Текст книги "Куда пропали снегири?"
Автор книги: Наталия Сухинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
– Побывали?
– Господь так щедр на удивительные подарки. Представляете, вскоре получаем от Александра приглашение посетить Архангельск и Соловки...
«Господь намеренья целует», – говорят святые отцы. Кто был на Соловках, тот знает, как спасительны и чисты слёзы на месте жестоких страданий верных Божиих рабов, не предавших Христа, а выбравших смерть во имя жизни. Работа души началась там. А продолжилась дома, когда Бенгт стал жадно читать святых отцов, а Моника делать первые наброски северных православных церквушек. Тихон Задонский. Труды этого святого подвижника оказались благословенной каплей, переполнившей чистую душу жаждущего истины лютеранина-шведа. Он почти решался оставить священство и принять православие, сердце торопило, ум предостерегал...
У него уже была маленькая иконка Тихона Задонского. Однажды утром он встал перед ней в привычном раздумье и смятении. И будто голос услышал: «Из России получишь помощь...» Сразу завертелись, замельтешили в голове вопросы: «От кого? Когда? Каким образом? »
Вскоре он увидел сон. Чудный, православный храм, светлый, наполненный покоем и благодатью. Небольшой. Главка над ним невеликая. Пришло время. Теперь он знал это точно. Лютеранский священник Бенгт и жена Моника принимают православную веру. Его крестят с именем Венедикт, её с именем Христина.
А дальше что? А дальше они уезжают из большого сытого дома в эту северную глухомань, за Полярный круг, дабы начать жизнь с нуля. Уже немолодые, с пятью детьми, непонятые соотечественниками, с заветным желанием построить здесь увиденную во сне православную церковь.
– Вы сразу решили, что это будет Преображенский храм?
– Сразу. С нашими душами произошло великое чудо преображения. Мы пришли к Истине. Мы приготовились Истине служить.
Денег на строительство храма у них не было. Но, подчиняясь какой-то внутренней команде, они всё-таки приступают к закладке фундамента. А морозы! Даже я, пробывшая в северной Швеции за Полярным кругом недолго, узнала, какие здесь бывают морозы. Но доброе дело отсрочки не терпит. Начали...
– Как же всё-таки рискнули?
– На авось, – улыбается Бенгт. – Так ведь это по-русски, на авось? Пришёл рабочий, атеист, но выбора не было. Договорились о плате.
– Я в Бога не верю, – честно заявил атеист.
– Ничего, – успокоил Бенгт.– Зато Бог верит в тебя, в то, что ты всё сделаешь, как надо.
Свои, лютеране, его не понимали. Деликатные смущённо улыбались, при встрече опускали глаза, другие крутили у виска, но были и такие, которые открыто и враждебно гнали православную семью Похьяненов в Россию.
– Уезжайте, там ваше место.
– Нет, я буду жить здесь, – твёрдо отвечал на выпады Бенгт.
И жил. И строил. Потихоньку дошло дело до куполов. Бенгт был на Соловках, в Архангельске и хорошо представлял, каким должен быть православный храм на Севере. Но как строить шатровый купол, как произвести инженерные расчёты, как не ошибиться? Переживали с атеистом-строителем, нервничали, роптали. Но ни атеист, ни Бенгт, ни тем более Моника в инженерных расчётах сильны не были. Сидят и горюют, дело стоит, выхода не находят. Да вдруг «с толстой сумкой на ремне» приходит почтальон и приносит увесистый конверт – письмо из России. Бенгт пожал плечами, никаких писем из России он не ждал. Вскрыл конверт и ахнул: на сложенных в несколько раз плотных листах бумаги за подписью неизвестного монаха Варсонофия в конверте лежал... проект купола. С точными расчётами, инструкциями, разъяснениями.
– Бенгт, да это просто чудо какое-то...
– Помощь придёт из России! Помните, я рассказывал, будто голос слышал, стоя перед иконой. Вот и пришла из России помощь... Мой бедный атеист побледнел от волнения! Ещё бы, на его глазах такое... «Бог есть! – закричал. – Бог есть!»
