и дальние земли. И не было больше в этом мире для меня ни тайн, ни страхов.
Потом свет медленно померк, а я еще долго стоял неподвижно, привыкая к новым ощущениям.
– А малыш прав, – сказал я вслух. – Только, похоже, это ты моя недостающая деталь.
Выбираясь наружу, я ожидал увидеть взбудораженную, галдящую толпу. Но диво оказалось незамеченным, во дворе не было ни души. Я подошел к воротам. В арке, прячась от дождя, стоял часовой.
– Господин? – неуверенно спросил он. Это был Барг Длинный.
– Открой-ка ворота, да поживее, – приказал я азартно.
Он отодвинул засов и, налегая всем телом, распахнул тяжелые створки.
Я шагнул в ночь. Под ногами хлюпало и чавкало. Вокруг шуршал дождь. Я ступал наугад и, к удивлению своему, ни разу не споткнулся, не оступился и не забрел в траву. Потом остановился, прислушиваясь к звукам дождя и ветра над равниной. В них не было ничего зловещего и грозного, как не было в окружающей темноте никакой опасности. Обычная ночь. Обычный дождь. Обычный ветер. Я подпрыгнул и завопил:
– Эх-ха-а!
Потом я вопил еще что-то, плясал и размахивал руками. Окружающая ночь осталась к моему ликованию вполне равнодушной. Я оглянулся. Сзади виднелась освещенная арка ворот, маячил Барг с факелом в руке. Очертаний замка не было видно. Высоко над землей светилось узкое окно, которое и на окно-то не было похоже – какая-то тусклая прореха во всеобщей темноте.
– Хэ! – крикнул я напоследок и пошел обратно. Мимоходом похлопал обалдевшего Барга по плечу и поднялся на галерею.
Перегрина в его комнате не оказалось. Я постоял, раздумывая, где он может быть. С меня текло и капало.
– Ладно, малыш. Завтра, – сказал я вслух и отправился к себе.
В дверях своей комнаты я столкнулся с Фиделином.
– Вы, это… во дворе, что ли, были? Я вас искал… – сказал он. – Перегрин тоже куда-то делся. Хоть бы помог, что ли, немного…
Стаскивая с меня сапоги, он бормотал, что совсем измучился с ранеными, раненых много, а он один-одинешенек. От кухарок замковых никакого толку, причитания одни. Ребята в общем-то ничего, в живых останутся, только вот Мих очень плох, бредить начал, надо будет напоить его на ночь зеленым снадобьем.
– Тут ему и конец придет, – сказал я. – Лучше, как рассветет, отвези их всех в деревню, в ближнюю, к старухе Мерле. Скажешь – я велел.
Фиделин поднял голову и, вдруг расширив глаза, отпрянул и сел на пол.
– Аы… – слабо вымолвил он, указывая на мое лицо, где должны были красоваться отметины, сделанные королевским посланником.
Я притронулся к щеке и не почувствовал боли. Под пальцами тоже ничего не ощущалось, кроме совершенно невредимой кожи и трехдневной щетины.
– Как это? – боязливо спросил Фиделин, отодвигаясь на всякий случай подальше.
Я усмехнулся, уже ничему не удивляясь.
– То ли еще будет, старина, – сказал я и медленно стиснул кулак. – То ли еще будет.
4
Королевское войско подошло к Даугтеру в небывало ясный, безоблачный полдень. Первым его появление заметил Барг Длинный с Алой башни и заорал так, что осталось неясным, то ли он дико обрадовался, то ли впал в панику. Поднявшись на главную башню, мы с Перегрином увидели следующее: по дороге, прорезавшей нежно зеленевшую равнину, двигалась плотная и бесконечно длинная колонна всадников, похожая издали на большую пеструю змею. Змея извивалась по изгибам дороги, поднимала клубы пыли, и от нее явственно доносились глухой гул множества копыт и лязганье чего-то железного.
– Ой, – сказал Перегрин.
