Текст книги "Королевская книга"

Автор книги: Наталия Сова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

7

Пальцы устали от письма, на среднем даже начала образовываться мозоль, напомнившая мне прилежное учение в школе. Мне еще ни разу не удавалось написать столько текста за один присест, и я была приятно удивлена открытием у себя новых возможностей. Кофе в Серафимовом термосе кончился, кончились и булочки. В тихий предрассветный час, усталая и очень довольная, улеглась я на застеленную кровать, и только сомкнула веки, как задрожало на их внутренней стороне зыбкое видение: мост и две фигурки на перилах над бездной. Одной из них был Серафим – чуть наклоняясь вперед, словно под ветром, он противостоял какой-то неведомой страшной силе. Сон был тонок, то и дело рвался, как пленка в кинотеатре, но снова и снова настойчиво демонстрировал мне его сосредоточенное лицо, сжатые губы и взгляд, бьющий из-под ресниц. Такое усилие читалось на этом лице, что я сама утомилась, глядя.

Когда я проснулась, сквозь штору сочился серенький утренний свет. Он говорил о том, что первый снег растаял вместе с его сияющим волшебством и октябрьская грязь вновь воцарилась в городе. Мысль о работе, на которую я безнадежно опоздала, мелькнула и исчезла, не вызвав никаких эмоций. Я чувствовала себя зыбкой, как это утро – от сновидения и спанья в одежде. Нетвердым шагом выйдя из спальни, я увидела Серафима, свежего и бодрого, восседающего в забрызганном белом плаще на краешке стола и листающего записнушку. Видимо, он пришел только что и принялся просматривать записи, позабыв раздеться.

– Именно то, что надо, – сказал он.

Я улыбнулась и пошла умываться.

Горячей воды не было. Поплескав в лицо холодной, я приложила к лицу жесткое вафельное полотенце и постояла так немного.

Господи, что происходит, спросила я себя. Жизнь моя опустела в мгновение ока, исчезли ежедневные скудные события и немногочисленные привычные предметы, ее наполнявшие. В руках у меня были теперь только записи, свидетельствующие о существовании выдуманного мной мира. И еще человек с именем, будто написанным на небе серебристыми облаками.

Серафим взял у меня из рук полотенце и повесил на место.

– Я видела тебя во сне. Теперь я буду говорить тебе «ты», потому что для меня увидеть человека во сне – все равно что выпить на брудершафт.

– Что я делал в этом сне?

– Дрался на дуэли, что-то вроде того… Ты меня вспоминал? Люди мне снятся из-за их мыслей обо мне.

Серафим шагнул ко мне и взял мое лицо в горячие ладони. Его поцелуй был соленым и долгим, как ночное плавание.

Он улыбнулся и как ни в чем не бывало предложил:

– Пойдем позавтракаем.

По лестнице спускались причудливо, как давеча – перешагивая через ступеньки, делая неожиданные шаги назад.

Банкетный зал «Замка» был стилизован безупречно – кирпичные темные стены, мощные потолочные балки, длинные столы и скамьи, узкие витражные окна. На небольшой эстраде очень странно смотрелась в таком антураже отодвинутая к стене ударная установка. Завтракали по-шведски. Серафим со знанием дела набрал на плоскую тарелку разные яичницы, салатики, жареные хлебцы, усадил меня с этой тарелкой под разноцветным окном и ушел за кофе. Выключили утреннее освещение, и полупустой зал стал дымчатым и зыбким. На какую-то долю секунды мне показалось, будто сквозь него просвечивает другой зал, не принадлежащий ни этому пространству, ни этому времени. «Молодцы дизайнеры», – похвалила я и принялась за яичницу.

За завтраком мне объявлен был план наших дальнейших действий: я остаюсь и пишу, Серафим уезжает по делам, возвращается, отвозит меня домой.

– А там… – чуть не подавившись, спросила я, – там все уже будет как раньше? Ну номер моей квартиры и все такое?

Серафим с сомнением покачал головой:

– Не знаю. Гарантировать не могу.

Тогда нет, тогда не надо домой, подумала я. Лучше уж опять к Иванниковым.