Денег за работу он не взял. За зиму церковь Преображения Господня была построена. Приехал православный священник из Финляндии, её освятил. Бенгт встал во главе прихода, старостой единственной на Севере Швеции православной церкви. Вообще в Швеции до Бенгта был всего один православный храм – в Стокгольме. Теперь два.
Храм полюбился быстро. Сюда приезжают в основном русские, их здесь много. Край суровый, северный, морозный, многие живущие по деревням шведы одиноки, создать семью проблематично, мало кто из женщин отважится вить здесь семейное гнездо. А русские женщины вьют, отважные русские жены северных шведов, одна из них – мой переводчик Анна. Для неё храм в лесной глуши – подарок. Пятьдесят километров от дома – пустяки, если есть автомобиль. Сюда едут даже из Финляндии. Например, русская певица Вера Родионова, уже много лет живущая в Финляндии. Она просто находка для Бенгта, ведь могла бы руководить церковным хором, регентовать.
– Могла бы, Вера?
– Мне очень у Бенгта понравилось. Дом у него сердечный, тёплый, русский по духу. Мы, русские, разобщены здесь, а где ещё нам, православным, собираться, как не под крышей Преображенского храма?
Я встречалась и разговаривала со многими русскими. Например, с Еленой Неудачной, молодой мамой, приехавшей сюда к мужу из Мурманска.
– У нас есть свой русский дом за Полярным кругом – Преображенский храм, так чего нам ещё искать? – сказала Елена.
Но всё дело в том, что Бенгт Похьянен ещё не священник. Он староста храма, а священника здесь нет. Иногда приезжает батюшка из Финляндии, ещё реже из Стокгольма, это очень далеко, больше тысячи километров. И это ещё одна серьёзная проблема, с которой столкнулся раб Божий Бенгт, в крещении Венедикт.
– Мы хотим присоединиться к российскому православию, в нашем приходе много русских, там их корни, их отечество. Самая ближайшая от Преображенского храма русская епархия – Карельская, город Петрозаводск. Может быть, можно присоединиться к этой епархии? Допускаю, есть другие пути, я плохо представляю себе их, может быть, что-то не так делаю?
Недавно прихожанка храма Анна Клиппмарк поехала «ходоком» в Петрозаводскую епархию с письмом от всех русских прихожан. В письме просьба: рукоположить Бенгта, дать ему возможность самому служить в храме, который он выстрадал, построил, благоустроил и подарил православным, заброшенным волею судеб в заполярную Швецию. Среди них не только русские, есть и шведы, финны, румыны, сербы, украинцы. За прошлый год храм посетило девять тысяч человек. Бенгт всех привечает, окормляет, утешает, поддерживает. Конечно, едут сюда и за экзотикой. Посмотреть на местное диво – деревянный шатровый храм в стиле русского северного зодчества. Но чаще помолиться. Бенгт и сейчас не теряет времени даром. Он учит русский, церковно-славянский и верит, свято верит, что опять, как когда-то, как не раз уже, помощь придёт из России. А откуда ещё ждать ему помощи, если в храме, построенном им, взирают со стен великие молитвенники земли русской: преподобный Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Амвросий Оптинский, Тихон Задонский – надёжная «группа поддержки» из верных воинов Христовых и где при тихом свете лампад молится коленопреклоненно и просит помощи православный швед с грустными глазами и окладистой бородой. Его молитва тиха да упорна, и одна в ней «корысть» – любовь к Богу, к России, к русским.
ОБУЗА
И засобиралась девица замуж. Хорошенькая, живая, весёлая, любительница поплясать вволю, да попеть звонко. Складненькая, проворная, работящая, про таких говорят – всё при ней. А при ней всё и было, невеста хоть куда, одно любование. Засобиралась замуж, загорелись глазки огоньками нетерпения и счастья. Отец приметил: дочка влюбилась. Вечерами под гармошку поют, а до утра не расходятся. Только вычислить не мог отец, кто он, тот молодец, которого осчастливит его красавица Нюся. Недолго жил в неведении, вот он и начался осторожный разговор по душам:
– Я, пап, замуж хочу...
– Дело хорошее, жениха-то толкового приглядела?
– Толкового, нетолкового, а я его люблю и пойду за него замуж.
