Текст книги "Королевская книга"
Автор книги: Наталия Сова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
8
– Больно! Хватит тряпки наматывать! У-м-мх! Будьте вы прокляты!
– Тихо-тихо-тихо… – Горностай мягко, но властно положил ладонь раненому на глаза. Арника быстро заканчивала перевязку, удивляясь, как ловко все получается, когда над душой не стоит Выуявь. Разбойник перестал стонать и ругаться, и когда Горностай отнял руку, так и остался с закрытыми глазами, шумно дыша.
Большой зал Риора выглядел как во время войны – будто выдалась короткая передышка между штурмами. Горностай первым делом сгреб сено, устилающее пол, в охапки и положил в угол, устроив на нем раненых людей барона, числом восемь. Серьезных ранений, однако, ни у кого не было. «Я же знал, что делал!» – ухмылялся Горностай. Остальные, уцелевшие, были где-то заперты – Арника не уследила где.
На скамьях у гигантского камина расположились антарцы, Арника украдкой поглядывала в ту сторону, но приблизиться все не решалась. Терн был непроницаем и невозмутим. Хозяином Риора в этот вечер был он, а никак не барон – Арника уже поняла, что у короля Антарского есть свойство делать своим всякое место, где бы он ни был.
Антарцы почти не разговаривали, и было слышно, что молчат все они об одном и том же – о своем несгибаемом намерении что-то предотвратить. До разбойников и Щур-Риора им не было никакого дела.
Барон, не получивший в драке у костра ни царапины, сидел тут же, у стены, обхватив колени руками, тихий и отрешенный, словно из него ушли разом все силы. Стало видно – он так стар, что старость его играет в прятки с его детством. Он отдался течению событий, изменить которые был не властен, и ничуть не интересовался тем, что происходило вокруг. До Арники то и дело докатывались ледяные волны его тоски.
Горностай последний раз по-хозяйски оглядел перевязанных разбойников и присел возле Щур-Риора.
– Один вопрос, господин барон, – вполголоса, чтобы не слышали антарцы, сказал он. – Та женщина, с красными волосами, просила вас выполнить ее просьбу. Что это была за просьба?
Барон, как бы что-то припомнив, встрепенулся:
– Я хочу говорить с королем.
– Что вы должны были для нее сделать?
– Я хочу говорить с королем.
– О чем она просила вас?
– Я хочу говорить с королем.
Горностай покачал головой, подал старику руку, помогая подняться. Барон заковылял к камину, и король Антарский поднял на него взгляд.
– Мне сказали: безоружный король придет в сопровождении малой свиты, и ты передашь ему мои слова. Он идет, чтобы найти смысл и причину, и он найдет то, что ищет…
– Кто сказал? – перебил Терн.
Барон замешкался, поймал прерванную мысль и забубнил, не останавливаясь:
– Великое Заклятье наслала женщина. Ты сможешь снять Заклятье, убив эту женщину. Все другие способы уже бесполезны. Она сама жаждет исчезнуть, ибо раскаялась и не хочет больше вмешиваться в дела нашего мира, и ты должен помочь ей. Вот что мне сказали. И еще тебя просили быть осторожным, ибо та женщина может в последний момент испугаться небытия и попытаться перехитрить тебя, чтобы остаться в живых. Я не лгу, сказали мне, Королевская Книга может лгать, я – нет.
– Стоп-стоп-стоп! – протестующе вытянул руку Горностай.
Но у барона уже кончились все приготовленные для короля слова, он сгорбился, отвернулся и зашагал в свой угол.
– Кто передал это? – повысил голос король.
– Красноволосая демоница, – пробормотал Щур-Риор себе под нос.
По лицу Горностая было видно, что он лихорадочно ищет подходящее объяснение, после которого король потеряет всякий интерес к речи барона.
– Начнем с того, что он рехнулся… – сказал он первое, что пришло в голову, но Терн остановил его резким жестом и приказал:
– Вернуть его!