– Кстати, чувствую одно благоприятное изменение – зуб мой затих. Не болит, – сказала я. – Подозрительно, да?

Серафим ушел, оставив мне в номере столько еды, что хватило бы на неделю уединенного самозабвенного творчества. Он настойчиво попросил меня закрыться изнутри и не выходить ни под каким видом. Проводив его, я побродила из комнаты в комнату, раздернув шторы, посмотрела в узкое окно на пустынную Камскую долину. Земля впитала растаявший снег, облака текли слоистыми потоками в бешеном высоком ветре. Города не было видно, и казалось, что все это – и ветер, и мокрая земля, и красноватый ивняк на дальнем болоте, и сам замок, с башенки которого я гляжу, – находится где-то на краю земли.

Тихо усмехаясь, я набрала номер Конторы, спросила Александра Антоновича и заявила, что увольняюсь с сегодняшнего дня по собственному желанию.

– А… а заявление? – опешил он.

– Набери на компьютере, пожалуйста. А мою подпись просканируй с поздравительной открытки – у завхоза в комнатке на столе. Я в ближайшее время не появлюсь.

– Ты вообще где?

– Точно не знаю, – ответила я, – будь здоров.

С чувством исполненного долга я села за стол, придвинув к себе записную книжку. Между страницами заблудился посторонний листочек – в клеточку, с потемневшими, истрепанными краями. Почерк на нем был чужой, но запись имела прямое отношение к содержанию конспекта, и я предположила, что ее сделал Серафим сегодня утром. Правда, почему-то ничего мне не сказал, но, с другой стороны, до того ли нам было?

Я улыбнулась воспоминанию, заложила листочек в начало книжки и целиком погрузилась в рассказывание истории, достаточно увлекательной, чтобы перестать чувствовать течение времени.

Один раз я прервалась – пообедать и полюбоваться пейзажем из окна, где облака над долиной рвались, и сквозь них проглядывало бледное небо. Странные все-таки места можно найти неподалеку от больших городов – в обозримом пространстве ни души, ни одного дымка из заводской трубы, ни единого самолета, заходящего на посадку в недалекий аэропорт. И даже не верится, что из противоположных окон «Замка» вид открывается совершенно другой, где цивилизации хоть отбавляй.

Вплоть до сумерек я была совершенно безмятежна, но стоило стемнеть за окнами, как пробралась мне внутрь непонятная тревога. Мне казалось, Серафим давным-давно должен был вернуться (хоть он и не сказал ничего конкретного о времени своего возвращения), его отсутствие беспокоило меня все больше и больше. Я расхаживала по ковру, глядела в темное окно, нервно жевала бутерброды и яблоки.

– Ну что, абонент конечно же вне зоны действия сети? – пробормотала я, набирая его номер. «Попробуйте позвонить позднее», – ответила механическая девушка.

Сон не шел ко мне, смутная тревога нарастала. Когда часы показали полвторого ночи, я явственно поняла – с Серафимом что-то случилось.

Сидеть на месте, а тем более пытаться уснуть не было никакой возможности. И еще эта тишина и темнота снаружи… Кстати, в той стороне, куда выходит окно, где-то вдалеке должна сиять многочисленными огнями станция Пермь-Сортировочная, однако не то что огней – ни зги не видно. Может, электричество отключили, мелькнула нелепая мысль. Следующая за ней – выйти и осмотреться – показалась мне вполне здравой, несмотря на предупреждения Серафима.

Я отперла дверь с величайшими предосторожностями – даже замок не щелкнул – и медленно выглянула наружу. Лестница была пуста, свет в настенных светильниках чуть приглушен. Снизу не доносилось ни звука. «Замок», похоже, спал, не являя никакой ночной жизни. Само по себе это было странно – я была наслышана о танцевальных вечеринках, барах и боулинге. Оставив дверь приоткрытой, я стала спускаться по лестнице.

Чем ниже, тем тусклее становился синеватый свет ламп. Я перегнулась через перила, вглядываясь в темноту внизу. Там тихо-тихо журчал фонтанчик и вырисовывались пальмочки.