Вроде как загадками говорит, а уж так твёрдо, его порода – упрямая. Услышал отец весть, и застучало отцовское сердце так громко, что вот-вот выскочит из груди.
– За Сергея пойду, за Солопова.
– За слепого?!
– А я его, пап, люблю.
– Я тебе покажу – люблю! За слепого парня замуж надумала! Кнутом сейчас как перетяну пару раз, вся любовь-то и выскочит. Я тебе дам – люблю...
Правда, пошёл за кнутом. Только не выскочила из головы любовь, а засела в ней ещё прочнее и основательней. Многого не знал отец. Не знал, что никакая это не дочкина блажь, что уже давно говорят они о будущей семейной жизни с Сергеем, обсуждают, мечтают, планируют. Позади удивление и страх самой Нюси. Услышала признание в любви, ойкнула:
– Да ты же слепой! Ты меня не видишь, ты солнца не видишь, какой из тебя муж?
Он не возражал. Дождался, когда она выговорит ему всё, да и сказал тихонько и ласково:
– А я, Нюсь, работать буду.
Она скрыла от него главное. Скрыла, что когда ещё маленькой девочкой проходила мимо их дома на окраине Орска, видела дым, поднимающийся из трубы, вглядывалась в окна с простенькими занавесочками, у неё щемило сердце от жалости: в этом доме жил слепой мальчик. Она пару раз видела его издалека, видела, как неуверенно и осторожно ходит он по двору, как в сопровождении мамы идёт по улице. Слепой мальчик. Мальчик, не видевший солнца, а только чувствовавший его на своём лице, мальчик, не видевший Божиего мира, а живущий в вечной темноте и царстве звуков. Она не знала, что солнце он всё-таки видел. До трёх лет рос как все, шалил, познавал жизнь, всматривался в букашек, пробирающихся по своим делам в дремучих травинках, в ярких бабочек, в мамины добрые глаза. И вдруг – ослеп. Ел кашу, а ложку не доносил до рта, промахивался, сидел, измазанный кашей.
– Что с тобой, Серёженька?
Серёженька ослеп. Стали водить его по врачам, да только те врачи разводили беспомощно руками. Вырос мальчик. На гулянках молодёжных выделялся среди парней высоким ростом, статью и красотой. Гармошка – подружка его заветная! Как играл Сергей, как упивался звуками, как повелевал мелодиями, то укрощая их, то давая им вольную, выпускал в невидимый им мир. Он, слепой юноша, своими тонкими, чуткими руками подчинял себе сердца и ноги своих зрячих приятелей. Он хотел – они пускались в пляс, хотел – усмирялись в одночасье, хотел – они озорно обменивались частушками, хотел – грустили и смахивали слезу. А он ловил, ловил напряжённым слухом звонкий девичий смех. Он узнал бы его из тысячи. Нюра, Аня Кириллова, девушка, подарившая его сердцу царское чувство первой любви.
– Выходи за меня замуж.
– Да ты слепой, ты ведь солнца не видишь...
Вышла. Грозный отцовский кнут беспомощно повис на ржавом гвозде в захламлённом сарае.
Первенец их, Славик, прожил два с половиной годика. Всю жизнь Анна Ивановна вспоминала о нём. Вот сейчас бы в школу пошёл, вот сейчас бы школу закончил, женился бы.
– А сейчас у него бы уже не только дети, внуки были, а у меня правнуки, – мне сказала с лёгкой грустинкой.
Пожилая, 82-летняя женщина, прожившая с мужем долгую, непростую жизнь, верная жена слепого мужа, теперь уже несколько лет вдова. Господь благословил семью Солоповых после Славика ещё тремя детьми. Любовь, Татьяна, Леонид теперь уже зрелые, серьёзные люди, у всех свои семьи, но живут в Орске и мамину тихую, уютную квартирку без присмотра не оставляют. Денис уже правнук. Пришёл, когда мы сидели да чаёвничали, рассматривали семейный альбом.
– Ты прадеда помнишь?
– Нет, он умер, когда мне полгода было. Но бабушка Таня мне про него много рассказывала. Мама моя родилась, а он тихонько над кроваткой наклонился, осторожно провёл рукой по лицу: «Наша порода, – говорит, – солоповская...»