Однако дальнейшие попытки расспросить барона были напрасны: слова «демоницы» были последней связной речью, которую удалось от него услышать. Он, казалось, не мог понять, чего требует от него иноземный государь с темным, пронизывающим взглядом. «Он не в себе, совершенно не в себе, клянусь, он помешался у меня на глазах!» – повторял Горностай, останавливая неистовых антарцев, начавших было калить в камине железо. В конце концов старика оставили в покое, и он снова примостился в уголке на полу, подальше от людей и огня.
– Пр-роклятье, – тихо сказал Терн.
– Чем ближе мы к цели, тем запутанней и сложней дела, – отозвался Горностай. – И тем меньше наши собственные возможности. Остается только принимать все как есть… Кстати, барон развил любопытную теорию о том, что к происходящим в мире гибельным изменениям можно приноровиться и жить себе дальше. Жаль, что сам он не является живым подтверждением тому…
Он старательно уводил мысли короля подальше от Огненноволосой и ее слов.
Терн заметил это:
– Значит, барон спятил и несет чепуху?
Горностай закивал: совершенно верно – спятил и несет чепуху.
– А почему ты так волнуешься?
Горностай успел только промолвить: «Я не…»
– Женщина, передавшая мне послание через барона, знакома тебе! – жестко произнес Терн.
Горностай поколебался:
– Я предпочел бы с ней никогда не знакомиться, но увы…
– Кто она?
– Заклятый враг учителя. Именно по ее вине Таор Арнет сейчас отлеживается на постоялом дворе, вместо того чтобы сопровождать вас…
– Почему ты скрыл это?!
– Но ведь и учитель счел нужным не говорить вам о ней… Мы все равно с ней не встретимся, а вам, государь, лишние сведения ни к чему: многие знания – многие скорби, как известно.
– Что еще ты собрался от меня утаить, дабы уберечь от скорбей?
– Ничего, клянусь, ничего! Доверяйте мне, государь.
– Узнаю речи Таора. – Терн мрачно усмехнулся. – Ты прилежный ученик, Горностай.
– Я лучший его ученик! Потому что единственный… Простите, я пошутил не к месту.
Однако с извинениями он опоздал. Терн, не вставая с места, сделал едва заметное движение, вроде бы даже не коснувшись Горностая, тот сдавленно вскрикнул и рухнул на пол.
– Таору Арнету я доверяю как самому себе. Ты его ученик, но не он сам.
Горностай, скорчившись, тянул сквозь стиснутые зубы воздух. Арника бросилась было к нему, но Терн гаркнул: «Прочь!» Слово полетело в нее, как нож. Она остановилась и опустилась на пол, не сводя с короля умоляющих глаз.
– Что вы творите… – простонал Горностай.
– Указываю забывшемуся сопляку его место.
– Отпустите…
– Я тебя не держу. – В доказательство король поднял руки.
Горностай закричал.
Арника заметила издевательскую усмешку Терна. Какая-то чужая это была усмешка, лицо еще не привыкло к ней. Арника вскочила, спотыкаясь, подбежала к королю и вцепилась в его руку.
– Тебе нельзя быть таким, нельзя! – заговорила она вслух.
Терн обернулся к ней, и Горностай выдохнул с облегчением.
– Перестань мычать и ступай отсюда. Не подходи без зова! – Король разжал ее пальцы.
Арника закусила губу, когда он отодвинул ее от себя. Она заглядывала в черноту его глаз и не видела ничего – только ровное темное пламя.
Горностай, шмыгая носом, сел, оперся спиной о скамью и прикрыл лицо ладонью.
– Я должен знать все, что знаешь ты, Горностай. Этим ты докажешь, что верен мне и своему учителю, – холодно молвил Терн.
Горностай пробормотал из-под ладони:
– Я верен вам и учителю. Но скоро, может статься, верность учителю и верность вам будут несовместимы…
– Вот как?
– В Королевской Книге, в разделе о Великом Заклятье, сказано: «Десятое бедствие – неправильное соотношение высшего и низшего. Могучие властители утрачивают мудрость и благородство души…»
– «…А презренным смердам становятся подвластны великие деяния», – закончил Терн. – Я знаю наизусть эти окаянные каракули.