Внезапно под ногами вкрадчиво скрипнуло. Мраморная ступенька, на которую я поставила ногу, в последний момент оказалась деревянной. Следующая уже не маскировалась под мрамор и скрипела откровенно. Деревянные истертые ступеньки уходили все ниже и терялись в полумраке. На стенах не было никаких следов евроремонта, тянуло сырым сквозняком. Я снова глянула через перила вниз. Было тихо, как в могиле. Оглянувшись на свет, показавшийся теперь таким приветливым и уютным, я увидела мраморные ступеньки и бежевое, поблескивающее покрытие стен. А впереди – темнота, шаткая, старая лестница, сырость и выщербленные каменные стены.

Вернуться. Дождаться Серафима. Он придет в конце концов, он меня здесь не бросит.

Легкий щелчок раздался наверху – это захлопнулась от сквозняка дверь номера. Значит, теперь только вперед, решила я, спускаясь все ниже в гулкую тишину и холодный полумрак.

Глаза постепенно привыкали к темноте, пока я стояла у подножия лестницы. Вдалеке на полу вырисовывалось широкое пятно неяркого света. Я сделала несколько шагов – эхо каждого следующего было громче, чем эхо предыдущего, – и оказалась в начале коридора, уходящего зигзагом вправо. Виден был только небольшой его отрезок – с нишами в стенах и тусклыми факелами, горящими над бочками с водой. Пробирало холодом. Я обхватила себя за плечи и тоскливо оглянулась туда, где еще угадывался отсвет электричества.

В полной тишине из коридора послышались далекие звуки, будто частое размеренное падение капель на каменный пол. Звук очень быстро усиливался, превращаясь в четкие шаги. Кто-то, скрытый за многочисленными поворотами, быстро приближался ко мне. Я заметалась, то отступая в тень у стены, то порываясь мчаться назад, наверх. Тем временем шаги ускорились, затем идущий побежал.

– Стоять! На месте! – повелительно крикнул высокий голос.

Я обернулась. Человек в длинном развевающемся плаще несся со всех ног, то пропадая в полумраке, то врываясь в освещенное факелом пространство. Подскочив ко мне, он без церемоний схватил меня за плечо и скомандовал:

– Бегом! Не оглядываться!

Мы взлетели наверх – в яркий свет и белое пространство гостиничной лестницы – и здесь, при электричестве, наконец-то разглядели друг друга. Передо мной стоял светловолосый парень с обветренным лицом, в поношенном средневековом одеянии, в грубых сапогах, с нездешним выражением зеленых глаз – словом, персонаж, при виде которого Ярослав-Богдан непременно рявкнул бы хулигански на всю улицу: «Толкиен мастдай!» Он вынул из кожаного кошелька, висящего на поясе, пластиковую карту-ключ от Серафимова номера, сунул мне:

– Открывай и входи.

Вид у него был такой, словно он собрался принимать бой, но еще не оценил силы противника и слегка из-за этого нервничает.

– Кто вы? Где Серафим?

– Открывай, – повторил он и бесшумно выхватил меч.

Длинная узкая полоса стали возымела на меня какое-то гипнотическое действие. Ледяными, негнущимися пальцами я проделала нужные манипуляции с карточкой и дверной ручкой. Парень глянул поверх моего плеча, втолкнул меня внутрь и захлопнул дверь. Я прислонилась к косяку, а он остановился на середине комнаты, напряженный, прислушивающийся.

– Где Серафим? – прошептала я.

– А то ты не знаешь! – тихо процедил он, цепко огляделся и пинком открыл дверь в спальню. Я замерла. Из спальни он прошел в ванную, затем заглянул за портьеры. Убедившись, что, кроме нас, в номере никого нет, гость в два прыжка достиг стола и хищно схватил сафьяновую записнушку.

– Э-э, – запротестовала я, – не трогай!

Он проворно занял позицию, в которой между нами оказался стол, и вполголоса посоветовал оставаться на месте. Воткнув меч в столешницу, раскрыл книжку и читал целую вечность. Перелистнул, подхватил выпавший листочек и, похоже, нашел искомое.