Удивительно, но Сергей Михайлович всё своё семейство «знал в лицо». А жену любимую описывал один к одному.
– Ты у меня небольшого росточка, глаза у тебя большие, серьёзные, лоб высокий.
А она ни одну обновку себе не справила без мужниного строгого совета. Приглядела драп на пальто, добротный, цвета подходящего. Идут вместе в магазин, Сергей руками придирчиво ощупывает ткань, недовольно сдвигает брови:
– Нюсь, давай другую поищем, что-то мне эта не внушает доверия.
Ищут другую. Покупают вместе, вместе придумывают фасон, вместе идут на примерку. И вместе радуются: к лицу пришлось пальто, да и сидит как влитое. Он и сам любил красиво одеваться, и что удивительно – во всё светлое. Это мне удивительно, а Анна Ивановна моему удивлению удивляется:
– Он всё чувствовал, про детей в подробностях знал, какие они. Я и забыла со временем, что слепой. Муж как муж, заботливый, за 38 лет, что вместе прожили, ни одного плохого слова не сказал. Детей воспитывал в строгости, следил, чтобы учились хорошо. У нас дома громкие читки всегда были. То Таня читает, то Люба, то Лёня, то я. Сидим, слушаем.
Да, потом, пожив и привыкнув, она не замечала, что муж – человек особый. А сначала... Один раз купила себе «втихаря» модные туфельки. Надела, ходит по дому, довольная.
– Нюсь, туфли-то не жмут? – хитренько спрашивает муж.
Растерялась.
– А ты откуда знаешь, я же тебе не говорила? Засмеялся:
– Топаешь, Нюсь, с таким удовольствием топаешь. Он сам клал плитку, ремонтировал утюги, делал
любую домашнюю работу. В их маленьком домике жить становилось тесновато, дети подрастали, и задумали Анна и Сергей справить себе небольшой домик. Справили. Правда, влезли в долги, но по этому поводу не горевали – отдадим. Анна Ивановна к этому времени окончила педучилище и преподавала в школе, Сергей Михайлович работал в обществе слепых. Переехали, а обосноваться да порадоваться новому жилью не успели. Небывалое наводнение смело их новое гнёздышко, одна печка осталась стоять. Стали строиться заново. Анна впряглась в мужскую работу, разве будешь считаться, если дети остались без угла? Была беременна уже третьим ребёнком, а тягала брёвна в три раза больше себя. Откуда только бралась сила? Тошнит, токсикоз разыгрался, а она катит очередное бревно. К зиме надо было заготавливать дрова. И опять учительница немецкого языка, маленькая, худенькая, изящная Анна Ивановна берётся за топор. Рубит дровишки и складывает в ровную поленницу. Сергей помогал, как мог, но основная тяжесть всё равно ложилась на неё. Так было всю жизнь. И, наверное, посещали минуты слабости: зачем взвалила на себя эту обузу?
– Да нет же, – Анна Ивановна смотрит на меня удивлённо, – какая обуза? Серёжа отец моих детей, я вышла за него по любви, уж расчёта точно никакого не было. Обуза... Не согласна я с этим словом.
А я и сама с ним не согласна, спросила ради порядка, ради того, пожалуй, чтобы и услышать вот это самое: «Я вышла замуж за него по любви».
Анна Ивановна тяжело заболела. Предстояла сложнейшая операция и верующая родственница уговаривала её надеть крест.
– Да как надену? Учительница! Сразу сообщат, без работы останусь, а на мне ещё трое детей, их растить надо.
Решили так. Крест она не наденет, а зажмёт его в кулаке, может, и не заметят.
Сергей сидел в коридоре, прижав к себе троих ребятишек, незрячие глаза его слезились. Там, за дверью операционной, его дорогая, его любимая Нюся. Скорее бы, скорее бы... Вышел врач. Устало снял с себя повязку, поднял вверх две руки. Дети не поняли этот жест, а Сергей его не увидел. Две поднятых руки врача – летальный исход, смерть. Доктор знал, что муж его пациентки слеп. И он сказал:
– Всё кончено. Она умерла.