У подножия нашего холма колонна разделилась надвое и начала неторопливо огибать холм, заключая его в кольцо. Теперь можно было рассмотреть и тусклые, запыленные доспехи, и мерно колыхавшиеся цветные перья на шлемах, и самое главное – боевые штандарты с гербами. Слева над войском реяло огромное королевское знамя – «то, что ярче солнца». Танцующий дракон на золотом поле. Уж не знаю, чем оно было расшито, но сияло и вправду ослепительно. За ним двигалось много других знамен, поменьше и пониже. Они выныривали одно за другим из пыльного облака и распределялись направо и налево – разноцветные орлы, львы, единороги, птицы, медведи и прочая живность. Я узнал герб Эрри из Гарнта, Ангелиничей из Флангера, потом увидел клетчатое знамя Ташма Вилшского, и это меня неприятно удивило – я рассчитывал, что Ташм будет в числе моих друзей. Проплыл в клубах пыли леопард Рыжего и – надо же! – семь переплетенных змей, наш фамильный герб. Пожаловал кто-то из моих драгоценных братьев. А может быть, сразу оба.
Наверное, так в свое время выглядела Объединенная Армия, осадившая Черный Храм: надменные северяне, произносящие не более трех слов подряд, закованные в латы с ног до головы и восседающие на великолепных долгогривых тяжеловозах; южане из Флангера, быстроглазые, белозубые, вертлявые, со своими знаменитыми легкими мечами; блестящие антарские рыцари, сплошь певцы и поэты, чья отвага в бою превосходит воображение; свирепые парни с холмов, вооруженные топорами, и, наконец, неподражаемые нэдльские лучники. Они шли как на большом параде вассалов, который король устраивал ежегодно на празднике Середины Лета – слишком уж нарядным было войско, и за версту несло от этого войска беспечностью.
Когда кольцо вокруг холма сомкнулось, колонна, подходившая по дороге, разделилась еще раз и начала образовывать второе кольцо.
– Красиво, черт возьми! – сказал я.
– Сколько же их… – пробормотал Перегрин.
– Да всего-то тысячи три, – ответил я. – Самое большее – три с половиной. Но ты посмотри на гербы! Какой комплект!
Я представил себе короля Йорума с его бледной усмешкой, рысьи глаза Рыжего и гнусные рожи драгоценных братьев. Как давно, оказывается, я их не видел и сколько во мне за это время накопилось ненависти…
Перегрин молчал, на него напал столбняк. Он стоял, обхватив себя за плечи, и не сводил глаз с королевского войска.
– Неужто боишься? – спросил я.
– Да.
Я улыбнулся было, но тут же понял, что боится он не за нас. Он боится за них. И в который раз показалось мне, что он намного меня старше, и, как всегда в таких случаях, мне стало нехорошо.
Выручил Фиделин, пришедший объявить, что обед готов.
– Спасибо, я не хочу есть, – ответил Перегрин.
– Поел бы, – убежденно сказал Фиделин. – А то ты что-то бледный очень.
– Спасибо, нет, – ответил непреклонный Перегрин, и мы оставили его в покое.
В разгар обеда – я как раз покончил с супом и собирался заняться жареными цыплятами – Флум доложил, что прибыли парламентеры, числом три. Причем один из них, граф Дарга, утверждает, что знаком со мною лично.
– Граф Дарга? Впервые слышу. Веди их сюда… Хотя постой. – Мне пришло в голову, что это наглец Мордашка посмел явиться сюда во второй раз. – Я сам сейчас спущусь.
Но то был не Алек-Мордашка. Первым во двор вошел низенький, шумно отдувавшийся человек в латах, и я с удивлением узнал свекольный нос и неопрятную седую бороду бывшего ссыльного графа, моего в Даугтере предшественника. Сопровождали его два рослых воина с неподвижными глазами и чудовищными шеями. Один из них нес личный штандарт графа, другой – небольших размеров белый флаг на длинном древке. Все трое были без оружия.
– Приветствую вас, юноша. – Граф отсалютовал перчаткой, неловко придерживая под мышкой шлем с роскошным плюмажем. – Вы неплохо тут все устроили, очень неплохо.