Горностай поднял на него покрасневшие глаза:
– Я думал, что все обошлось, и ничего страшного нет в том, что какую-то часть пути от постоялого двора вы проделали в одиночку, без Таора, без Арники. Но теперь вижу, что с вами что-то произошло… Вы непохожи на себя. Насколько я знаю, Терну Антарскому никогда не приходило в голову ставить людей на место таким способом. – Он осторожно приложил руку к виску, потом к груди. – Это далеко не вся ваша сила и не все ваши возможности, ведь так?
Не удостоив его ответом, Терн обратился к Арнике:
– Я сказал – отойди. Сейчас ты не нужна.
И тут Арника поняла, что ни в коем случае не должна исполнять приказание. Это как давеча с Таором – нужно не просто находиться рядом, а быть с ним мыслями и сердцем. Тогда оплошала, а теперь уж меня никто не собьет, подумала она и устроилась на корточках напротив Терна, глядя на него снизу вверх.
– Ты мешаешь, – сурово сказал Терн.
Правильно, мешаю. Мешаю Великому Заклятью изуродовать тебя окончательно, подумала она.
– Однажды вы видели ее глазами и мысли у вас были общие, вы знаете, что это такое, – сказал Горностай негромко. – Эта девочка – единственный человек, который поможет вам вспомнить, каким вы были прежде. Но вам трудно, государь. Сейчас вам гораздо проще поступить, как советует Огненноволосая, – пойти убить кого-то там… Она, злодейка, это знает и рассчитывает, что в отсутствие Таора никто не сможет убедить вас в том, что вы не правы.
Он говорил еще что-то, Арника уже не слышала. Она вспоминала наполненные ветром равнины, город с золотыми башнями и высокие чужие звезды, алые полосы заката над высоким берегом – все, что видела когда-то в воспоминаниях Терна о тех временах, когда Великого Заклятья еще в помине не было. Может быть, сейчас он и забыл об этом, но она-то помнила, и еще она помнила о том, как сделать память общей на двоих.
Терн отстранился, будто увидел ее впервые. Чужое выражение уходило с его лица. Он надолго замолчал, будто задумавшись, потом медленно произнес:
– Прости, Горностай.
Тот длинно-длинно выдохнул и устало ответил:
– Охотно, ваше величество. А сейчас, с вашего разрешения… Я должен прилечь. Дьявольски трудный день сегодня.
Он поднялся на ноги и, пошатываясь, пошел прочь. Повалился на спину рядом со своими недавними пациентами и закрыл локтем лицо.
Терн протянул руку и усадил Арнику, крепко обняв за плечи. Сбывалось загаданное, начиналось невозможное – и огонь, в который смотрели они, горел в самом центре Вселенной. Они снова были равны и едины, мир был развернут перед ними, и оба они видели, как нити будущих событий сплетают совершенный узор судьбы, где каждый проживет именно то, что предназначено его душе.
Подумать только, если бы не Великое Заклятье, ничего бы этого не было, размышляла Арника. Пока оно в силе, Терн без меня не может быть собой прежним, так что связывает оно нас попрочнее всякой любви. Но нужна я Терну только для того, чтобы Заклятье это снять. И – надо же! – я ему в этом помогаю. Странные вещи творятся на свете…
– Не думай об этом, – тихо сказал Терн. – Не думай.
Арника глубоко вздохнула. Она не спала две ночи подряд, и теперь чувствовала, как сны этих двух ночей нетерпеливо толпятся перед ее глазами, ожидая, когда их посмотрят. Они заслоняют собой весь свет, а тепло очага окутывает, накрывает, заставляя смежить веки, и голова склоняется на плечо Терна, и вплывает в ее дрему первое зыбкое сновидение.