– Так и есть! – сказал он, поднимая на меня глаза. Их выражение мне не понравилось.

– Послушай, ты, маньяк… – слабым голосом начала я.

– Нет, это ты послушай! – Он легко перемахнул через стол и пошел на меня, держа меч в опущенной руке. – Мой учитель Таор Арнет попал в примитивную ловушку на доверии, и я пришел разобраться, кто и зачем это сделал.

Я недоуменно уставилась на него.

– Ах, какое невинное личико! – Он подошел вплотную. – Ты с самого начала работала на Джайв? Или она купила тебя по дешевке, пообещав издать твою книгу в «Рэросе»?

И внезапно ледяное спокойствие снизошло на меня. Страх и растерянность мгновенно ушли в пол, и я раздельно произнесла:

– Не надо гнать, юноша.

– Что?

– Я не верю ни одному твоему слову, – продолжала я. – Пока ты размахиваешь своей железякой перед лицом беззащитной дамы, я вижу, что у тебя нет иных способов вести разговор. А это значит, Серафим не учитель тебе. Вопрос лишь в том, кто ты на самом деле.

Он сощурился, отступил на шаг и, сказав: «Л-ладно», вбросил меч в ножны.

– Мое прозвище Горностай, – холодно сказал он. – Вольный мастер, неофициально числюсь в Центре помощником шестого ранга.

– Ирина, – отозвалась я. – Неофициально числюсь писателем. Вот и познакомились. А теперь расскажи, пожалуйста, все по порядку. Я очень беспокоюсь за Серафима, правда.

– Я задал вопрос и требую ответа! – возвысил голос Горностай.

– Хорошо-хорошо. Ни на какую Джайв я не работаю, никто меня не подкупал, хотя посодействовать изданию моей книги она обещала…

– Какого черта ты натравила снегля на советника Таора?

– Натравила? Снегля? Я?

– Какого черта ты это написала? – Потрепанный клетчатый листок взлетел к моим глазам. Надпись на нем была мне уже знакома: «Таор ранен. Снегль. Таор, единственный сохранивший самообладание, отталкивает короля и принимает на себя прыжок зверя. Вскользь упоминается в разговоре». Горностай с ненавистью смял бумажку в ладони.

– Это писала не я. Ты же видишь – не мой почерк.

– Ах, не твой?

Он уселся за стол, старательно разгладил смятое и принялся сличать с книжкой. Запустил пальцы в волосы и уставился в пространство:

– Не твой. Но очень схож с твоим.

– Это мог написать Серафим, – осторожно предположила я.

– Не мог! Джайв видела у тебя эту книжку?

– Она даже брала ее в руки. – Я почувствовала, что бледнею. – И я… я некоторое время не видела, что она с ней делает.

Горностай раздул ноздри, поднимаясь мне навстречу. Мне подумалось, что сейчас он снова выхватит меч.

– Ты позволила ей?

И тут хладнокровие мне отказало. Я схватила его за ворот синего плаща и закричала:

– Что с Серафимом?! Что с ним, говори немедленно!

Плащ затрещал. Некоторое время Горностай отдирал меня от себя, а потом, крепко держа мои запястья, сказал:

– Раны от когтей снегля причиняют страшную боль, которая со временем усиливается. Обычно человек умирает через несколько часов после ранения. Серафим, как ты его называешь, отправился выполнять свою работу. И в самом начале миссии оказался на грани гибели. Он спасся чудом. Я сам еще не могу поверить, что такое возможно.

– Серафим… мог умереть?

Он отпустил меня и прищурился:

– Ты и вправду такая дура или только прикидываешься?

Я растерянно помотала головой.

– Все, что ты пишешь, находясь в этой башне, сбывается с очень высокой вероятностью. А то, что происходит у нас, воспринимается тобой отсюда особенно отчетливо. Иногда невозможно определить, что является причиной, а что следствием – запись в твоей книжке или событие. Но здесь, – он снова поднял двумя пальцами злосчастный листок, – ошибки быть не может.