Я ответил, что рад видеть его в добром здравии. Он поблагодарил, заметив, между прочим, что здоровье его не так уж хорошо – возраст и все такое… Я выразил надежду, что граф окажет мне честь и согласится если не отобедать, то хотя бы выпить со мной. Услышав слово «выпить», граф Дарга заметно оживился и, произнеся «охотно, охотно», заковылял во внутренние покои. Два его истукана неслышно двинулись следом, но граф буркнул через плечо: «Здесь!» – и те послушно застыли.
То, что граф прибыл один, было довольно странно. Насколько я знал обычаи, переговоры должны были вести не то пять, не то семь лучших рыцарей королевства.
На мой вопрос граф тихонько засмеялся и ответил:
– Считайте, что я лучший из лучших. Признаться, мне было страшновато идти сюда. Всем известно, как вы обошлись с королевскими посланниками.
Я ответил, что здесь действительно побывал какой-то юный выскочка, по виду смахивавший на посланника, но вел он себя так, что пришлось преподать ему урок хороших манер. Другое дело – граф Дарга, истинный аристократ древнего рода и мой давний знакомый…
Он расплылся в улыбке.
– Конечно, – сказал он, – неопытный посланник наверняка перестарался, не учел, что князь обладает истинно княжеским чувством собственного достоинства. Но как бы там ни было, своим неслыханным поступком вы поставили себя вне всех законов. Будь у вас простой, обыкновенный замок, я бы вам не позавидовал, – он подчеркнул слова «простой, обыкновенный», зорко следя за выражением моего лица.
Я старательно изобразил вежливое удивление и широким жестом пригласил графа к столу. Усевшись, он пристроил свой шлем между тарелок и с неудовольствием поглядел на Фиделина, наливавшего ему вино, и Хача, стоявшего у дверей.
– Я полагаю, – сказал он, – лучше нам побеседовать без… э-э…
Я кивнул, и мы остались одни.
Мы выпили за встречу и за всеобщее здоровье. Граф крякнул и набросился на жареного цыпленка, будто не ел дня три.
– Так вас, значит, простили, граф? – полуутвердительно сказал я.
– М-м, – ответил он, жуя, и протестующе помахал цыплячьей косточкой. – Прощают тех, кто провинился. А я, заметьте, абсолютно невиновен. При королевском дворе никогда не было недостатка в подлых клеветниках. Но разобрались, как ни странно. Поздновато, конечно, но все же…
И он разразился длиннейшим рассказом о том, как король разбирался в его деле, как изворачивались подлые клеветники и как все хорошо кончилось. До такой степени хорошо, что граф Дарга сейчас отнюдь не последний человек в государстве и, можно сказать, даже любимец его величества.
– Вспомнили и двадцатилетнюю войну, и другие мои заслуги, коих немало, – скромно закончил он и высоко поднял кубок.
– За короля пить не буду, – предупредил я.
– Не за короля. За справедливость!
Выпили за справедливость. Граф пожевал губами:
– Отвратительно. Не спрашиваю, как вы можете пить такую дрянь, сам ее здесь пил в неимоверных количествах. И моя печень, заметьте, мне этого не простила. Я пришлю вам своего, настоящего, двенадцатилетней выдержки… Ах, черт, невозможно, – он несколько наигранно спохватился и хлопнул себя по лбу. – Невозможно, мы же воюем. Старый осел. Чуть не забыл, зачем я здесь.
Он, кряхтя, поднялся и церемонно произнес:
– Его величество король Йорум предлагает вам сдаться. Он обещает сохранить вам жизнь и свободу при условии, что вы навсегда покинете пределы королевства.
– Ошеломлен великодушием его величества, – в тон ему ответил я. – Но не собираюсь покидать пределы королевства. Мне здесь нравится.
– Так я и думал, – удовлетворенно сказал граф, усаживаясь. – Должен сказать, что у вас есть время изменить свое решение. Штурм назначен на завтра.
– Завтра? К чему такая спешка? А как же планомерная осада и все такое прочее?