Сергей зарыдал, перепуганные дети тоже. Потом, когда её вернут с того света, она почувствует сильную боль в ладони. Разожмёт её и увидит маленький крестик, острыми краями впившийся в кожу.
– Что со мной было? – спросит она врача.
– Я вам потом расскажу. То, что произошло с вами – чудо...
Но он так ничего и не рассказал, не успел. Спустя время Анна Ивановна увидела из окна дома похоронную процессию. Накинула платок, вышла на улицу:
– Кого хоронят?
– Врача, – и назвали фамилию человека, который её оперировал.
Они жили, как живут многие семьи. Занимали в долг деньги, отдавали к сроку, справляли обновки детям, бывало, и ссорились, всё бывало. Но и сейчас, вдовствуя, Анна Ивановна благодарит Господа за доставшуюся ей судьбу. Даже смерть пережила она, но слёзы слепого мужа, обнимавшего детей, но крестик, зажатый в руке, развернули ход событий. Господь вернул в земное бытие её, уже отходившую в нездешние чертоги, душу, дабы, благословленная крестом вдовства, смогла она поднять детей. Она осталась в этой жизни на правах сильной. Он сидел и мудрствовал над очередным поломанным утюгом.
Под ним сломался стул и он упал, ударившись головой о косяк двери.
– Отлежусь, – сказал, – всё пройдет.
Не прошло. Сильное сотрясение мозга, головные боли, слабость. Он умер, когда ему исполнился 71 год. И теперь уже она плакала над ним, а, отплакав, достойно впряглась в тяжёлую телегу вдовства и героически повезла эту телегу по ухабам жизни. Простая русская женщина, для которой её собственная жизнь – ничего особенного, как у всех. Очень смущалась она от моего журналистского к ней внимания, всё казалось, я что-то напутала и мне надо совсем в другой дом. А мне было очень хорошо в этом. С чистой скатерочкой на столе, со скромной мебелью, с простенькими иконочками в красном углу. Смиренное сердце пожилой женщины – главное сокровище, намытое непростой жизнью. Как все. Обуза не стала обузой, героизм не пророс в сердце ростками гордыни и исключительности. Как все...
Зять Анны Ивановны Василий Васин обожает свою тёщу. Она для него – образец порядочности, доброты и смирения. Наверное, потому, что она передала эти свои качества, как дорогое наследство, своей дочери Татьяне Сергеевне, его жене. Их жизнь тоже счастлива и надёжна. В ней есть основательность, заложенная на прочном фундаменте любви. Той самой любви, которая никогда не может быть обузой, а которая может быть только счастьем. Вот сидят рядком, большой, могучий Василий и маленькая, сухонькая, с детскими чистыми глазами Анна Ивановна.
– Я самая счастливая на свете тёща, – говорит она мне.
А он возражает, этот несговорчивый Василий:
– Нет, у неё самый счастливый на свете зять.
Анна Ивановна рассказала, что её слепой Сергей держал голубей. Когда в высоком поднебесье кружит голубь, любоваться на него одно удовольствие, зажмурив от солнца глаза, радостно всматриваться, как легко и изящно чиркает он по синему листу небесной акварели своей белой стремительной кисточкой, рисуя Божий узоры. Но слепой человек? Какая корысть ему от голубя в небе? Какое ему от него удовольствие?
– Да, он чувствовал голубей. И, когда налетавшись, птица садилась ему на руку, гладил её ладонью. Ладонь у слепого зрячая. И я гоняла голубей по крышам. Серёжа звал: «Мать, подсоби». Лезу. Я, педагог, учителка, несолидно по крыше, а не откажешь – муж просит.
Вот они на фотокарточке. Рослый Сергей с дочкой Любой и своей верной женой Нюсей. А вот её портрет перед замужеством. Строгий взгляд, зачёсанные волосы, высокий лоб. Именно такой Нюсей «любовался» незрячий муж. А это нынешняя Анна Ивановна. Рядом дочь Татьяна и правнук Денис. Когда-то прадед его нянчил Денискину маму и руками, «на ощупь» определил солоповскую породу. Окажись и ты, Денис, этой породы достойным.