– Я писала… только хорошее… и… не подозревала, что можно вот так… – Я с трудом подбирала слова.

– «Хорошее»! – передразнил он. – «Не подозревала»! Джайв использовала простой способ, описанный во всех учебных пособиях: отсечение событий. Чтобы изменить ситуацию, необходимо вложить в нужном месте закладку с соответствующей надписью. Как перекрыть поток плотиной. Она тебе листочек подбросила, ты, аккуратная барышня, положила его в самое начало.

– И что?

– А то! Все, что оказалось после закладки, все, что ты написала за последние дни, все эти благоприятные события и радужные перспективы – все аннулируется.

– Аннулируется? – произнесла я в ужасе. – Как?

– Уходит в непроявленное. Становится чем-то вроде мечты о том, что могло быть. История начинается заново, в гораздо более трудных обстоятельствах. Все! Против лома нет приема! Теперь дело обстоит так: Таор, чуть живой, отлеживается на постоялом дворе в чертовой глухомани, единственный человек, способный помочь королю, отказался это сделать, король полон решимости справиться с ситуацией в одиночку, хотя знает, что это невозможно.

– О господи… – пробормотала я.

– Своевременное восклицание. Я бы прибавил: «Господи, дай мне рассудок! Хоть один! Хоть маленький!»

Я приложила ладони к лицу, потом ко лбу и вискам, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.

– Это все, что я хотел тебе сообщить. Начинай историю заново. И чтоб ни одна сволочь не прикасалась к твоей книжке! Впрочем, на добрых людей это тоже распространяется.

Горностай приметил на столе забытую пачку «Кэмэла» и зажигалку. Осторожно повертел коробку в тонких грязных пальцах, вытянул сигарету, неумело прикурил. Затянулся и раскашлялся так, что на глазах выступили слезы. Бормоча что-то вроде: «Тысяча ангелов, ну и гадость…» – он поискал, куда бы выбросить зажженную сигарету. Я протянула руку:

– Дай. Не может быть, что ничего нельзя сделать. Не может быть, что я ничего не в состоянии исправить…

С сигаретой в зубах я прошлась взад-вперед по комнате:

– Я же автор, я могу влиять на события. Допустим, я кладу еще одну закладку, перед первой. С надписью: «Снегль промахнулся, и его застрелили из арбалета».

– Убью, – глухим после кашля голосом сказал Горностай.

– Что?

– Использовать отсечение событий – значит подвергать мир страшному потрясению. Это методы Клуба – максимально дестабилизировать мир, прежде чем начать в нем хозяйничать. Там, откуда я пришел, и без того творится черт знает что. Еще одна закладка – и воцарится полный хаос. Поклянись, что ты никогда не станешь отсекать события. Поклянись немедленно!

– Ну… Клянусь…

– Не убедила.

– Клянусь, я сказала!

– Л-ладно.

– А что за Клуб? Ну ты сказал – методы Клуба.

– Что, Серафим тебе не рассказывал? Клуб заинтересованных читателей – так это называется. Конкурирующая с Центром организация. Джайв состоит в Клубе.

Все чудесатее и страньше, подумала я. Международный центр содействия культурному развитию, оказывается, не одинок во Вселенной, мало того, конкуренты его настолько серьезно настроены, что устраивают смертельные ловушки. Только ради того, чтобы иметь возможность влиять на творческий процесс отдельных личностей… Очень странно. Неужели это прибыльный бизнес? Или ради чего это все затевается?

В ответ на мой вопрос Горностай поморщился, глянул на настенные часы:

– Так, время еще есть. – Он сбросил плащ и повесил на вешалку. – Я просто поражаюсь беспечности учителя. Непутевейший из авторов предоставлен сам себе и должным образом не проинструктирован, точка распечатана, Джайв разгуливает, где ей вздумается… Послушай, потуши, ради господа, эту вонючую палочку. Кофе лучше налей.

Дальнейшее запомнилось мне на всю жизнь – беспросветная темень в окне, и за моей спиной, за дверью – «Замок» (в кавычках), непостижимым образом переходящий в Замок (без всяких кавычек). А передо мной – непринужденно развалившийся в кресле загорелый скуластый парень средневекового вида с огромной полной кофе крышкой от термоса в руке.