Граф изучающе посмотрел на меня:
– А вы разве не знаете? Лорд Гарг объявил войну королю Йоруму одновременно с вами. Он захватил Западную окраину и взял Изсоур. Так что времени у нас нет. Мы должны соединиться с отрядами герцога Хэмга и Ола Справедливого не позже чем через пять дней.
Что ж, молодец лорд Гарг, подумал я. А я-то боялся, что он не примет всерьез мое письмо. Думал, постарел лорд, образумился. Но нет, все тот же – лихой, веселый, своего не упустит, но и другу всегда поможет.
– Буду откровенен, – продолжал граф после паузы. – Когда человек вашего ранга объявляет войну королю, это неслыханно, согласитесь. Идя сюда, я ожидал увидеть сумасшедшего. Самоубийцу. Но вы, как мне кажется, в здравом уме… Это наводит на размышления.
Рассмеявшись, я спросил, не озадачивает ли его поведение короля, который собрал против меня, ничтожного, целую армию и не поленился лично привести ее в такую даль.
– Это легко объяснить, – сказал граф. – Во-первых, мы опасаемся, что вас поддержит местное население.
– Не исключено, – ответил я. – Они думают, что я, как Зэ-Боброзуб, начну раздавать землю крестьянам.
– Вот видите. А во-вторых… – Граф понизил голос. – Говорят, ваш замок был построен меньше чем за год и тут не обошлось без колдовства.
Я засмеялся заливистей прежнего:
– Ну не ожидал от вас! Образованный человек, а туда же. Так, пожалуй, выяснится, что вы верите в огнедышащих драконов и лошадей с двумя головами.
Граф хитро прищурился и погрозил корявым пальцем:
– Не проведете, юноша! Если не ошибаюсь, гарнизон ваш составляет что-то около двадцати солдат. Верно?
Я ответил, что в замке всего двадцать два человека, считая слуг и кухарок.
– И вы с ними собираетесь сражаться против трехтысячного войска, – весело подхватил граф. – Вы плохо подготовились к встрече с парламентером, юноша. Вам следовало обдумать, как вести себя, если уж затеяли нас обмануть. Впрочем, вам вряд ли удалось бы меня убедить, что замок ваш построен не колдуном и ничем не напоминает жуткие крепости, вроде Черного Храма. – Граф подался вперед. – Семь признаков, по которым можно распознать заколдованную постройку, присутствуют у вашего замка все как один. Я опытный человек, и я вижу. Король в ловушке, верно?
Мысленно чертыхнувшись, я хлопнул ладонью по столу и заявил, что разговоры ни к чему не приведут:
– Король может штурмовать замок хоть завтра, хоть прямо сейчас. Или пусть убирается, чтоб духу его не было на этих землях. В таком случае все узнают, что он не только подлец, но и трус. И прекратите меня называть юношей. У меня есть имя. И титул.
Графские усы и борода неопределенно зашевелились – то ли он поморщился, то ли криво улыбнулся.
– Вы скверный дипломат, любезный князь. Все ваши неприятности происходят только из-за этого. Будь у вас советчик, мудрый, знающий жизнь… Вы так молоды, и перед вами такой огромный, бескрайний простор…
Я насторожился. Граф выходил на какую-то новую тему и, кажется, готовился изложить то, ради чего и пришел сюда. Он налил себе еще, сделал хороший глоток и произнес, глядя вдаль:
– Даугтер – удивительное место. Вспоминая годы, проведенные здесь, я прихожу к мысли, что нигде и никогда больше не был свободным. Только здесь. В изгнании. Почти что в заточении. Я всегда чувствовал огромный, бескрайний простор. И ничего в этом нет удивительного, юно… э-э… князь. Здесь у меня была свобода размышлять. Я мог думать о чем угодно, а это, согласитесь, главное.
– Это не главное, – ответил я и добавил слышанную еще от отца фразу о том, что нет толку в раздумьях, ибо раздумьями славу не добудешь.