Когда она проснулась, то обнаружила, что лежит на скамье, укрытая меховым плащом и под головой у нее кожаная сумка. Дрова в камине прогорели, почти все факелы были погашены, а плотные ставни на окнах не позволяли увидеть, рассвет сейчас или все еще ночь. Терна нигде не было, двое антарских часовых мерили шагами зал, а раненые спали так тихо, что Арника встревожилась, и, сбросив плащ, подошла к ним послушать, дышат ли они. Горностай, свернувшись клубком, дремал рядом с ними.
Барон Щур-Риор сидел в прежней позе у стены и смотрел в темноту перед собой.
Арника присела на корточки и легонько прикоснулась к его седым всклокоченным волосам. Он не пошевелился и даже не мигнул. Арника уселась подле, словно они были давними приятелями, нашла его холодную руку и крепко сжала. Он не взглянул на Арнику, только тишина вокруг него тихо прошелестела:
– Зачем ты пришла?
– Затем, что я знаю то, о чем ты смутно догадываешься. Я видела сегодня твоих людей. Вернее, не людей… Единственный в Риоре человек – это ты. Твои соратники давно покинули тебя, упрямо цепляющегося за свои мертвые владения, но тебе повезло – ты оказался в месте, куда со всех покинутых земель стекаются воспоминания тех, кто когда-то жил здесь. Они уходят из памяти людей, которые теперь там, за лесами, в новых городах, пытаются наладить новую жизнь. Воспоминания возвращаются сюда, где родились и где им суждено исчезнуть. Они не нужны больше никому, кроме тебя. Да и тебе с некоторых пор нужны не все, а только те, что похожи на твоих бежавших воинов. Их ты считаешь настоящими людьми, прочих же – подменными и приказываешь уничтожать. Ты слишком долго жил среди полустертых чужих воспоминаний, и теперь сам не помнишь, когда начал верить в то, что это настоящие люди, нуждающиеся в твоем покровительстве. Среди них ты чувствовал себя мудрым и бессмертным, учил их жить, так же как кукольник учит жить тени своих тряпочных кукол. Твоя жизнь действительно бесконечна по сравнению с их кратким существованием – воспоминания без своих хозяев живут очень недолго. Они стремились к тебе – ведь ты называл каждого по имени, ты говорил с ними и тем самым длил их жизнь. Своим непрестанным общением с ними ты сделал их такими, что в их жилах течет теперь красная и горячая кровь. Они так похожи на людей – даже Горностай ни о чем не догадался, – но они не люди. И я знаю, почему ты боишься, что аррины оставят тебя здесь. Ты догадываешься, что они приходят не за людьми – за воспоминаниями, чтобы навсегда успокоить их, растворив в свете. И теперь я знаю, что это такое – оставаться одному и смертельно тосковать по свету, который не для тебя предназначен…
Арника держала его руку, барон плакал сухими глазами, а тишина вокруг них обоих кружилась и шелестела: «Зачем ты пришла, зачем ты пришла, зачем…»
Продержись здесь еще немного, подумала Арника. Скоро все решится. Может быть, скоро все дни станут безымянными и будут называться просто «сегодня», а мы превратимся в воспоминания и вернемся сюда, чтобы каждый вечер ждать появления арринов. А может быть, все обернется по-другому, так, как я мечтаю. И тогда я приду с ниткой хрусталя в руке…
Арника не могла понять, откуда у нее взялись такие мысли. Словно это снова была не она, а та, другая, мудрая и могущественная, которая давеча на поляне несла в себе всю тишину леса.
Барон не мог слышать ее. Но, освободив руку, он прошептал:
– Благодарю.
Утро было сырым и хмурым – вчерашний снег растаял, мокрые стволы деревьев стали черными, дорожная грязь жирно чавкала под копытами коней. Лес поредел, по сторонам потянулись заброшенные поля и пустые деревни, дорога на подходах к городу стала широкой и прямой.