В ПРУДУ ПРОПИСАННОЕ ЧУДО
Быть верующим человеком – значит трудиться постоянно. Согретые первой щедрой благодатью, вдыхающие радость общения с Господом полными лёгкими жадно и желанно, мы расслабляемся и теряем бдительность. Враг рода человеческого, отличный знаток наших белых пятен, быстренько подлавливает нас. И тонкой, ядовитой струёй начинает подливать в душу сомнение. Нам бы пресечь сии домогательства, одеться в броню молитвы, призвать на помощь святых угодников Божиих. Как вооружаемся мы против болезни? Пьём горькое лекарство, растираем ноги спиртом, ставим горчичники. А тут – подставляемся. Да ещё охотно, без внутреннего протеста, с интересом. Что нашепчет нам знаток наших, неокрепших в вере душ? А вот что. Как можно по молитве извести из земли источник? Существуют однозначные, физические законы жизни, они срабатывают чётко и одинаково от сотворения мира. И чтобы человеком (!) эти законы были попраны?! Полноте, не бывает такого.
А мы вспомним историю. Сначала древнюю. В VI веке приходит в Грузию святой Давид Гаренджийский и по его молитве из земли начинает бить источник с целебной водой. А ученик святого апостола Петра, первосвященник Рима святой Климент, дабы свидетельствовать о Христе, приходит в Крым и в каменоломнях
Херсонеса изводит источник. Но VI век – история такая далёкая для нас, почти нереальная. Но вот XV век. Преподобный Сергий Радонежский, игумен земли русской. Несколько слов из его святого жития: «Многие исцеления происходят от воды той для приходящих с верой, и различными недугами страдающие исцеление получают...» Опять далеко? Тогда давайте оглянемся совсем немного назад, почти во вчера, и удивимся чудесному Божиему посещению тихого места на берегу речки Ояти, притоке Свири. Здесь был древний монастырь с церковью во имя Введения во Храм Пресвятой Богородицы. Это святое место.
С этим местом связано имя удивительного святого, преподобного Александра Свирского, чьи полностью нетленные мощи вот уже пятьсот лет исцеляют страждущих и сомневающихся. Так вот, берег реки Оять – родина Преподобного. Именно здесь, родители его, вымолили долгожданного сына. Именно здесь, ещё будучи отроком, молился он Матери Божией, дабы преуспеть в грамоте, и чудесным образом эту способность обрёл. Именно здесь, когда сын ушёл в монахи, по обоюдному согласию родители его приняли монашеский постриг с именами Стефан и Васса. Они и похоронены здесь. На небольшом монастырском дворе, среди разнотравья и цветов, общий крест над их могилой. А ещё на этом месте, святом и благодатном, забил целебный родник. Но разорили обитель богоборцы, не обошла её бесовская злоба дорвавшихся до свободы комиссаров-неучей. Расстреляли монахов вместе с настоятелем архимандритом Николаем. А в храме заплясали и заулюлюкали комсомольцы, колокольню приспособили под водонапорную башню, источник завалили мусором. Вода ушла.
А десять лет назад обитель, как подсобное хозяйство, передали одному Санкт-Петербургскому храму. Несколько прихожанок приехали сюда, посадили картошку и уехали. Все, кроме одной. Одна не уехала и осталась жить в разорённой обители. Пожилая. Инвалид первой группы. Звали её Лидия Александровна Коняшова, в прошлом сварщица Балтийского завода. Она долго и тяжело болела, потом уверовала в Господа. Через год она получает благословение на устройство здесь Введено-Оятской женской обители и принимает монашеский постриг с именем Фёклы. Появились и первые насельницы. Думаете, позади остались трудности? Думаете, начался отсчёт доброго времени? Тяжело было, очень тяжело. Противников возрождения обители оказалось немало. Они-то и перекрыли однажды монастырю водопроводные трубы. Без воды жизни быть не может, а значит, дрогнут сестры Христовы, не выдержат, уйдут. А матушка Фёкла пошла не человеческим путём, а Божиим. Стала молиться о даровании обители источника.