Каждый человек обладает врожденным даром видеть сопредельные пространства и преодолевать незримые преграды между реальностями – той, что нас окружает, и теми, что считаются придуманными, говорил он. В древности люди не разделяли мир на реальность и выдумку, и были правы – придуманное (на самом деле – увиденное) реально точно так же, как все, что нас окружает. Человек менялся, а точнее – деградировал, и со временем этот дар стал ему не нужен. Существует одна-единственная объективная реальность – этому люди учатся у своих родителей и этому учат своих детей. Так гораздо проще и спокойнее. Но способности не утрачены – они спят где-то в глубинах, пока какой-то толчок не заставляет их заявить о себе.

– И тогда появляются люди вроде меня. Или учителя Таора. Или Джайв. Первое, что они осознают, – их дар дает им большую власть. Но по этому поводу радуются они недолго – их очень быстро находят и дают понять, что пора объединиться с подобными себе. Каждый новенький должен сделать выбор – Клуб или Центр. Остаться в стороне невозможно.

– Почему?

– Потому что каждый должен определиться – действует он в своих собственных эгоистических интересах или служит идеалам добра и справедливости.

Последнюю фразу он явно откуда-то процитировал и при этом выразительно подмигнул мне.

– Джайв начинала в Центре. Была ученицей Таора, подавала большие надежды, а потом что-то произошло у них, какая-то тяжелая, запутанная история, и она, недолго думая, перешла в Клуб. Никаких принципов у девицы! Учитель пытался ее вразумить, да без толку.

Я помолчала, обдумывая сказанное. Оставалось множество вопросов, я задала первый попавшийся:

– Послушай, а ты откуда родом? Я имею в виду – из какого города? И кстати, Серафим тоже откуда?

– Серафим рожден где-то в России, точно не знаю где. А я из Эльта, с предгорий Порубежья.

– Я думала – наоборот, – вырвалось у меня.

– Наоборот? – Он уставился недоверчиво. – То есть ты думала я ваш?

Я кивнула.

– Я больше похож на вашего, чем Серафим? – На его лице отразилась неподдельная радость.

Я кивнула снова.

– Ч-черт… – Невыразимо довольный, Горностай запустил пальцы в немытые волосы.

– Это так для тебя важно?

– Да нет, ничего важного. Просто приятно. Я ваши края придумал, когда мне было лет шесть.

– Придумал?

– Ну увидел, какая разница… Играл, будто я не из Эльта, а в Эльт попал волшебным образом и должен найти дорогу домой. Потом сфабриковал фальшивые землеописания, под видом записей некоего путешественника. В эльтской библиотеке успели сделать четыре рукописных копии, пока обман раскрылся… Меня и раньше считали странноватым, а тут отец окончательно убедился, что я не от мира сего. Сама понимаешь, что это значит для потомка знатного воинского рода. Меня немедленно отправили ко двору короля Антарского – учиться жизни, и там я познакомился с Таором Арнетом.

– А русскому языку он тебя научил?

Горностай рассмеялся:

– Я русского языка не знаю. Знаю только свой родной и Всемирный Ясный. Сейчас говорю на Всемирном Ясном, который идентифицируется каждым как его родной язык…

– Не понимаю.

– А не надо ничего понимать, я и сам толком не понимаю. Научили меня такой штуке, она работает, а большего мне и не надо. Есть и другие способы, посложнее, – считывание информационного фона, например. Занятная штука: посмотришь на человека – и через какое-то время уже знаешь его язык, можешь разговаривать. Я этому учился, но как-то не совсем успешно. Не всегда получается…

– Горностай…

– Аюшки?

– Можно мне увидеть Серафима?

Он неумолимо покачал головой:

– Не-а.

– Я могу ему помочь. Я чувствую, что могу.

– Конечно, – Горностай кивнул на злополучный сафьяновый томик. – Забирай это, отправляйся куда-нибудь в тихое местечко и твори. Внимательно и осмотрительно.