Арника ехала рядом с Терном, отпустив поводья и держа узкую ладонь на шее коня. Антарских воинов насчитывалось только пятеро – половину свиты Терн оставил в Риоре присматривать за бароном. Горностай болтал без умолку. Казалось, он выехал на прогулку с гостями в тихих, безмятежных местах, каких сейчас, наверное, уже нигде не осталось. Как будто вокруг лужайки, солнечные пятна, кузнечики в душистой траве, а Горностай считает своим долгом развлечь друзей беседой. Темы он выбирал пустячные, но занятные: о тридцати трех сортах флангерского вина, о серебряных кольчугах, о белых табунах Западных Равнин. Затем с легкостью перешел к чудесам Порубежья, к коим относятся в числе прочих библиотека в Эльте, Черный Храм, а также родник, названный именем учителя Таора, только не его теперешним именем, а тем, которое он носил раньше, когда жил в монастыре и ему полагалось менять имена каждый год.
Арника видела – рядом с королем Горностай теряет уверенность, и ему кажется, будто слова создают незримую завесу, защищающую его от государя Ангарского, от его невыносимого молчания и пробирающего до печенок взгляда. Напоследок Горностай рассказал несколько смешных историй, связанных с нарушением братией монастырского устава, но ему так и не удалось привести Терна в хорошее расположение духа.
До самого Изсоура никто не произнес больше ни слова.
Город был виден издалека. Над пологим холмом чуть не под самыми облаками величественно кружили птицы, высота не скрадывала их огромных размеров. А на холме угадывалось зыбкое мерцание – он словно окутан был цветным облаком, что ни миг меняющим краски и очертания. По мере того как город приближался, в них все чаще виднелось нечто осмысленное – силуэты крыш и башенок, могучая городская стена, реющие над замком знамена, шпили собора. Все это появлялось, дрожало, как дрожит над дорогой горячий воздух в знойные полдни, и исчезало. Разные части города показывались не одновременно – можно было ненадолго увидеть центральный собор и даже противоположные ворота, в то время как прочие, более близкие, постройки оставались невидимыми. Неожиданно снова проявлялась городская стена, скрывая за собой все, дрожала и тихо истаивала.
Вблизи стали видны руины, поросшие бурьяном и молодыми деревцами. Пустые, разрушенные фундаменты и обломки были неподвижны, а над ними мерцали былые облики домов, овеществляясь и вновь пропадая.
Доносились звуки – разрозненные и отрывочные, не похожие на ровный монолитный шум большого города. Каждый из них вырывался из тишины как из трясины, и тишина тут же снова поглощала его, не позволяя родиться эху.
Горностай устремил взгляд на вершину холма и одновременно куда-то внутрь себя.
– Надо же умудриться такое сотворить с целым городом… – пробормотал он потрясенно. – Он разрушен, но существует… Я бы сказал – почти существует. Жители его живы, целы дома и сады… улицы… Только они где-то… не совсем здесь.
– Не совсем здесь? – повторил Терн.
– Это трудно объяснить, государь.
Подумав, Горностай сказал, что сравнил бы город с вещью, в существовании которой сомневаются. Не отрицают безоговорочно, но то и дело отказывают ей в праве на существование, в зависимости от переменчивых обстоятельств, новых фактов и собственного настроения. Ее бытие не утверждается и не отрицается, поэтому в сознании она стоит где-то на зыбкой грани существующего и несуществующего, переходя то на одну, то на другую сторону.
– Город не воображаемая вещь. Он либо есть, либо нет, – отрезал Терн, редко испытывавший сомнения и колебания.
Горностай вдохновлялся на глазах:
– Его воображает и в его существовании сомневается тот, с чьей незримой помощью он был сперва создан, а потом разрушен. Это длинная история, в которой пришлось бы затронуть тему движущих сил бытия. Если вы читали трактат Телория Преподобного…
Терн трактат не читал и не склонен был слушать философские рассуждения, тем более в исполнении юного ученика Таора Арнета. Он остановил его жестом, соскочил с коня и приказал всем располагаться на отдых.
Сырые дрова нещадно дымили. Дым стлался низко над мхом, между редкими, облетевшими деревьями и рассеивался над дорогой. Согревшись едой и огнем костра, ангарские воины молча, как завороженные, смотрели на мерцающий город. Арника рассматривала птиц в небе, Терн сидел поодаль на поваленном стволе и медленно листал свою книгу.