– А я полагаю, что нет толку в необдуманных поступках и бессмысленном риске, – сказал граф. – И заметьте, мы оба не правы. Истина, как всегда, находится где-то посередине. Скажем так: мои идеи, помноженные на вашу смелость и волю.
Вот оно, подумал я. Идеи. Да еще помноженные. А ведь почтенный пожилой человек, пора бы и успокоиться.
– Слышал бы король ваши речи, наверняка бы пожалел, что облагодетельствовал вас так опрометчиво, – сказал я. – А что за идеи?
И не успел я глазом моргнуть, как граф Дарга, отнюдь не последний человек в государстве и любимец его величества, изложил мне план дворцового переворота. Заговор, по его словам, зрел уже давно, ибо король Йорум так же пригоден к управлению государством, как он, граф Дарга, к пляскам на канате. А полоумный наследник – еще одно подтверждение тому, что династия изжила себя. В число заговорщиков входят представители самых знатных фамилий, которых граф мне называть пока не будет; единственное, что он сейчас может сказать, – это люди достойные и могущественные. Все они сходятся на том, что стране необходим властитель, подобный Горну Восьмому. И нужен он немедленно, иначе страна просто перестанет существовать.
– По первоначальному замыслу на престол должен был взойти Гич Эрри. Но наши противники сделали ход первыми – Эрри погиб на охоте при весьма странных обстоятельствах.
– Досадно, – сказал я. – И кого же теперь прочат на роль Горна Восьмого?
– Рассудите сами. Это должен быть человек, ненавидящий короля, человек воинственный и решительный, человек, который способен…
Граф ярко обрисовал характер Горна Восьмого, при этом многозначительно поглядывая на меня. Я выслушал и сказал, что таких людей сейчас нет, во всяком случае, я таких не знаю.
– А я знаю, – ответил граф, сверля меня глазами.
– В самом деле?
– Не притворяйтесь, это у вас плохо получается. Вы плохой дипломат, я уже говорил. Но вы воин, способный возродить славу империи. У Йорума ржавчина в крови. Он уже не знает, зачем ему власть. С каким трудом мы уговорили его лично принять участие в этом походе! Возглавить, так сказать… Не он привел нас сюда, а мы его. Теперь все зависит только от вас. Под этими стенами не только ваши враги, но и люди, которые хотят помочь вам. Остается только обдумать нашу совместную тактику, верно? – Граф прищурил глаз.
– Нет. Но излагали вы убедительно, еще немного – и я бы поверил.
– Клянусь… – начал граф.
– Хач! – громко позвал я.
Хач вломился, чуть не сорвав дверь с петель. Увидев, что мне ничто не угрожает, он остановился и, набычившись, уставился на графа.
– Если со мной что-нибудь случится, это вряд ли пойдет вам на пользу, – поспешно сказал тот.
– Запрешь господина графа в Алой, в винном погребе, – приказал я.
– А тех, что во дворе, – того? – с мрачной готовностью спросил Хач.
– Нет. Пока нет.
Граф покачал головой.
– Не пришлось бы вам потом жалеть, – сказал он. – Это не угроза, так, дружеское предостережение.
Я выразил надежду, что в винном погребе господину графу не будет скучно, и Хач увел его.
Я вышел следом и поднялся на стену взглянуть на неприятельский лагерь. Картина открылась весьма жизнерадостная: среди разноцветных шатров горели костры, и сидели вокруг костров солдаты, и доносились оттуда веселые голоса и хохот. Солнце на западе утонуло в плотных тучах. Равнину медленно заливала синева, налетал влажный, с запахом дождя, ветер. Ночь обещала быть ненастной.
Внизу грянули песню. Я хмыкнул. Сотня здоровых глоток – и вот уже незатейливый деревенский мотивчик звучит мощно и победоносно, как гимн королевства внушительных размеров. И ни о чем-то эти певцы не догадываются…
Я вдруг ощутил молчаливое спокойствие темного замка, которому не было никакого дела до людей, копошащихся в нем и вокруг него, никакого дела до этих костров и песен, до этой осады, как и до всех осад и битв, прошлых и будущих. Он старше и мудрее всего, что есть на земле, подумалось мне. Может быть, весь этот мир от начала и до конца времен – лишь маленький эпизод в бесконечной истории замка. Замка, принадлежащего мне. Замка, который без меня мертв. Я усмехнулся. Князь Дан, небольшая, но крайне необходимая составная часть вечности. Честь имею. Сейчас я покажу вам, мастера жестоких битв, чего вы действительно стоите с вашими песнями, с вашей силой и доблестью, с любовно выкованными доспехами и заговоренными мечами.