Вот как вспоминала она об этом:
– Мы стали молиться, чтобы Матерь Божия нам воду дала. И действительно, свершилось чудо. Источник задышал, пошла вода.
Какие бесхитростные и будничные слова. Пошла вода... Было это весной 1992 года. И если святой Климент и Давид Гаренджийский за давностью лет нас не убеждают, то матушка-то Фёкла, наша современница, она-то, сварщица Балтийского завода, настолько своя, реальная, доступная нам во времени; да и святой тот родник не в древнем Херсонесе и не в предместьях Рима, а на берегу реки Оять, на севере, в Ленинградской области. Можно поехать, окунуться, можно убедиться воочию, что место это свято и благодатно. Конечно, врагу рода человеческого такой расклад по нутру не придётся и он постарается не отпускать нас даже в такой недалёкий путь. Придумает десятки заморочек, проблем, устрашающих обстоятельств, лишь бы не прорвалось наше сердце к спасительному свету Христовой истины. Но здесь ещё раз позвольте повториться: быть верующим – значит трудиться постоянно.
Мы по милости Божией прорвались. Моя командировка в Петербург началась не с Петербурга, а с тихой женской обители, в которой, несмотря на бедность, непочатый край работы, есть то, чем в первую очередь отличается святое место: благодать и желание покаянных слёз. Не хотелось уходить с матушкиной могилки. Простенькой, сельской, опять же такой похожей на могилки наших бабушек, незаметных тружениц на Христовой ниве. Пять лет была она здесь настоятельницей. Зимой 1997 года отошла ко Господу. Последними словами матушки Фёклы, обращенными к сестрам, были: «Не оставляйте место сие».
Как же теперь его оставишь? Духовная лечебница переполнена болящими. Обитель переживает настоящий наплыв паломников. Очень хочется услышать подробнее, как возрождалась обитель. Нынешняя настоятельница монастыря монахиня Михаила рассказывает:
– Это произошло в апреле 1992 года. Мы молились, каждый день читали акафист. И вот однажды источник забил из-под земли. Сперва вода шла слабо, мы вычерпывали её кружками. Но потихоньку расчищали завал, и вода пошла сильнее, сильнее, уже стали брать вёдрами. А потом появились два бизнесмена. Тогда, как раз мода пошла устраивать на целебных ключах разливочные, торговать водой. Матушка Фёкла говорила им, что этот источник Божия Матерь подарила, нельзя его отнимать, но они не послушались, добились аренды, стали налаживать своё хозяйство. Что мы могли сделать? Молились... Вдруг их директор попал в больницу и умер, предприятие развалилось. Если нам что-то даром дано, то его нужно даром и использовать. «Даром получили – даром давайте», – так Евангелие говорит.
Несколько шагов от обители и вот он – источник. Из железной трубы вырывается ровная серебрящаяся струйка, ударяется о землю, пробивая в ней небольшое русло, и течёт дальше весёлым ручьём. Делаю несколько глотков, и с удивлением ощущаю вкус хорошей минеральной воды. Она имеет небольшой привкус, но он совсем не портит воду, а наоборот, придаёт ей своеобразную пикантность. Минеральная вода. Оказывается, не просто минеральная, а настоящее чудо природы. По-научному – йодисто-радоновая. Гидрогеологи подтверждают, что для северных мест это большая редкость. Есть и ещё одна интересная особенность у этой воды. Как правило, святые родники, бьющие из-под земли, обжигающе холодные, плюс четыре градуса, не больше. Я уже приготовилась принять в ладони ледяную струю. А она оказалась тёплой. Конечно, не такой, как бывает черноморская вода в разгар курортного сезона, но всё-таки... Тёплый источник, бьющий из-под земли. Но всё, что мне удалось пока узнать, ещё не характеризует Оятский родник как святой. Есть у нас в России минеральные йодисто-радоновые ключи, есть горячие, есть тёплые. Ещё один? Нет, конечно. Чудесные свойства оятской святой воды многочисленны.
В источнике почти вся таблица Менделеева. Но он имеет и духовную силу. Бесы боятся этой воды, было несколько случаев исцеления от одержимости.