Он легко обрел бы душевное равновесие, поупражнявшись с мечом, ощутив собственную силу и безупречно послушное этой силе оружие. Слова не давали успокоения и ясности, наоборот – тревожили и манили загадками, на которые не было ответа. Хитроумный советник вынудил его поступать так, как ему, Терну, несвойственно, и дал в руки эту книгу, заставив размышлять над непостижимым и прислушиваться к отзвукам написанных на бумаге слов.
– Арника, подойди, – сказал он негромко.
Она обрадованно вскочила с места.
– Эту книгу нужно будет оставить в замке Даугтер, в одной из комнат. Здесь обозначен путь. – Терн перевернул несколько страниц, и Арника увидела нарисованный замок. Он специально был изображен без крыши, чтобы можно было проследить тянущуюся от входа по его закоулкам темно-красную линию. Она приближалась сложными завитками к башенке, где был красный квадрат.
– Я запомнил его так, как если бы ходил по нему наяву каждый день в течение года. Возьми.
Память ее на миг стала двойной, но ни вольных, наполненных ветром равнин, ни города с золотыми башнями, ни высоких чужих звезд Арника не увидела. В голове осталось только бессмысленное: «От двери прямо, только четные ступеньки, направо, винтовая лестница вверх и дальше по ступенькам: вторая, четвертая, пятая, шестая, восьмая, седьмая, девятая…»
– Можешь идти, – сказал Терн.
Ну почему, почему ты не хочешь поговорить со мной, тоскливо подумала она. Всякий раз ты глядишь сквозь меня – так люди выглядывают в окно, чтобы посмотреть, что делается на улице. А я не окно, я живая и настоящая…
– Не время, – ответил он, старательно смягчая свой голос. – Не время и не место для тех разговоров, каких ты ждешь от меня. Ступай отдохни, нам предстоит еще долгий путь.
Ничего, утешала себя Арника, возвращаясь к костру, я же загадала желание, и Первый Снегопад обещал мне, что исполнит его. Он уже исполняет – я с Терном, а Терн со мной. Она тихонько улыбалась огню, огонь улыбался ей и танцевал, пригибаясь и взметываясь.
Верховой ветер разорвал облака, костер побледнел в свете холодного солнца. Стая неведомых птиц перестала кружить над холмом и полетела на запад.
– Будем считать, что это добрый знак, – сказал Горностай, щурясь. – Самое время идти дальше.
Перевалило за полдень, когда путники пешком поднялись на холм и подошли к городским воротам, внезапно вознесшимся над ними и дрожавшим в воздухе около минуты.
– Не оглядываться! – предупредил Горностай. – Смотреть под ноги внимательно.
И оказался прав – прямо перед Арникой пространство дрогнуло и заструилось, словно огромный медленный язык цветного пламени вырос из земли, и в нем показались силуэты двоих прохожих – дородной женщины с корзиной на голове и шустрого мальчишки. Мальчишка уставился на Арнику, она посторонилась, и тут же струение усилилось, видение стало таять, словно развеиваясь на ветру. Слева внезапно вырвался из тишины звук копыт по булыжникам мостовой, Арника отпрянула и прижалась к Горностаю. Не хватало попасть под копыта почти существующей лошади, подумала она ошалело.
– Не бойся, девочка, главное – не бойся, – шепнул Горностай. – Нужно как можно скорее дойти до собора. Мы для них точно так же появляемся и исчезаем, как они для нас. Скоро всполошатся и вздумают нас ловить…
Она крепко вцепилась в его рукав, зажмурилась и приоткрывала глаза только изредка, когда раздавался какой-нибудь близкий звук. Горностай шел быстро, огибая препятствия, лавируя в толпе, невнятно извиняясь. Обрывки, осколки и лоскутки, монотонно думала Арника. Обрывки, осколки и лоскутки…
Огромная центральная площадь неожиданно проявилась полностью – несколько мгновений было видно и дома вокруг, и рынок в северной ее части, и вздымающийся ввысь золотыми шпилями и витражами огромный собор. Сквозь витражные окна насквозь продеты были косые лучи солнца. Арника ахнула – еще ни разу в жизни она не видела таких прекрасных и величественных зданий. Но в следующее мгновение на месте витражей и шпилей было только далекое белесое небо.