И размеренно, с подобающей торжественностью, я зашагал в направлении главной башни.
Что там рассказывали про Черный Храм? Смерч, волны пламени… Синие молнии. На месте армии моего деда остались только темные, запекшиеся кляксы на оплавленных камнях. Даже если мощь моего замка вполовину меньше, этого будет довольно.
Вступив в переход, я еще издали заметил, что в конце его, у самой двери на потайную лестницу, кто-то медленно расхаживает от стены к стене. Приблизившись, я узнал Перегрина. При виде меня он встрепенулся и поспешно загородил собой дверь.
– Я вас жду. Граф Дарга уже запел? – Глаза его были темны и серьезны.
– Забавный старикан, – ответил я и отстранил Перегрина.
Он рванулся обратно и прижался к двери спиной:
– Не ходите туда. Не надо.
– Почему?
– Я догадываюсь, зачем вы туда идете. Не надо. Послушайте меня хоть раз…
– Почему, я спрашиваю?
– Не знаю, – жалобно ответил Перегрин. – В том-то и дело, что я не могу объяснить. Просто чувствую, что туда сейчас нельзя. Нельзя, и все.
Я молча взял его за шиворот и постарался отбросить как можно дальше. Но едва открылась дверь, он снова оказался тут как тут и с криком «пожалуйста, не надо!» повис у меня на плечах. Я стряхнул его, сорвал со стены факел и гаркнул:
– Убью, если пойдешь за мной!
Удивительный дар у мальчишки, думал я, спускаясь по лестнице. В самый неподходящий момент вмешаться и все испортить. Да так ловко – вот, казалось бы, ничего особенного он сейчас не сказал, а чувствую я себя уже не властелином вечности, не вершителем судеб и даже не хозяином замка, а мелким воришкой, сдуру лезущим в хорошо охраняемый дом.
В подземелье было как-то по-особенному холодно, и темнота показалась мне странно густой, не желающей поддаваться свету факела.
– Эй, – сказал я, озираясь. – Это я.
Ничего не изменилось. Слабый розовый отсвет пламени дрожал на стенах, и двигалась моя собственная огромная тень. Я остановился в центре зала, обдумывая приказ, краткий и точный. Но ничего сказать не успел.
Свет ударил со всех сторон так яростно и мощно, что я зажмурился и закрыл глаза ладонью. Но он слепил и сквозь веки, и сквозь ладонь, он пронизывал меня, будто не замечая. Он нарастал резкими вспышками, и вместе с ним нарастала нестерпимая режущая боль в глазах. «Эй, подожди…» – пробормотал я. В ответ полыхнуло так, что я, позабыв все на свете, прижимая руки к глазам, бросился из подземелья вон. Налетел на стену, взял чуть правее и, спотыкаясь и рушась на четвереньки, полез вверх по лестнице.
Свет бушевал. Вокруг меня происходило какое-то движение, и звук от него был схож с посвистом множества стрел, проносящихся в опасной от меня близости. Что-то зашипело, меня обдало сухим холодом, и я перестал что-либо слышать и понимать, только карабкался вверх, задыхаясь от боли, карабкался целую вечность, пока не вынесло меня куда-то на ровное место, где уже не было бешеного света и стояла тишина.
Я медленно открывал и закрывал слезившиеся глаза, но видел все одно и то же: плавающие ярко-красные пятна.
– Я же говорил, – безнадежно промолвил Перегрин где-то рядом.
– Вздор, – ответил я, яростно протирая глаза. – Что снаружи слышно?