Он велел мне закатать рукав, потребовал ручку и написал два ряда цифр на тыльной стороне предплечья:

– Это ступеньки, по которым надо спускаться, чтобы не угодить в Даугтер, в тот замок, который ты видела внизу. Уходи отсюда немедленно. Вернешься через… – он прищурил глаз, подсчитывая в уме, – сорок девять часов примерно. Если нас к тому времени не будет – жди. Но скорее всего, мы уже доберемся.

– Мы – это кто?

– Группа товарищей, – усмехнулся Горностай. – Будет небольшое дело, в котором ты поучаствуешь. Про Королевскую Книгу ты, конечно, тоже не знаешь?

Я не знала.

– Таинственная вещица. Неизвестно откуда она свалилась в антарскую столицу, но передается в королевской семье уже поколений семнадцать. Таор Арнет изучал ее много лет, разные выдвигал гипотезы. И пришел в конце концов к выводу – смешно сказать! – что это больше всего похоже на записную книжку вроде твоей. Записи ведутся со странной закономерностью, логика другая, способ мыслить у пишущего другой. Неизвестно только, кто ее пишет. Но этот кто-то явно не принадлежит ни вашему, ни нашему пространству. Кстати, там и о ваших делах бывают записи. С виду она пишет себя сама, и вмешаться в этот процесс невозможно. Если, например, пишешь что-то свое, чернила впитываются в бумагу без остатка, не оставляя следов. А первую страницу, где запись о Великом Заклятье, столько раз рвать и жечь пробовали – хоть бы что, новая с тою же надписью. Но тут, – он показал глазами под потолок башенки, – особое место. Взаимопроникновение пространств… Ты помнишь мастера Перегрина?

– Какого-какого мастера?

Горностай посмотрел на меня с подозрением:

– Перегрин – имя зодчего, построившего это здание. Разве не ты написала историю строительства?

– Историю строительства гостиницы?

Горностай поглядел на меня с состраданием.

– Ирина, ты и вправду дурочка. Не гостиницы, конечно. В том пространстве, откуда явился я, на этом же месте стоит замок, построенный мастером Перегрином. Ты уже успела увидеть, когда спускалась вниз. Внешний вид его у нас немного отличается от вашего – ну, там, материалы, декор всякий, не суть важно. Мало того – существует еще несколько параллельных пространств, где на этом месте стоит замок. Представь: ландшафт другой, природа мира другая, но замки – двойники. Один объект как бы прошивает несколько уровней мироздания. И это дает множество возможностей его обитателям. Правда, обычно люди открывают далеко не все его свойства – найдут какое-нибудь одно и начинают радостно эксплуатировать, не заботясь о последствиях и не слушая знающих. Первый хозяин того замка, – Горностай показал через плечо на дверь – был одержим идеей абсолютной власти, а замок ему в осуществлении это идей вроде как помогал. И пришлось мастеру жертвовать собой и исправлять положение… – он прервался. – Ты точно об этом не писала?

– На бумаге не писала. Замысел был. Мысли посещали…

Горностай фыркнул, будто его насмешило само предположение, что меня могут посещать какие-то мысли. А потом сказал, что Таор Арнет вычислил: события, которые связывают с Великим Заклятьем, начались именно здесь и именно в тот год, когда мастер Перегрин построил свой замок и погиб в нем.

– Если бы ты описала эту историю, да поподробнее, может быть, знала о Великом Заклятье все, и не надо было бы нам с учителем изобретать кустарный способ снятия этого заклятья…

Он допил остатки кофе из термосной крышки, бросил взгляд на настенные часы:

– Хорошо у тебя, но я уже начинаю опаздывать.

– Когда я его увижу? – тихо спросила я.

Горностай посуровел:

– Я не знаю даже, когда сам его увижу. И увижу ли вообще.

Схватив с вешалки плащ, он устремился вон, как нечистый с первым криком петуха. В дверях спохватился:

– Да, вот что… Я был слегка груб. Я не такой.

Обнадежив меня этим заявлением, он захлопнул дверь. В комнату короткой лентой успел скользнуть холод, я передернула плечами.