Обойдя кругом полуразрушенный фундамент, Горностай отыскал засыпанную обломками камня маленькую лестницу, ведущую вниз, где виднелась низенькая, окованная железом дверца. Она была не заперта и даже приотворена.
– Быстро, быстро, уходим, уходим! – Горностай видел, как кто-то показывает пальцем в их сторону, как мерцающие фигуры людей сбиваются в толпу, не решающуюся пока приблизиться.
Согнувшись в три погибели, король Антарский протиснулся в подвал, за ним последовали остальные. Последним шмыгнул Горностай, втянул за собой Арнику и плотно захлопнул дверь. Пахло сыростью и паутиной. Казалось, это обычное подземелье, с фамильными склепами правителей, тайными кельями, сокровищницей и неприкосновенным винным погребом. Темнота стояла такая, что безразлично было, открыты глаза или закрыты.
– Что дальше? – послышался голос Терна.
– Я пойду первым, – сказал Горностай. – А вы держитесь за меня и друг за друга. Пойдем как процессия слепцов. Обычно слепцов ведет кривой, вот и я вижу в темноте примерно так же, как одноглазый при свете дня.
Спотыкаясь и цедя проклятия, антарцы медленно спускались по полуразрушенным ступеням все ниже и ниже. Потом ступени кончились, Горностай остановился перед невидимой преградой и предупредил:
– В Коридорах идем целеустремленно, но без лишней суеты. В разговоры со встречными не вступаем, при попытке задержать – прорываемся, деликатно, без травматизма, но прорываемся… Эх, знал бы – добыл заранее парочку фальшивых разрешений, но что теперь…
– Много слов, – холодно сказал Терн.
– Собственно, я уже закончил, – отозвался Горностай и толкнул дверь.
После Мерцающего города тихие, пустые коридоры показались Арнике самым лучшим местом на свете. Сухой прохладный воздух, неяркий белый свет и безмятежная тишина. Незыблемое спокойствие, какого Арника давно уже не чувствовала ни в воздухе, ни в земле, ни в людях. Хотелось растянуться прямо на полу на одном из перекрестков и без мыслей и тревог созерцать светлый колодец в потолке.
Отряд свернул за угол, и Горностай с досадой прошипел:
– Громаххе симма тассе…
На следующем перекрестке в белом рассеянном свете стояли четверо. Все были одеты одинаково, как принадлежащие к одной дружине, в синие одеяния, очень смешные – штаны, наглухо пришитые к рубашке. Похоже, они были здесь кем-то вроде стражи. Приотворив одну из дверей, люди опасливо заглядывали за нее и тихо переговаривались.
Горностай поприветствовал их коротким деловитым возгласом.
Дальнейшая беседа происходила на языке, прекраснее которого Арника ничего на свете не слышала. Но самое интересное – в иноземных словах ей угадывался вполне явный смысл.
– Это что еще за толпа, Горностай? Новенькие, что ли, все? – Страж с некоторым удивлением оглядывал притихших антарцев.
Горностай промычал что-то неопределенное, утвердительно кивая.
– Разрешение? – осведомился страж.
– Какое еще разрешение? – возмутился Горностай. – Я нелегально веду местных между точками, а ты «разрешение»! Разрешение ему!
После недоуменной паузы стражи отмахнулись:
– Да иди ты со своими шуточками! Нам тут не до смеха.
– А что такое?
– Коридор исчезает. Если вам на Даугтер, в двадцать пятый уже нельзя. Ступайте в обход, через двадцать шестой, выйдете в Этжене, оттуда по земле.
– Не годится, – покачал головой Горностай.
– В двадцать пятый и магистр бы не рискнул теперь, – вступил в разговор другой страж. – Да ты посмотри сам, помощник.
– В последние сутки с направлением шесть-вэ полный бардак творится, – добавил третий.