Перегрин молчал. Наверное, по привычке дернул плечом, но этого я не увидел – перед глазами кружились красные пятна и проскакивали искорки. «Неужели ослеп?» – подумал я.
– Вот что. Сейчас ты проводишь меня наверх, на башню. Посмотришь, что делается вокруг, и скажешь мне.
– Так вы… – Перегрин запнулся. – Что же вы… Ведь я предупреждал! Как же вы теперь…
– Что ты как баба, ей-богу, – оборвал я. – Веди, я сказал.
Он осторожно взял меня за локоть.
Замку не нужен был приказ, вспомнил я, он же мысли мои читает, ему все мои желания известны лучше, чем мне самому. Не нужно было слов, достаточно моей ненависти, чтобы выжечь все до горизонта. Но и мне при этом досталось, стало быть, ненависть – палка о двух концах. От деревень моих, конечно, ничего не осталось, я этого не хотел, клянусь… Скажи спасибо, князь, что сам в живых остался. При таком-то мудром и справедливом замке…
Я спотыкался. Перегрин крепче сжимал мой локоть и негромко предупреждал: «Ступеньки… Последняя… Теперь направо… Еще ступеньки… Последняя».
Слепой король. Такого на Западных Равнинах никогда не было. Но теперь, кроме меня, претендентов на корону больше нет.
Я споткнулся снова и, ощущая неприятную пустоту внутри, громко сказал:
– Не может быть, что у меня это навсегда. Скажи, малыш?
– Ступеньки, – ответил Перегрин. – Конечно, не навсегда.
Резкий ветер хлестнул меня по лицу. Мы на башне. Перегрин безмолвно отпустил мой локоть.
– Ну? – Я почувствовал в ветре привкус дыма, и губы мои странно, незнакомо дернулись в усмешке. Помолчав, Перегрин произнес чуть в отдалении:
– Вижу костры. Костры вокруг холма. Возле некоторых костров люди. Палатки стоят. Дождь собирается.
– Что? Что ты сказал?
– Дождь собирается, – мягко повторил он. – Давайте я отведу вас вниз. Вы ляжете спать, а когда проснетесь, все будет хорошо.
И тут в короткой тишине между порывами ветра издалека донесся хохот, дружный, громовой, какой раздается всегда по окончании хорошо рассказанной солдатской байки. Потом все снова заглушил ветер, я остолбенел, а Перегрин произнес уверенно:
– Все будет хорошо, вот увидите. Завтра.
– Гаденыш, – глухо произнес я и, вытянув вперед руки, двинулся на голос. – Щенок, предатель, на костер тебя!
Только бы коснуться его, подумал я, а там уж вцеплюсь мертвой хваткой и не отпущу, пока не хрустнет тощая цыплячья шея. Торопливый, срывающийся голос Перегрина звучал то справа, то слева, то позади меня. «В жмурки? Изволь…» – бормотал я, поворачиваясь за ним.
– Замок никогда не пустит в ход свою силу, если на то нет причины. Я говорил вам об этом, всегда говорил! Почему-то вы подумали, что замок – нечто вроде человека, вроде слуги. Но он не слуга вам и не человек, с ним нужно быть осторожнее, нужно знать его законы, я и об этом вам говорил, но ведь вы никогда меня не слушали! Осторожно! Да стойте вы, свалитесь сейчас! Прямо перед вами лестница вниз.
Я остановился и что есть силы крикнул:
– Эй, ко мне! Хач, парни! Ко мне, все!
Перегрин замолчал.
– Не вздумай удирать. Поймают – хуже будет, – сказал я и, услышав на лестнице топот ног, крикнул: – Взять!
– Кого? – послышался голос Хача.
– Меня, – отозвался Перегрин. – И помогите господину, он ослеп.
– Чего? – недоуменно переспросил Хач.
– Мальчишку в подвал, – приказал я. – Не выпускать ни под каким видом.
Хач раздумывал.
– Ты понял, дубина? – спросил я сквозь зубы.
– Ага, – ответил он странным голосом. – А и правда… Что тут с вами случилось, малыш?