Рассказала матушка и о таком:
– Обитель посетил Тихвинский епископ. Позвал всех на источник. Один иподиакон очень сильно простудился и не хотел идти. Но владыка Симон его уговорил. Тот облился на морозе водой из источника и уехал совершенно здоровым. А два года назад приехала в монастырь молодая женщина Елена с пятилетней дочкой Дашенькой. У девочки было тяжелейшее заболевание органов дыхания с поражением стенки бронхов. Бронхиальная астма сопровождалась приступами удушья, хрипами, иммунная система была очень ослаблена, ножки не ходили, девочка всё время лежала. Мать на руках носила девочку на источник, ставила на снег, обливала водой из ведра. Она стала крепнуть на глазах, становилась живой и подвижной. Сейчас диагноз «астма» врачами уже не ставится, приступы удушья прекратились.
А рабу Божиему Николаю из Павловска предстояла операция на сердце. Знакомые посоветовали поехать на Оятский источник. Возвращался Николай с него абсолютно здоровым, необходимость в операции отпала. Вскоре вновь приехал в монастырь – благодарить. А одна девочка, подросток Наташа, очень страдала аллергией. Лицо и тело покрылось красной коркой, мучилась страшно. Пока не приехала на Оять. Получила полное исцеление после первого омовения в источнике.
Трудно писать о чудесах через запятую. Есть в этом непростительная дерзость: всуе говорить о значимом.
Поэтому – я ставлю точку. Пока. А дальше расскажу вам о собственном опыте исцеления. Подъезжая к Петербургу, я не могла ответить на приветствие проводницы: «Доброе утро». Пропал голос. Резко заболело горло. Думаю, что вагонные сквозняки прошлись по мне ночью с удовольствием. К вечеру я уже залегла в постель в полном недомогании. Питерские друзья грели молоко с содой, горстями скармливали мне гомеопатические горошины, даже убедили принять ударную норму аскорбинки – аж двадцать таблеток сразу. Не помогло. А утром нам ехать на Оять – уже договорились с машиной. Командировка оказалась под угрозой.
И я решила – будь что будет. Утром кисло улыбалась, подбадривала сама себя – ничего, как-нибудь. По монастырю ходила на ватных ногах.
Попила водички. По маленькому руслу ручейка вода из источника стекает в небольшой заросший пруд с ярко-жёлтым, весёлым песчаным берегом. Я подошла к пруду в нерешительности. Войти в него было страшно и моё маловерие набирало силу. Думала не о благодатном действии святой воды, а о возможном воспалении лёгких, несостоявшемся отпуске, больничной палате. Заставляю себя не думать о земном. Скорее, дабы не раздумать, плюхаюсь в пруд и три раза с крестным знамением окунаюсь. Надо сказать, что захолодало накануне так, что не попадал зуб на зуб. Моросил мелкий, противный дождик, ветер прогуливался как хотел по оятской обители. Дрожа, в ужасе от содеянного, выскочила из воды. Согрелась быстро. Выпила горячего чая из термоса. Поехали дальше. Через час дороги я уже чувствовала себя совершенно здоровой. Попутчики, смотревшие на меня с опаской, стали глядеть с удивлением. Но – молчали. Прошёл ещё час дороги. Здорова! Кашель исчез, горло не першит, насморка будто и не было, температура снизилась. Мне было очень стыдно за своё малодушие и неверие. Стыдно и сейчас, потому что знаю, что Оятский святой пруд дарует исцеления более серьёзные, почти невероятные. Ему по плечу даже онкология.
«Два года назад в монастырь приехала из Мурманска раба Божия Наталья. Диагноз – онкологическое заболевание позвоночника. Мучили очень сильные боли, выпали на голове все волосы. Ходила на источник, обливалась. Жила в обители год, несла послушание в трапезной. Уезжала полностью исцелённая. Мы ей, когда уезжала, косички заплетали», – вспоминали насельницы обители. Другая женщина, Анна, приехала сюда с медицинским свидетельством на руках, подтверждающим наличие раковой опухоли. Предстояла операция. Знакомые посоветовали съездить на Оять. Ходила на источник, трудилась, не жалея сил, в монастыре. Повторное обследование зафиксировало полное исчезновение опухоли.