Горностай в свою очередь приоткрыл дверь, Арника осторожно выглянула из-за его плеча. Запахло плесенью. В полутьме угадывался провисший, как ткань, потолок и расплывшийся узор каменной кладки стен. Сверху свисали какие-то темные отростки, капала вода. На полу вместо каменных плит поблескивала черная жижа. Из глубин коридора то и дело доносились вздохи и негромкий влажный шелест.
– Прямая кишка дракона, – вполголоса сказал страж.
– И все-то вы знаете, и всюду-то вы бывали… – ответил Горностай.
Стражи хохотнули, но как-то невесело.
Горностай пробормотал, вглядываясь в полумрак:
– Факел в конце тоннеля еще горит – боковой выход, стало быть, открыт.
– Но-но! – Страж тронул его за плечо. – Не вздумай, помощник.
Горностай широко улыбнулся, сказал что-то вроде: «Да-да, я убедился, невозможно…» – и крепко взял Арнику за руку. Терн сделал бесшумный скользящий шаг в сторону двери. Арника не слышала внутри ничьих слов и мыслей – было только точное знание того, что надо делать и что в это время будет делать другой. Она знала, что сейчас нужно будет бежать изо всех сил и, достигнув места, обозначенного горящим факелом, резко сворачивать влево и прыгать; знала, что Терн намерен свалить двоих стражей приемом «Открывая золотые ворота», а третьего, если сунется, приемом «Летящий в небесах». Едва это мелькнуло в ее сознании, как те двое уже барахтались на полу, а плащ Терна слился с темнотой коридора.
– Назад! – гаркнули позади. – Самоубийцы!
Под ногами чавкало. Горностай бежал стремительно и ровно, не оглядываясь на вопли, Арника вовремя поймала ритм его бега и не отставала. Воздух быстро темнел и сгущался. Они пробивались сквозь плотный сумрак, ни на минуту не упуская из виду далекий тускнеющий свет. Арника задыхалась, ноги отказывались слушаться, Горностай до боли сжимал ее руку. Было мгновение полной тьмы, когда она потеряла из виду и Терна, и Горностая, почувствовала мощный толчок в спину и поняла, что падает вниз.
Под ней спружинила груда мокрых опавших листьев, она перекатилась на спину и осталась лежать, в изнеможении раскинув руки. Стояла тишина, было слышно только тяжелое дыхание – ее и Горностая. Арника поняла, что потеряла свой узелок и ленту с головы. Она вспомнила зловещий шелест смыкающегося пространства, слегка повернула голову. Там, откуда они, по мнению Арники, вывалились, возвышался огромный старый дуб.
Горностай сидел на земле рядом с ней, Терн стоял над ними, неотрывно глядя на мощный ствол. Больше никого вокруг не было.
Горностай медленно поднялся, озираясь и бледнея. Обошел дерево, касаясь рукой коры, шепча: «Тысяча ангелов… тысяча ангелов…» Бросил на Терна отчаянный взгляд:
– Коридоры иногда исчезают. Бесследно и безвозвратно. Но я ни разу не видел такого… Чтобы вот так…
Терн молчал и не двигался.
– Государь, я надеюсь… очень надеюсь, ваши люди замешкались, и коридор сомкнулся, прежде чем… прежде чем они попали внутрь, – запинаясь, сказал Горностай. – Скорее всего, так оно и было. Я не чувствую ничьей смерти…
Арника лежала, поднеся к глазам сухой, истонченный до полупрозрачности дубовый лист. Она вертела его за черешок и рассматривала на свет.
– Она тоже не чувствует. – Горностай улыбнулся.
– Идем. Поднимай ее. – Терн резко повернулся и пошел, не оборачиваясь, к дороге.
Горностай, склонившись над Арникой, мягко сказал:
– Еще немного, девочка, – и мы пришли. Даугтер в двух верстах отсюда, через долину.
Прищурив глаз, она смотрела на него сквозь лист.
– Поднимайся с земли, простудишься. – Он подал ей руку.
